Введение. Классики детского психоанализа и психодинамического направления в терапии детей.

 

Работа Фрейда «Анализ фобии пятилетнего мальчика» вошла в историю как первый отчет о психоаналитическом лече­нии ребенка. Приступая к лечению «маленького Ганса», который на почве вытесненной эдиповой тревоги страдал фобией, связанной с лошадьми, Фрейд стремился, прежде всего, обосновать свое предполо­жение о наличии связи между инфантильной сексуальностью и неврозом в зрелом возрасте.

Живейший научный интерес вызывало у Фрейда именно психичес­кое расстройство мальчика, а не его лечение, поскольку аналитик встре­тился с пациентом лишь один раз для короткой консультации. Терапия, которую проводил отец Ганса, получавший устные и письменные реко­мендации Фрейда, изучавшего его отчеты, завершилась успешно.

На фоне открытий, сделанных Фрейдом в области инфантильных влечений в процессе анализа взрослых пациентов, новой теории разви­тия, основанной на представлении об эрогенных зонах, и теории бессо­знательной душевной деятельности ощущалась настоятельная потреб­ность в ревизии тогдашней педагогической системы. Последователи Фрейда пришли к заключению, что открытый подход к воспитанию ребенка, рассчитанный на просвещение, позволяет свести к минимуму риск появления невротических расстройств в зрелом возрасте. На первом Международном психоаналитическом конгрессе, который состоялся в Зальцбурге в 1908 году, Шандор Ференчи сделал доклад на тему «Психо­анализ и воспитание»; эта же тема привлекла внимание цюрихского пси­хиатра Юнга в связи с наблюдениями за собственными детьми; в 1909 го­ду американский педагог и психолог Стенли Г. Холл предложил Фрейду и Юнгу посетить с докладами Соединенные Штаты; швейцарский пастор Оскар Пфистер разрабатывал методы «педагогического ана­лиза», предназначенного для лечения подростков; эту работу продолжил его ученик Ганс Цуллигер, практиковавший детскую игровую тера­пию. Альфред Адлер открыл в Вене несколько педагогических консуль­тационных кабинетов. Зигфрид Бернфельд, работник детского дома Баумгартен, и Август Айхорн, сотрудник учебно-воспитательного заведе­ния для беспризорников и активист Общества управления детскими приютами, пытались внедрить новейшие психоаналитические концеп­ции в педагогику.

Материальным проявлением тесной взаимосвязи между психоана­лизом и педагогикой стали сочинения Гермины Хуг-Хельмут, которая, будучи первым детским и подростковым психоаналитиком, практикова­ла амбулаторную игровую терапию, совершая визиты к пациентам. Начиная с 1919 года она выполняла обязанности аналитика на отделении лечебной педагогики венской педиатрической клиники и была автором «цикла лекций для педагогов», а в 1923 году возглавила педагогический консультативный центр в психоаналитической амбулатории. Гермина Хуг-Хельмут считалась ведущим специалистом в области детского психо­анализа, и в 1920 году, спустя месяц после того, как Карл Абрахам, Макс Эйтингон и Эрнст Зиммель основали в Берлине Поликлинику для психоаналитического лечения нервных расстройств с учебным институтом, ей доверили вести педагогический курс.

Начиная с 1918 года собрания психоаналитического общества стала посещать Анна Фрейд, которая работала учительницей младших классов и приступила к личному анализу под началом Фрейда. В 1922 году ее приняли в общество, и она провела анализ первых маленьких пациентов.

В том же году под эгидой Венского психоаналитического общества была создана амбулатория, а в 1925 году, благодаря стараниям Хелен Дейч, Зигфрида Бернфельда и Анны Фрейд, к амбулатории присоеди­нился устроенный по берлинскому образцу учебный институт. Ключе­вые произведения Анны Фрейд, в частности «Введение в методику пси­хоанализа», опубликованное в 1927 году, и «Эго и защитные механиз­мы», увидевшее свет в 1936 году, были созданы на основе лекций, прочитанных перед учащимися этого института. Кроме того, она издава­ла в сотрудничестве с Августом Айхорном, Зигфридом Бернфельдом и Вилли Хофером «Журнал психоаналитической педагогики», который прекратил свое существование в 1938 году и воскрес после войны в обли­ке The Psychoanalytic Study of the Child *.

Мелани Клейн, завершив в Будапеште курс анализа под началом Фе­ренчи, приступила к детскому психоанализу. Свои занятия она продол­жила в Берлине, где в период между 1921 и 1926 гг., наряду с Бертой Борнштейн и Адой Мюллер-Брауншвейг, работала под руководством Карла Абрахама, а начиная с 1926 года вплоть до кончины практиковала детский психоанализ в Лондоне. Первым пациентом Мелани Клейн стал ее пятилетний сын Эрик, фигурирующий под псевдонимом Фриц в отче­те, который она представила в 1919 году членам Венгерского психоана­литического объединения.

«Знания, приобретенные в ходе этого анализа, определили направле­ние всей моей дальнейшей деятельности», — писала Мелани Клейн. Клейн проводила лечение сына в детской, используя его игрушки: «Ребенок с самого начала делился со мной своими фантази­ями и тревогой преимущественно во время игры, между тем как я их неизменно истолковывала... Этот метод соответствует основному прин­ципу свободных ассоциаций». На основе опыта, приобретенного благодаря первой попытке психоаналитического лечения ребенка, Мела­ни Клейн разработала собственную психоаналитическую теорию, всту­пив в соперничество с Анной Фрейд.

 

Мелани Кляйн. Деятельность. Основные понятия концепции.

 

Влияние кляйнианской школы психоанализа за последние несколько лет значительно усилилось. В некоторых странах оно значительное уже сейчас - в Англии, Италии, Бразилии, Аргентине. В других странах - небольшое, но постоянно увеличивающееся. По словам Роберта Янга, лаканистов в мире намного больше, чем фрейдистов. Кляйнианцев, скорее всего, значительно меньше, чем фрейдистов. Однако, многие фрейдисты вообще не вспоминают о теории Лакана, тогда как в отношении взглядов Кляйн занимают ярко выраженную негативную позицию(1). В книге Брауна «Фрейд и постфрейдисты» так описывается упоминание Фрейда и его теории в психологической литературе: в конце каждой книги обязательно одна глава, суть которой можно приблизительно выразить следующим образом: «Мы не представляем, какое отношение этот человек имеет к данному вопросу, но люди им так интересуются...»(2). В психоаналитической литературе критические реплики в адрес Кляйн появляются с такой же обязательностью.

В первые годы своей работы психоаналитиком Кляйн стремилась подчеркнуть, что ее работа является прямым и лояльным развитием мыслей Фрейда. Постепенно она признавала отдельные важные разногласия. Со второй половины тридцатых годов ее вклад в психоанализ, хотя для нее и для ее последователей, по крайней мере, он оставался внутри фрейдовских рамок, превратился в автономную единицу, независимый организм. Однако, ее идеи не возникли сами по себе, их контекст и их связь с инновациями Фрейда имеют большое значение. Заслуга Кляйн во многом состоит именно в продолжении работы Фрейда. Верность учению отца-основателя отстаивалась, в частности, в яростных спорах с его дочерью, Анной Фрейд. Кляйн утверждала, что метод Анны Фрейд неаналитический, и выражала свои обвинения в ее адрес в крайней форме: «Примеры, которые приводит Анна Фрейд, фактически не имеют ничего общего с анализом Эдипова комплекса». Она утверждала, что технику Анны Фрейд нельзя признать психоаналитической. Кляйн прибегала к таким свирепым нападкам, потому что Анна Фрейд декларировала большую ортодоксальность своего теоретического подхода. Обе стороны обильно цитировали Фрейда. Возможно, из-за непринятия последователями Анны Фрейд инстинкта смерти, создается впечатление, что последователи Анны Фрейда опираются в основном на тексты Фрейда, написанные до 1920 года, тогда как статьи кляйнианцев были насыщены цитатами из работ Фрейда, написанных после 1920 года. Однако, такая точка зрения не совсем верна, поскольку работа А.Фрейд о механизмах защиты целиком базируется на работе Фрейда 1926 года "Торможения, симптомы, тревога" и, кроме того, вся эго-психология использует позднюю структурную модель Фрейда.

Кляйн была не только выдающимся аналитиком, но и основателем своей аналитической школы. Среди ее учеников и последователей можно назвать такие известные имена как Вильфрейд Бион, Герберт Розенфельд, Ханна Сигал. Причем кляйнианцы не только ожесточенно боролись за статус продолжателей дела Фрейда, но и яростно следили за чистотой своих рядов. К примеру, статья Дональда Винникота о переходном объекте была не принята к публикации в кляйнианском издании в виду ее недостаточной лояльности. Наблюдаемое в последние годы сближение позиций различных школ психоанализа проявляется, в частности, в тенденции формулировать бессознательные конфликты в терминах объектных отношений. Отчасти это дало кляйнианцам право возгордиться и даже начать обвинять некоторых американских эго-психологов в пересаживании кляйнианских понятий на чуждую почву. Кстати, следует отметить, что в кляйнианском словаре Хиншелвуда в разделе «Школа объектных отношений» особо оговаривается существование школы объектных отношений, включающей в себя Фейрберна, Винникота, Балинта и так называемых «независимых» аналитиков, а также собственно кляйнинской школы, а также неоднократно подчеркивается негативное отношение Кляйн к использованию контрпереноса.

 

Поворотом к психоанализу в жизни Кляйн можно считать прочтение популяризированного варианта книги Фрейда «О сновидении» и знакомство с Шандором Ференци - своим первым аналитиком. Изучать психоанализ, применять его на практике, развивать его - стало главной страстью всей ее жизни.

С одобрения Ференци она начала анализировать детей. Первым ребенком, которого она анализировала, был ее младший сын Эрик. Ее первая статья, «Развитие ребенка» (1921), основана на этом опыте. В 1917 году она был представлена Фрейду на встрече Австрийского и Венгерского психоаналитических обществ. В 1919 году она прочила свою статью «Развитие ребенка» перед Венгерским психоаналитическим обществом, что позволило ей стать членом этого общества. В 1920 году на конгрессе в Гааге Кляйн впервые встретилась с Карлом Абрахамом. Он одобрительно отозвался о ее работе с детьми. В 1921 году, в возрасте 38 лет, Кляйн переехала в Берлин. В Берлине она начала работать как психоаналитик не только с детьми, но и со взрослыми. Не будучи удовлетворенной результатами работы с Ференци (он не анализировал отрицательный перенос), в 1924 году она уговорила Абрахама взять ее к себе в анализ. Этот анализ прервался через 14 месяцев из-за его внезапной смерти. В 1925 году Кляйн встретила Эрнста Джонса на конференции в Зальцбурге, где она представляла свою первую работу по технике детского анализа. Под впечатлением этого доклада Джонс пригласил ее прочитать несколько лекций по детскому анализу в Англии, что она и сделала в 1925 году, прочитав шесть лекций, которые составили основу ее первой книги «Детский психоанализ». Три недели, во время которых она читала эти лекции, Кляйн называла самым счастливым временем своей жизни. В 1927 году она окончательно перебралась в Англию. Она была первым аналитиком с Континента, ставшим членом Британского психоаналитического общества.

Трудный и непреклонный характер Кляйн, наряду с ее выдающимися клиническими способностями, делали ее очень требовательным коллегой, и это оттолкнуло от нее многих из тех, кто поначалу собирался примкнуть к ней. С ней оставались самые талантливые и стойкие, и на протяжении своей карьеры она имела рядом с собой несколько групп последователей в различное время. Это всегда была маленькая по численности группа, но благодаря активности и сплоченности ее членов она производила впечатление большого и мощного объединения.

Среди тех, кто поддержал Кляйн в самом начале ее творческого пути, были влиятельные английские аналитики Эрнст Джонс, Эдвард Гловер, Алекс и Джеймс Стречи. В Лондоне вокруг нее собралась группа ее первых последователей, многие из которых оставались с Кляйн где-то до начала или чуть позже окончания войны. Первыми ее покинули, перейдя в оппозицию в 1932 году, Эдвард Гловер и ее дочь Мелитта. Значительно позже, в 1956 году, решилась на профессиональную независимость Паула Хайманн, когда она опубликовала, несмотря на возражения Кляйн, свою статью об использовании контрпереноса. В 30-е годы работа Кляйн привлекла интерес представителей психиатрии. К ней с просьбой об обучающем анализе обратились несколько известных врачей, в том числе Дональд Винникотт. После войны к Кляйн обратились за обучением несколько врачей-эмигрантов. Это было «второе поколение» последователей Кляйн. Наиболее известные среди них - Ханна Сегал, Герберт Розенфельд и Уильфред Бион. Именно они внесли наибольший вклад в развитие кляйнианского анализа, причем это развитие происходило главным образом за счет расширения понятия проективной идентификации. В 1955 был образован Фонд Мелани Кляйн, она была его первым председателем. С 1991 года и по сей день его председатель - мисс Бетти Джозеф, талантливый аналитик, ее работы собраны в книге под названием «Психическое изменение и психическое равновесие» (это она говорит о соблазнении пациентом аналитика вести себя так, «как будто он аналитик»(11)).

Кляйн начала свою карьеру аналитика с анализа детей. Первым ее пациентом был ее собственный ребенок. Хотя сама Кляйн при публикации статьи об этом случае старалась скрыть, что речь идет о ее сыне, в то время этот факт не казался таким шокирующим: ее поддерживал Абрахам, который сам анализировал свою дочь; известно, также, что сам Фрейд тоже анализировал свою дочь Анну. Фрейд сделал свои открытия, касающиеся детской психологии (в частности, относительно стадий детской сексуальности и вытеснения), исходя из анализа взрослых. Когда он захотел проверить свои теории с реальными детьми, он попросил знакомых и коллег собирать наблюдения за своими детьми. Так появилась «история болезни» Маленького Ганса («Анализ фобии пятилетнего мальчика», 1909). Фрейд лично руководил лечением и «даже однажды принимал участие в разговоре с мальчиком, но само лечение проводилось отцом ребенка». «Без знаний, благодаря которым отец мог истолковать показания своего пятилетнего сына, нельзя было бы никак обойтись, и технические трудности психоанализа в столь юном возрасте остались бы непреодолимыми. Только совмещение в одном лице родительского и врачебного авторитета сделало здесь возможным метод, который в подобных случаях вообще вряд ли мог бы быть применен». Результатом «анализа» Ганса стало не только блестящее подтверждение теорий Фрейда, но и стойкое пессимистическое отношение к аналитической работе с детьми. Кляйн была первым аналитиком, кто начал применять в работе с детьми строго аналитическую технику, не прибегая к воспитанию или просвещению ребенка.

Ее техника работы с детьми окончательно оформилась на протяжении приблизительно пяти лет. Она начинала с того, что прямо и открыто отвечала на все вопросы детей, в том числе и обо всем, что касается сексуальности. Такая открытость оказывала положительное воздействие на ребенка. В своих действиях Кляйн руководствовалась косвенными рекомендациями Фрейда, изложенными в истории болезни Ганса: «Если бы я мог сам все устроить по-своему, я решился бы дать мальчику еще одно разъяснение, которого родители не сделали. Я бы подтвердил его настойчивые предчувствия, рассказав ему о существовании влагалища и коитуса». Однако, когда Кляйн представила отчет о своей работе перед Венгерским психоаналитическим обществом (1919), ее коллега, фон Фройнд, заметил, что она работает только с вопросами ребенка, на которые он сознательно пытается получить ответ, и не обращает внимания на бессознательные вопросы, которые он не задает. По словам фон Фройнда, в то время Кляйн формулировала свои наблюдения в психоаналитических терминах, но по существу ее интерпретации не были психоаналитическими. Кляйн восприняла замечание, и с тех пор стала с особым энтузиазмом интерпретировать бессознательное. Особенность подхода Кляйн заключалась в том, что она предложила анализировать бессознательные фантазии, считая их "содержанием тревог" и основным элементом бессознательного.

Кляйн подчеркивала, что ее игровая техника, позволяющая получить доступ к бессознательному, является полным эквивалентом классической аналитической техники с ее свободными ассоцициями: игрушки «не только представляют собой вещи, интересующие ребенка сами по себе, но в его игре с ними они также всегда имеют множество символических значений... Этот архаический способ выражения есть также тот язык, с которым мы знакомы по сновидениям, и подходя к игре ребенка способом, аналогичным интерпретации сновидений Фрейда, я обнаружила, что могу получить доступ к бессознательному ребенка».

Практически в то же время, когда Кляйн начала применять свою игровую технику, Анна Фрейд разработала свой метод работы с детьми. В частности, Анна Фрейд утверждала, что в работе с маленькими пациентами необходима подготовительная фаза. Вот как она описывает начало лечения десятилетнего мальчика «с неясными симптомами многих страхов и нервозности», «в последние годы он совершил несколько мелких краж и одну крупную»: «В течение долгого времени я не предпринимала ничего, приспособляясь лишь к его капризам и подделываясь всеми прямыми и окольными путями под его настроения.  Если он приходил с бечевкой в кармане и показывал мне, как он завязывает замысловатые узлы и проделывает разные фокусы, то я показывала ему, что я умею делать еще более замысловатые узлы и более поразительные фокусы… И, действительно, моя первая цель заключалась исключительно в том, чтобы представить собой интерес для мальчика». «Для одной маленькой девочки, которая проходила в это же время подготовительный период, я усердно занималась во время сеансов вязанием и постепенно одела всех ее кукол и игрушечных зверей. Таким образом, я развила… второе приятное качество: не только представляла собой интерес, но стала еще и полезной».

Мелани Кляйн рассказывает такой случай начала лечения: «Рита (девочка в возрасте двух лет и девяти месяцев) страдала от ночных кошмаров и фобии животных, была очень амбивалентна по отношению к матери, в тоже время цеплялась за нее в такой степени, что ее с трудом можно было оставить одну. Первая сессия, казалось, подтвердила мои опасения. Рита, когда ее оставили со мной в ее детской, сразу же проявила признаки негативного переноса: она была тревожна и молчалива, и очень скоро попросила выйти в сад. Я согласилась и вышла вместе с ней - я могу добавить, под бдительным взором ее матери и тети, которые восприняли это как знак провала. Они были очень удивлены, когда увидели, что Рита настроена довольно дружелюбно ко мне, когда мы вернулись в детскую через десять или пятнадцать минут. Объяснение этого изменения состоит в следующем. Когда мы были в саду, я проинтерпретировала ее негативный перенос (что было против обычной практики). Из нескольких ее высказываний, и из факта, что она стала менее испуганной, когда мы вышли из детской, я сделала вывод, что она особенно боялась чего-то, что я могу сделать с ней, когда мы были одни в комнате. Я проинтерпретировала это, и, ссылаясь на ее ночные кошмары, связала ее подозрительность ко мне как враждебной незнакомке с ее страхом, что плохая женщина нападет на нее, когда она будет одна ночью. Когда через насколько минут после этой интерпретации я предложила вернуться в детскую, она с готовностью согласилась».

Кляйн была весьма активна в игре с маленькими пациентами: «Бывают также случаи, когда я не выполняю всех действий, которые предназначаются мне в игре, на том основании, что их полная реализация была бы для меня лишком сложной или неприятной. Тем не менее, даже в этих случаях я, насколько это возможно, следую за ходом мыслей ребенка». Согласно Кляйн, «существенной частью интерпретативной работы является то, что она должна идти в ногу с колебаниями между любовью и ненавистью пациента… Это означает, что аналитик не должен проявлять неодобрение того, что ребенок сломал игрушку, он не должен, однако, поощрять ребенка выражать его агрессивность или внушать ему, что игрушку надо починить. Другими словами, ему следует позволять ребенку выражать его эмоции и фантазии так, как они возникают. Отсутствие воспитательного или морального влияния всегда было частью моей техники, я всегда придерживалась только психоаналитической процедуры…».

 

В статье «Значение формирования символов в развитии эго» (1930) Кляйн обозначает направление, которое станет особенно продуктивным для ее последователей, а именно, исследование психозов.

Она описывает случай успешной психоаналитической работы с аутичным мальчиком по имени Дик. В начале анализа ему было 4 года, но его развитие соответствовало уровню развития ребенка 15-18 месяцев. У него практически полностью отсутствовали эмоциональное отношение к окружающему и адаптация к реальности. Он был индифферентен к присутствию или отсутствию матери или няни, у него не было почти никаких интересов, он не играл, большую часть времени он бормотал невнятные бессмысленные звуки.

Вот как описывает Кляйн его первый визит к ней: «Первый раз, когда Дик пришел ко мне, как я сказала раньше, он не проявил никаких эмоций, когда няня оставила его у меня. Когда я показала ему игрушки… он посмотрел на них без малейшего интереса. Я взяла большой поезд и поставила его рядом с маленьким поездом и назвала их "Папа-поезд" и "Дик-поезд". После этого он взял поезд, который я назвала "Дик", подтолкнул его так, чтобы он поехал к окну, и сказал: "Станция". Я объяснила: "Станция это мама, Дик едет в маму". Он оставил поезд, побежал в пространство между внешней и внутренней дверями комнаты, закрылся, сказал: "темно", и выбежал сразу обратно. Он проделал это представление несколько раз. Я объяснила ему: "Внутри мамы темно. Дик внутри темной мамы". Тем временем он взял поезд опять, но вскоре опять убежал в пространство между дверями. В то время, когда я говорила, что он идет в темную маму, он дважды с вопросительной интонацией произнес: "Няня?" Я ответила: "Няня скоро придет" и это он повторил и использовал слова в дальнейшем совершенно правильно, удерживая их в своем уме»(26).

Терапевтический эффект Кляйн объясняет следующим образом: «я была вынуждена делать мои интерпретации на основе моего общего знания», это позволило «Результатом было уменьшение его латентной тревоги настолько, что стала возможной манифестация некоторого ее количества». «Я смогла вызвать манифестацию тревоги тем, что уменьшила ее в латентном состоянии. Когда тревога стала манифестируемой, я смогла разрешить часть ее посредством интерпретации. В то же время, однако, стало возможным переработать ее лучшим образом, а именно, распределением ее среди новых предметов и интересов [установлением символического отношения], и таким способом, уменьшить настолько, чтобы она стала переносимой для Эго».

Кляйнианская техника отличается быстрыми и глубокими интерпретациями. Кляйн интерпретирует тревоги, лежащие в основе применяемых защитных механизмов (и в этом смысле эти интерпретации считаются глубокими), в отличие от классической техники, которая имеет дело с интерпретацией импульсов, которые проникли в предсознательное как дериваты бессознательных влечений, т.е. которые подошли к поверхности и уже готовы прорваться в сознание. Необходимо уточнить, что обе школы считают, что интерпретация должна соответствовать уровню центральной тревоги пациента. Однако, само понимание "глубины" несколько различается. Для ортодоксальных аналитиков глубина означает "прошлое" и "влечения", поэтому понятно, почему они начинают с поверхности. Для кляйнианцев же глубина означает по-прежнему центральную тревогу и плюс к этому - защиты и объектные отношения, выраженные в бессознательной фантазии.

 

Не только Кляйн понимала важность игры, но и Дональд Винникотт считал, что это ее самый великий вклад, когда она интуитивно использовала маленькие игрушки, благодаря которым особенно хорошо можно представить внутренний мир. Кляйн использовала игру ребенка, его или ее поведение, также как и вербальную коммуникацию, как более или менее эквивалент свободным ассоциациям взрослого. Ее техника интерпретаций была основана, как и со взрослыми, преимущественно на переносе, и с помощью переноса устанавливались подходящие связи в «здесь и теперь» между фантазиями внутреннего мира ребенка и его связями с внешней действительностью - настоящим и прошлым. Кляйн не использовала никакие педагогические методы, не давала никаких инструкций или заверений. Этот подход к детскому анализу был очень нов; он расходился с распространенным психоаналитическим характером отношений, устанавливаемым с детьми; очень спорный; и, по началу, оказался под большой атакой. Распространенное аналитическое представление состояло в том, что строгая аналитическая техника не была применима к детям, по различным причинам. Например, что детское эго было слишком хрупко; то, что не могло быть никакого истинного переноса потому что, по словам Анны Фройд, "first edition”, привязанность к родителям, не была все еще устаревшей. В конечном счете, основное противоречие, развившееся между Анной Фройд и Мелани Кляин было по поводу общих основ и техники детского анализа.

 

Это стало отчетливым и достигло критической стадии в 1927 году, в ее дискуссии с Анной Фройд на Симпозиуме по детскому анализу. На аргумент, что дети не поддаются анализу, Кляйн отвечает, что вы не можете анализировать, если вы не сохраняете психоаналитический сеттинг, и она поэтому полагает, что, если вы используете педагогический, и другой поведенческий, методы, тогда дети не поддаются анализу, потому что они не конфронтируют с аналитической позицией и сеттингом. Относительно переноса, ее опыт состоял в том, что перенос также развивается в адекватном сеттинге. И “first edition”, (в последующем она изменила свой взгляд) являющееся устаревшим, не воздействует на это, так как перенос, не взаимно-однозначный перенос отношения к реальным родителям, но проекция на аналитика внутренних фигур, усвоенных в прошлом и искаженных проекциями. В отличие от бытовавшего представления, что маленькие дети имеют слабое и несформированное суперэго, она обнаружила в анализе маленьких детей, что, напротив, суперэго маленького ребенка ужасающе, основано на ранних опытах преследования и фантазиях. Так что в анализе детей, как в анализе взрослых, это не было вопросом укрепления суперэго, как Анна Фройд рекомендовала достигать образовательными методами или иначе, но напротив изменения его суровости и таким образом помочь его интеграции. Она поэтому делала сильный акцент на анализ негативного переноса также как и позитивного, в отличие от распространенной практики, в которой рассматривалось, что длинный подготовительный период необходим с ребенком, в котором взращивается позитивный перенос, чтобы формировать терапевтический альянс. Кляйн обосновывает то, что терапевтический альянс проистекает из помощи (облегчения) полученной при анализе негативного и позитивного переноса, но, что использование каких-либо методов, чтобы добиться позитивного переноса, фальсифицирует процесс. Пока большинство аналитиков в то время рассматривало детей до 7 лет как неподдающихся анализу, а дети более чем 7 лет должны быть лечены специальным образом, она обосновывает то, что дети до 7 лет были доступны для анализа — ее самый маленький пациент был возрастом два и три четверти года. И именно эти ранние анализы дали ей понимание о существовании раннего сурового суперэго. Далекая от мысли, что эго ребенка было слишком хрупко, чтобы выдержать анализ, Кляйн думала, что освобождение ребенка от тревоги и анализ ужасающих фигур в его или ее бессознательном, поддерживает рост и силу эго.

 

Анализ маленьких детей дал ей понимание о размерах пространства, в котором психика ребенка была во власти бессознательных фантазий, и существования в психике ребенка сложного внутреннего мира внутренних объектов, которые сформируют и проекцию и интроекцию. Это понимание внутренней жизни ребенка дало возможность ей признать также внутренний мир все еще существующий во взрослом. Где Фройд обнаружил, что  ребенок пребывает во взрослом, Кляин обнаружила младенческое в ребенке, и поэтому в самой глубине бессознательного взрослого.

 

В психоаналитической работе техника и теория переплетаются. То была теория Фройда о детском развитии, которая побудила Мелани Кляин разработать технику, основанную на фройдианской теории. Но в свою очередь ее же открытия повлияли на ее технику. Например, техника привела к открытию богатства символики ребенка в игре, но теоретическое понимание имело влияние на ее технику. Ее работа с детьми подтвердила, прежде всего, некоторые из взглядов Фройда на детство, которые были в известном смысле теоретические, так как они были основаны главным образом на анализе взрослых. Она имела, прежде всего, доказательство, подтверждающее гипотезу Фройда об инфантильной сексуальности, оральные, анальные, и половые либидинальные тренды; существование внутренних фигур суперэго; и т.д. Но она постепенно пришла к отличию от взгляда Фройда по отдельным позициям. Например, время появления комплекса Эдипа; она нашла доказательство, что комплекс Эдипа существовал у очень маленьких детей и имел, как прегенитальные, так и генитальные особенности. Она также пришла к несогласию с представлением, что суперэго возникает относительно поздно в развитии и было «наследником комплекса Эдипа». Она полагала, что суперэго имело свои корни в самых ранних опытах в первой оральной фазе. Она также расходилась с Фройдом в области женской сексуальности, и статуса фаллической фазы. Она не нашла никаких доказательств какой-либо фазы, в которой ребенок не имел бы никакого понятия о вагине. Она рассматривала фаллическую структуру как защитную структуру, против невыносимого факта различия возрастов, полов, и родительского различия сексуальности; фаллическая мать с этой точки зрения существует как оборонительная структура против осознания связи между родителями.

 

Но, в более общем плане, она расширила взгляд Фройда на фантазии. Она полагала, что фантазия существовала с начала, также как объектные отношения. И она приписывала больший вес тем ранним отношениям, благодаря которым имелась способность развития из основной структуры личности. Она рассматривала генитальный комплекс Эдипа как то, что является заключительной стадией очень длинной и сложной истории развития объектных отношений; но также, что некоторые механизмы, подобно проекции и интроекции, которые, согласно Фройду появляются позже чем подавление, Кляйн наблюдала как мощно существующие и очень примитивные. Фактически, это единственное открытие Кляйн, на которое Фройд ссылается благоприятным образом в сноске, в которой он говорит и соглашается с Кляйн и Английской школой, что суперэго, не отражает реальную суровость родителей, но искажено проекциями.

 

Акцент, который Кляйн ставит на фантазии, и путь, идя по которому она расширяла концепцию Фройда, неизбежно сопровождался расширением его понятия бессознательного символизма, начиная с выражения самой фантазии в символических формах. Джонс видит символизм как проявление, когда сублимация терпит неудачу. Фройд колеблется в обсуждении. Кляйн полагала, что символизм есть «неотъемлемая часть» сублимации, также как патология, если дела плохи.

 

 

В 1930 году Кляйн написала плодотворную статью «Важность формирования символа в развитии Эго». Эта статья значительна во многих отношениях. Это - первый анализ аутичного ребенка (он был диагностирован как шизофреник, так как в то время синдром аутизма еще не был описан. Каннер описал «синдром раннего детского аутизма» в 1943 г.). Она является также основой в понимании формирования символа и его роли в когнитивном развитии. В той статье Кляйн описывает маленького мальчика, который в своей фантазии сделал такое садистское нападение на внутренние части тела своей матери, что это стало объектом ужаса и такого парализующего беспокойства, что это не могло символизироваться во внешнем мире. Весь процесс формирования символа застопорился, а с этим и весь интерес к миру. Эта работа Кляин открыла целую область, в которой продолжили работать другие, область изучения отношений (связи) между внутренними процессами и когнитивным развитием, и проблемой задержки или деформации в развитии способности символизировать, что является самым важным в понимании особенно психоза.

 

 

Ее ранняя работа привела ее к некоторым клиническим открытиям. Например, она увидела, что расщепление выступает очень рано как механизм в психике ребенка, и что механизмы проекции и интроекции сопровождают расщепление, участвуя в результате в создании очень сложного внутреннего мира, даже у очень маленького ребенка. Она увидела важность ранних связей частичных объектов, уже отмеченных Абрахамом, но никогда глубоко не исследованных. Как было уже отмечено, она описала, и более раннее понятие комплекса Эдипа и основ очень сурового суперэго, связанного с интроекциями частичных объектов. Но только благодаря ее описанию депрессивной позиции ранние открытия Кляин могли быть соединены, чтобы дать полную картину психического развития ребенка.

 

Две статьи на темы: «Вклад в психогенез маниакально-депрессивных состояний» (1935) и «Траур и его отношение к маниакально-депрессивным состояниям» (1940) вводили понятие, связывающее и нормальное развитие детей, и патологическое развитие. Мелани Кляин полагает, что имеется решающий шаг в развитии ребенка, когда он признает свою мать, как то, что она назвала, «целым объектом». Это то время, когда младенец начинает признавать свою мать и видит ее как реальную, отдельную личность. С этим признанием проявляется фундаментальное изменение в целом психической позиции ребенка. Всемогущество уменьшается; и имеется признание зависимости от другого человека, рассматриваемого как отдельная личность. Эгоцентрическая, нарциссическая позиция, в которой ребенок представляет себе объекты по отношению к себе являющимися хорошими в одном случае или преследующими в другом, уступает место отношениям к другой личности, рассматриваемой как имеющей свои собственные чувства, проблемы, и отношения с другими людьми, также как по отношению к себе. По отношению к той личности, от которой он зависит полностью, опыт ребенка остро амбивалентен. Когда расщепление уменьшается, он признает, что он любит и ненавидит одну и ту же личность. При таком признании возникает вина относительно ненависти и страха потери объекта через собственную агрессию. Это становится основой различных видов суперэго как жестокие, ненавидящие и ненавистные фигуры на уровне частичных объектов. Эта ситуация ведет к чувству тоски по потерянному объекту, способности оплакать потерю, что и есть основание нормального траура. Но поскольку ситуация полна боли и беспокойства потери, это также может мобилизовать мощные маниакальные защиты. Однако, наряду с ними, развивается другой механизм, который не может быть должным образом назван механизмом защиты, так как это не основано на отрицании проблемы. Можно сказать, что это процесс распознавания проблемы и нового пути, имеющего дело с конкретной проблемой: это - репарация. Согласно Кляйн, репарационные импульсы играют большую роль в хороших человеческих отношениях, и это также есть основа всей сублимации. Если этого не происходит – нет траура, есть мощная защита – человек оказывается перед угрозой срыва.

В конечном счете, как амбивалентная атака на мать, так и репаративные импульсы по отношению к ней, скоро расширяются на родительскую пару в эдипальной констелляции.