Движение на основе телесного импульса

 

Клиенту, который уже готов к использованию движения, вы можете предложить начать с любой позы, с которой он пожелает. Предложите делать это с закрытыми глазами, чтобы телесный импульс подсказал ему, как двигаться. Чтобы достичь инсайта, можно добавить к движению звуки или слова.

Приведу один пример из клиентоцентрированной двигательной терапии, в котором сорокалетний мужчина, с которым я работала на протяжении года, был соавтором терапевтического процесса с использованием движения. Это позволило ему испытать его эмоциональные состояния на кинестетическом уровне, высвободить эти эмоции и обнаружить новые аспекты самого себя.

Этот мужчина работал в компьютерной сфере. Его ценности и надежды были связаны с окружающей средой и ее экологическим обновлением, с миром, в котором существует разумная экономика, – таким миром, где ресурсы ценятся, а не расточаются впустую. Он был склонен сдерживать себя, не исследуя полностью возможности, предоставляемые ему жизнью. Он был полон страха, грусти, желания принадлежности и общности, в то время как сам выстраивал (неосознанно и ненарочно) свою жизнь так, чтобы оставаться в изоляции.

 

Сидя у меня в кабинете, он описывает свое внутреннее противоречие. С одной стороны, он говорит о «себе» как о том, кто должен быть в офисе с компьютерами, а с другой – о том «себе», который хочет «быть в потоке» жизни и наблюдать за ее изменениями. Это противоречие можно было бы исследовать с помощью визуальных искусств, используя цвет, глину или коллаж, или посредством движения. Я предложила перейти в студию, непосредственно прилегавшую к кабинету. Ему знакома эта комната с материалами для занятий искусствами, но он привык использовать в работе движение. Я спрашиваю его, хочет ли он начать работу с материалами для визуальных искусств или желает двигаться.

«Давайте подвигаемся», – отвечает он.

Уловив его волнение, я предлагаю: «Давайте просто походим несколько минут, найдем свой ритм и путь. Обращайте внимание на свое дыхание, на его ритм, на ритм ваших шагов. Вам не нужно ничего менять, просто осознавайте это». Так мы провели несколько минут. Я ходила, чтобы раскрыть свои каналы энергии, настроиться на себя и быть чувствительной к его движению. Я не взаимодействовала с ним. В тот момент я лишь искала себя, пока он искал себя.

«Представьте себя по дороге на работу. Как вы себя чувствуете?» Он шагает быстро, его руки и ноги напряжены.

«Теперь представьте себя на работе. Какие движения изображают то, как вы себя чувствуете на работе?» Он незамедлительно обнаруживает кинестетический смысл себя на работе. Поскольку я чувствую, что он хочет углубиться в этот опыт самостоятельно, то решаю стать свидетелем, а не продолжать двигаться с ним вместе. Я сажусь на софу у стены рядом с большим таосским индейским барабаном и аккомпанирую его быстрым движениям.

«Ничего, если я буду аккомпанировать вам на барабане, пока вы двигаетесь?» – спрашиваю я, чтобы понять, насколько мои действия поддерживают его, ведут ли они, направляют или мешают его процессу.

Он кивает в знак явного подтверждения. Мужчина сухой, поджарый и слегка сутулится. Он ходит по кругу, хлопая в ладоши, снова и снова, напряженно, словно робот. Его ноги словно заставляют его двигаться торопливо. Заводной оловянный солдатик. Механические хлопки сопровождают столь же механическую поступь. Наконец он останавливается и приседает, чтобы остановить головокружение.

«Неудивительно, что мне тошно, – объявляет он. – Моя жизнь вызывает у меня головокружение. Я все время хожу по кругу, что вызывает у меня головокружение. Я хочу, чтобы меня вырвало! Это вызывает у меня приступы тошноты!»

 

Эти десять минут движения изнутри наружу позволили ему испытать в своем теле то, о чем он рассказывал на протяжении многих сессий. «Меня тошнит от того, как я проживаю свою жизнь».

Потом он начинает двигаться спонтанно, с силой поднявшись с пола и приняв позу человека, испытывающего страх. «Когда я перестаю ходить кругами, меня наполняет страх. Мне на самом деле очень страшно». Похоже, это еще один инсайт. Он снова начинает ходить кругами. «Когда я двигаюсь так, страх уходит, но затем начинается головокружение». Он снова останавливается, экспериментируя с ощущениями, прислушиваясь к тому, что говорит ему его тело. «Когда уходит головокружение, я осознаю свой страх».

У меня складывается впечатление, что его страх всеохватывающий, глобальный. Я жду, давая ему полностью прочувствовать этот страх и борясь с желанием спросить: «Чего вы боитесь?» Я начинаю понимать, что он не боится чего-то конкретного. Он напуган вообще или просто полон страха.

Когда он заканчивает исследовать свой страх, я спрашиваю, не хочет ли он попытаться двинуться в направлении другого аспекта самого себя, к той своей части, которую описал как «плывущую вместе с течением реки».

 

«Я бы хотел начать здесь, прямо на полу». Он знает, что в зоне его ответственности – создавать самостоятельно или вместе со мной элементы своего опыта исцеления, будь то необходимость забраться под одеяло, чтобы почувствовать себя защищенным, как в материнской утробе, или, как в этой ситуации, поймать ощущение, что находишься в потоке реки.

Он начинает медленно подниматься с пола и выпрямляться, позволяя правой руке вести себя. Он начинает осторожно двигаться по комнате, то туда, то сюда. Мой мягкий барабанный ритм следует за его движениями. В конце концов, правая рука приводит его к картонной коробке, где я храню кассеты с музыкальными записями. «Можно я возьму одну из них?» – спрашивает он, и я утвердительно киваю в ответ.

Он быстро берет кассету, долго не раздумывая о выборе. Его рука тянется к григорианским песнопениям. Когда они начинают звучать, он закрывает глаза, чтобы погрузиться в себя, какое-то время стоит совершенно неподвижно, сложив перед собой руки, словно для молитвы. Затем начинает ходить, медленно, методично, все еще молитвенно сложив руки.

Я сохраняю мягкий ритм на своем барабане. Мужчина склоняется, становится на колени, потом прижимает свой лоб к ковру и вытягивает руки в стороны. Слушая музыку, он остается в этой позе еще примерно минут пять. Я сохраняю полное присутствие: свидетельствуя, чувствуя глубину его вовлеченности. Когда музыка смолкает, он тянется, чтобы выключить магнитофон, и только потом поднимает голову. Его глаза полны слез, а тело дрожит.

Я подвигаюсь поближе и спрашиваю, могу ли я дотронуться до его спины. Он кивает с благодарностью. Чувствуя, что слезы словно застыли, я провожу рукой по его спине от поясницы к шее. Я чувствую, что это поможет ему излить свои слезы. Я понимаю, что мне сейчас не нужно его успокаивать. Мне нужно дать ему разрешение выплакаться.

Сквозь слезы он говорит: «Я не знаю, о чем это».

«Все в порядке, – отвечаю я. – Позвольте себе пережить этот глубокий опыт. Его смысл может прийти позже»[50].

 

Я записала все это сразу же после окончания нашей сессии. Если бы у нас было больше времени, я предложила бы ему нарисовать рисунок и заняться свободным письмом. Использование процесса творческой связи, так же как движений и слов, позволяет людям погружаться еще глубже в свои противоположности. Между тем на этой сессии я полностью была на одной волне с клиентом, даже если порой не понимала смысла происходящего. По существу, это прекрасный пример клиентоцентрированной двигательной терапии в ее наилучшем проявлении: она интегрирует в себе глубокое уважение к клиенту, неизменное позволение ему самому вести процесс, одновременно предложение ему некоего стимула (такого как предложение подвигаться) и наконец атмосферу принятия.

Клиент принимает на себя руководство процессом, описывая образы, которые приходят к нему. Он выбирает движение. Терапевт лишь предлагает клиенту погрузиться глубже и постараться восстановить контакт с образами, перед тем как начать двигаться. Он участвует в движении клиента, поддерживая его звуком (ритмом барабана), и полностью присутствует как свидетель, оставаясь здесь с открытым сердцем. Он (терапевт) пребывает в «здесь и сейчас», принимая каждый момент таким, каков он есть.

Терапевт спрашивает клиента о приемлемости прикосновения. (Если бы он дал понять или я сама почувствовала, что это неуместно, я не погладила бы его по спине.) Терапевт дает разрешение клиенту как двигаться в направлении его чувств, так и излить слезы, чтобы обнаружить новые аспекты самого себя. И поскольку оба пребывают в измененном состоянии сознания, имеет место процесс, целительный сам по себе и ведущий к исцеляющим последствиям.

Интересно заметить, что клиент ощущал страх и исследовал его на поверхностном уровне. На следующей сессии, через неделю, его исследования поставили его лицом к лицу со своим страхом.

 

Мы начинаем с сонастройки, или молчаливой медитации. Затем он говорит об образе, который пришел к нему во время медитации: «Я связан с землей корнями, а со вселенной – энергией, которая втекает в меня и вытекает наружу через мои руки и голову. Но я стою в пустоте. Вокруг меня ничего нет, и меня ужасает что-то, что находится позади меня».

Мы идем в студию, и я спрашиваю, не желает ли он принять позу своего образа. Он становится рядом с пустой белой стеной, повернувшись к ней лицом. Почувствовав эту пустоту, мужчина опускается на корточки, накрывая себя подушками. Он начинает рычать. Этот звук усиливается.

Думая о том, какие новые образы могли прийти к нему, я спрашиваю: «Что происходит сейчас?»

«Я испытываю страх оттого, что позади меня находится что-то огромное, – отвечает он. – Сумасшедший безумец». И он защищает себя подушками.

Я предлагаю ему использовать движение и звук. Он берет большую подушку для защиты и поворачивается, чтобы встретить ужасного великана. Он топает, рычит, начиная говорить со страхом: «Я ненавижу тебя, я убью тебя! Ты омерзительный, уродливый, сумасшедший безумец! Я сильнее тебя. Я задам тебе!» Он продолжает кричать грубым, рычащим голосом. Я чувствую себя вместе с ним в его столкновении с Тенью, и, похоже, он понимает, продолжая кричать, что этот демон является частью его самого.

Постепенно он опускает подушку, оставаясь лицом к лицу с этим созданием. С закрытыми глазами он опускается на корточки и еще немного рычит, затем начинает подниматься, встает в полный рост и исполняет ритуальный танец победителя[51].

 

В этой сессии его образы, тело и звуки перенесли его в то место, где он столкнулся лицом к лицу со своим предельным страхом. Он прятался от него, атаковал его, сталкивался с ним, танцевал с ним и наконец одолел его. Кинестетический опыт усилил то, что до этого он проговаривал в словах.

Столкновение с неизведанным может быть ужасающим независимо от того, сталкиваемся мы с ним посредством слов, визуального искусства, движения, звука или письма. В этом примере клиент предпочел испытать страх на кинестетическом уровне, что оказалось весьма уместным. Когда мы перемещаем неизведанное в фокус сознания, ужас, который оно несет в себе, начинает уменьшаться. Секрет, скрытый в этом мужчине – как от него самого, так и от других, – был страхом сойти с ума, стать бесноватым безумцем. Протанцевать его, столкнуться с ним, проговорить его вслух и позволить мне засвидетельствовать все это, было для него подобно тому, как включить свет, проснувшись от ночного кошмара. Дальнейшие обсуждения, рисунки и движение уменьшили страх до того уровня, на котором с ним можно было справляться.

Мое участие в этом процессе по б о льшей части было свидетельством, хотя часто во время других терапевтических сессий я двигаюсь вместе с клиентом, отзеркаливая его движения, чтобы понять их эмпатически.

Впервые экспериментируя со своей версией того, что делают клиенты, я чувствовала неловкость. Однако когда я попросила обратную связь, они постоянно твердили мне, что чувствуют в этом большую поддержку. Это демонстрирует одну из моих основополагающих установок как терапевта: если я сомневаюсь в полезности и уместности какого-либо из моих действий, я всегда спрашиваю об этом клиента. Он самый лучший проводник, и, кроме того, когда я его об этом спрашиваю, он чувствует, что я его уважаю.

Помимо очевидных физических выгод, движение пробуждает все органы чувств, позволяет проявляться интуитивным аспектам я, разряжает подавленные эмоции, устраняет преграды на пути энергии и улучшает дыхание. Все это приводит к изменениям своего образа и восприятия окружающего мира. Ощущение и слушание посланий тела дают нам возможность интегрировать и усилить самих себя. Тело – это наш личный храм. Когда мы чтим и уважаем его, пользуемся им как средством самопонимания и творческого самовыражения, мы становимся интегрированными, целостными и связанными со всеми проявлениями жизни.

Я всецело соглашаюсь с мнением Шона Мак-Ниффа:

 

Возможно, ничто из средств художественной и человеческой экспрессии так не упускается из виду при подготовке психотерапевтов, как язык тела… По мере того как мы лучше осознаем экспрессивный потенциал ощущений движения и прикосновения, мы начинаем видеть, насколько они могут усилить как возможности и сферу действия психотерапии, так и нашей жизни в целом[52].

 

Использование звука

 

Звук – чрезвычайно мощный инструмент терапии. Я поддерживаю вас в том, чтобы предлагать клиентам пользоваться голосовыми связками, когда они двигаются, рисуют или лепят. Звук – естественное продолжение движения. Однако на практике его использование в терапевтическом кабинете может создавать трудности, если ваш офис не изолирован или не звуконепроницаем.

Поскольку громкие звуки обычно ассоциируются с насилием, гневом, ссорами, нападением, травмой и трагедией, они могут пробуждать множество чувств. Тем не менее звук способен высвободить все эти чувства. В то время как многие звуки доставляют радость, болезненные, страшные звуки могут быстро погрузить человека в самые глубокие переживания. Терапевту важно принимать их без осуждения, полностью присутствуя с клиентом в его горе, гневе, страхе или боли.

Во время одной из демонстрационных консультационных сессий клиент-волонтер (участница тренинговой программы) поддалась импульсу использовать звук, а я поддержала ее в этом. Наша группа работала вместе уже целую неделю, поэтому клиентка и я работали в атмосфере поддержки и доверия. Позже я предложила ей записать сессию ради того, чтобы лучше понять себя. Перечитывая эту запись сейчас, я вижу, что она показывает, как много клиентов могут прибегать к вокализации как части исцеляющего опыта.

 

Я вызвалась… сама…. Вот так-так! Никто не захочет слушать мою проблему… Чувствую, что просто немею. Сижу в кресле и чувствую, что онемела. Все собрались. Натали сидит и рассказывает что-то типа введения. Она предлагает начать с сонастройки – это мне нравится. Она советует мне уделить внимание внутренним ощущениям, образам и т. п. Это легко. Мое тело создает множество проблем: спина болит, пальцы дрожат, ноги отяжелели, дыхание поверхностное и форсированное (несмотря на то что я глубоко дышу), а в голове чувствуется пульсация в одной точке. И прямо сейчас нет никаких образов.

Натали спрашивает меня, что я хотела бы сказать по поводу того, зачем я здесь. Этот клиентоцентрированный подход действительно заставляет тебя работать сразу же, с самого начала. Я ненавижу рассказывать о себе и рада, что я научилась говорить спокойно, без всех этих интонаций, смешков и прочего. Я описываю свою проблему с горлом и свои теории об аборте и потребности что-то выразить. Я излагаю ей вкратце, что делала, чтобы справиться с ситуацией… Я рассказываю свою историю «проглатывания» того, что было мне навязано буквально и фигурально. Я не чувствую никаких физических или эмоциональных откликов, делясь этим. Я могу теперь оставаться спокойной, рассказывая все это. Натали спрашивает о моих ощущениях во время медитации, и я рассказываю о них. Теперь я более спокойна. Она говорит, что мой голос очень мягкий, тихий и ей сложно слышать меня. Я удивлена, потому что обычно это не так. Она спрашивает меня, хочу ли я быть услышанной – о, как больно! Я плачу и говорю «да». Она кивает и повторяет, что хотела бы услышать меня…

Она спрашивает меня, чего хочет мое тело, и я вдруг понимаю, что мой язык хочет высунуться и повертеться. Я удивлена: не знаю, почему он хочет этого. Пока я играла со своим языком, моему рту захотелось дуть. Я начинаю дуть с возрастающей силой. Я хочу дуть очень сильно. Хочу, чтобы голубая река вытекала из моего тела через рот. Я дую сильнее и чувствую, как воздух под давлением выходит из моего живота через мой рот. Я чувствую себя очень взволнованной, и, по мере того как дую, начинает появляться звук. Я не знаю, что это за звук. Я кричала и орала и на терапии, и в группах, но это что-то другое. На группе я выла совершенно бесконтрольно, но этот звук отличается от прежнего. Меня так контролирует этот воздух, рвущийся из тела, а этот плачущий звук – его издает та часть меня, которую я не осознаю. Я также осознаю, что могу наблюдать все это, пока все это делаю. Я издаю звук, как будто плача, и не знаю почему.

Нет! Нет! Нет… Я плачу и всхлипываю. Я снова вернулась к аборту. Я думала, что покончила с этим. Неужели осталось что-то еще? Я испытываю глубокую печаль. Они забирают моего ребенка. Я не могу вынести этого. Я так сильно плачу. Я хочу, чтобы меня подержали на руках, покачали. Я хочу держать и укачивать своего ребенка, но его нет. Я не могу выдерживать это. Я настолько пуста, настолько опечалена. Я плачу, реву, горюю. Почему мне снова приходится проходить через все это?

Я начинаю успокаиваться. Я почти перестала плакать. Я чувствую себя яснее. Я сморкаюсь, слава Богу. Натали спрашивает, что происходило во время всего этого. Интересно, что я смогла рассказать ей, оставаясь при этом в своем процессе.

Эта сессия длится несколько часов, я начинаю чувствовать себя уставшей… и ощущаю незащищенность. Я вскрыла еще больше боли. Я просто хочу спрятаться.

Я чувствую, что мне нужно сделать коллаж. Он так долго выстраивался, я мастерю его… Все встает на свои места… просто какая-то навязчивая идея завершить его. Закрытые лица и тайна на правой стороне. Кровь вокруг ребенка. Вода и ветер протекают через все это, принося слова, чувства, экспрессию, жизнь! Да, так лучше… Я могу теперь жить. Сделано. Все вышло. Я чувствую себя наполненной[53].

 

Как только мы вступили во взаимоотношение во время демонстрации, я обратила особое внимание на то, каким слабым был ее голос. Мне приходилось сильно прислушиваться, чтобы услышать ее. Я подумала: «Это из-за того, что мы сидим в кругу людей и она стесняется или боится того, что может вскрыться, когда начнется исследование». Но как только я обратила внимание на саму ситуацию и осталась конгруэнтной своим чувствам, я сообщила ей: «Я не могу тебя слышать». Это очень отличается от фразы: «Ты говоришь недостаточно громко», которая делает это проблемой другого человека и внушает вину. Я также была честна с собой, когда сказала: «Я бы хотела услышать тебя. Ты хочешь быть услышанной?» Никто не знает, что может запустить эмоциональную реакцию, но на самом деле «быть услышанной» на глубоком уровне – редкий опыт для большинства людей. Так случилось, что я коснулась ее тоски.

Поскольку клиентка описывала проблемы с горлом, мы уделили внимание этой части ее тела. Я призвала ее прислушаться к посланиям, исходящим от горла. Она стала пользоваться звуком. Но ей также потребовалась эмпатическая поддержка, чтобы знать, что можно дуть и рыдать, и выть. От меня потребовалось всего несколько утверждений, таких как «Ты можешь кричать так громко, как хочешь» и «Ты можешь исследовать это чувство так, как пожелаешь». Этого для нее было достаточно.

Ее собственное описание говорит намного лучше, чем могу сказать я, о глубоком чувстве облегчения и прозрения, возникшем в этой 40-минутной сессии. Звук – очень мощное средство преображения.

 

Использование письма

 

То, что письмо служит мощным инструментом самоисследования, понимают так много терапевтов, что я не чувствую здесь особой потребности много говорить об этом. Кроме того, в главе 3 описаны методы работы с письмом, там также предлагается сочетать визуальные искусства с ведением дневника в качестве дополнительного измерения. Многие просят клиентов вести дневник между сессиями. Всегда уместно просить клиентов писать после того, как они поработали с другими модальностями. Многие люди находят письмо величайшим из целителей.

 

Заключение

 

Использование экспрессивных искусств или последовательностей творческой связи дает терапевтам множество способов помочь клиентам ощутить себя на кинестетическом, символическом, мифологическом и духовном уровнях, выносит бессознательное и неизведанное в сознание. Неизведанное – это не только то, что связано со страхом, гневом и горем. Зачастую оно включает в себя способность испытывать радость и любовь, которая может быть похоронена в нас очень глубоко.

Использование экспрессивных искусств в работе с клиентами представляет собой лишь один из аспектов данной области. В следующей главе речь пойдет о приложении экспрессивных искусств к работе с особыми группами клиентов, а также с группами профессионалов или заинтересованных людей.