Русские – клад или кладбище.

 

«...божья нива, усыпалище, святая родительница земля…

кладбище – …погост, могильник, жальник, боженивка,

кладовка – место, где некогда стояла снесенная церковь,

где она была заложена…

Где лад, там и клад.

кладуха – курица, приносящая много яиц.

Он кладов ищет (т.е. несбыточного)»

  

Он адов ищет.

Где клад, там и ад.

Адуха – курица, приносящая много яиц.

Адовка – место, где вместо церкви – склад.

Адбище – место проживания мертвых душ.

         

Есть ли еще такая нация в мире, которая столь же была бы погружена в смерть, которая была бы по пояс в смерти, как русские в ХХ веке?

Нет, не купание красного коня, «Купание коня в красном» следовало бы написать Петрову-Водкину, или «Купание красного коня в красном» (в красненьком – сюжет для митьков).

Почва из кончин, окончаний, концовок, концов и кончиков притаптывается обновившимися русскими на грани третьего тысячелетия. Почва, активно удобренная физическими и метафизическими смертями, преждевременно увядшим колосом и непроросшим семенем.

Под каждым русским – десятки не доживших до старости родственников, скошенных заботливым серпом войн, сенокосилкой Сталина, перочинным ножичком безволия, пороков, страстей.

За каждым русским – кладбищенский шлейф, как шарфик Исидоры Дункан. Шлейф умерших надежд, преждевременно скончавшихся усилий, мертворожденных мечтаний и окостеневших талантов, оборванных струн, иссякших жизненных струй, нереализованных пятилетних планов, неродившихся наследников и романов, зачахнувших вер, угасших и истлевших любовей, захиревших воль.

Смерть под, над, внутри, позади… Русские с горбом трупоношения за плечами, с урной пеплоношения в душе, с мумией в столице. В столице – мумия в петлице. Затянувшийся процесс трупоношения. Мумия в сердце – диагноз.

Пепел стучал в сердце Клааса, как помнят некоторые (или пепел Клааса стучал в сердце?).

Какова функция пепла для русских сердец? Мстить за обильную пляску смерти некому. Не жалить же подобно скорпиону самих себя? Скорпионское дело – дело последнее. Сами вписались в смерть, сами поплясали с Иродиадой. Сами вырыли котлован. Сам себе удобрение (из записок садовода-губителя). Сам себе самогон – это тебе не сам себе Сэй – Сёнагон…

«Они хотят нас уничтожить», – стучит пепел Колосса? Класса? Клоаса? Они – американцы? Чеченцы? Мусульмане? Запад? Восток? Петушок открутил себе голову в поисках географических координат врага. Враги у врат. Враги в овраге. Овраг – враг среднеевропейской равнины. А каково самому по себе серпом?

Россия, как смертоносная держава. Россия, сама по себе активно наносящая удары косой и серпом, иногда пускающая в ход молот. Двуглавый орёл, сам себе терзающий печень – чтобы удобней было. Россия на горе из горя, Россия на холме из отрезанных потенций, Россия – амазонка, мужеистребительница, смертоносница – бабочка, санитарка русского леса. Россия – санитарка русских полей и русской тайги.

Тоталитарная пустошь. Чернобыльская впадина. Горбачёвское взгорье, откуда открылись дали. Ельцинские ельники-можжевельники. Яви Явлинского, Гайдары и Геращенко рыщут – впереди. Пути Путина. Богатырь на распутье трёх дорог. Дорожный знак среди костей и воронов (чёрных воронков). Небесный гибэдэдэист на страже безопасности (опасности) движения. Дадаисты и гэбисты объединились – в гибэдэдэшников.

Почва сильно удобрена. Пространство активно освобождено, обогащено пустотами. Родительница земля заботливо приготовила место для новых поколений. Молодая поросль среди могильных камней (молодильных).

Богатырю есть куда скакать. Волк, санитар леса, к его услугам. Заставку для РТР следует изменить. Вместо неправильно запряженной тройки, «птицы – тройки», «куда ты мчишься, птица – тройка», которую раскритиковали и ликвидировали, вместо разбредшихся в разные стороны необузданных скакунов, мчащихся каждый сам по себе и куда хочет, – табун солипсистов на свободе; вместо этого – Иван Царевич на сером волке на распутье. Санитар леса, как средство передвижения. Иван Царевич на санитарной карете... Эра Пиночета. 

Любимым, традиционным врагом Ивана Царевича был Кощей Бессмертный. Кощей – от кости, означая худобу, скрягу, скупца и ростовщика, корпящего над своею казною – опять В.Даль. Земля, как кладбище. Враг – скупость, жадность, кладовщик. Тот, кто не даёт, хранит, хоронит. Вспомним опять Даля – неожиданное значение слова «кладовка»: «место, где некогда стояла снесённая церковь». Русские в период купания в красном любили в церквях устраивать всевозможные склады. Кладовки. В местах, откуда уходил Бог, заводились кладовки. Вместо птичек небесных, которые не жнут, не сеют – изнывающие от неверия и самонадеянности накопители добра. Вспомним великих кладовщиков России: Иудушку Головлёва и Плюшкина, Кощея Бессмертного и зачехлённый кабинетик Ленина, Сталина на урожае Украины. Ни себе, ни людям. Чёрные дыры. Змеиные норы, вокруг которых добры молодцы изнывают от жажды и голода. Коммунистические великие кладовки, куда всё сносил наивный пролетарий (пролетел пролетарий), а раздавал обратно – каждому по труду и потребности (скорее, по малой и большой нужде) мудрый кладовщик с лукавым прищуром, часто в кепке.

Кладбище – святое, кладовка – загаженное святое, то, что когда-то было святым, а потом было засорено, захламлено, уничтожено. Вместо храма – хлам. Россия в хламе. Человек человеку – хлам. Кладовщики уносят через чёрный ход неучтённое и награбленное. Иван Царевич на санитаре леса напрасно рыщет по чащам.

Впрочем, храмы восстанавливаются, кладовки рассасываются, уступают место евроремонту с его белым фоном, на котором трудно что-либо бессмысленно копить и прятать от потребления. Изнанка и лицо сливаются. У теневой экономики появляется шанс повернуться к солнцу своими укромными складочками.

Хлама всё меньше. Для обнищавшей части населения хлам становится источником дохода. Хлам превращается в клад. Нация ассенизаторов. Нация всемирных ассенизаторов?

Плюшкин в обнимку с Чичиковым с любовью наблюдали бы, как не зарастает народная тропа к хламовым уголкам. Как сладострастно роются в отходах и превращают их в доходы грязноватые новые нищие, как без устали копошится народ во всевозможных сэконд-хэндах, как гордо, со славянской гордостью, разъезжает на подержанных иномарках.

Мы продлеваем жизнь их вещам. Вещное кладбище Запада отменяется, суживается его экспансия. Русские, так небрежно относящиеся к своему живому, обогревают своим теплом чужое мёртвое.

Чужое вещное прёт в Россию потопом. Чужие куриные окорочка без крылышек, прокладки с крылышками, гигантские жвачки и чудовищные шоколадки. Адуха-кладуха работает без устали. Русские кладовщики жадны, остальные русские вяло сопротивляются нашествию и полёту того, что летать не может.

Картинки рекламы привлекают их внимание, но русские плохо поддаются гипнозу картинок. У них застарелый иммунитет: производить в мозгу разводку – того, что видишь и того, что за изображением. У кого иммунитет пропал, тот попал.

Клад – это скрытое сокровище. Реклама – его противоположность. Реклама – это открытое, выставленное напоказ несокровище. То, что не стоит сберегать, беречь, сохранять, а от чего стоит побыстрее избавиться. Сбросить покупателю в его растопыренную потребительскую корзину, навязать ему, чтобы унёс с собой с глаз долой. Рекламируется что-то от зуда излишества. От перепроизводства. От огромного тиража.

Клад – редок, ценен, в кладах всегда недостаток. Искалеченные отбросы тиража попадают в мусорные баки. Русские кладоискатели роются в отходах в поисках сокровищ. И находят себе необходимое – клад для выживания.

Пересекая русскую границу, тираж имеет шанс превратиться в клад. Где клад, там и ад. Где ад, там и клад. Клады ближе к аду, чем лад к раю, хотя бы месторасположением.

Русские не любят работать. Они кладокопатели по натуре. Им надо сразу, сейчас и побольше. Они долго пребывают в лени и апатии, равнодушно обрастая нищетой, разрухой, неуютностью. Но зато когда им захочется, они хотят мгновенно и пылко, рискуя всем и всё отдавая, не уважая цену своей и чужой жизни.

Евроремонты уничтожают кладовки. Исчезают вещные кладбища в домах. Европродукты уничтожают клады генетики и здоровья, увеличивая шлейфы кладбищ вокруг. Доверчивые к рекламе оседают, верные кладу души отсеиваются как крупицы золота.

Россия подобна гигантскому адбищу. Бог любит Россию и русских и посылает им вместо сытого лежбища игралище страстей, но и испытаний. Не выдержавшие борьбы идут на дно, выстилая нереализованными добрыми намерениями адбищенские дорожки. Ни одна нация в мире не была так богата добрыми намерениями, как русские.

В душе – ад, под ногами клад.

В душе клад, вокруг – ад.

Две балетные позиции – топтать драгоценное и сокрытое, подобно мамонту в оранжерее, или же блюсти сокровище среди напастей и зол. Марк Иолохов и Вера – сладкая парочка.

Жертвы рекламы или закопавшиеся в родное, натуральное, сохраняющие себя для будущего. Активные преобразователи Штольцы, срывающие все плоды цивилизации без разбора (Штольц в наше время производил бы мягкое масло «Деревенское»), или же ленивые Обломовы, приросшие к дивану, чьим генетическим богатством пользуются дебелые ключницы, продолжая дворянский род насильственно.

Обломовы – это кладбище нереализованного или генетический клад исконного, нетронутого, неиспорченного цивилизацией? Сибирский цирюльник или сибирский девственник? Русские на распутье.

 

Виталий Караваев

ЭССЕ О МЕТАФИЗИКЕ

ОПЫТ КРИПТ А ГРАФИИ

I. Метафизика свободы

Первоапрельские тезисы,

или Негативный пример интеллектуального хулиганства

 

Свобода – сладкое слово, но и не менее сладкое дело, особенно, если знаешь как («know how») оно делается.

Итак, проще простого – сделай выбор между добром и злом, и ты свободен. Но только сделать его ты должен непременно сам, и непременно как для себя, так и для другого. (Женишься – женись. Разводишься – разводись: пример для особо «одаренных» детей и «подростков»).

Идем дальше, ведь пока все проще простого? Выбери в игре мировых сил ту, которая складывается в себе, с тобой и без тебя так, что ее не избежать – и ты свободен. Но выбери ее так, чтобы ты сам мог бы держать ее в неизбежности. (Родился – родись, умер – смирись. Пример для особо «бездарных» взрослых).

Что впереди? Возьми себе не в службу, а в дружбу такую манеру поведения, которая проходит в пределах прекрасного и ты свободен. Но пройди в этой манере по данной окрестности, непременно так, чтобы ненаглядное не обернулось бы наглядностью, а ангел остался бы ужасен.

И, наконец, обоснуйся в безосновности, сделай бездомие своим домом, и ты поймешь, что << другой >> это и ни alter ego, т.е. «я» как близняцкий двойник твоей тени и ни ||чужой|| как посторонний, или как живое воплощение жути, а такой же как ты «гений», т.е. теперь состоявшийся шизофреник. И ты можешь быть свободен от свободы, так и не осознав ее необходимости.

Что может дать в урок пример подобной словесной игры? Только одно. epoce природы, вынесение за скобки субстанции свободы, выходит поверхностным распределением без глубины.

Номады как носители здравого смысла партикулярности – вот «герои», для которых первоапрельские тезисы это не «сказка», а руководство к революционно-профессиональному действию.