Политическая идентичность в системе

Политической культуры

 

Развитая идентичность (самосознание) – субъективное осознание индивидами и группами своего единства и отличий от членов других общностей. В основе идентичности – чувство принадлежности людей к «своей» общности. Согласно взглядам психолога Э. Эриксона, идентичность – главное интегративное качество поведения, поскольку чувство принадлежности является одним из базовых потребностей человека. Значение идентичности определяют три потребности: в принадлежности к сообществу, в позитивной самооценке и в безопасности. Идентичность сочетает в себе два комплекса представлений: позитивный и негативный. К архаичным пластам сознания относятся дуальные противопоставления: «добро - зло», «свой - чужой», «порядок - хаос». Идентификация невозможна без сравнения участников общения, что позволяет ориентироваться в «упорядоченном» ментальном мире.

В зависимости от историко-культурных и краткосрочных (ситуативных) условий идентичность может быть «жесткой» или «размытой». Идентичность складывается не только на индивидуальном, но и на групповом, и на социетальном уровнях. Сообщества и индивиды обретают и реализуют многие виды идентичности – этническую, половую, возрастную, религиозную, политическую, профессиональную, культурную. Виды идентичностей взаимосвязаны и часто «накладываются», усиливая чувство самобытности. В иерархии идентичностей нет постоянства.

Долгосрочные (историко-культурные) различия между идентичностями вызваны такими чертами, как тип и уровень религиозности сообщества, установка на индивидуализм либо корпоративизм, тип и темпы развития. В.А. Ачкасов и С.А. Бабаев отмечают, что в самоидентификации личность может быть ориентирована ценностями на идеальный образ прошлого, настоящего или будущего. Соответственно будет различаться выбор стереотипов: традиционализма либо склонности к нововведениям.

Сильное влияние на тип идентичности оказывают также краткосрочные факторы: индикаторы экономического и социального развития, этнический и демографический, стратификационный состав населения, политический режим, система коммуникации, параметры политических акторов, «сценарии» политических процессов. Идентичность в глобализируемом мире становится всё более изменчивой и зыбкой. Множественность и неопределенность идентичностей превращаются в постоянную детерминанту культурогенеза.

В итоге сложного взаимодействия факторов складывается (по определению Г.М. Люхтерхандт, С.И. Рыженкова и А.С. Кузьмина) «паттерн развития - исторически формирующийся тип воспроизводства идентичности». Паттерн становится своеобразным «социокультурным кодом». Важно наличие «агентов» формирования идентичности: партий и объединений, избирательных блоков, групп интересов, органов государственной власти и местного самоуправления, системы образования и коммуникации и прочих каналов организации политического действия.

Чувство принадлежности обычно растет в условиях общественных кризисов, на стадиях неопределенности и переходных процессов. Это естественная реакция сообщества на дефицит национальной идентичности, заполняющая «ментальный вакуум». Конечно, в стабильных демократиях Запада идентичность может укрепляться на относительно благополучной «почве». В постсоциалистических странах рост группового самосознания, напротив, стал следствием кризиса. И только по мере стабилизации новой социальной системы идентичность постепенно перерастет из остроконфликтной реакции на кризис в устойчивое и компромиссное состояние.

Социологические опросы не подтверждают оба крайних мнения: о катастрофическом росте региональной идентичности либо об её отсутствии в РФ. Исследование В. Рукавишникова, Л. Халмана и П. Эстера показало в середине 1990-х гг.: 49% жителей России ассоциировали себя прежде всего со страной, по 17% - с регионом и местностью. Это один из нижайших уровней региональной идентичности в Европе.

Однако метод анкетных опросов оставляет широкий простор для противоречивых толкований. Многое зависит от числа предложенных вариантов ответа и их словесной формулировки. В.А. Колосов выявил, что в 1997 г. 12,4% респондентов еще чувствовали себя советскими людьми, а почти 25% не смогли ответить, кем они себя считают. Достаточно было Фонду «Общественное мнение» в 1998 г. ввести промежуточные варианты ответа в бланк, как итоги опроса стали более противоречивы. 35% опрошенных россиян считали себя скорее жителями региона, чем других уровней пространства; 29% - скорее жителями страны; 22% проявили смешанный выбор. Важно сравнить разные ориентации в зависимости от размера населенного пункта. Больше всех ассоциировали себя со страной жители столиц (44% опрошенных) и городов с населением свыше 1 млн чел. (35%). Сельские жители, напротив, соотносят себя с регионом (40%), а не со страной (22% опрошенных). То есть идентичности жителей центра и периферии разнотипны.

Надо предостеречь от смешения терминов «идентичность (самосознание)» и «идеология». Идентичность проявляется не только в чувстве принадлежности к сообществу, но и в системе ценностей, нормах поведения, мифах, разновидностях национального характера. В отличие от идеологии, идентичность не конструируется теоретиками и «политтехнологами». Идентичность выражает обыденные, зачастую стихийные знания о своём месте в мире и отношения к нему на уровне массовой психологии. Идентичность проявляется в традициях, легендах, приоритетах системы ценностей, трудовой этике, обычаях и обрядах, образах. Идеологии же могут возникнуть только на стадии высокой зрелости идентичностей, в качестве их концептуального истолкования и конструирования. Усилия политиков и ученых могут только затормозить или ускорить складывание самосознания, а не манипулировать им свободно от психологического контекста.

Спор о смысле идентичности не бесплоден. Он выводит на проблему выбора методологии исследования. Если мы анализируем самосознание в терминах идеологии, риторики элит, то предпочтителен политический конструктивизм. В центр внимания выдвинется роль интеллектуалов и политиков в конструировании идентичности. Самосознание будет пониматься как произвольные воплощения текущих конфликтов и мнений. Напротив, если мы различаем термины идентичности и идеологии, то применяем инструментализм. Тогда самосознание – плод длительного исторического развития, прежде всего – традиции на основе интересов личности либо группы.

Этнический состав населения особенно сильно влияет на его политическую культуру в территориально неоднородных и трансформируемых обществах. Россия – яркий пример подобного рода. Этнический фактор рассматривается рядом политологов как доминирующий в структуре культуры России. Это считается доводом в пользу неразвитости регионального самосознания, за исключением Северного Кавказа и других окраин. На наш взгляд, это неточно. Поскольку подавляющее число случаев этничности ярко территориально, то бесполезно противопоставлять региональную и этническую идентичности. Политическая практика изобилует примерами того, как пространственные особенности сообществ перерастали в этничность (украинцы) или не перерастали (сибиряки, поморы, казаки). И напротив, этническая группа стремилась обрести территориальную идентичность.

Российская традиция самосознания скорее была региональной, чем этнической «в чистом виде», так как восточнославянские народы составляли подавляющее большинство населения. В кризисных обществах этническая идентичность становится наиболее значимой для многих людей, поскольку она дает компенсацию за пережитые страдания и виртуальную защиту при ослаблении других принадлежностей: к классу, профессии, образовательной страте. Мы разделяем точку зрения Р. Суни и Л.М. Дробижевой: нация – плод взаимодействия социальных отношений и политического конструирования. Методологически важна установленная В.А. Ачкасовым и С.А. Бабаевым связь между ориентациями личности в политическом времени и типом этнических признаков. Если общество задаёт своей моделью культурогенеза ориентацию человека на настоящее, то будет преобладать осознание себя гражданином государства, членом социальной группы. Ориентация на будущее ведёт к преобладанию политико-идеологических признаков. Ориентация на прошлое, что характерно для русской культуры, создаёт идентичность на основе представлений об общем происхождении, верованиях, традициях, историческом опыте. Именно надситуационный и слаборефлексируемый характер нашей этнической идентичности осложняет политический выбор. За исключением традиционалистских субкультур, солидарный выбор этнической группой политических симпатий в России невозможен.

Особенности расселения этнических групп в России и конфигурация границ постсоветских государств породили массовое явление двойной идентичности на рубежах между РФ и Украиной, РФ и Казахстаном, да и в республиках внутри Российской Федерации.

Этническая идентичность сильно связана с языковой (лингвистической) принадлежностью: настолько, что часто оба критерия идентичности ошибочно смешивают. Например, язык и его диалектные особенности могут приобретать роль важного «отличителя» сообщества от чужаков, средством противопоставления «мы - они».

Основными компонентами этнического самосознания, по определению Л.М. Дробижевой, являются: самоидентификация, представления о своей группе (образ «мы») и регулятивные интересы. Самосознание имеет социально-психологический и идеологический уровни. Не все идеологемы, сочиняемые политиками и интеллектуалами, становятся массовыми этническими представлениями, а только те, которые способны регулировать поведение и входят в сферу обыденного сознания людей.

Среди целей и стратегий этнических элит наиболее важны в политическом аспекте: манифестации самобытности в мифах и символике, установление контроля над значимыми ресурсами и политическими институтами, повышение статуса своей общности, создание механизмов «культурной гегемонии» (по А. Грамши) в системах образования, СМИ, культуры.

В сообществах, где границы наслаиваются на этнические и религиозные, идёт политизация этничности. Данный процесс можно назвать этнополитической мобилизацией. Его посредством этническая группа (реальная или сконструированная) использует этнические обычаи, ценности, мифы и символы как главный ресурс обретения идентичности и политической организации группы.

Этапы освоения ресурсов мобилизации таковы:

1) конструирование и мобилизация «этничности», т.е. положительная идентификация;

2) политизация этнического наследия (создание мифологии о «золотом веке»);

3) «очищение» от якобы чуждых иноэтничных либо глобальных ценностей, в том числе формирование «образа врага» (реального либо вымышленного), т.е. негативная идентификация.

Особый защитный механизм этнических общностей – регрес- сия – наблюдается ныне в регионах Ближнего Востока, Африки и Северного Кавказа. По определению Г.У. Солдатовой, регрессия – возврат групп к более ранним стадиям их социального строения, выраженный в реанимации кланово-родовых отношений и традиционных моделей поведения, в росте роли религии, в учащении моноэтничных браков. Например, многие представители элит на Северном Кавказе поддерживают изоляцию под предлогом «возрождения национальных традиций». В итоге автохтонные группы ощущают себя имеющими более высокий по сравнению с русскими статус за счет большей внутренней солидарности и сохранности традиционной культуры (см. работы М.В. Саввы, В.А. Авксентьева, Г.С. Денисовой).

Но есть и внешние ресурсы этнополитической модернизации, возникающие вследствие противоречий глобализации:

1) экономические факторы: индустриализация, урбанизация, перераспределение ресурсов интенсивного роста;

2) этнокультурные и конфессиональные различия сообществ;

3) демографические факторы: соотношение удельного веса этносов в населении, среди горожан и сельских жителей, внутри элит; влияние миграции и естественного прироста;

4) наличие этнотерриториальных претензий со стороны меньшинств («наступательная» мобилизация) или правящих элит;

5) нарушения de-facto или de-jure прав человека по этническому признаку или косвенным признакам (знание государственного языка, ценз осёдлости);

6) стремление этнического меньшинства, проживающего разобщенно, к консолидации;

7) формирование наций как согражданств в политическом смысле;

8) курс правящих элит на создание этнократии в полиэтничном сообществе.

Конфессиональный фактор политических культур изучен на российском материале слабо. Налицо разрозненные «точки роста» исследований: география верований, социологические исследования религиозности, анализ религиозных ситуаций. Особняком стоит высокоразвитая школа исламоведения. Однако критерии сравнительного анализа случаев и методики изучения политизации религиозного сознания не разработаны.

Объективная основа воздействий религий на политическую культуру – религиозное пространство, т.е. соотношение сфер влияния конфессий (С.Г. Сафронов). Данный феномен выступает в качестве элемента культурного пространства. Сафронов выделяет в религиозной подсистеме культуры 5 слоёв:

1) религиозное наследие – заложенный в идентичности набор религиозных ценностей, наследуемых исторически;

2) религиозные объединения верующих;

3) органы управления религиозных объединений;

4) виды деятельности, в том числе политической;

5) религиозная символика.

Россия всегда была обществом многих верований. Государственную регистрацию к 2000 г. имели более 40 конфессий. По социологическому опросу 1999 г., из 3000 респондентов 61,1% считали себя верующими. 65% верующих относили себя к православию, к иным христианским конфессиям – 20, к исламу – 14,7, по 0,1% – к буддизму и иудаизму. Впрочем, подавляющее большинство россиян имеет противоречивые религиозные представления, а регулярно исполняет все религиозные обряды не более 7% опрошенных. Следовательно, религиозность постсоветского времени в основном поверхностна.

Опросы показывают, что религиозные взгляды слабо влияют на выбор политических, в том числе партийных и идеологических, ориентаций большинства верующих. Но этого, к сожалению, нельзя сказать о некоторых организациях, например, салафитах (неточно называемых ваххабитами) в «политическом исламе», о сайентологах, мунистах и пр.

Традиционный тип культуры преобладает в ареалах влияния политизированных религиозных группировок. Затяжной общественный кризис порождает архаизацию, т.е. возрождение системы архаических представлений, стереотипов и норм поведения. Сфера рационального сознания сужается, уступая место иррациональным и чувственно-эмоциональным восприятиям жизни. На такой почве создаются и становятся распространёнными мифы религиозно-политического свойства. Особенно опасна черта архаизированного сознания: совмещение этноязыковых, конфессиональных и политических границ. Так рождается обоснование теократических режимов и экспансии против соседей.

Следует подчеркнуть, что ни одна религиозная система сама по себе ни плоха, ни хороша, как и факт групповой солидарности верующих. Угрозу для мира и законопорядка несет радикально-экстремистское крыло салафитов, которое настаивает на введении шариатского права и образовании теократического сепаратистского государства, т.е. нарушает законы России. Элиты и группы интересов корыстно используют и перетолковывают религиозные учения в своих «земных» нуждах.

Основными факторами политизации религиозного сознания можно счесть:

1) традиционное состояние ряда сообществ, их депрессивность (горные районы Северного Кавказа);

2) тяжелое экономическое и социально-демографическое положение: черты – спад производства, дотационность, аграрное перенаселение и безработица;

3) наследие антирелигиозной политики советских властей, вызывающее ответные волны религиозного экстремизма;

4) «разрыхление» геополитического пространства России, что привело к проникновению зарубежных религиозных экстремистов и террористов.

Политика Российской Федерации в отношении религиозной культуры строится на принципах светского государства. Каждый гражданин вправе исповедовать любую религию или быть атеистом, если он не нарушает такого же равного права других людей. Религиозные объединения отделены от государства. Ни одна вера не может быть официальной идеологией государства. Только соблюдение этих общепризнанных в демократических странах принципов может блокировать негативное влияние экстремистских форм религиозности, создать условия для соблюдения свободы совести.