Притворство, хитрость, идолопоклонство, обожание, зависть

 

В многочисленных многословных проповедях, посвященных моралистами греховному стремлению нравиться и прибегать ради создания видимости ко всяческим «излишествам» туалета, их претензии, совершенно естественно, прежде всего обращены к женщинам. Моралисты высказывают свое неудовольствие по поводу применения косметических средств, но в этом они лишь повторяют очень старые обличительные речи по поводу лживости кокетства, незаконно присваивающего себе цвета добродетели. «Не превращайтесь в служанок вашего лица, иначе от него можно будет ожидать только притворства и обмана», — писал Никола Паскье своим дочерям⁷². Считалось, что зеркало лишает женщин стыдливости. Их красота, объяснял моралист, возбуждает у мужчин «преступные желания» и наводит на «грязные мысли»⁷³, вот почему она должна быть, так сказать, умеренной, да к тому же и скрыта покровом скромности. «На суде Всевышнего вас призовут к ответу за вашу красоту! — мечет громы и молнии отец Коссен. — Если вы слишком часто смотритесь в ваши зеркала, то вы навлечете на себя гнев Господа и будете наказаны»⁷⁴. Частое обращение к зеркалу разрушает великую благодать скромности, а именно стыдливый румянец, порождаемый волнением, испытываемым под чужими взглядами; оно также придает женщине дерзость, совершенно ей не подобающую и несовместимую с прелестями представительницы слабого пола.

Короткая комедия, написанная в XVIII в. Антуаном Пти, вращается вокруг следующего аргумента, кажущегося автору и героям неколебимым: единственная женщина, которая будет достойна любви сеньора Альморадина, — это та, чье лицо, когда она посмотрится в зеркало, «покроется пунцовым румянцем, этим тайным гарантом того, что женщина эта наделена чувствительным и нежным сердцем»⁷⁵.

Гордыня подстерегает женщину, приобретшую привычку смотреться в зеркало, и она, по выражению Фенелона, «становится идолопоклонницей себя самой». Красота не только возбуждает желания в других, нет, она еще и вводит в заблуждение ту, что наделена красотой. Между красавицей и женщиной, утратившей красоту, есть всего лишь небольшая разница, и эта разница — несколько лет. «Какое же это горе, когда зеркало, не умеющее лгать, говорит ей о том, что она стареет, блекнет, увядает, что лицо ее покрывается красными прожилками»⁷⁶.

Зеркало для женщины представляет собой то же самое, что представляют собой путешествия, дела и беседы для мужчин, т. е. средство развлечения, которое отвлекает их от мыслей и намерений воистину познать себя и заменяет им все. «Они обучаются искусству находить для себя весьма легким способом приятное общество путем умножения изображения своего лица, а затем ведут со своими личиками нечто вроде беседы, в коей находится место одобрению, любезности, благосклонности, лести, снисходительности и попустительству по отношению к себе. При посредничестве этих зеркал они воздают сами себе почести, они поклоняются своим изображениям, устраивая в их честь нечто вроде небольших богослужений, что является делом кощунственным. Наконец, они доходят до того, что безбожный, нечестивый культ искаженного изображения их намазанных белилами и румянами лиц заменяет им все важные занятия, и они находят в общении с этими фантомами науку скрывать от самих себя истину и утаивать от своих взглядов, т. е. не видеть кокетство, ложь, леность, беззаботность, гордыню, одним словом всех старых демонов зеркала, явившихся на свидание с ними»⁷⁷.

Если тщеславие при отражении в зеркале дает человеку увидеть своего самодовольного и самодостаточного двойника, то зависть, напротив, есть негативное отражение больного двоедушия; в обществе, основой коего является желание не быть, а казаться, в обществе, основанном на строгих правилах иерархии, зависть вкупе с пороками, составляющими ее свиту, такими, как ревность, лицемерие, злословие, причиняет людям значительный ущерб. Тот, кто смотрит на себя в зеркало, тот сравнивает себя с другими, а тот, кто сравнивает, тот завидует. Проповедники XVII и XVIII вв. помещали зависть на третье место в череде грехов, после сладострастия и алчности⁷⁸, а моралисты при анализе человеческих страстей называли зависть одним из самых порочных, самых извращенных чувств, ибо зависть подтачивает и разрушает человека изнутри и при этом отказывается появиться открыто, отказывается признавать себя виновной. Зависть сравнивали с наполненным желчью желчным пузырем, который тащит на спине горбун. Представляя собой грех взгляда рефлективного, т. е. обращенного на самонаблюдение и самоанализ, зависть сообщает каждому о его недостатках; завистник, глядя в зеркало другого человека, останавливает свой взгляд на своих неудовлетворенных желаниях, его глаза зарятся на те блага, коими владеет другой — красоту, положение в обществе, богатство, — это зрелище возбуждает в нем желание завладеть этими благами, а зависть представляет его взору его собственное отражение, уязвленное и словно изъеденное его же бессилием.

Век XVII часто выводил на сцену зависть и ревность, которые выступали в качестве движущей силы запутанных интриг в романах в стиле прециозной литературы. Зеркало, будучи пространством, где совершается сравнение, не оставляет ни минуты покоя для завистливой кокетки, которую оно притягивает к себе как мощный магнит, а затем и подчиняет себе, превращая в покорную рабыню. «Она сто раз вытаскивала свое зеркало из кармана, чтобы сравнить прелести, составляющие очарование ее лица, с прелестями незнакомки, и сто раз от досады закрывала его и совала обратно»⁷⁹. Зеркало — спутник лукавый и насмешливый, оно из друга превращается во врага, растравляющего душевные раны до такой степени, что Ириана, героиня романа «Воскресший возлюбленный», раздосадованная тем, что ей пришлось претерпеть от зеркала столько обид, нарочно уронила его и разбила на мелкие кусочки. Когда же окружающие стали высказывать сожаление по поводу утраты зеркала и предложили собрать осколки, Ириана этому воспротивилась.

Зависть порождает гнев и досаду. Досада, которую Фюретьер определяет как «гнев, вызывающий отвращение, разочарование и горечь», фигурирует во многих романах и комедиях, где оценка положения в обществе и красоты лежит в основе соперничества. В одном из произведений той эпохи отвергнутая возлюбленным героиня по имени Белиза, терзаемая муками любопытства и ревности, не может воспротивиться желанию пойти и посмотреть на счастливую соперницу, занявшую ее место, и оказывается, что соперница эта столь хороша собой, что зрелище ее красоты причиняет Белизе острую боль. «Я нашла нечто столь унизительное и оскорбительное для меня в сравнении ее внешности с моей, что я около месяца не хотела смотреться в зеркало»⁸⁰. Итак, отвращение, горечь, обида, чувство униженности — все это результаты присутствия зловредного двойника, порожденного завистью, и что самое ужасное, так это то, что зависть может исчезнуть только со смертью того, кто является предметом зависти⁸¹.

Символическое изображение зависти на протяжении веков претерпевало изменения, вбирая черты самых отвратительных, самых отталкивающих фантазмов подсознания. Если тщеславие способствует тому, что человеческое «Я» надувается как пузырь, ибо тщеславие снимает все преграды для проявлений вожделения, то зависть искажает, уродует, извращает желание. Иконографическая традиция обычно изображает зависть в виде старой, бесплодной женщины, печальной, носящей маску, пугающе-отвратительной, сеющей вокруг себя ужас и смерть. У Рубенса и Пуссена зависть обретает ужасающие черты Медузы Горгоны с вытаращенными, вылезающими из орбит глазами, что должно означать, что взгляд завистника ошеломляет и завораживает, так как зависть в процессе созерцания другого человека пробуждает в завистнике очень древние фантазмы и архаичные чувства. В фольклоре зависть обретает черты завистливой мачехи Белоснежки, вопрошающей зеркало: «Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи, я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?» (A.C. Пушкин, позаимствовавший эту тему из фольклора, вложил эти слова в уста мачехи прекрасной царевны. — Прим. пер.). Этот образ, столь четко запечатлевшийся в сознании и просуществовавший в нем на протяжении многих столетий, образ бесплодия и ненависти, есть искаженное изображение человеческого лица.

Зеркало — это и есть то самое место, где происходит превращение, где происходит инверсия, т. е. смена направления, именно там становится явной странность чужого, незнакомого лица. Тому, кто смотрит в зеркало, т. е. вперед, игра отражений открывает то, что скрыто позади него, вернее, показывает то, что находится у него на спине, а именно уродливый, постыдный, зловредный горб. Нарцисс со взором, замутненным от заливающего глаза гноя, более не может питать надежду когда-нибудь узреть свое отражение в светлом, ясном, прозрачном зеркале; постоянно ощущая свою вину, будучи раздираемым противоречивыми чувствами, он начинает проецировать на гладкую поверхность изображение дьявола, облекать в конкретную форму архаического двойника запретных желаний, а затем он восстанавливает в реальном мире то, что выглядело и представлялось фантастическим плодом воображения. И тогда зеркало начинает отражать уродливые гримасы повседневной жизни, бушующие в ней страсти и подавляемые скрытые желания.