Путь в Некрополь — дорога к преображению

 

«Кладбище», «клад», «складывать» – слова однокоренные. Августин Блаженный много говорил о градах Небесном и земном. Простому мирянину тоже не грех поразмыслить как на эту тему, так и о том, что есть «град умерших». Некрополь (экстраполируя терминологическую интенцию Августина) – «град подземный».

В конце XX века мы, вооруженные великими (как ныне представляется) достижениями науки, техники и философии, вправе ли с уверенностью и оптимизмом сказать, что сущность смерти и бессмертия, конкретной, персонифицированной телесно-духовной конечности и всеобличенной трансцендентной бесконечности нами поняты неизмеримо более адекватно, чем предшествующими поколениями? Не думаю, что ответ на этот вопрос должен принять форму категоричного положительного утверждения. И все же – если отвлечься от христианского учения о том, что смерть есть наказание роду человеческому за грехопадение «прародителей» — смерть есть зло или благо?

Она может быть как тем, так и другим. В подавляющем большинстве случаев смерть, пережитая в связи с кончиной близких людей и переживаемая относительно своей собственной неумолимой перспективы, понимается как зло. В огромной массе случаев так оно и есть. Но надо обладать феноменальным упрямством (пусть и добровольным), чтобы смерть, понимаемую уже в метафизическом, универсально закономерном смысле, трактовать как абсолютное зло, которое, в конце концов, можно преодолеть полностью и окончательно.

Поток самообновления подсистем Единого ежесекунден и непреходящ – это очевидно каждому. Тем более нелепым выглядит религиозный постулат о воскресении из мертвых лишь в эсхатологической перспективе, да еще в той же, прижизненно земной, плоти. Преображение Господне в действительности совершается каждое мгновение, и на место отмирающих частей, тканей великого Космического Организма синтезируются новые части и ткани, чем-то, хотя бы чуть-чуть, отличные от прежних.

Кладбище – не просто склад уже неодухотворенной плоти, но и клад смыслов для здравствующих потомков, хозяев могил. Смыслов, без бережного, заинтересованного, любовного отношения к которым не возможно нравственное и интеллектуальное самоутверждение в миру земном живущих. Без «любви к отеческим гробам» человек не способен к полноценной любви посюсторонней, пульсирующей во плоти и духе. Вживание в смерть (и чувством, и интеллектом) – необходимейшее условие, с одной стороны, нравственной и эстетической полноты бытия человека, а с другой – поддержание его действительных, а не иллюзорных связей с Единым, со своим собственным (преображенным) и Его – прошлым и будущим.

Последовательный материалист столь же наивен, как и религиозный догматик. Понимать, постигать Бога более-менее адекватно вне Его пантеистического видения невозможно. Даже многим богословам, не зашоренным наивной религиозной догматикой,становится все более близкой идея о том, что постижение Бесконечного Единого Бога-Природы может быть только бесконечным, неконстантным процессом. При этом зерна относительных истин лишь умножают и совершенствуют наши знания о Боге, но никогда (как, впрочем, и в любом конкретном разделе знания о мире) не могут достигнуть абсолютной полноты и завершенности.  

Полагаю, что нижеприведенные мои стихи, заявленные в большей степени именно как вопросы, а не ответы, послужат основанием для конструктивных размышлений философствующей аудитории, не лишенной к тому же вкуса к юмору и самоиронии.

 

 

* * *

 

Терпеть, я не могу различных догм оков;

Жаль тех, кто курс наивной верой чертит,

И в частности – тех трезвых дураков,

Кто верит в сказки о преодоленьи смерти.

 

Подвластно смерти все, – так рассуждаю я, –

Но также все вовеки сохранится

Преобразовано, и в книге бытия

Не пропадает ни одна страница;

Потери нет ни буковка, ни строчке...

Все, что ни есть, есть части Мира-Бога;

Сегодня Он во мне хмельной немного,

Но мы храним друг друга звездной ночью.

 

Хотя луна уже имела лик блина,

А блин, чем я закусывал, – луны,

Но волны выпитого мной вина

О четких мыслей разбивались валуны:

 

Была ясна мне, как и петуху,

Гимн новому пропевшему всей глоткой,

Парадоксальность: всякой жизни лодка

Плывет за тем, чтоб перейти в труху,

Отнюдь не жаждя перевоплотиться;

Живя, идем мы к смерти каждый час...

Неглупому на смерть не надо злиться, –

Она работает не на себя, на нас,

На праздник новой, бесконечной жизни...

Мир целесообразен, отрицать

Полезность смерти глупо; в плачах тризны,

Как в гимнах жизни – промысел Творца.

 

Я пью за жизнь, за духа силу, нежность;

Во здравие любви поет бокальный звон!

Но также пью за смерти неизбежность

Как новой жизни божеский закон.

 

* * *

 

Иллюзии все преодолены

И пережиты все надежды,

Просмотрены почти все сны

И переношены одежды.

Угомонилась круговерть

Снежинок дней судьбы бесславной...

Что понял я? Вот вывод главный:

Блаженна жизнь, блаженна смерть       

 

Покуда зов на упокой

Из труб небесных не раздался,

Крещу слабеющей рукой

Я мир и тех, кто в нем остался.

 

 

Кладбищенскому Коту

 

Стих не каждому зачать     

С музой дано Сущим,

Не дано всем различать

Кажимость и сущность.

 

...Всем казалось: морду мыл

Кот у храма лапой,

Я знал: он чело крестил,

Славя Бога-папу.

 

На руки кота воздав,

(лаской зверю нравясь),

Понял: он не захрапел,

А запел акафист.

 

Мнил, кто подавал: дает

Деньги он лишь сирым,

Нищим; знал я: тех “стрижет”

Банда рекитиров.

 

Верили все: славит поп

Истинного Бога,

Знал я, пряча сущность-вопль:

“Истин нет итога!

Смыслов Бога нет конца!”

(Но с попом нелишне

Славить маму и отца

И земных, и вышних.

 

Даже тем, кто спать в гробы

Сложен на погосте,

Надо знать: их любим мы,

К приходим в гости).

 

...Ночью я, доверяясь сну,

Видел, как без срама

Любит полную луну 

Кот худой у храма.

.

* * *

 

Путь смерти обессмысленен, но нужен

(в том его смысл!) для вечного творенья;

Он — крайний способ жизни обновленья,

Когда не суть свою меняет, а наружность

Конкретный дух, вдруг сжавшийся, —не в точку,

Не в нуль, а в квант континуума Бога,

Монаду мира!.. Кладбища дорога

Есть путь преображения бессрочный.

Но что мой Апокалипсис в сравненьи

С всеобщей остановкой пульса жизни

(пусть и не вечной), со всеобщей тризной;

С грядущим мира светопреставленьем?!

Я, Бога часть, за гранью временною

С Вселенной всей в объятьях притяженья

Расплавлюсь так в котле преображенья,

Что стану уж ни Богом, ни собою:

Вернусь в До-Космос, в первобытный хаос,

Где в творчества слепых (покуда еще) недрах

Томился жаждущий вновь воплотиться Эрос

И дух рассеянный в Систему собирался...

 

* * *

 

Я свет земной еще не долюбил,

не дооткрыл чего-то, недопонял,

как вдруг в иную жизнь врата раскрыл

мне рок, и в тьму умчали смерти кони.

 

ТЫ — всех удел... Недолог плоти час,

но духа жизнь не гибнет и не вянет,

моя душа теперь — везде (и среди вас),

ей так тепло, когда меня помянут.

 

 

* * *

 

Подъем закончился. За жизни перевалом

спускаюсь я неосторожно вниз

(хоть всяк булыжник-день грозит обвалом)

туда, к границе, где не надо вниз.          

 

Там смерть, начальник всей кладбищенской таможни,

нахально отбирает вещи все...

Я не страшусь — представить невозможно —

распятым быть на судном колесе.

 

Но в этот край мне уж не возвратиться...

печально, что ж, то - всех людей удел;

в мир инобытия и душ, и тел

можно замешкаться, но не остановиться.

Поэт, я своего небесного патрона

благодарю, молясь, всем сердцем и умом

зато, что Он

мне дал во время оно

создать стихов новозаветный том.

 

Эпитафия

 

Сей памятник сооружен

имевшему девиц и жен

талант от Бога и грехи

философу, кто вам стихи –

клад размышлений – написал,

кто жить среди жлобов устал.

 

Вот и все …