Языковая политика государственных органов власти Северной Осетии

Первым официальным документом, принятым органом власти республики, затрагивающим вопросы языковой политики, стала «Декларация о государственном суверенитете Северо-Осетинской Автономной Советской Социалистической Республики» от 20 июля 1990 г. Пункт 7 Декларации гласил: «Осетинский и русский языки являются государственными языками Северо-Осетинской Автономной Советской Социалистической Республики. Какие-либо привилегии или ограничения в употреблении тех или иных языков не допускаются». Пункт 8 определял, что «национальным группам, проживающим на территории Северо-Осетинской Автономной Советской Социалистической Республики, обеспечиваются их законные политические, экономические, этнические и культурные права» [Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995: 181]. Видимо, сам жанр документа определил некоторую декларативность положений, что не позволило избежать даже в столь кратких формулировках некоторой неточности и даже противоречия. Непонятно, о каких привилегиях или ограничениях идет речь в пункте 7, имеются ли в виду взаимоотношения государственных языков или они уравниваются с другими языками республики. Что понимается под «законными правами» национальных групп в республике? Очевидно, что расшифровка этих положений должна была произойти в более специализированных и нормирующих документах, как, например, в «Законе о языках народов СОССР», проект которого был опубликован в газете «Северная Осетия» 20 марта 1992 г.

На наш взгляд, данный законопроект отличается целым рядом существенных недостатков. Документ изобилует формулировками, которые носят не юридический, а скорее беллетристический характер, типа: «Северо-Осетинская ССР гарантирует уважительное отношение (выделено нами — Т.К.) ко всем употребляемым в республике языкам и создает условия для их свободного развития». Вторая часть приведенного положения также представляется непродуманной, поскольку, на наш взгляд, предполагает обязательства по обеспечению, в том числе материальных и финансовых, условий для развития 97 языков, представленных в языковой ситуации республики. В статье 1 проекта государственными объявлялись осетинский и русский языки, без уточнения содержания понятия «осетинский язык», что вызвало широкую и острую дискуссию. Не разрешает проблему и альтернативная редакция первой статьи, в соответствии с которой государственными языками объявляются «осетинский (иронский, дигорский) язык и русский язык». Непонятно, что заключено в скобки — языки, варианты, диалекты? Статья 5 содержит внутреннее противоречие. В первом абзаце устанавливается норма, в соответствии с которой «при обращении к работникам сферы обслуживания и коммерческой деятельности граждане Северо-Осетинской ССР могут использовать осетинский и русский языки или иной язык национальных групп (выделено нами — Т.К.) в местах их компактного проживания, которыми они владеют», а во втором абзаце говорится о том, что «работники сферы обслуживания и коммерческой деятельности должны знать как осетинский, так и русский язык на таком уровне, какой необходим для выполнения их профессиональных обязанностей. Отказ в обслуживании граждан под предлогом незнания языка недопустим и влечет ответственность в соответствии с законодательством СОССР». Но если работник обязан и может владеть государственными языками, нереально обеспечить обслуживание на всех языках, бытующих в Северной Осетии. Формулировка статьи 6 о том, что в деятельности органов власти «документы ведутся на осетинском или русском языке», требует очень жесткой и четкой детализации, если не в рамках данного Закона, то отдельными нормативными актами, о чем должно быть упомянуто в Законе. В противном случае возможность альтернативы означает, что все делопроизводство будет вестись на более привычном русском языке. Интересной представляется норма, заложенная в статье 9, согласно которой язык общения в виде одного из государственных в сфере производства выбирается подчиненным. На самом деле, мы полагаем, что язык общения, как бытового, так и производственного, регламентировать не следует вовсе. Регламентироваться должен язык профессиональной деятельности, а не общения на производстве. Нереализуемым представляется требование статьи 14 к предприятиям, организациям и учреждениям республики обеспечить условия для изучения государственных языков. Нечетко, альтернативно сформулирована языковая форма деятельности системы юстиции. Однако самой неудачной нам представляется глава V, посвященная регламентации языка в сфере народного образования, науки и культуры. Статья 20 объявляет свободу выбора языка воспитания и обучения. При этом «это право обеспечивается созданием необходимого числа образовательных учреждений с воспитанием и обучением на осетинском языке, на русском языке, а также на языках национальных групп, компактно проживающих в определенной местности, созданием в необходимых случаях в образовательных учреждениях классов, групп, кружков для обучения граждан на родном языке». Во-первых, в очередной раз появляется идея о пресловутой свободе выбора языка обучения. Мы считаем совершенно очевидным, что и в дореволюционный период, и в советское время, и тем более на настоящее этапе, при существующем уровне национального осетинского самосознания и функциональной ограниченности осетинского языка, альтернативность языковой основы образовательной системы губительна для осетинского языка. И когда идет речь о перспективе создания необходимого количества школ с осетинским языком обучения, следует отдавать себе отчет, что потребности в них практически не возникнет из-за массового нежелания осетинских родителей отдавать своих детей в национальные школы. Выход из этой ситуации, на наш взгляд, есть, но он заключается в системном решении этноязыковых проблем в республике, на чем мы остановимся ниже. Возвращаясь к рассматриваемой статье, добавим, что она может повлечь за собой достаточно серьезные обязательства в плане обеспечения всех компактно проживающих этнических групп возможностью получения образования на родном языке. Речь может идти о достаточно большом перечне групп (ингушах, чеченцах, армянах, грузинах, кумыках и др.). Но может ли и обязана ли республика брать на себя такие обязательства, ведь на практике это означает обеспечение соответствующей кадровой, учебно-методической, материальной, финансовой базы по десятку видов национальных образовательных учреждений. При этом не уточнено, имеется ли в виду система школьного образования или вузовского тоже.

Более разумной представляется альтернативная редакция этой статьи, которая предполагает обязательное обучение осетинских детей в сельской местности до окончания второй ступени средней школы на осетинском языке, а в городе — до окончания начальной школы. Однако, принимая сам принцип, мы не считаем правильным подобное разграничение между сельскими и городскими детьми: во-первых, различия в базовом владении родным языком между первой и второй категориями и так характеризуются преимуществом сельских детей, и подобная схема приведет к еще большему разрыву во владении осетинским языком, а более краткий «русскоязычный» период обучения сельских детей сделает еще более значительным их отставание от городских во владении русским языком. Оба фактора могут иметь негативные социальные последствия.

Также мы считаем более удачно сформулированной вторую часть альтернативной статьи, которая определяет, что «для лиц некоренной национальности языком воспитания и обучения является один из государственных». Подобная трактовка действительно дает возможность выбора, но выбора между школами с осетинским и русским языком обучения для неосетинской части населения. Мы предполагаем, что в будущем, при правильной языковой политике и рациональной языковой структуре образования, вариант выбора родителями — русской, армянской, корейской или другой национальности, определившими свое будущее в Осетии, осетинской школы для своих детей может оказаться вполне естественным.

Статья 21, касающаяся языков обучения в вузах республики, также нечетка. Заявляется, что «основными языками обучения» в них являются осетинский и русский. Такая формулировка предполагает, что могут быть и другие? Статья 22 также представлена двумя альтернативными вариантами, основное различие в которых касается степени обязательности изучения осетинского языка в русскоязычной школе и русского языка в осетинской школе. Мы полагаем, что в данном случае более логична позиция официального проекта, предусматривающего обязательность изучения и осетинского и русского языков, что, на наш взгляд, соответствует их статусу государственных языков, в отличие от факультативности, предложенной альтернативной редакцией.

Наконец, заключительная 37 глава «О дигорском диалекте» совершенно не адекватна сложности той проблемы, которая существует в настоящее время в осетинском языке и осетинском обществе и требует отдельного серьезного рассмотрения.

Так или иначе, ни этот, ни еще несколько проектов Закона о языках республики не были приняты Парламентом республики, хотя такая попытка была предпринята и в 1998 г.

Следующим государственным документов, отразившим основополагающие позиции языковой политики, стала Конституция республики, введенная в действие 7 декабря 1994 г.

Статья 15 Конституции гласит:

«1. Государственными языками Республики Северная Осетия — Алания являются осетинский и русский.

2. Осетинский язык (иронский и дигорский диалекты) является основой национального самосознания осетинского народа. Сохранение и развитие осетинского языка являются важнейшими задачами органов государственной власти Республики Северная Осетия — Алания.

3. В Республике Северная Осетия — Алания народам, проживающим на ее территории, гарантируется право на сохранение родного языка, создание условий для его изучения».

И в данной редакции сохраняется обязательство перед всеми 97 народами, представители которых проживают в республике, создать условия для изучения их национальных языков. Реально это означает, что каждый из представителей этих народов вправе потребовать создать школу или открыть класс с обучением на его национальном языке, или, как минимум, обеспечить его преподавание как учебного предмета, и отказ будет означать нарушение Конституции и прав гражданина. Мы считаем, что данная статья Конституции требует корректировки, суть которой мы изложим ниже.

Наконец, еще один документ, направленный на регулирование языковых процессов в республике, — это Указ Президента Республики Северная Осетия — Алания А.С. Дзасохова «О комиссии по сохранению и развитию осетинского языка при Президенте РСО — А», подписанный 23 сентября 1999 г. В Указе отмечено, что Комиссия создается для «обеспечения необходимых условий для реализации положений статьи 15 Конституции Республики Северная Осетия — Алания, сохранения и всестороннего развития осетинского языка, являющегося государственным языком Республики Северная Осетия — Алания, культурным достоянием и основой национального самосознания осетинского народа» [Северная Осетия, 1999, 2 октября]. Однако за последующие два года в печати появилось только одно сообщение о первом рабочем заседании Комиссии, состоявшемся 26 октября 1999 г., на котором был подведен итог первых шагов в области возрождения осетинского языка, в частности, увеличение часов на его изучение в средней школе и расширение его использования на телевидении. Была отмечена необходимость разработки государственной программы сохранения и развития осетинского языка, подготовки «Закона о языках» республики. Также были созданы две рабочие группы: для систематизации аналитических материалов по рассматриваемым вопросам и для организации научно-практической конференции по проблемам осетинского языка.

Правительством Республики Северная Осетия — Алания было принято постановление «О стратегии развития национального образования в Республике Северная Осетия — Алания» от 24.12.1999 года № 381, однако практического развития оно не получило.