Итало-швейцарская пограничная зона

Воздушное пространство

Июля 2014 года

 

Четыре турбовинтовых мотора среднего транспортно-десантного «С-130J», собранного в Италии фирмой «Augusta Industriale» для королевских вооруженных сил, ровно гудели, пожирая милю за милей и неся тушу огромного самолета в разреженном горном воздухе. Позади и правее, шел еще один, точно такой же самолет. Шел второй час с того момента, как они поднялись с базы парашютистов в Вероне…

Контр-адмирал Мануэле Кантарелла – самый молодой командующий в истории специальных сил Италии – повернулся, чтобы оглядеть своих людей. Их было ровно сорок человек, все – отборные, испытанные в боях в Сомали и Триполитании парашютисты батальона «Аоста» 4-го горного парашютно-десантного полка. Пятьдесят человек – более чем достаточно, чтобы решить любую проблему. Для поддержки у них были два пулемета калибра 338 с солидным запасом патронов и два 60-мм легких миномета с набором мин. Пехотинцы считают минимально действенным калибром для миномета 82-мм но это только потому, что они не умеют как следует стрелять из миномета и не умеют толком корректировать огонь. Горные стрелки же считают вес снаряжения не килограммами, а граммами, и использовать 82-мм миномет для них получается слишком накладно – тем более, что в отличие от их «шестидесятки», тот не может работать без массивной опорной плиты. Для альпийских стрелков 60-мм более чем достаточно, для них основным противником являются одиночные стрелки, снайперские и пулеметные гнезда, для которых прямого попадания 60-мм мины более чем достаточно. К тому же одним из наиболее эффективных приемов войны в горах является вызывание искусственных обвалов, лавин, селей, оползней. Для этого тоже применяется миномет, а если не хватит взрыва 60-мм мины – то не хватит и 82-мм. В общем – подразделение, которое получил под свое командование контр-адмирал Кантарелла, было превосходно укомплектовано и готово к выполнению боевой задачи.

Возможно, другой офицер отдавал бы приказы, находясь на борту самолета управления или вовсе находясь в штабе, благо сейчас средства связи и управления сделали огромный рывок вперед, – но только не контр-адмирал Кантарелла. Дело в том, что он учился в Германии и был очень хорошим офицером, по-настоящему хорошим, хорошим по меркам любой армии мира. Он не знал многого из того, что делал его отец, но он твердо знал, что является одним из команды заговорщиков. Он понимал, что делал зло, делает зло и сознательно продолжает делать зло. Но это не мешало ему быть хорошим офицером, который ведет своих солдат в бой, а не руководит ими из безопасной штабной комнаты.

В десантном отсеке появился выпускающий. Наклонился к уху контр-адмирала, проорал изо всех сил:

– Пять минут! Три триста! Нижний край на четыреста! Ветер северный, около пяти!

Контр-адмирал показал большой палец.

– Пять минут! Проверить снаряжение! Готовность пять минут!

Рука сама полезла в карман, острый край фотографии ткнулся в руку. Как же больно… черт, как больно. Она его подставляла… трахалась с кем попало… но он даже не мог себе представить, насколько он ее любил. Пока не потерял.

 

Это было несколько дней назад. Он был в Риме, потому что его отец приказал ему оставаться в Риме, стянув к городу небольшие, но отлично подготовленные части итальянского спецназа, прошедшего долгую и жестокую войну в колониях. Государство было нестабильно… государство колебалось… диктатура органически не была приемлема для шумных и говорливых итальянцев, весьма смутно представляющих, что такое порядок. Даже парламент для них с чертовой тьмой депутатов был не более чем спектаклем, чем-то, о чем можно посудачить на лавочке. Еще со времен Древнего Рима здесь требовали «хлеба и зрелищ», причем второе было не менее важно, чем первое.

К тому же, захватив власть, коалиция начинала распадаться. В нее вошли многие, и правые, и националисты, и даже многие центристы – все были убеждены в том, что король для Италии – зло. Что ж, теперь короля не было, и многие начинали задавать сначала себе самим, а некоторые уже и громко вопрос, – для чего делали республику, для чего делали революцию? Чтобы вместо короля родовитого посадить на трон короля безродного? Республиканско-парламентская форма правления открывает простор для разного рода манипуляций – а Италия республики-то и не успела вкусить как следует. Занявший временный пост диктатора сенатор Джузеппе Кантарелла начал наводить порядок, и порядок этот был такой, какой он видел во время работы послом при дворе Романовых. А на случай, если этот порядок кому-то не понравится – что ж, на это существовал его сын, контр-адмирал Мануэле Кантарелла вместе с его специальными отрядами. Он был неподалеку от Рима, под рукой – и мог появиться в городе в любое время…

На случай, если начнется второй этап государственного переворота, приказ действовать должен был прийти Кантарелле и его людям через полицейскую волну. Это был не единственный канал оповещения, но основной, и потому полицейскую волну слушали двадцать четыре часа в сутки. Отсюда-то контр-адмирал Кантарелла и узнал о пожаре в римском доме барона Карло Полетти. Сначала он даже не понял, что произошло. А поняв, побежал к машине.

Через час с небольшим он уже был в римском судебном морге, средоточии боли и зла, где бедой фонят даже стены. Врач сначала не понял, кто он такой и что ему нужно… возможно, он как-то сумбурно это объяснил. Потом – понял, провел выложенными плиткой коридорами, санитары выкатили каталку – и врач откинул простыню.

От огня она почти не пострадала, только… кожа была какого-то странного цвета и опалило волосы… которыми она так гордилась.

– Что… – молодой контр-адмирал не мог подобрать нужные слова. – Что, ко всем чертям, произошло?

Врач, навидавшийся всякого, цинично хмыкнул. Поднял безжизненную руку.

– Ну… вскрытие еще не делали, синьор. Но на самоубийство, я бы сказал, это не похоже. Нет, синьор, не похоже…

Контр-адмирал отшатнулся. Настолько страшно на это было смотреть. Врач подумал сделать условный знак, чтобы позвонили в квестуру… но передумал. Он знал, кем является этот человек… с ним опасно было связываться. Да и не похоже, что он совершил такое… Врач видел всякое и помнил… как ведут себя те, кого потом полиция изобличила в убийстве. Скорее всего – любовник, у такой крали должен был быть любовник, и не один…

– Сукин сын…

– Простите?

Контр-адмирал не ответил, но выражение его лица заставило врача сделать шаг назад. Потом еще один.

– Синьор… синьор…

Контр-адмирал посмотрел на врача – это был взгляд словно через прицел.

– Если тело не будет востребовано…

Мануэле Кантарелла достал бумажник. Выудил из него все купюры, какие только были, протянул врачу:

– Сделайте все… как надо. Она не должна быть такой.

– Не извольте беспокоиться, синьор, все сделаем… – в руках врача было его жалованье за несколько месяцев.

Контр-адмирал ничего не ответил – он повернулся и вышел. Врач и санитары услышали топот ног по коридору – топот ног бегущего человека.

– М-да… – невесело сказал врач, – кажется, я прибавил нам работы…

Санитары ничего не ответили – они вопросительно смотрели на врача. По заведенной традиции он должен был с ними поделиться полученным.

 

Ставший диктатором Италии пожизненный сенатор и бывший посол в России Джузеппе Кантарелла был не таким дураком, чтобы занимать опустевший Королевский дворец в центре Рима. Если дворец окружили и свергли его обитателя один раз – что мешает сделать то же самое второй… тем более, что решиться на такое еще раз намного проще, чем в первый раз. Не устроили его и иные, подходящие для размещения диктатора здания, построенные во времена коротышки Муссолини. Они также были опасны для него.

Диктатор Рима разместился на верхних этажах одного из коммерческих зданий в районе Париоли, считавшемся коммерческим и дипломатическим центром Рима. В отличие от Берлина, Москвы или Нью-Йорка – в Риме не было небоскребов, а в деловом районе большую часть зданий составляли роскошные четырех-пятиэтажные ансамбли, построенные в 30–40-е годы, расположенные в паутине тенистых зеленых аллей. Недвижимость здесь стоила чрезвычайно дорого, почти всю жилую недвижимость здесь давно скупили и переоборудовали под утилитарные цели. Этот район не был окружен армией – но здесь было полно агентов полиции и охранников дипломатических представительств других государств: в связи с переворотом охрана большинства посольств была усилена. Так что диктатора охраняла не своя армия и спецслужбы, которым он мало доверял, – его охраняли чужие…

Диктатор встретил своего сына на четвертом этаже здания, в малой приемной. Они не поздоровались и не обнялись – отношения отца и сына давно уже были сухими, как позавчерашний, оставленный на столе хлеб. Обоим было за что винить друг друга. Но сейчас они действовали вместе и держались друг за друга, чтобы не быть разорванными сворой алчущих крови врагов.

– Барон вышел из-под контроля, – без всяких предисловий сообщил Мануэле, – он убил ее, поджег дом и скрылся.

Ничего не отвечая, диктатор подошел к окну, отдернул занавеску, чтобы посмотреть на улицу…

– Ты так и будешь молчать?! – не выдержал контр-адмирал.

– Что на него нашло, ты не знаешь?

– Нет. Ублюдок…

– Зато я знаю… – сказал диктатор. – Позавчера было вооруженное нападение на монастырь на юге Италии. Перебиты все монахи, в монастыре нашли столько оружия, что армию можно вооружить. Некоторые из опознанных находились в розыске. Монастырь стоял на отшибе. Но местные жители из расположенных в этом районе селений слышали нечто, напоминающее шум вертолетов.

Контр-адмирал сжал кулаки:

– Немцы?

– Навряд ли. Скорее русские. Я приказал засекретить информацию, но она как-то попала к барону. Русские авианосцы уже у наших берегов.

– Так ты знал?!

Отец пристально посмотрел на сына – и тот плюхнулся назад.

– Научись держать себя в руках. Пригодится в жизни. Барон сделал ход – и ошибся. Сильно ошибся.

– С..а, – Мануэль Кантарелла едва сдерживался, – чертов психопат. Старая психованная тварь. Я ей говорил…

– Если крысу загнать в угол – она бросится, – сказал Диктатор. – У тебя есть верные люди? Рота или две?

– Конечно, есть. Что ты планируешь делать?

– То, что и должно сделать. Теперь барон Карло Полетти больше не человек вне всяких подозрений. Он – убийца. Мы оба знаем, где он прячется. Ему от нас не уйти. Возьми себя в руки. Сейчас же отправляйся туда, захвати его и возвращайся. Обо всем остальном позабочусь я. Мы вышибем из него все, что нам нужно.

– Отец…

– Не время. Давно надо было это сделать. Гордиев узел подвластен лишь мечу. Иди.

Когда сын выбежал из кабинета, диктатор снова повернулся к окну. Русские научили его: решение надо принимать за семь вдохов – и не отступать от него. Он сделал свою ставку – остается только ждать…

 

– Одна минута!

Ледяной горный воздух ворвался в десантный отсек. Самолет плыл над летними итальянскими Альпами…

Светофор сменил цвет с красного на желтый. Выпускающий едва удерживался у люка, самолет мотало.

– Десять секунд!

Десантники выстроились в три потока. На всех – профессиональные парашюты типа «летающее крыло» с ручным раскрытием. Контр-адмирал Кантарелла стоял вторым в одном из потоков…

Желтый свет сменился на зеленый.

– Пошли!

Вместе со своими солдатами контр-адмирал шагнул в пустоту…

 

Прыжок на горы смертельно опасен, даже при наличии профессионального парашюта, способного длительное время держать парашютиста в воздухе и маневрировать до самой последней секунды. Горы представляют собой худшую площадку для парашютиста – непредсказуемый, сильный ветер способен погасить купол, бросить парашютиста на скалы или в ущелье; падая на камни, можно повредить себе ногу или даже вызвать обвал, снег тоже может быть очень нестабилен, а под ним могут скрываться опасные камни. Десантирование обычных парашютистов на горы приведет как минимум к двадцати процентам пострадавших при десантировании; учитывая то, что пострадавшим нужен уход, подразделение окажется небоеспособным сразу после десантирования. Италия – страна гор, вот почему был создан специальный полк, специализирующийся в десантировании именно на горы. При спешной отработке этой операции наибольшее опасение вызывало непременное желание прыгать самого контр-адмирала Кантареллы, единственного, который не имел опыта прыжков на горы. Сначала офицеры штаба пытались отговорить его прыгать – учитывая, какую должность занимал его отец, рисковать никому не хотелось. Затем его попытались уговорить прыгнуть в спарке с опытным инструктором. Контр-адмирал отверг первое предложение, второе – тоже отверг, причем с негодованием – в спарке в основном прыгали туристы, даже женщины, и известие о том, что прыгал в спарке он, способно было нанести невосполнимый урон его офицерской чести. Сертификат парашютиста у контр-адмирала был, в том числе и по сложным прыжкам – в конце концов, он служил в «Дечима МАС». Но он не включал в себя прыжки на горы – «Дечима МАС» специализировалась на ночном десантировании, затяжных прыжках с длительным планированием и прыжках на воду. В конце концов Кантарелла написал расписку, что ему известны возможные последствия такого прыжка, претензий он ни к кому не имеет – и пошел к самолету.

Уже в воздухе он понял, что, возможно, сделал глупость. В отличие от прыжков над морем воздух здесь был сухой и холодный, к тому же дул постоянный, довольно сильный ветер – и он понимал, что это только начало, чем ближе к земле, тем хуже. Ему никак не удавалось «лечь на воздух», то есть найти такое положение тела, при котором он будет стабильно падать – он прекрасно делал это над морем, но тут, видимо, воздух был другой. Единственным стабилизирующим фактором был мешок со снаряжением на длинном фале, он тянул вниз, а единственной мыслью в голове – на какую цифру он поставил высотомер. Пятьсот – это понятно. Но пятьсот над уровнем моря или над уровнем поверхности? Так-то он обычно прыгал на воду, и проблем этих не возникало, а тут…

Его тело пробило нижний край облачности, и он понял, что пора… даже конкретно – пора. Нащупав вытяжной парашютик – медузу, он выбросил его вверх и почувствовал, как разворачивается его парашют. Он падал на горно-лесистую местность. Это было ниже зоны вечных снегов, совершенно очаровательное место. Под ним были валуны и низкорослые альпийские сосны. Ему надо было выбирать подходящее место для посадки, и как можно быстрее – он уже мог различить отдельные камни…

У самой земли его шатнуло сильным порывом ветра – но все обошлось. Он упал, как его учили, на сжатые ноги и даже удержался на ногах – хотя по ногам ударило непривычно сильно, он даже начал подумывать, что мог повредить сустав или отбить пятку… Ничего, кстати, смешного, попробуйте пробежать кросс с отбитой пяткой – света белого не взвидите. Его снаряжение лежало совсем рядом – и он бросился к нему. Его учили первым делом позаботиться о себе, потом уже смотреть по сторонам и помогать остальным…

В отличие от расчетов тяжелого вооружения он прыгал, имея личное оружие при себе, а не в тюке со снаряжением. Итальянские альпийские стрелки и горные десантники традиционно использовали бельгийское оружие: совсем недавно они перешли с «FN FAL» на «FN SCAR» нового североамериканского калибра. [336] «FN FAL» винтовочного калибра 7,92 отлично подходила для войны перевалов, – но вот боезапас к ней был очень тяжелым. В своих «FN SCAR» итальянские горные парашютисты использовали самую тяжелую пулю, какую могли найти, весом 130 гран, и заказной ствол с очень крутым ходом нарезов. Его «SCAR» – он использовал вариант со стволом средней длины – висел у него под мышкой, в специальной подвеске, и при падении на этот бок могли быть проблемы. Но контр-адмирал знал, как падать.

Уже приведя автомат в порядок, контр-адмирал услышал шаги слева. Вскинул автомат… но это был один из итальянцев. Из бойцов парашютно-десантной бригады…

– Все приземлились?

– Так точно.

– Проверить, нет ли раненых. Обеспечить фланги.

– Есть.

Какое все-таки красивое место… Такие бывают в очень редких местах на земле.

Смешанный хвойно-лиственный лес, громадные валуны, сбегающая вниз, к дороге тропа. Чисто альпийский пейзаж.

Контр-адмирал двинулся вперед. Его люди уже собирались, приводили себя в порядок…

– Доклад! – шепотом потребовал он.

– Приземлились штатно, выбывших нет.

– Походная колонна. Двойная дистанция, – распорядился контр-адмирал, – разведчиков в голову колонны. Охранение на фланги. Соблюдать скрытность…

 

 

15

 

Швейцарская Конфедерация

Владения барона Полетти

Южнее деревни Церматт

Июля 2014 года

 

Вчера мы тронулись в путь, на нескольких машинах. Все машины гражданские, с номерами германского посольства – немцы в этих случаях поступают крайне беспардонно, что хотят, то и творят. Старшим был человек, представленный мне как Хайслер, без обозначения звания. Он был старше меня, причем как минимум на десять лет. А то и больше. Он не выглядел переговорщиком, скорее он выглядел подателем смерти. Снайпером. Только снайперы могут так отрешаться от всего, застывая в неподвижности долгими часами…

Ехали долго. Я не думал, что мы забрались так далеко на юг, а оказалось, что основная база наша располагалась южнее Рима, причем сотней километров южнее. Дорога, по которой мы ехали, была отличной – по итальянскому «сапожку» с севера на юг проложены отличные автобаны. А благодаря тому, что здесь даже на севере страны почти никогда не бывает снега, дороги остаются в целости на протяжении столетий. Что говорить, если в итальянской глубинке до сих пор пользуются дорогами, проложенными для римских легионеров.

Точно так же – подозрительно легко – мы пересекли границу. Итальянские таможенники, увидев немецкие номера, решили не связываться, а на швейцарской стороне Хайслер подал какие-то документы, и швейцарский таможенник взял под козырек. Впервые я задумался: а в чем интерес Швейцарии в этой игре? Уж не в том ли, чтобы разгромить конкурирующие банковские структуры Рима и Ватикана, доказав, что только в Швейцарии деньги хранить абсолютно безопасно. Это может быть… швейцарцы за деньги удавятся. Это надо было обдумать – но времени на это не было.

Съезд с дороги я показал. Иначе бы промахнулись, как промахнулся я, – это значило, что немцы были здесь впервые. Конвой пропустили, только когда я вышел из машины – видимо, барон распорядился пропускать меня и моих людей беспрепятственно. Хотя это были не мои люди.

Мы проехали той же самой дорогой, что несколько дней назад ехал я, – я попытался обратить внимание на красоту здешних мест, но Хайслеру на это было плевать. Проблемы начались только тогда, когда мы подъехали к главным воротам, – нас просто не пропустили.

– Только двое, – сказал охранник, – один из них князь. Второго выберете сами. Без оружия, мы проверим.

Хайслер молча отстегнул кобуру с пистолетом, передал ближайшему из немцев. Не дожидаясь напоминаний, достал и второй пистолет. У профессионалов – всегда по два пистолета, если не больше, а этот человек никем кроме профессионала быть не мог.

– Оставаться здесь… – сказал Хайслер на хохдойче.

Пулеметы смотрели на нас довольно выразительно.

 

До дома на утесе нас подбросили на закрытом кáре, сделанном на основе тех, какие используют для перемещений по площадкам для гольфа. Вооруженных людей перед домом не было…

Нас провели внутрь дома. Внутри снова обыскали.

– Барон распорядился, что сначала примет только одного человека, потом другого, – с типичной швейцарской бесцеремонностью распорядился здоровенный белобрысый швейцарец, начальник охраны, и ткнул меня пальцем в грудь, – вот этого первым…

Учить хорошим манерам потомков лучших в Европе наемников было делом совершенно бессмысленным.

Пожилой немец похлопал меня по плечу.

– Идите, герр Воронцов, – сказал он, – я подожду вас здесь.

В компании четырех верзил с автоматами…

В сопровождении верзил я прошел в ту самую огромную и пустую комнату, в которой барон принимал меня в прошлый раз. Он встретил меня мудрой и понимающей улыбкой, жестом отослал охранника.

– Я вижу, у вас новые хозяева, господин князь, – сказал он на немецком.

– Зато у вас – старые… – вернул я мяч на половину поля барона. – Кстати, благодарю за совет. Он пришелся как раз вовремя.

Барон согласно кивнул. Видимо, он знал, о чем идет речь.

– Я рад, что кто-то избежал моей участи, сударь… – сказал он, – возможно, мне за это воздастся…

– Непременно. Если Господь существует, он видит все…

Во время этого ни к чему не обязывающего разговора барон быстро написал что-то на листке блокнота и протянул мне.

«Где Джузеппе?» – прочитал я.

«По-прежнему на авианосце» – эпистолярным жанром ответил я. Это значило, что Российская империя по-прежнему ведет свою игру и придерживает свои козыри на руках, не дает их побить.

– Я так понимаю, вы приехали ко мне от имени сразу двух государств… – сказал барон, и никто не мог бы уловить в его голосе нотки облегчения.

– Вы правильно понимаете.

– И что же нужно от меня Священной Римской империи?

– Вначале – поддержки ватиканской группы на конклаве кардиналов.

Барон не удивился, хотя я говорил о смерти Папы Римского, причем запланированной смерти. Хотя для него это будет праздником, как бы страшно это ни звучало…

Немцы вели игру в своей манере – жестко и методично. У Ватикана был один недостаток – он был слишком мал. После всех пертурбаций сейчас в нем были две значимо сильные группы интересов – непосредственно ватиканская и группа, представляющая интересы зарубежных епископатов, значительно усилившаяся при Иоанне Павле II. Но вся прелесть ситуации заключалась в том, что в ватиканскую группу входили не только те, кто прослужил в Ватикане – это было просто невозможно, а вообще – кардиналы итальянского происхождения, со всех областей «сапожка». А это значило, что у барона Карло Полетти могли подобраться ключики ко многим из них – только я не знал, к кому именно. И Ирлмайер хотел обезопасить себя от обструкции своего кандидата ватиканской группой или, по крайней мере, раскола ее. Если Лойссера поддержит часть ватиканской группы, немцы, скорее всего французы и – совершенно неожиданно – хорваты Коперника – дело будет сделано.

– И в чью пользу поддержка? – осведомился барон.

– Архиепископа Лойссера.

Барон скривился:

– Его педерастейшества? Не могли сделать лучший выбор, а?

Знаете, что мерзее всего? То, что осведомленные – как барон Карло Полетти – знают, что Лойссер имеет дело с маленькими мальчиками, но тем не менее здороваются за руку, не гонят его из общества и даже приходят на исповедь, чтобы исповедаться тому, у кого, как правильно заметил Ирлмайер, нет души, а есть только похоть. Вот этого вот – понимающих взглядов, перешептывания вместо открытого «мразь поганая!» – я никогда не понимал. Иногда мне и самому приходилось молчать – но из соображений дела, а не по велению трусливой души. Или это какое-то болезненное любопытство к мерзкому, пакостному, желание посмотреть, что будет дальше?

– Выбираю не я, – сказал я.

– Ах, да, конечно. Полагаю, это можно будет сделать.

– И боюсь, времени совсем немного…

– Мне небезопасно появляться в Италии.

– Это можно решить…

 

Все произошло буднично – и от того еще более страшно. Почти бесшумно открылась дверь – я думал, это охранник, и не сразу понял, что шаги не слышны. Прежде, чем я успел что-то предпринять, негромко стукнул выстрел, и барон полетел на пол…

В дверях стоял Хайслер – и в одной руке у него был пистолет, в другой подушка, а за спиной висели два автомата, крест-накрест.

Пожилой немец с пистолетом подошел к лежащему на полу барону. Тот повернулся на бок, чтобы видеть его.

– Ва пиглало ин куло… [337] – бросил немцу в лицо барон.

Немец улыбнулся и дважды выстрелил ему в голову. Барон растянулся на полу в неподвижности смерти…

Вот и все…

Я встал со своего места.

Может, это кому-то покажется странным – но я не боялся смерти. Смерть… она ходит рядом с нами, теми, кто выбрал темную сторону – и если ты приносишь смерть другим людям, будь готов к тому, что смерть придет и за тобой. Такая смерть – две пули в голову – гораздо лучше смерти в девяносто лет на обоссанных простынях в собственном доме, и если так суждено – то пусть так оно и будет. Обидно только то, что знание, то, что добыто кровью стольких людей, уйдет, и остановить неизбежное зло будет некому.

Немец посмотрел на меня. Потом спрятал пистолет.

– Пошли, русский. Надо уходить отсюда.

– Зачем вы его убили?! – заорал я на Хайслера. – Этот человек мог еще многое рассказать! Его сына похитили и держали в заложниках более двадцати лет! Какого черта вы творите?! Что вам в голову только пришло?

– Я выполняю приказ, – сказал Хайслер, – приказ был убить его и вас. Но в части вас я его нарушил.

Понятно… Немцы зачищают следы…

– Либо ты идешь со мной, русский, либо остаешься здесь.

Отличный выбор.

 

Мы с Хайслером пошли, точнее побежали назад, тем же путем, каким шли. На нас никто не обращал внимания, в доме была пустота, видимо, все охранники были на внешнем периметре, контролировали германские силы.

В той комнате, где я оставил Хайслера, было четыре трупа. Я не знаю как – но без оружия этот старик расправился с четырьмя швейцарскими громилами-наемниками за несколько секунд и без шума. С одного из трупов я снял автомат и разгрузочный жилет, обзаведясь тем самым всем, что нужно для боя.

Мы побежали дальше. На нас никто не обращал внимания.

У самой двери была лестница, прикрытая легкой перегородкой, и там мы напоролись на двоих. Они куда-то торопились, настолько, что не заметили нас. У одного был легкий валлонский пулемет, у второго – огромная, больше метра длиной винтовка «Барретт» североамериканского производства. Мы буквально выскочили друг на друга – и никто из нас не был к этому готов.

Первым среагировал Хайслер – несмотря на возраст, он буквально снес пулеметчика с ног и прыгнул на него. Мне оставался снайпер – и я не придумал ничего лучше, как схватиться за его винтовку обеими руками. И он держал ее обеими руками, получалось – мы мерились силой. И он – хоть немного, но пережимал, ни один из нас не рисковал освободить даже одну руку.

Я решил применить один из приемов, которым нас учили, – прием был родом из айкидо, японской системы самообороны. Главный ее принцип – обрати силу противника против него же самого. Но прием не удался – я хотел сместить усилие противника в сторону и как бы пропустить его мимо себя, но закончилось все тем, что я упал на пол, на спину, так и держа винтовку. Швейцарец был моложе меня и тяжелее килограммов на двадцать, и вряд ли наше противостояние сулило что-то хорошее для меня. Но едва я попытался сделать что-то еще – снайпер захрипел, его хватка ослабла – и мне с трудом удалось скинуть его с себя. Глаза швейцарца изменили выражение – полные ярости, они стали безразличными, как у вчера пойманной рыбы…

Тяжело дыша, немец сунул куда-то нож, судя по внешнему виду – не металлический, а керамический. Ему тоже пришлось нелегко.

– На крышу! – сказал он.

– Что на хрен происходит?

– Не знаю…

Как оказалось, эта лестница вела на крышу, на вертолетную площадку – по закону подлости вертолета на ней не было. Разжившись еще и парой снаряженных магазинов, я поспешил следом за Хайслером. Поспешил – это я себе льщу, скорее, потащил ноги. Винтовка весила полтонны… килограммов двадцать точно, и я дал себе зарок бросить эту полутораметровую дуру при первой возможности…

От того, что мы увидели, стало дурно. Но не у дороги – а то, что было сверху, в небе. Вдалеке в долину опускались купола. Парашютные купола, прямоугольные, управляемые, черного цвета – ночные. И их было много… все чертово небо было в этих куполах, мать их так. Полно, просто до черта куполов… и из нижнего края облачности вываливались еще и еще…

– Наши? – спросил я.

Немец разразился руганью, самым безобидным из слов было швуль – педераст. Его можно было понять – как минимум полный десантный батальон опускался в долину, пройти его без потерь было невозможно, да и просто пройти – затруднительно.

Швейцарцы – я их все-таки переоценил – никак не ожидали атаки со стороны дома. Полностью поглощенные стрельбой у ворот, – они не наблюдали за тем, что происходит со спины, про нас они либо забыли, либо не принимали всерьез. Здесь под видом клумб были оборудованы шикарные оборонительные позиции, чуть ли не поясные бетонные заграждения – и они готовились встретить огнем поднимающихся по дороге немцев. Для чего устанавливали два ротных пулемета. Погибнуть с честью в бою им не пришлось – Хайслер моментально реализовал свое преимущество, открыв с крыши шквальный огонь из легкого пулемета в спины швейцарцам. Человек десять полегли, где и были, – защиты спины от огня сверху вниз не было совсем. Остальные как-то сумели найти позиции и открыть ответный огонь. Оба пулемета были обезврежены, ни о каком прикрытии дороги и речи уже не было. Оставшиеся в живых швейцарцы открыли по нам ответный огонь, начал стрелять и я. Просто потому, что в бою всегда приходится выбирать, какую сторону занимать, – а мне выбирать не приходилось. Хотя Ирлмайер все-таки мразь. Хайслер хоть приказы выполняет… а этот отдает.

Потом внизу, на дороге, появилась машина, одна из тех, на которых мы ехали сюда… бронированная, за ней скрывались немцы и вели огонь вверх, хорошо, что не по нам, пули проходили намного выше. А потом…

Я увидел комок пламени, летящий откуда-то сверху. Ниоткуда, он как бы падал сверху, как метеорит, оставляя за собой дымный след. И этот комок огня ударил в машину немцев, моментально разнеся ее на куски и оставив только темное облако, а я понял, что мы – следующие.

– Ракета! – заорал я и прыгнул вперед. Это единственное, что оставалось… Хайслер, кажется, тоже среагировал… за спиной что-то взорвалось, и ударная волна швырнула нас…

 

В какой-то момент я вдруг осознал, что все еще жив.

Потом я осознал, что лежу на спине и еле дышу. Еле дышу, потому что дышать нечем.

Потом я понял, что непрекращающийся гул со всех сторон – это стрельба. Непрерывная.

Потом что-то долбануло так, что полетели стекла… нет, не внешние, внешние давно были разбиты – внутренние стеклянные перегородки, которые еще оставались целыми, и начала падать пыль и штукатурка. Именно этот взрыв привел меня в чувство – и я понял, что надо вставать, иначе – кранты.

Я попытался встать – и это у меня получилось. Кто-то перевязал меня, наскоро – но все же перевязал, и я понял, что в этом доме есть добрые люди. Значит, надо идти к ним.

Винтовки у меня уже не было, но разгрузка на мне по-прежнему была, куда делась винтовка, я не знаю. Зато рядом, прислоненный сошками к стене, стоял пулемет, короткая германская модификация знаменитого «FN MAG» со складным прикладом. Рядом был рюкзак, патроны и гранаты. Рюкзак мне был отнюдь не по силам… но вот если набросить ремень на плечо и разложить приклад – то, пожалуй, справлюсь. Будь тут винтовка, я бы и не подумал взять пулемет… но ничего другого не было. А оружие было нужно – нельзя без оружия.

В ленте сотня патронов. На пять минут скоротечного боя и то не хватит.

Выбравшись в коридор, я понял, что здание горит. Причем нехорошо горит… дым омерзительно едкий, несколько минут подышишь и свалишься. Было похоже, что идет штурм здания, причем он вступает в завершающую стадию.

Прежде, чем я понял, что делать дальше, в коридоре появился Хайслер. Ранен, и не один раз, перевязан – но на ногах. Такого пулей с ног не сшибешь…

– Идти можешь?! – прокричал он, как кричат контуженные.

– Да. Только куда…

– Эти ублюдки макаронные уже прорвались… надо отступать. Держи!

Хайслер сунул мне свою винтовку – такую же, как та, которую я потерял, взял у меня пулемет, вытащил из комнаты сумку с лентами. В коридоре появился еще один немец…

– Где Дитер? – спросил его Хайслер.

Немец только отрицательно качнул головой.

– Займем позиции там, нужно удержать зал. Пока мы еще живы! Помощь придет!

Не знаю, верил ли в это Хайслер, но командир должен в это верить. А немцы всегда были хорошими солдатами и отличными командирами. И без всяких особых проблем мы объединили наши усилия, чтобы победить и остаться в живых… Как и всегда, лучшим в мире солдатам, русским и германцам, делить было нечего.

– Надо уходить вниз… – сказал я, пытаясь соединить мысли в напрочь отказывающейся думать голове.

– Там нас вытравят, как крыс. Они пустят газ.

– Не может быть, чтобы не было потайного хода отсюда. У итальянца – не может такого быть…

 

Ход вниз мы нашли…

Тот, где мы столкнулись со швейцарцами, безнадежно находился под контролем итальянцев. Нам пришлось идти назад, в ту комнату, где лежал убитый барон Карло Полетти, и там мы нашли дверь, ведущую куда-то вниз. Никакого другого выхода, кроме как идти туда, у нас не было. Итальянцев было слишком много, и у них было мощное вооружение, в том числе ПТРК. Нам не тягаться с отлично подготовленным подразделением регулярной армии.

Там, внизу, нас ждал зал, и в нем было полно машин. Не меньше пятидесяти машин, расставленных аккуратно по местам, закрытых чехлами. Судя по очертаниям под плотной тканью – дорогие, спортивные машины. Коллекция дорогих спортивных машин. Умно, очень умно – некоторые машины выпускаются очень ограниченными сериями, через пятьдесят лет их можно продать в десять или двадцать раз дороже, чем они были куплены. Это почти то же самое, что и коллекционирование картин. Процент прибыли намного меньше, картина может и в тысячу раз подорожать – но гораздо меньше шансов промахнуться. Редкая машина дорожает с гарантией…

Я установил винтовку на сошки на крыше машины, которая по моим прикидкам была одной из моделей «Феррари» 90-х годов выпуска. Нервы были на взводе, в глазах двоилось. Воевать я был совсем не годен…

С другой стороны занял позицию один из немцев со своим пулеметом.

Вопрос был в том, как эти машины сюда доставлялись и каким образом они отсюда появлялись на свет божий при необходимости. Та дверь, откуда мы пришли, – ни одна машина не пролезла бы там. А с другой стороны двери не было…

– Сюда! – крикнул кто-то.

Я заметил, как что-то прилетело сверху, блямкнуло о бетонный пол.

– Глаза!!!

Едва успели. Вспышка – совершенно чудовищная по яркости, почти рентгеновский, выжигающий глаза свет, его видно, даже если закрыть глаза ладонями – когда вспышка срабатывает, кажется, что видишь кости в ладони. Перед глазами какие-то светящиеся мушки, все плавает к чертям…

Немец попал сильнее, чем я – не успел отреагировать на крик. А вот я глаза почти сберег и сберег тем самым себя. Первый же сунувшийся в хранилище десантник получил несколько пуль и рухнул в проходе замертво, загораживая путь для остальных. Возможно, еще кто-то был ранен рикошетами, я специально выстрелил по стене, надеясь на это. Что-то опять прилетело сверху, я это увидел – потому, что ничего не слышал.

– Граната!!!

Взорвалось сильно, со вспышкой, с дымом. Сейчас пожар будет…

Я открыл огонь на подавление, помня по памяти, где находится дверь, – и меня поддержал пулемет.

Потом кто-то хлопнул меня по плечу… наверное, кто-то мне и кричал – но я не слышал. Видя, что я не реагирую, – просто схватил и потащил за собой.

 

Мы вырвались. Как – и не знаю, но тут был замаскированный ход и вел он наверх, на холм, можно было выбраться по нему и занять господствующую позицию. Если у противника были беспилотники – это обесценивалось напрочь, но нас не сожгли, и, значит, беспилотников больше не было.