Интеллект, пропадающий при моделировании

 

Соответственно при моделировании интеллекта он сам и пропадает, остаются лишь его записанные частные проявления, на основе которых апостериорно создают алгоритм для будущего поведения принципиально алгоритмического, т.е. технического устройства. Действие этого алгоритма и выдают нам за «проявление интеллектуальности».

Вряд ли надо еще доказывать, что все науки, всё, что относится к научной деятельности, всегда традиционно сводится к тому или иному построению и исследованию моделей или информационных систем, которые в свою очередь тоже являются моделями. Любая конкретная наука есть модель или совокупность моделей (метамоделей).

Тем самым выполняется то, что мы можем назвать здесь «постулатом материальности» современной науки – чтобы изучить и описать нечто, надо его моделировать, а для этого нужны свойства, т.е. некоторые признаки, на той или иной шкале сравнимые. Обладание отличительными сравнимыми свойствами и есть фактическое определение материи.

Информация же по определению «материальности всего» – нечто испускаемое материей, несущее в этом самом испускании различные (но не свои) свойства. Встречающиеся в литературе рассуждения о свойствах информации – понятийный нонсенс. Если информация – основное свойство материи, то моделировать ее нельзя по определению модели. Если информация – первичное неопределяемое понятие – тоже, абстрагироваться не от чего.

Соответственно, просто информация (а не количество информации), по крайней мере, в ее сегодняшнем «научном» понимании предметом науки быть не может – так только, нематериальный транспорт для некоторого сообщения о свойствах, подверженный помехам, искажающим эти свойства.

Теперь становится понятной и позиция Маха в ее сегодняшней интерпретации – дайте такое определение материи, которое не подвержено распаду при возникновении новых интересов науки – исследовании явлений, которые к трансцендентным уже никак не отнести – информации, интеллекта. И прочих, которые мы пока относим в трансцендентность не в последнюю очередь потому, что наука требует опережающего признания явления материальным, и не допускает его изучения до сбора «испускаемых» и измеряемых свойств и характеристик явления.

Отметим, что требование материальности и ее первичности никак не соотносится с полным безразличием основного аппарата науки – математики к существованию материи. Даже тезис существования материи, не говоря уж о ее первичности, нигде и никогда математикой не использовался.

Так что же сегодня, на самом деле, происходит с информацией, как, впрочем, и с искусственным интеллектом, о котором есть смысл еще поговорить отдельно? Их по факту относят к специальным задачам и приемам математики, в основном для ситуаций, когда математический аппарат непригоден для адекватного задаче решения в условиях окружающей действительности.

К примеру, изучают объекты как информационные системы или привносят в реальную систему теоретически плохо объяснимую, но полезную коррекцию от человека в виде поправок к математическому алгоритму, в случае невозможности управления такой системой по корректно созданной математической модели.

 

 

5.5. Некоторые вопросы организации науки

 

В науке о Природе нет, и не может быть изобретений. В науке возможно лишь открытие того, что есть в Природе. В построении моделей нет, и не может быть открытий. Модель – это изобретение, абстрагирование от «полной Природы». Наука, построенная на «создании моделей и их изучении для производства полезных цивилизации вещей», добивается на этом пути значительных успехов только в области механистического познания и весьма скромных – в области изучения принципов организации аппаратов мышления, сознания, живого вообще. Надо ли объяснять почему? Вспомним, что в античности Путь науки подразумевал поиск Бога.

В зависимости от сложности системы (понятие сложности системы мы рассматриваем по К. Боулдингу, в соответствии с «уровнем собственного отношения» системы к внешним сигналам или сообщениям), моделирование вносит большую или меньшую степень искажения в представление системы. И если примитивные кибернетические системы моделируемы более или менее адекватно (с точки зрения целевой задачи такого моделирования), то относительно сложных систем «уровня живого» этого утверждать нельзя.

Убежденное мнение всех специалистов в области того или иного моделирования в правильности и полезности примененных моделей, в конечном счете, всегда базируется на допущении достаточной мощности математического языка для модельного представления явлений и процессов окружающего мира с точностью, достаточной для их адекватного восприятия. Строго говоря, это допущение чисто эмпирическое, то есть ни коим образом не доказуемое.

Вопросы, связанные с оценкой эффективности и гарантиях математики довольно часто обсуждаются в серьезной математической литературе, и именно там указывается, например, что «Сколько бы удовлетворительным или неудовлетворительным ни было любое объяснение эффективности математики, важно отчетливо сознавать, что природа и математическое описание природы не одно и то же». Или «Мы не приблизились к пониманию взаимосвязи между физическим и математическим мирами» (физик Ф. Дайсон). И, наконец, приведем знаковое высказывание Эйнштейна об основах познания: «Самое непостижимое в этом мире то, что он постижим». А математикой предлагается пользоваться, уповая на высказывание о ней Хевисайда: «Стану ли я отказываться от обеда только потому, что не до конца понимаю процесс пищеварения?». От себя добавим: обед – обычно действие безопасное, но бывают всякие случайности. Интересно, помнил ли Хевисайд об этом?

Рассмотрению эффективности математики посвящено множество серьезных работ наиболее известных математиков. И, хотя везде сквозь признание невозможности решения этого вопроса в той или иной степени признается «удивительная эффективность математики», в стороне остается вопрос: а для чего именно она эффективна?

Вряд ли надо доказывать, что математика – это «вещь в себе» и в Природе не нуждается. Так сказать «виртуальная игра» в нечто, представляющее Природу в умах исследователей возможно несколько более точно, чем шахматы представляют собой описание военных действий. Но она дает на сегодняшний день лучшее из представимых приближений, и в модельном подходе наука смело следует за Хевисайдом.

Ну а Природа? Не говорит ли она нам «открытым текстом», что пора бы поискать те правила и законы, аксиомы и соглашения, которые были использованы при ее создании? Которыми пренебрегать нельзя, ибо это и есть тот единственный «изоморфный» ей язык?