Трость преподобного Герасима

В районе Турковунья, где мы жили, местность изобиловала крутыми подьъемами. Я вставал очень рано, уходил в церковь Святого Герасима, а возвращался вечером. Дорога около нашего дома была очень трудной, очень обрывистой. Как-то утром я упал и сломал ногу. Было воскресное утро. Еще толком не рассвело, и вокруг сто­яла тишина.

 

Мое оханье услышали какие-то люди, по­шли и тотчас позвонили в «Скорую помощь». Приеха­ла «Скорая помощь» и отвезла меня в больницу. Я сло­мал голень левой ноги. Все кости раскрошились. Боль была несносной. Когда мы приехали в поликлинику, меня из машины перенесли на кровать. Врачи решили наложить мне на ногу гипс. А народ ждал, когда я нач­ну литургию. Им пришлось разойтись.

 

Через пятнадцать дней, которые я провел в крова­ти, во время молитвы мой взгляд случайно упал на но­гу. По благодати Божией вижу, что гипс был наложен криво. Тогда я стал просить врачей снять гипс Но про­фессор, узнав об этом, сказал в шутку:

 

— Батюшка вместо того, чтобы смотреть за своим храмом, где он — компетентное лицо, хочет поправить

нас. Хотя мы хорошо сделали свою работу и посмотре­ли ногу на рентгене. Что он, хочет помучить нас?

 

Никто не предал этому значения. Я настаивал на том, чтобы они посмотрели мою ногу. Они не отзыва­лись. Когда мне принесли обед, я не стал есть, сказав, что прошу отвезти меня на рентген. Я настаивал на этом потому, что если нога срастется неправильно, то останется такой навсегда. Профессор прислал мне от­вет:

 

— Пусть следит за своими священническими обя­занностями! Его нога в порядке.

 

Наступил вечер. Мне принесли ужин. Я снова не стал есть, настаивая на том, чтобы осмотрели мою но­гу. На следующий день пришел профессор и стал гово­рить в сердцах:

 

 

— Что это все значит, Геронда? Что это все значит, ты решил нас помучить?

После долгих пререканий меня отвезли на рентген. Смотрят, действительно, гипс на ногу наложили криво, а нога к тому же уже срослась. Профессор стал смеяться.

 

— Слышь, Геронда, — говорит, — ты слишком грешный. Теперь и я это понял. Сейчас увидишь, что тебе придется пережить! Мы должны сломать твою но­гу и наложить гипс заново.

И начали сильно бить по гипсу, чтобы он сломал­ся. Я ничего не говорил, а только творил свою смирен­ную молитву.

 

— А, так ты еще и замолчал? — говорит он мне. — Сейчас я отпущу тебе твои грехи.

Наконец, они потянули и сняли гипс. Боль была страшная. Два врача держали мне ногу, а профессор кулаком стал сильно бить по голени, чтобы она слома­лась.

— Ну, батя, я отпущу тебе все твои грехи, а за это простятся грехи и мне.

 

Они ломали мне кость. Она срослась не до конца. Боль была несносная. Я стиснул зубы. Наконец, они сломали. Положили меня снова под рентген, вытянули ногу и поставили все прямо. Потом снова осторожно наложили гипс и отправили на свою кровать.

 

Два-три месяца, не помню точно, я лежал ничком. Потом меня подняли и дали мне два костыля для ходь­бы. А я не хотел их. Профессор говорит мне:

 

— Возьми их, чтобы встать. Сколько можно в кровати валяться?

Он не стал сильно настаивать на костылях, потому что я стал сам держать равновесие. Я боялся, что при­выкну к костылям и потом не смогу без них ходить.

Тогда профессор говорит мне:

 

— Позаботься о том, чтобы купить себе трость.

— Нет, — отвечаю, — она мне не нужна.

— Ты — священник и не слушаешься? Послу­шайся, потому что иначе упадешь и поломаешь все свои кости.

Тогда мне пришлось попросить свою сестру:

 

— Купи мне трость. Мы — бедные, но мне нуж­но купить трость. Костыли я хочу бросить, они мне не нравятся.

 

Было одиннадцать часов утра. Я при помощи кос­тылей спустился в больничную церковь.

Сестра моя собралась идти на улицу Эола поку­пать трость. Только она стала выходить, тут на тебе: одна женщина заходит в церковь, держа в руке трость.

 

— Святой Герасим здесь? — спрашивает.

— Да, детка, здесь, — отвечает ей церковница.

— А где икона святого?

— Да вот, здесь, — и показывает ей икону. Тогда эта незнакомая женщина падает у иконы и

со слезами начинает так громко говорить, что мы все слышали:

 

— Мой святой, я не знала тебя. И никогда не слы­шала о тебе. Я и имени твоего не слышала. Но ты спо­добил меня своего посещения и попросил у меня ту трость, которую я купила в Иерусалиме, чтобы я при­несла ее в твой дом. Вот она, я ее принесла, мой святой. Ты мне сказал: «Я хочу, чтобы ты завтра утром при­несла мне трость!» Я не знала, где ты находишься, но расспросила и нашла.

 

Мы с сестрой и церковницей сидели в стасидиях около свечного ящика. Она подошла к нам и сказала:

 

— Что это было такое? Почему святой попросил у меня трость? Чего он хотел?

 

И церковница отвечает:

 

— Послушай, для чего святому трость. Ему само­му она не нужна. Но и у святого тоже есть свой служи­тель, а служитель этот — вот этот священник, которо­го ты здесь видишь. Он сломал ногу и уже несколько месяцев тяжело страдает. Но сегодня он встал, и врачи велели ему взять трость. И вот сестра его уже готова была идти на улицу Эола за тростью. Так вот, бери трость у святого и неси ее его служителю.

 

Женщина в умилении принесла трость и поцелова­ла мне руку.

— Возьми ее, — говорит, — батюшка мой, и про­сти мне мои грехи. Я купила ее в Иерусалиме. Она — от Святого Гроба, Я приехала сюда из района Промбона, в конце улицы Патисьи. Там я живу. Там я увиде­ла святого во сне.

 

Я поблагодарил ее, взял трость и тут же стал ею пользоваться, отбросив костыли. Эту трость я сразу назвал тростью святого Герасима и очень ее полюбил. Я слежу, чтобы не потерять ее. Но она и чудотворна, потому что, когда у кого-нибудь болит где-то тело, я слегка хлопаю тростью по этому месту, и человек вы­здоравливает. Она и вправду чудотворная.

 

Что за чу­деса! Святой позаботился о мне, грешном! Он как жи­вой явился женщине, которая ни о святом не слышала, ни обо мне. Чудесные дела совершают святые, поэтому мы должны почитать их. И я почитаю святого Герасима, который исцеляет больных своею святостью и бла­годатью.

 

«Господь дождит на праведных и неправедных…»

 

В церковь Святого Герасима при поликлинике приходило много людей поставить свечи. Некоторые оставались на исповедь, другие просто просили молит­вы, третьи ставили свечи, крестились и выходили. Приходили по разным причинам мужчины и женщины, юные и старые, образованные и простецы. Вокруг Омонии жили разного сословия люди.

 

Раньше у нас был обычай: в праздник Богоявления ходить по домам и кропить их святой водой. В один год я тоже пошел освящать дома. Я стучал в двери квартир, мне открывали, я входил с пением: Во Иордане крещающуся Тебе, Господи... Придя на улицу Мезонос, ви­жу железную дверь. Открываю, захожу во двор, кото­рый был весь усажен мандариновыми, апельсиновыми и лимонными деревьями, и поднимаюсь по лестнице. Это была наружная лестница, которая вела наверх, а внизу был подвал.

 

Поднимаюсь по лестнице, стучу в дверь, открывает женщина. Когда она открыла мне, я, как обычно, начал петь: Во Иордане крещающуся Те­бе, Господи... Вдруг она меня резко останавливает. Между тем меня услышали другие, и справа и слева стали выходить из комнат девушки. «Понятно, попал я в дом терпимости», — подумал я. Женщина встала пе­редо мною, чтобы не дать мне пройти.

 

— Уходи, — говорит она мне. — Не подобает им целовать крест. Я поцелую крест, и ты уходи, пожалуйста.

 

Тогда я принял суровый и грозный вид и говорю:

 

— Я не могу уйти! Я — священник и уйти не мо­гу! Я пришел все освящать,

— Да, но им не подобает целовать крест.

— Да мы и не знаем, кому подобает целовать крест: тебе или им. Потому что если бы Бог спросил меня и попросил Ему сказать, кто достоин целовать крест, девушки или ты, то, возможно, я бы ответил: «Девушки могут целовать крест, а ты — нет. Их души лучше твоей души».

 

Тогда она немного покраснела. Я ей говорю:

 

— Позволь девушкам поцеловать крест.

 

Я подал им знак, чтобы они подходили. Я более ме­лодично, чем сначала, начал петь: Во Иордане крещающуся Тебе, Господи... — потому что внутри меня была радость, что Бог устроил так, что я пошел и к этим душам.

 

Все поцеловали крест. Все были ухожены, в разно­цветных юбках, Я им говорю:

 

— Чада мои, многая вам лета. Бог любит нас всех. Он — очень добрый и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф. 5, 45). Для всех нас Он — Отец, заботится Он обо всех. Мы только лишь должны поза­ботиться о том, чтобы познать Его, возлюбить Его и стать хорошими. Возлюбите Его и увидите, какими счастливыми вы станете.

 

Они растерянно хлопали глазами. Их бедные души дрогнули.

— Я очень рад, — говорю им в конце, — что Бог удостоил меня сегодня прийти сюда и окропить вас свя­той водой. С праздником!

 

— С праздником! — ответили и они! Тогда я ушел.

 

Та молитва, которую я слышал, была величественна!

 

Вермя от времени, не только в праздник Богоявления, люди по разным поводам приглашали меня домой совершить освящение воды. Однажды со мной приключилось сле­дующее.

 

 

Была оккупация. Я находился в поликлинике. Пришел представитель Красного Креста, чтобы взять меня на освящение воды.

 

— Вы должны, — говорю ему, — взять священ­ника из церкви Святого Константина, это их приход.

 

— Нет, пойдешь ты. На это есть причина, и хочешь ты или нет, а тебе придется идти на улицу Третьего Сен­тября!

 

И мне, бедняге, не оставалось ничего иного, как только пойти за ним, прихватив с собой крест, наметку и рясу на выход. Когда мы пришли, я растерялся. Я оказался перед образованным народом, дамами, госпо­дами, перед ректором университета, преподававшим философию. Полагаю, что фамилия его Веис. Набрав­шись храбрости, я вошел внутрь и поздоровался. Но требник с собой я, неграмотный, не взял.

 

— Будем совершать освящение воды, — говорю им. Меня пробрала дрожь, когда я увидел, как хорошоони одеты, что на подносах стоит десерт, и это во вре­мя оккупации!

 

Я надел рясу, наметку, взял крест. Освящение на­чал без требника. Набрался мужества и все прочитал чисто, слово в слово. Потом стал произносить еще луч­ше, но смотрел лишь в чашу с водой.

 

— Мир всем.

Главы наша Господеви приклоним.

Приклони, Господи, ухо Твое, и услыши ны, иже во Иордане креститшся изволивый и освятивый во­ды; благослови всех нас, иже приклонением своея выи назнаменующих работное воображение; и сподоби нас исполнитися освящения Твоего причащением во­ды сея. И да будет нам. Господи, во здравие души и тела. Ты бо ecи освящение наше, и Тебе славу, и бла­годарение, и поклонение возсылаем. со Безначальным Твоим Отцем, и Пресвятым, и Благим, и Животво­рящим Твоим Духом...

 

Я произнес это как архиерей. Совершив освяще­ние, я не пошел их кропить — многие не любят это­го, — а взял крест в руку и стал ждать, кто подойдет. Первым подошел министр, за ним — другие. Я сказал несколько пожеланий: «Бог да благословит, да просве­тит и да укрепит вас». Но я все время ощущал себя не­образованным. Перед уходом я перекрестил их крес­том, благословил и сказал: «Счастливо вам, чада!» А там были университетские профессора!

 

— Эта молитва была величественна, — сказал господин ректор, — я получил большое удовлетворе­ние. Я очень порадовался чину освящения воды, обра­довался тому, что ты прочитал молитвы правильно и к тому же наизусть. Ты богослов? Но ты сделал одну ошибку в Евангелии. Ты прочитал «здрав стал», а там — «здрав бываше», то есть – выздоравливал….

 

— Благодарю, — говорю ему, — я необразован.

 

Это Евангелие мы читаем в Неделю о расслаблен­ном, когда мы вспоминаем о чуде у этой купальни. Евангелие там читается следующее:

 

(В то время) пришел Иисус в Иерусалим. Есть же в Иерусалиме у Овечьих ворот купальня, называ­емая по-еврейски Вифезда, при которой было пять крытых ходов. В них лежало великое множество больных, слепых, хромых, иссохших, ожидающих дви­жения воды, ибо Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью (Ин. 5, 1—3).

 

Я вам напомню и кондак этого праздника. Вот он:

 

Душу мою, Господи, во гресех всяческих, и безместными деяньми люте разслаблену, воздвигни Божественным Твоим предстательством, якоже и разслабленнаго воздвигл еси древле, да зову Ти спасаемь: Щедрый, слава Христе державе Твоей... Хорошо бы этот кондак помнить и произносить как молитву.

 

 

Я созерцал Христа совсем как живого!

 

Часто я приходил в великое умиление в церкви, я имею в виду церковь Святого Гераси­ма. Да, я слушал Евангелие и умилялся. Со мной это происходило по той причине, что я видел икону, Самого Христа.

 

Был Великий Пяток. Мы совершали бого­служение. Церковь была полна народу. Что там со мной случилось! Я читал Евангелие, и когда дошел до фразы: Или, Или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мф. 27, 46) — то не мог закончить. Я не мог сказать: «Для чего Ты Меня оставил?» Меня наполнило уми­ление. Голос сорвался.

 

Передо мною во всей своей полноте предстала трагическая сцена. Я увидел то Ли­цо, услышал Тот голос. Я вживую увидел Христа. Народ внизу стоял в ожидании. Я никак не мог про­должить. Оставляю Евангелие на аналое и возвраща­юсь в алтарь, крещусь и целую святой Престол. Я вспомнил другой, более красивый образ. Нет, не кра­сивее. Прекраснее Того образа нет. Я вспомнил Вос­кресение и тут же успокоился. Потом вышел Царски­ми вратами и сказал:

 

— Простите меня, чада, я увлекся...

 

Потом я взял Евангелие и прочитал его с начала. И в тот час вся церковь начала плакать.

Это было нехорошо. Каждый может думать, о чем хочет. Но расслабляться нельзя, мы должны быть собранными....

 

О том, что делает любовь и Промысел Божий!

 

Послевоенные годы были очень тяжелыми, и люди много трудились, чтобы выжить. Я, как вам уже гово­рил, в те годы был в поликлинике. Из тех лет помню множество случаев. Послушайте об одном из них.

 

Эсфирь было семнадцать лет. Она жила летом со сво­ими родителями и братом в Бояти. У них был ухожен­ный сад, и они продавали овощи, фрукты. Как-то вече­ром мать послала Эсфирь неподалеку в один магазин ку­пить керосина для светильника. Заметьте, что тогда не было электрического освещения. По пути домой Эсфирь встретила одного мальчика, своего одноклассника. Они разговорились об уроках. Стояли они за грузовиком.

 

Мимо проходил брат Эсфирь и увидел, что они стоят, раз­говаривают. Он перетолковал это по-своему, потому что решил, что они говорят о чем-то плохом, и сказал об этом матери.

 

— Эсфирь позорит нас, разговаривает на улице с мальчиком.

 

Когда Эсфирь пришла домой, мать сильно отругала ее и побила. Нравы тогда были весьма строгими. Эсфирь сильно огорчилась. Она возмутилась такой несправед­ливостью и подозрениями брата.

 

На другой день домой приехал отец, который был в отлучке. Он обошелся с ней по-другому, то есть с по­ниманием и по-хорошему.

 

— Я этому не верю, — говорит он ей. — Пойдем-ка польем сад. Ты будешь сидеть и смотреть: где гряд­ка будет уже полита, скажешь мне, и я стану поливать другую.

 

Так и было. Но Эсфирь совсем не спала всю преды­дущую ночь. Ее душили обида и несправедливость. Она дошла до отчаяния и решила покончить с жизнью. Когда они пошли с отцом в сад, у нее уже был план: взять какой-нибудь сельскохозяйственный яд и вече­ром после поливки тайком выпить его и умереть.

 

Она думала: «Тогда я посмотрю, любят ли они меня?» Итак, она взяла яд, положила его себе в карман и ста­ла ждать вечера, чтобы выпить его. Но трудный час не заставил себя ждать. Отец, ничего не подозревая, гово­рит ей:

 

— Пойди-ка в конец сада и закрой воду.

 

Она быстренько пошла. Ее не было видно. Вокруг не было никого. Отец был довольно далеко, и она, дро­жа, сунула руку в карман. Вдруг она услышала шаги. Не успела и пошевельнуться, как видит, появляется пе­ред ней какой-то незнакомый священник. Он здорова­ется с ней и говорит:

 

— Эсфирь моя, знаешь ли ты, как прекрасен рай! Свет, радость, веселие. Христос — весь свет, Он всем источает радость и веселие. Он ожидает нас в иной жизни, чтобы подарить нам рай. Но есть и ад, кото­рый — весь тьма, горечь, тоска, мучение и стенание. Если возьмешь то, что у тебя в кармане, то пойдешь в ад. Так выбрось это сейчас же, чтобы не лишиться нам с тобой радости рая.

 

Сначала Эсфирь растерялась, но вскоре опомнилась. Когда уже, сама того не заметив, выбросила яд, гово­рит священнику:

 

— Постойте, я позову отца, чтобы и он вас увидел.

 

Она убежала в сад, чтобы найти отца, и скрылась

в высокой кукурузе. Нашла его и говорит:

 

— Отец, пойдем быстрее, ты увидишь священни­ка, который пришел к краю нашего сада!

 

Но когда они пришли на то место, где должен был ждать священник, там уже никого не было.

Долгое время Эсфирь не могла понять того, что с ней произошло в тот вечер. Она не могла объяснить исчезновение священника и хотела его найти. Он спас ей жизнь.

 

Каждую зиму вся их семья приезжала в Афины. Эсфирь часто ходила к своей крестной, которая была женщиной очень набожной, и жила у нее подолгу. У крест­ной был обычай привечать у себя дома богословов, свя­щенников и монахов. Однажды, когда Эсфирь пришла к своей крестной, в гостиной сидел гость. Эсфирь не знала, что это был за гость. В какой-то момент крестная при­ходит на кухню и говорит Эфи:

 

— Эфи, приготовь десерт и кофе и принеси это в гостиную для гостя.

Эсфирь приготовила. Но немного задержалась, и, когда уже понесла это в гостиную, крестная ее опереди­ла и говорит ей:

 

— Не этот поднос. Возьми серебряный, потому что встреча — официальная.

Эсфирь вернулась на кухню, поменяла поднос и при­несла его в гостиную. И что же она видит! Поднос вы­пал у нее из рук. Она видит того самого священника, который в тот трудный для нее вечер появился у них в саду.

 

— Я — отец Порфирий, — говорю я ей с улыб­кой.

Так мы познакомились с Эсфирь и с тех пор стали большими друзьями. Она создала семью, и у нее было много детей. Бог благословил ее. Видите, какие спосо­бы использует Бог, чтобы спасти человека?

 

 

Храм Святителя Николая в Калисье (1955-1979)

 

 

Какое-то большое горе, какие-то великие трудности вынуждали их идти проселочной дорогой к святителю Николаю.

 

Больше двадцати лет мы наслаждались безмолвием!

 

В конце концов, Бог исполнил мое желание потрудиться в учрежде­нии. В поликлинике я провел тридцать три года. Но было у меня еще одно сокровенное желание — найти где-нибудь участок земли и построить монастырь. Я ис­кал и, наконец, нашел церковь Святителя Николая в Пендели. Это было подворье Пендельского монастыря.

 

И вот, однажды я по благодати Божией приехал туда. Церковка была видна издалека. Я подошел к ней и зашел внутрь. Она была умилительной, старинной, с немногими иконами. Во дворе — я увидел несколько маленьких закопченных келий. Начало смеркаться. Я был один. В Афины вер­нуться было уже невозможно. Я лег спать прямо в церк­ви.

 

Скоро послышался характерный удар. Он исходил от стены, которая была у меня над головой. Там висела ико­на святителя Николая. Удар был от иконы. Я почувство­вал, что святой желает, чтобы я поселился здесь.

 

Будучи монахом, я понимал, что те монахи, которые жили в миру одни, погибали. Тогда привез сюда своих родителей, сестру и племян­ницу. Там у нас было безмол­вие. Жили мы очень хорошо, пускай и в первобытных бытовых условиях. В пустыне мы поселились более чем на двадцать лет. Это была настоящая пустыня. Весь район вокруг Святителя Николая утопал в зелени.

 

Со­сны старые и молодые, платаны, кусты везде, чабрец благоухал на всю округу, из трещин в скалах прорыва­лись цикламены, анемоны и другие дикие цветы, каж­дый из которых распускался в свое время. Это был рай, такая красота! Там я хотел построить монастырь. Но Бог этого не позволил.

 

Церковь Святителя Николая находится недалеко от Пендели, но тогда не было дороги. Нужно было идти пешком или трястись на ослике около часа по труднопро­ходимой дороге, а потом еще минут двадцать карабкать­ся по крутой козьей тропке, чтобы оказаться у церкви Святителя Николая, которая была построена на одном из скалистых холмов. Потихоньку мы протоптали тропинку, чтобы было удобнее передвигаться и носить все, что бы­ло необходимо для жизни, чего нам не давал огород.

 

Мне очень понравился огород. Я купил ручной мотоблок, чтобы можно было лучше его обрабатывать. В огороде было все: помидоры, баклажаны, кабачки, лук, чеснок и многое другое. Моей великой любовью были деревья. Радостно было на них смотреть. Я посадил четыреста деревьев: грецкий орех, алычу, груши, яблони, персики, миндаль, фундук, мушмулу, гранатовые деревья. Я очень любил трудиться. Поэтому я всегда говорил, гово­рю и сейчас: «Трудись как бессмертный и живи как го­товый к смерти».

 

То есть будь тебе хоть девяносто лет, сажай ореховые деревья, инжир или маслины. Неужели не будет у тебя прыгать от радости сердце, когда будешь сажать! Даже если кто-нибудь, проходя мимо и думая, что ты устаешь, скажет: «О, несчастный!»

 

Чтобы деревья не болели, мы окуривали их серой и обрабатывали медным купоросом. С мешком за плеча­ми я приходил из пендельских питомников. Ухаживал за молодыми деревцами. Приходилось нанимать и ра­бочих, потому что времени у меня было мало: я еще ра­ботал в поликлинике. Моим долгом было рано утром уже находиться в церкви Святого Герасима, поэтому в

Афины я уезжал с вечера. Но когда кто-нибудь прихо­дил на беседу и мы засиживались допоздна, я уходил от церкви Святителя Николая среди ночи.

 

Воды для сада у Святителя Николая было предо­статочно. Внизу был овраг с источником. В овраге рос­ло много платанов. Там я поставил насос, чтобы он поднимал воду на холм, где я соорудил резервуар, в ко­торый собирал воду. Вода к тому же была еще и пить­евой. Летом, когда хотелось холодненькой водички, а холодильника у нас не было, я поехал на Эгину и ку­пил там кувшинчик с длинным горлышком, чтобы кув­шин сохранял воду холодной.

 

Еще я разводил на продажу цыплят. Арендовал кусок земли у Пендельского монастыря, напротив об­серватории, и держал там около тысячи кур. Больше было нельзя, потому что земли было мало. У меня бы­ла мысль построить монастырь, как я вам говорил, по­этому искал способы заработать деньги.

 

В Калисье мы были отрезаны от мира, поэтому хо­тели там, в пустыне, слушать какую-нибудь афинскую радиостанцию, которая транслировала службу или Бо­жественную литургию, а также по временам новости, чтобы знать, что творится в мире, и молиться.

 

Тогда я решил сделать радиоприемник своего собственного изобретения. Антенну я поместил на сосне, высота ко­торой была пятнадцать метров, а провод прикрепил к стене церкви и обмотал вокруг дикой груши. У этого первобытного радио не было кнопки, чтобы выключить его. Работало оно круглые сутки без перерыва. Но я приглушил звук, чтобы он нам не мешал.

 

Когда я не был обязан ехать в церковь Святого Гера­сима, тогда служил у Святителя Николая. Постепенно в

церковь начали приходить люди, приходили и на исповедь. Все мы стали одной большой семьей, семьей из Калисьи.

 

 

Все прославили Бога об этом чуде!

 

Время от времени по разным причинам приходили и другие люди. Какое-то большое горе, какие-то трудности вынуж­дали их идти проселочной дорогой к Святителю Николаю.

 

Наконец, однажды приходит женщина со своим мужем и четырьмя детками. Люди молодые, женаты недавно, и вначале они не хотели ребенка. Потом решились: «Сделаем». И при первых родах — двойня. Потом вторые роды, и снова двойня. Стало у них четверо де­тей. Итак, они пришли туда, и молодая женщина, ей было тридцать лет, говорит мне:

— Батюшка, я сильно страдаю, я нездорова…

Когда она говорила, я внимательно смотрел на нее,

потом положил руку вниз шеи.

— Здесь, — говорю ей, — чувствуешь уплотнение?

— Да, — говорит она.

 

— И тебя одолевает печаль, которая уже доводит свое дело до конца. То есть вначале ты ощущаешь ка­кую-то зажатость, а потом к тебе приходит скорбь и ты не можешь даже пальцем пошевелить. Ты еле двига­ешься, можешь даже смеяться, но внутри себя ты пере­живаешь это состояние?

— Да, — подтвердила она.

 

Итак, я все ей описал прекрасно! Она благодари­ла. Потом я снова положил ей руку на шею.

— Не думай, — говорю, — что у тебя что-то есть. Ничего этого у тебя нет.

Рука моя лежала там, и вдруг я ей говорю:

— Вот, все у тебя прошло!

 

Потому что я увидел, Я увидел, что в шее ничего у нее не было.

 

Она мне говорит:

 

— Все прошло! Какая радость!

 

Я сказал ей:

 

— Встань на колени…

 

Одну руку я положил на шею, а вторую – на затылок. Я стал творить Иисусову молитву. Она воскликнула:

 

— Ах!

 

— Ну, наконец! – Говорю. – Иди, ладно, а то другие ждут….

 

Они с мужем искренне прославили Господа…

Смотрите, какую скорбь несут в миру некоторые люди…

 

 

Сай-Баба (с сокращениями)

 

Однажды в Ксилокастро ко мне пришли родители человека по имени Костас. Он был последователем Сай-Бабы.

 

Этот Баба создал новую религию. Люди ве­рят, что он — новый Христос, который пришел в мир, чтобы спасти его и привести к истине. Говорят, что он — «новый бог». Сейчас Сай-Баба жив, он женат, у него жена и двое детей. Внизу фотографии видно много моло­дых людей, которые следуют за ним. Многие из них об­разованные.

 

Как они, образованные люди, попали туда? На другой странице они целуют ему ноги. «Тот Хрис­тос — то есть истинный — теперь устарел» — так он говорит им. Он говорит, что теперь иное время. Все из­меняется. Это похоже на миф. Может, Сай-Баба сумас­шедший. Говорят, что он собрал много денег.