Послушание - это тайна духовной жизни

 

Многие на Святой Горе жили в безвестности, уми­рали, и никто о них не знал. И я хотел жить так же тай­но. Я не хотел стать ни священнопроповедником, ни кем-либо другим. И никогда я не допускал мысли уе­хать со Святой Горы.

 

Юный мальчик в совершенной пустыне! Чтобы понять, как это жить в пустыне без по­сторонней помощи, я поднимался в горы и часами оста­вался там, чтобы быть как пустынник. Находил дикие травы и ел их, делал это ради подвига. Я хотел жить один, как тот святой, которого я любил с детства, как святой Иоанн Каливит.

 

Это был мой любимый святой. Я ему подражал. Меня поразило, как он смог выдер­жать жить рядом с родителями, поставить свою каливу напротив их дома и не открыться им, а все время их ук­реплять. Так и в тропаре сказано:

 

От младенчества Господа возжелел еси тепле, мир оставил ecи и яже в мире сладкая, и подвизался ecи добре; поставил ecи каливу пред вратами твоих родетелей, разрушил ecи демонов козни, всеблаженне; сего ради тя, Иоанне, Христос достойно прославил есть.

 

И в Ексапостилларии:

Нищий, яко иной Лазарь, пребыл ecи, преподоб­ие, у врат родительских, печалуяся. Геронда, малою каливою, всемудре. Но обрел ecи ныне пространное со ангелы вселение и святыми всеми на небесах, Иоанне.

 

Своему старцу я рассказывал все. Да, открывал все помыслы, и он иногда, когда видел крайности, пре­достерегал меня:

 

— Это прелесть, детка.

 

Вся моя жизнь была сплошным раем: молитва, служба, рукоделие, послушание моим старцам. Но по­слушание мое было плодом любви, оно не было вынуж­денным. Это благословенное послушание принесло мне огромную пользу. Оно изменило меня. Я стал сообра­зительным, энергичным, более крепким телом и ду­шою. Оно привело меня к познанию всего. Я должен день и ночь благодарить Бога, что Он удостоил меня пожить этой жизнью.

 

Я преклонился под иго послушания и углубился в изучение его. Все остальное, что Бог принес в мою жизнь, пришло само собою. И дар прозорливости дан был мне Богом за послушание. Послушание показыва­ет любовь ко Христу. Христос особенно любит послушных. Поэтому Он говорит: Любящих меня я люблю, и ищущие меня найдут меня (Притч. 8, 17). В Священном Писании все открыто, но прикровенно.

 

Я имел большую ревность к духовной жизни

Старцы никогда не указывали, что мне делать. Они дали мне четки и сказали:

 

— Говори молитву.

 

Больше ничего. Они видели мою ревность и не го­ворили мне много, даже того, что мне читать. Они не позволяли мне читать ничего из великих отцов, где да­ны были слишком строгие правила. То есть они не поз­воляли мне читать преподобных Ефрема, Исаака, Ио­анна Лествичника, Симеона Нового Богослова, читать

 

Эвергетинос и многое другое. Мне это было запреще­но. Поэтому, выполняя послушание, я читал лишь жи­тия святых, Псалтирь, Октоих, Минею и таким обра­зом хорошо научился читать, потому что раньше тол­ком не умел.

 

Но у меня была большая ревность к ду­ховной жизни. Я часто ходил к церкви Святого Геор­гия, где помогал по строительству, и пел много песно­пений. Больше всего мне нравились троичные каноны, а также те песнопения, где говорилось о Божественной любви.

 

Это было рыдание, песнь любви — как хотите это называйте. Я плакал, обливаясь слезами. Но это были не слезы печали, а слезы радости, Божественной радости. Я приходил в умиление, прекрасно пел! Это была моя жизнь.

 

Я жил благодатью Господней, а не своей силой. Все было от Божественной благодати. Причиной всего были не мои способности, не моя уче­ность, которой не было, ни то, ни другое, ни третье... Все было от благодати Божией.

 

Но иногда меня заносило. Не спрашивая старцев, я начинал самовольничать. Вот послушайте.

Для чистоты ума я начал заучивать Священное Писание наизусть. Начал с начала, с Евангелиста Матфея. Однажды представился случай, и я рассказал старцам первую главу от Иоанна. Услышав это, они от­ругали меня за то, что я выучил без благословения.

 

Я ждал этого часа с великим вожделением!

 

Чада, с чего начать вам рассказ о том, как я стал монахом? Это долгая история — моя жизнь на Святой Горе.

Когда мне было уже четырнадцать лет, старец по­дозвал меня и спросил:

 

— Что ты собираешься делать, каковы твои пла­ны? Останешься здесь?

— Останусь! — ответил я, полный ликования и радости.

— Положи поклон…

 

Я сделал поклон. Тогда он принес мне свою рясу, старую, в которой он работал. Она была штопана-пере­штопана до такой степени, что уже не было видно пер­воначального материала, из которого она была сшита. От пота воротник был весь засаленный. В кириаконе я видел прекрасно одетых монахов и мечтал о такой же рясе.

 

Да что там говорить! Я жаждал этого часа и по-детски думал тогда, что и ряса, которую на меня наде­нут, будет красивая и новая. Но когда наступил этот час, что я увидел? Какие-то заштопанные лохмотья! Я огорчился, правда ненадолго, всего на пять минут. Да я и был ребенком, четырнадцати лет. Но ничего не ска­зал, не стал жаловаться. Увидев рясу, я почувствовал смущение, как я вам сказал, но тотчас обратил его на доброе.

 

— Благословите! — сказал я и взял ее.

 

Больше я об этом не думал. Я думал о подвижни­ках, которые носили власяницы, никогда их не снимали и не стирали. Бог за это послал мне великое утешение. Я пошел на чтение Псалтири. Мне выпало читать Со­борное послание Иоанна. И в тот же день, Боже мой, Ты говорил со мной! Боже мой, Ты сказал мне много...

 

Через два-три года я принял великую схиму.

 

Через два-три года я принял великую схиму. Накануне я получил еще одно особое благослове­ние. С моим старцем мы должны были пойти в Великую лавру, чтобы взять благословение на постриг. Игумен, давший благословение, был очень святой чело­век.

 

Там, где мы проходили через келию аскета, свято­го Нила Мироточивого на пути к лавре, я в первый раз почувствовал небесное благоухание. Благоухание пере­полнило меня всего, и я сказал об этом старцу. Тот выслушал меня в простоте, не сказал ничего и пошел даль­ше. Так и нам подобает смотреть на это просто. Во вто­рой раз я ощутил небесное благоухание на мощах свя­того Харалампия.

 

В ночь моего пострига все отцы собрались в церк­ви Святой Троицы, в кириаконе, отслужили всенощное бдение и пропели прекрасные умилительные песнопе­ния. Я был в белых носках, разутый и исполненный умиления. Я положил всем поклон, приложился к свя­тым иконам, и предстоятель стал задавать мне специальные вопросы последования великой схимы. Глаза мои от умиления были полны слез.

 

Когда бдение закон­чилось, мы пошли на келию. Я был в большой радости, но хранил молчание. Я хотел быть наедине с одним Бо­гом. Когда находишься в таком состоянии, то не хочет­ся ни петь, ни говорить. Ищешь молчания, чтобы ясно расслышать голос Христа.

 

 

На Святой Горе мне очень нравились именно бдения

 

Жизнь на Святой Горе — это жизнь в непрестанном бдении. Во время келейного бдения, когда оно совершается искренне, то есть когда все соединяются в общей молитве, создается такая духовная атмосфера, в кото­рую все легко входят, и от этого бывает великая духов­ная польза. Душа утончается, создаются более удобные условия для духовного подъема и глубокого об­щения с Господом.

 

На Святой Горе встают в два часа. В тот час я ощущал благоговейный трепет. Молитва со­трясала местность, сотрясала духовный мир. Вот како­ва любовь ко Христу.

 

На Святой Горе мне очень нравились бдения. Я становился другим человеком. Я всегда был большим приверженцем ночной молитвы, у меня была великая лю­бовь к тому, чтобы слушать слова. Мой ум ни на мину­ту не хотел, чтобы сон забирал у него время.

 

Я не спал, с любовью молился на бдениях. Когда иногда я сидел в стасидии, то спиной не опирался на нее, чтобы не ус­нуть. И после Божественной литургии я тоже не хотел спать. Во мне царствовала любовь, поэтому я оставал­ся в состоянии бодрствования.

 

 

Та самая Благодать, которую имел мой почитаемый подвижник, излучилась и на мою душу!

 

Божественный плен

 

В кириаконе, куда я ходил на бдения и службы, я узнал святых людей. Послушайте, я расскажу вам об одном неизвестном святом.

 

Над нашей каливой, очень высоко, жил один рус­ский, старец Димас, жил он один в какой-то первобыт­ной каливе. Он был весьма благочестив. Старец Димас был практически не известен никому на протяжении всей своей жизни. Никто не говорил ни о его имени, ни о его дарах. Представляете, уехать из России, оставить все, чтобы приехать на край света! Кто знает, сколько дней добирался он в Кавсокаливию. Старец Димас провел там всю свою жизнь. И умер в безвестности….

 

Да и не было кого-либо рядом с ним, кому он мог бы ска­зать: «Сегодня я сделал пятьсот поклонов. Почувство­вал то-то...» Это был тайный подвижник.

 

Да, да. Это было совершенным, совершенным и бескорыстным. Бескорыстие, служение, святость, один на один с Ним, и при этом у меня не было никакого человекоугодия. Я служил ему как раб Владыке. Больше ничего другого. Ни игумен, ни «браво» тебе, ни вопросов: «Почему это так?» Я видел живого святого. Да, неизвестного святого.

Его, бедно­го, презирали. Кто знает, когда он умер. Через сколь­ко дней, а то и месяцев — если была зима — узнали об этом. Куда там человеку подняться к нему наверх, к его каливе, выложенной из камней! Никто его и не видел. Часто таких пустынников находили через месяц-два после их успения.

 

Господь явил обильное излияние Благодати ко мне, смирен­ному, когда я увидел его, старца Димаса, в кириаконе делавшим поклоны и рыдавшим при молитве. При по­клонах его посетила такая благодать, что она излучи­лась и на меня. Тогда излилось и на меня богатство благодати. То есть она была и прежде по любви, кото­рую я питал к своему старцу. Но тогда и я почувство­вал благодать очень сильно. Я расскажу вам, как это случилось.

 

Однажды рано утром, около половины четверто­го, я пришел в соборный храм Святой Троицы на службу. Было еще рано. В било еще не били. В церк­ви никого не было. Я сел в притворе под лестницей. Меня не было видно, я молился. Вдруг открывается дверь церкви и входит высокий пожилой монах. Это был старец Димас, Войдя, он посмотрел направо, на­лево и не увидел никого. Тогда, держа в руках боль­шие четки, он начал класть земные поклоны, много и быстро, и все время говорил; «Господи Иисусе Хрис­те, помилуй мя... Пресвятая Богородице, спаси нас». Вскоре он пришел в исступление.

 

Я не могу, не нахожу слов, чтобы описать вам его поведение пред Богом: это движения любви, благоговения, движения Божественной любви и всецелого посвящения себя. Я видел, как он стоит, как, стоя прямо, простирает свои руки в виде креста, как делал Моисей на море, и стенал...

 

…И простер Моисей руку свою на море, и гнал Господь море сильным восточным ветром всю ночь и сделал море сушею, и расступились воды… (Исх 14:21)

 

Что это было? Он был в благодати. Сиял во свете. Вот что было! Он тут же передал мне молитву. Я сразу вошел в его состояние.

 

Он меня не видел. Поверьте мне! Я пришел в умиление и начал плакать. И ко мне, смиренному и недостойному, пришла благо­дать Божия. Как это объяснить? Он передал мне благодать. То есть благодать, которая была у этого святого, засияла и в моей душе. Он передал мне свои духовные дары.

 

Итак, старец Димас пребывал в исступлении. Он сделал это помимо своего желания. Он не мог скрыть своего духовного опыта. Хотя то, что я вам говорю, не совсем правильно. Не могу вам этого передать словами. Это был Божественный плен. Это необъяснимо. Это совершенно не подлежит объяснению, и если ты попы­таешься это объяснить, то скажешь не то. Нет, такое не объяснить, не найти в книгах, не понять. Чтобы по­стичь, нужно быть достойным этого.