Синхронный секс: добрососедские половые отношения

 

ПРИЧУДЫ СЕКСОМОРЬЯ: ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ, ЧТО…

     Всем, кто использовал ЭКО для зачатия ребенка или сам появился на свет в результате зачатия in vitro, следовало бы испытывать чувство глубокой благодарности по отношению не только к медикам, но и к морским ежам.         

     Чем теснее соседство, тем привередливее яйцеклетки.         

     Коралловые полипы занимаются сексом раз в год, зато сразу с миллионами соседей.         

     Сытость действует на морских ежей как мощный возбудитель.         

 

     МЕЛОДИИ И РИТМЫ СЕКСОМОРЬЯ:         

     1. «That’s Amore» – Dean Martin.         

     2. «Every Sperm Is Sacred» – Monty Python.         

     3. «Simultaneous» – Chef (South Park).     

     4. «Let’s Do It» – Cole Porter.         

 

Плавания через моря‑океаны, сборища на рифах или даже просто выходы из моря на ближайший пляж для участия в празднике свального секса – всё это хорошо для тех, кто умеет плавать или хотя бы ползать на достаточные, чтобы устраивать такие сходки, расстояния. Но для многих видов морской фауны не только дальние странствия, а и короткие прогулки – вещь недоступная. Кто‑то ограничен в передвижении совсем крошечным пятачком, кто‑то способен, условно говоря, дойти лишь до почтового ящика, а кто‑то и вовсе обездвижен – те же устрицы или коралловые полипы, к примеру. И как таким видам заняться главным для всех животных делом, если они даже из дома выйти не в состоянии? Понятно как: организовать гулянку прямо у себя. Морские домоседы умеют устраивать еще какие буйные оргии, но для этого им приходится поднять на качественно новый уровень искусство исполнения заповеди «возлюби ближнего своего».

 

     ДЬЯВОЛ В ДЕТАЛЯХ: СЕКС КАК ФУНКЦИЯ ПЛОТНОСТИ И КРИТИЧЕСКОЙ МАССЫ ПОПУЛЯЦИИ         

……………………………………………………………………………………………

     Пять вечера, и все сидячие места в вагоне метро заняты. Одетые в однообразные серые пальто пассажиры молча уткнулись кто в книгу, кто в смартфон. На крайнем месте возле двери задремала грузная старушка; худенькая девушка никак не может заставить чуть‑чуть подвинуться стиснувших ее с обеих сторон амбалов, скрывающих лица за развернутыми газетами.         

     Настроение царит угрюмое, поезд ползет сквозь чрево мрачного туннеля, уныло лязгая по рельсам. Казалось бы, не самое время и место для оргии. Но она разразится уже на следующем перегоне. Всего‑то и не хватает для этого еще нескольких тел, которые войдут на следующей станции. А вот и они – стоят у края платформы, сливаясь в безликую массу, пока поезд не останавливается. Двери открываются, и они заходят: один, два, три… шесть, семь… А после восьмого или девятого втиснувшегося в вагон пассажира критическая масса набралась – и понеслось!         

     Едва сомкнулись створки дверей, будто незримая сила всколыхнула толпу. Полетели на пол пальто, сдернуты через головы свитера, развязаны галстуки, скинуты юбки. В лихорадочном возбуждении все эти совершенно не знакомые друг с другом люди взлезают друг на друга – и совокупляются, совокупляются, совокупляются, отдаваясь во власть всеобщей безудержной похоти. Никто: ни стар ни млад, ни мужчины ни женщины – не остается в стороне, все в едином порыве экстаза присоединяются к буйной оргии.         

     А через несколько минут, справив половую нужду, все чинно и мирно собирают разбросанные вещи, одеваются, рассаживаются по местам и снова утыкаются кто в газету, кто в гаджет. А поезд едет себе по накатанной колее, увозя к пункту назначения уже и новое поколение пассажиров, пребывающих, правда, пока что в зачаточном состоянии.         

……………………………………………………………………………………………

 

Согласна, что спонтанный групповой секс в метро – гипербола, слегка притянутая за уши (а также извиняюсь перед теми, кого и без того тошнит от ежедневных подземных поездок в часы пик). Но сама идея зависимости полового размножения от численности и плотности скопления особей – ничуть не преувеличение, а самая что ни на есть объективная реальность у множества обездвиженных и малоподвижных видов морских животных.

Возьмем морских ежей. Начало течки у нескольких самцов способно спровоцировать всю их окрестную мужскую субпопуляцию на начало массового семяизвержения через дырочки в макушке. Как это часто бывает у беспозвоночных, первыми у них отстреливаются самцы, а следом самки. Такая же картина наблюдается у голотурий и морских ушек среди прочих. И у хлипких продолговатых голотурий («морских огурцов»), и у морских звезд – оба класса относятся к типу иглокожих – начало нереста у самок запаздывает по сравнению с самцами. Ученые считают, что это способствует повышению процента оплодотворения яиц. Выпущенная самцами сперма зависает густым облаком в придонном слое, а выметываемые самками икринки, всплывая к поверхности, оплодотворяются, проходя через это облако.

В целом бентосные (донные) беспозвоночные, включая вышеназванных ежей, морских звезд, огурцов и т. п., обычно крайне малоподвижны по сравнению не только с вечными странниками наподобие тунцов, но даже на фоне донных членистоногих, того же мечехвоста к примеру. Исключение составляют некоторые глубоководные виды, которым приходится иногда преодолевать немалые расстояния в поисках пищи по причине скудости кормовой базы. Но на шельфе и в мелководных внутренних морях многие беспозвоночные сидят дома, как приклеенные, либо медленно переползают с места на место в незначительных пределах – насколько позволяют слабенькие трубчатые ножки. Ну а как доходит до секса, вся колония представителей таких видов дружно исторгает в воду над собою тучи из миллионов (а иногда и миллиардов) сперматозоидов и яиц.

Такая стратегия, что самое забавное, чревата эффектом, обратным желаемому: даже в бескрайних морских просторах переизбыток спермы бывает губителен для яйцеклеток. Ведь у большинства видов животных (за редким исключением типа ранее описанных гребневиков рода Beroe) полиспермия – проникновение более одного сперматозоида – убивает яйцеклетку наповал. Дабы понять, что и как происходит у беспозвоночных, нам нужно погрузиться с микроскопом на клеточный уровень и рассмотреть, как проистекает встреча сперматозоида с яйцом. Битвы между полами и на клеточном уровне бушуют нешуточные^{226}, и – хотите верьте, хотите нет – морские ежи больше всего подходят^{227} для изучения подобного рода процессов у животных. Крайне разнообразные по своим характеристикам виды представлены в этом классе иглокожих: есть ежи размером и с репей, и с футбольный мяч, а у колючего черного морского ежа иглы длиннее, чем у дикобраза, – до 30 сантиметров. Крупные морские ежи похожи скорее на какие‑то средневековые орудия пыток, чем на мирные подводные газонокосилки, которыми они, по сути, являются. Видом впечатляют, трогать боязно (многие ядовиты), обитают повсеместно – и на мелководье, и на километровых глубинах от Арктики до Антарктики, не говоря уже о теплых тропических морях.

Погуглите «оплодотворение у морского ежа»[72] – и найдете десятки анимационных и видеосюжетов о том, как сперма одинокого ежика находит дорогу к яйцеклетке. Откуда такое изобилие видеоматериалов? Правильно, из лабораторий биологов, считающих крайне полезным изучать процессы размножения водных беспозвоночных именно на морских ежах. Их просто содержать в аквариумах, легко заставить нереститься по команде (капельку хлорида калия доверчивые морские ежи принимают за эякулят соседей и дружно приступают к нересту), гаметы без проблем изымаются из воды для изучения под микроскопом, а поскольку сам процесс оплодотворения яиц происходит вне тела, то и наблюдение, и манипуляции всё это упрощает несравненно – скажем так, это вам не репродукцию слона изучать. Ну и, что тоже немаловажно, зоозащитники из PETA[73] на марши протеста против жестокого обращения с морскими ежами пока не выходят.

Так что все, кто успешно излечился от бесплодия или зачал ребенка методом экстракорпорального оплодотворения (ЭКО) – а таких пар сегодня сотни тысяч только в США, – и тем более пять миллионов людей, появившихся на свет с помощью вспомогательных репродуктивных технологий, не забудьте сказать сердечное спасибо за это морским ежам. Все эти инновации стали возможными лишь после того, как мы верхом на хрупких плечах морских ежей въехали в то, как в действительности взаимодействуют сперматозоид и яйцеклетка.

Наша же собственная любовь к морским ежам ограничивается, собственно, их икрой, которая в меню суши‑баров и ресторанов проходит обычно под ее японским названием «уни». А значит, и под этим прицелом люди немало изучали морских ежей, чтобы точно узнать циклы их нереста и собирать эти колючие шарики именно тогда, когда икра созреет. И ныряльщики, и заводчики изучили этот вопрос досконально. А вот спросите гурманов, чем их прельщает эта солоноватая кашица, – и услышите в ответ что‑нибудь невразумительное про изысканный вкус и неповторимую текстуру. Ну а как ей не быть неповторимой, если гонады битком набиты икринками – в огромных количествах и с невероятной плотностью. Нарасхват идут и молоки морских ежей, тем более что они, как и икра, считаются афродизиаком. Всякое может быть, если учесть, что в гонадах морских ежей содержатся вызывающие у человека эйфорию психоактивные вещества того же действия, что в марихуане^{228}. Отсюда, возможно, и пристрастие человека к уни, хотя большинство любителей этих суши, вероятно, и понятия не имеют, что подсели на легкий наркотик… пока не имеют. Биохимики как раз сейчас колдуют над синтезом гибридного действующего вещества, которое сочетало бы в себе полезные свойства тетрогидроканнабинола (ТГК), содержащегося в конопле, и анандамида из икры морских ежей. Если их усилия увенчаются успехом, получится мощнейший анальгетик пролонгированного действия. Эх, прямо будто «скунсом»[74] потянуло со стороны отлива: так, верно, в будущем будет пахнуть по вечерам в студенческих общагах.

Но оставим в стороне вопросы мотивации. Итак, вот что нам на сегодняшний день доподлинно известно о половом размножении морских ежей^{229} и взаимодействии между их сперматозоидами и яйцеклетками.

Прежде всего, морским ежам для подъема репродуктивного духа требуется обилие пищи^{230}. Нерест у них начинается на пике цветения воды, когда фитопланктона – одноклеточных водорослей, которыми они питаются, – вокруг в изобилии. Вода же, соответственно, зацветает по достижении необходимых водорослям для размножения продолжительности светового дня и температуры воды, и морские ежи, вполне вероятно, именно на эти показатели и ориентируются, координируя и синхронизуя свои действия. Приурочивая начало нереста к наплыву пищи, морские ежи гарантируют себе не только и не столько восполнение сил после выметывания молок и икры, сколько еще и кормовую базу для личинок своего скорого потомства.

Между прочим, морские ежи далеко не единственные обитатели моря с временно_́й привязкой репродуктивного цикла к «микрозелени». Тот же фитопланктон необходим, например, и двустворчатым моллюскам для выращивания гонад; едва весной вода зацветает, устрицы начинают накапливать между створками икру и/или молоки («и/или» здесь не канцеляризм, а отражение того факта, что ракушки, находящиеся на стадии смены пола в ту или другую сторону, вырабатывают и мужские, и женские гаметы одновременно).

У нас, к слову, зелень (правда, листовая) и размножение также тесно взаимосвязаны^{231}, причем с глубокой древности. Представьте на секундочку стебель латука – обычного листового или кочанного салата. Эка невидаль, скажете вы… Да, но обратите внимание, особенно если латук растет у вас на собственной грядке: на свежем срезе из стебля сочится молочного цвета сок (отсюда и латинское название всего рода растений Lactuca – от lac, «молоко»). Вот за это свойство – источать молоко – в древнем Египте латуку и было отведено место за пределами салатниц. Этому далекому потомку фитопланктона придавалось сакральное значение культового фаллического символа – олицетворения и главного источника впечатляющей мужской силы древнеегипетского бога плодородия Мина.

Зацветание моря «зеленью» также может знаменовать наступление и других благоприятных для личинок морских ежей событий: отход хищников из мутных вод в более чистые и наступление оптимальных температурных условий для развития. Но прежде чем личинки выведутся из яиц и начнут свое пиршество в цветущей воде, яйца нужно оплодотворить. И дабы точно не упустить момент и синхронизировать половую активность всей популяции надежнейшим образом, самцы морских ежей используют в качестве стартового пистолета для начала нереста… собственную эякуляцию.

В зависимости от региона нерест морских ежей может приходиться на разные периоды от поздней зимы до раннего лета. Рано или поздно, но согласованно и в пределах этих трех‑четырех месяцев, рассеянная мелкими группками по дну популяция стягивается в единую кучу. Собравшись, самцы начинают толкаться и тереться друг о друга колючими боками и спинами, как бы подначивая. Затем вдруг находится заводила, первым испускающий молочные струйки. Развеиваясь над скоплением, они действуют на остальных собравшихся подобно благовониям с амвона и побуждают их немедленно присоединиться к испусканию мужского семени через темя. Хотя и наблюдались случаи, когда оказавшиеся в обособленном положении самцы морских ежей исторгали молочные облака в холодные просторы океана по собственной инициативе, в целом они придерживаются принципа соборности и приступают к выносу спермы через голову скоординированным образом и по команде старейшины или, не исключено, нескольких старейшин (в буквальном смысле, то есть самых возрастных особей мужского пола). Ну а вслед за самцами и самки извергают из себя – опять же через вспученные своды голов – вулканические потоки икры.

Но что именно запускает семяизвержение у самых первых самцов? Вот это до сих пор главная загадка. Далее всё относительно ясно: за первыми шлейфами молок тянутся последующие, за ними выметывается икра, а чем гуще замес, тем выше вероятность оплодотворения… но лишь до определенного предела. Перебор с концентрацией гамет на единицу объема воды также чреват падением плодовитости.

Это в идеале один‑единственный сперматозоид оплодотворяет яйцеклетку. На деле же к внешней границе – оболочке – яйцеклетки подлетает целая свора этой шпаны. И пока дородная домохозяйка пытается распознать единственного достойного из претендентов на то, чтобы войти в ее внутренние покои через парадный вход, с десяток других могут незаметно просочиться туда откуда‑нибудь еще (прямо как в «Голодных играх»), и каждый сперматозоид устремляется к заветной цели с полной бескомпромиссностью намерений. Но именно необузданность «головастиков» представляет для яйцеклетки смертельную угрозу, и яйцеклетка задействует защитный механизм, замыкая вокруг себя «пояс целомудрия» сразу же после проникновения внутрь первого сперматозоида.

Причаливший к яйцеклетке сперматозоид первым делом подвергается тесту на совместимость. Как сверхподозрительные родители в ночь школьного выпускного бала не торопятся открывать дверь кому попало, а всё допытываются, кто это и зачем явился, слой рецепторов на поверхности яйцеклетки служит фильтром, пропускающим внутрь только гостя, подходящего по всем параметрам. На самой макушке головки сперматозоида содержится высокомолекулярный белок байндин, играющий роль ключа от замка двери, ведущей в яйцеклетку: подошел – добро пожаловать; нет – до свидания. Рецепторы яйцеклетки распознают по структуре байндина, своего ли вида сперматозоид ломится внутрь, и дают от ворот поворот чужим, и это не излишняя предосторожность, поскольку колонии различных видов ежей могут располагаться по соседству, а океанические течения – вещь труднопредсказуемая. Правда, случается, что и сперматозоиды собственного вида яйцеклетка отторгает из‑за избыточно чувствительной настройки рецепторов, но это уже издержки перестраховки. Жесток и безжалостен внешний мир по отношению к бедным сперматозоидам морских ежей: головой в дверь заставляет ломиться, образно говоря, да еще используя ее в качестве отмычки. Но так уж устроен механизм распознавания белков по признаку «свой/чужой».

Если ключ подошел, сперматозоид допускается в яйцеклетку и сливается с ней. Сам процесс для сперматозоида заканчивается взрывом боеголовки, несущей ДНК. Такова, видимо, судьба мужских половых органов – взрываться и что‑нибудь исторгать на всех уровнях вплоть до клеточного. Взрывной волной генный материал заносится вглубь яйцеклетки. Это сразу запускает ее внутренние метаболические процессы на полные обороты – и более чем своевременно.

Через десятую долю секунды после проникновения сперматозоида яйцеклетка включает механизм защиты от проникновения других сперматозоидов: внешняя оболочка наэлектризовывается, что не позволяет им прилепливаться к ней. По сути, вокруг яйцеклетки создается силовое поле, непреодолимое для сперматозоидов. А секунд через десять после внедрения и слияния сперматозоида с яйцеклеткой последняя выставляет вместо временного электростатического надежный механический барьер в виде желеобразной мембраны вокруг себя, в котором увязают, не добравшись до цитоплазмы, головки следующих сперматозоидов. По мере утолщения и застывания защитной мембраны она перестает работать в режиме гибельного болота или липучки для мух, а начинает упруго отфутболивать сперматозоиды, давая им шанс поискать свободную икринку. Затем, когда сперматозоиды начинают отлетать от мембраны, как от стенки горох, вместо того чтобы увязать в ней, словно мошки в янтарной смоле, так называемая «оболочка оплодотворения» считается полностью сформировавшейся – и она же будет защищать эмбрион в процессе его развития.

На включение всех вышеописанных защитных механизмов уходят считанные секунды. А тем временем внутри начинка боеголовки сперматозоида добирается до ядра яйцеклетки, и происходит слияние мужской и женской ДНК, давая жизнь созданному по новому генному чертежу зародышу. Так и творится генетическое разнообразие одновременно с зачатием нового поколения. Описанная выше последовательность событий при слиянии сперматозоида с яйцеклеткой настолько фундаментальна и универсальна, что ничем, по сути говоря, не отличается у всех без исключения представителей животного мира: от морских ежей до нас самих.

Как видим, с переизбытком спермы организмы самок видов, размножающихся при помощи экстракорпорального оплодотворения, справляться умеют. Но как им быть в случае ее нехватки?

На клеточном уровне океан – место непредсказуемое. Скажем, вымечет самка икру в два приема с интервалом в несколько секунд – и первый помет подхватит течением и утянет в бездонную глубину, а второй попадет в такое густое облако молок, что там окажутся миллионы сперматозоидов. Вот такая незадача: первая партия яиц умрет неоплодотворенной, а вторая погибнет от полиспермии.

Как быть и что делать бедной самке в столь коварных и непредсказуемых внешних условиях?

Прежде чем искать решение вместе с обитателями океана, давайте учтем следующее: на суше перед самками жизнь подобных головоломных задач не ставит, поскольку фактор непредсказуемости отсутствует в принципе. Нам, сухопутным, проще: если сперма есть, то ее в достатке. Главная причина изобилия спермы в том, что ее выработка сопряжена с очень низкими энергозатратами по сравнению с выработкой яйцеклеток. Вот самцы и не жалеют ее, обильно выплескивая в самку ли, на нее ли, возле нее или на кладку яиц.

Такой дисбаланс является, кроме прочего, одной из движущих сил полового отбора, впервые описанного Дарвином, приводя к соперничеству самцов за самку на макроуровне и к конкуренции спермы за ограниченное число наличных яиц на клеточном уровне. Для победы в двух этих войнах, как мы уже обсуждали, самцы развивают в себе два вида вооружения – для соблазнения самок и для победы над соперниками. Но для нерестящихся «вразброс» видов, чьи самки и самцы попросту засевают спермой и яйцами огромную акваторию и никак не контролируют дальнейшую судьбу своих гамет, особям обоих полов приходится полагаться исключительно на случай^{232} во всём, что касается участи произведенных ими половых клеток. Несоответствие числа икринок числу сперматозоидов у видов с экстракорпоральным оплодотворением далеко не столь ярко выражено, как у видов с внутренним оплодотворением. Следовательно, и правила игры у них другие, равные в отношении обоих полов. Самцам не приходится вступать в открытую борьбу за самок, и по этой причине, в частности, у таких видов самцы и самки практически не различаются внешне. До начала нереста или до вскрытия любопытным ученым отличить морского ежа от морской ежихи просто невозможно.

При половом размножении массовым открытым нерестом половой отбор полностью переносится на клеточный уровень и отчасти зависит от численности и кучности колонии. У тех видов морских ежей, которые обитают скученными группами, женские яйцеклетки очень привередливы в выборе спермы. В таких тесных колониях высок риск полиспермии вследствие переизбытка спермы, и яйцеклетке лучше быть пощепетильнее. У видов, живущих вразброс, женские особи становятся, скажем так, не столь разборчивыми и более открытыми к любой возможности – не до жиру, как говорится. Итак, чем меньше средняя плотность популяции у отдельно взятого вида морских ежей, тем ниже пороговый уровень требований, предъявляемых яйцеклетками к добравшимся до них сперматозоидам. Соответственно, все виды этих иглокожих распределены по весьма широкому спектру разборчивости яйцеклеток в отношении сперматозоидов: от крайне привередливых до готовых к случке с первым встречным.

Плотность размещения особей в колонии – первейший и основополагающий фактор успешной репродукции морских ежей. Вот почему, бездумно прореживая их популяции, в частности, посредством избыточной добычи, мы играем с огнем и рискуем подорвать саму основу их полового размножения и воспроизводства. Некоторые виды, правда, умеют справляться с подобными проблемами. Возьмем, к примеру, красного морского ежа[75]. Эти широко распространенные вдоль западного побережья Северной Америки иглокожие – настоящие долгожители, доживающие иногда до двухсотлетнего возраста. С этим видом судьба выкинула интересный фортель руками человека: несмотря на то, что мы на протяжении всего XX века вели активный промысел в том числе и красного морского ежа, численность этого вида продолжала лавинообразно нарастать. Как так? Всё просто: мы практически истребили их главного естественного врага – калифорнийского калана. Профессору биологии Университета штата Флорида Дону Левитану пришла в голову замечательная идея использовать долгожительство этих плодовитых иглокожих для сравнительного анализа особей разных поколений^{233} и по их генетическим характеристикам определить, изменилось ли репродуктивное поведение красного морского ежа в результате значительного роста и уплотнения его популяции.

И вот что выяснилось: в колонии относительно старых морских ежей белки_́‑рецепторы яйцеклеток у самок настроены в среднем на значительно менее избирательный отбор спермы, чем в молодой колонии, где эти экзаменаторы крайне требовательны к генетическому материалу. А ведь всё логично. Двести лет тому назад, когда родились первые старые перечницы, каланов было полным‑полно, поедали они морских ежей нещадно, и самкам иглокожих – точнее, их яйцеклеткам – было особо не до выбора: добрался и прилепился сперматозоид – и то хорошо. В такой ситуации, кстати, и риск полиспермии минимален. А потому яйцеклетки с менее разборчивыми белкаˊми на ранней стадии оплодотворялись намного чаще и успешнее разборчивых, гены неразборчивости передавались по наследству – и поэтому преобладают в старейших колониях. И напротив, в молодых популяциях морские ежи изначально теснились, как сельди в бочке, – отсюда и высокий риск полиспермии, и стремление яйцеклетки защититься от переизбытка спермы более строгим белковым фильтром. Эти колонии, вероятно, появились уже после резкого сокращения поголовья каланов и уплотнения популяции, а потому достаточный уровень успешного оплодотворения в них можно было поддерживать и при самом придирчивом отборе яйцеклеткой семенного материала. Отсюда значительно более высокий уровень избирательности белков в относительно молодых колониях, нежели в старых.

Главная хорошая новость в том, что столь скорая эволюционная трансформация (двести лет с точки зрения эволюционного развития вида – ничто, тем более речь идет о фундаментальной перестройке на белковом уровне) показывает: вид способен очень быстро приспособиться к изменившейся плотности популяции, но лишь при условии, что выигрышное отклонение от нормы уже присутствует у части особей в этой популяции [76]. Исследование Левитана демонстрирует, что ранее редкий генотип самок с высокой требовательностью яйцеклеток к сперме стал размножаться намного эффективнее господствовавшего до резкого уплотнения генотипа. За счет этого женские особи с яйцеклетками повышенной белковой избирательности со временем и возобладали.

Но что происходит, когда численность вида начинает резко снижаться, как случилось, например, со средиземноморской популяцией морских ежей, морскими ушками у тихоокеанского побережья Северной Америки или брюхоногими улитками в Карибском море? Увы, найти реликтовые колонии долгожителей подобных видов и проверить свою гипотезу относительно изменения избирательности яйцеклеток по тесту на совместимость со сперматозоидами Левитану пока не удается, но надежды он не оставляет. Зато нам достоверно известно другое: все эти виды, единожды обратившись в исчезающие, продемонстрировали поразительную неспособность «отскакивать» и восстанавливать численность популяций даже после десятилетий целенаправленной охраны.

Популяция морских ушек у западного побережья США^{234} служит нам немым укором и строгим напоминанием о том, что некоторые виды без нашей дружеской помощи просто не выживут. Эти морские брюхоногие моллюски с плоскими ракушками‑домиками и крупной широкой ногой присасываются к каменистому берегу с такой силой, что самые сильные шторма их не смывают. Галиотисы (по‑научному)[77], или абалоны, как их называют местные жители, такие же двуполые, как и мы, а гаметы выметывают через дырки в верхней части раковин, и этим похожи на морских ежей.

Некогда они водились в Калифорнии в столь невероятном изобилии, что при полном отливе вдоль береговой полосы обнажалась удивительная естественная мостовая из их раковин. Обожали их и за выстланные изнутри изумительно красивым перламутром раковины, но истребили за удивительно вкусную при всей ее неказистости мясистую ногу. Величайшим штормам эта присоска благополучно противостояла, а вот против наших цепких и жадных рук оказалась бессильна. Отстоящий большой палец придает рукам приматов хватку чудовищной силы.

Ученые своевременно не распознали угрозу этому роду, поскольку не понимали, сколь важным фактором выживания для его колоний является плотность особей на квадратный метр. Считалось, что животным, способным выметывать за несколько недель сезона нереста миллиарды икринок и сперматозоидов, оскудение популяции в принципе грозить не может. Никто почему‑то не сомневался, что их гаметы благополучно находят друг друга. На поверку же оказалось, что при расстоянии между особями в метр и больше процент оплодотворения обрушивается практически до нуля. Так и вышло, что внешне морских ушек вдоль западного побережья было еще полным‑полно и каждая особь выметывала гаметы миллионами, а плодиться и размножаться они перестали, поскольку слишком уж проредили ныряльщики их колонии. А следом они начали вымирать вид за видом: сначала розовые, следом красные, затем черные и последними – белые, которым в Красной книге США с 2001 года и вовсе присвоен статус «под угрозой полного исчезновения». Это, кстати, первый случай присвоения такого статуса беспозвоночным.

И они не одни такие. Так называемый принцип, или эффект, Олли[78] распространяется на многие виды^{235}: при падении численности популяции ниже некоторого порога резко падает показатель успешности размножения на уровне отдельных особей. Физиологические факторы, обусловливающие этот эффект у разных видов, могут быть различными: кому‑то начинает не хватать групповой динамики, кому‑то – критической массы, кому‑то – полового влечения, а кому‑то, как абалонам, – сплоченности рядов, необходимой для встречи гамет. На человека этот принцип не распространяется. Да, в маленькой деревне, расположенной в местности с низкой плотностью населения, не всегда просто найти себе подходящего полового партнера, но если уж двое встретили друг друга, шансы зачать ребенка у них такие же, как и у пары жителей большого города.

Чтобы помочь подобным чувствительным к плотности населения популяциям оправиться, экологам следует заботиться не только об их общей численности, но и о должной плотности колоний. Первые шаги в этом направлении делаются. Например, власти штата Калифорния с 1997 года запретили всякий вылов абалона южнее Сан‑Франциско и разработали планы восстановления популяций для каждого вида. Предусмотрены и мониторинг плотности прибрежных колоний, и учет рождаемости. Кроме того, на базе лаборатории биологии моря Калифорнийского университета в Дейвисе, расположенной в бухте Бодега к северу от Сан‑Франциско, проводится эксперимент по искусственному разведению белого абалона в надежде со временем перейти к пересаживанию его колоний обратно в условия дикой природы, где они практически исчезли.

И такая фокусировка не только на численности, но и на плотности каждой из популяций особенно важна для следующей и последней группы морских животных, к описанию полового размножения которых мы сейчас перейдем, а именно – полностью обездвиженных, так называемых «прикрепленных» видов, пустивших корни на дне и не способных вовсе стронуться с места.

 

     БЕЗУПРЕЧНАЯ ПУНКТУАЛЬНОСТЬ: ПОСЛЕДНИЙ ШАНС ДЛЯ ОБЕЗДВИЖЕННЫХ?         

 

Живут полипы в теплом море,

Казалось бы, не зная горя,

Но вот беда: лишь раз в году

Луна в коралловом саду

Дает добро полипам оным

На секс всем скопом миллионным…

Ужели слабая награда?

Всё б ничего, вот только надо

Секундомер иметь внутри,

Чтобы по счету «раз‑два‑три!»

Синхронизованный оргазм

Всем испытать и кончить разом.

 

По сравнению с кораллами мы просто‑таки сексуальные монстры^{236}. По статистике, мужчины и женщины в возрасте 25–50 лет, состоящие в официальном или гражданском браке, занимаются сексом в среднем раз в одну‑две недели. После пятидесяти лет половая активность человека резко снижается, и примерно половина респондентов обоих полов вовсе утрачивает всякий интерес к сексу, а у второй половины половая жизнь ограничивается несколькими актами совокупления в год. По меркам кораллов мы тем не менее и под старость остаемся (в среднем) еще какими активными!

У коралловых полипов половой акт – как Новый год: все его ждут не дождутся, наступает он строго по часам, а что он принесет?.. Тут уж как повезет, но пробкой хлопнуть нужно вовремя. Правда, в отличие от известных нам по личному опыту новогодних застолий, вероятность зачатия никак не коррелирует ни с обилием выпивки на столе, ни с промилле алкоголя в крови собравшихся. На самом деле в столь тонком и точном деле, как половое размножение кораллов, не обойтись без холодной головы и трезвого расчета. Участие в величайшем синхронизованном половом акте на планете требует предельной концентрации и полного повиновения оркестрантов взмахам невидимой дирижерской палочки.

Просто в помощь читателям, готовым с головою погрузиться в мир коралловой колонии посреди нереста: для начала представьте себе огромный многоквартирный дом, битком забитый парами, совокупляющимися в каждой квартире, в каждой комнате, в ванных и туалетах, на лестницах и в лифтах – повсюду. А теперь представьте, что кончить им всем нужно не просто более или менее одновременно, а в единую для всех долю мгновения, причем синхронность требуется не только от каждой отдельной пары, а от всех без исключения пар‑участниц общедомовой оргии. И наконец, экстраполируйте (расширьте) представленную себе картину до масштабов всего многомиллионного города, полного многоквартирных домов.

Если верить «передовицам» Cosmo и прочих глянцевых изданий, то все мы только и грезим о подобной синхронности оргазма, но доступна она далеко не всем, и то лишь при строго парном совокуплении. А на коралловых рифах‑то, оказывается, миллионы особей, да еще и на километровых расстояниях, кончают все разом! Как так?

Начнем с того, что у кораллового полипа нет мозга. Совсем.

Нет у полипов и выбора, если копнуть чуть глубже. Прочно зацементированные, сидят они на своем коралловом рифе, скажем честно, по уши в илистой грязи. Усоногие раки, о которых рассказывалось раньше, хотя бы способны покрывать расстояния и нащупывать друг друга длиннющими выдвижными фаллосами, змеящимися по дну. А коралловые полипы природа и эти даром обделила. Так что им больше не на что полагаться, кроме как на идеальную синхронизацию испускания своих гамет и способность последних найти друг друга и довершить акт совокупления полов.

Обездвиженность – проблема не одних лишь коралловых полипов. В равной мере она присуща и горгоновым (роговым) кораллам, и губкам, и мшанкам, и устрицам, и массе других морских беспозвоночных, и все они так или иначе приспособились к существованию в состоянии полной оседлости и изыскали способы размножаться половым путем вопреки обездвиженности. Для всей этой весьма немалочисленной когорты «прикованных к морскому ложу» лучший выход – испустить гаметы синхронно с соседями и скрестить лапки, щупальца или что там у них растет вместо пальцев, пожелав потенциальному потомству доброго пути.

Возвращаясь к коралловым полипам: эти хрупкие, тончайшие животные – единственные, кто сумел построить на Земле нечто, отчетливо заметное из космоса, а именно – сказочно огромный и витиеватый Большой барьерный риф. Несть числа миллионам крошечных полипов, принимающим участие в возведении и поддержании в полном порядке его вычурных стен. Каждый полип внешне выглядит как тучная капля с ротиком посередине в окружении длинных гибких щупалец – и всё это вместе втиснуто в известковый домик‑чашечку объемом не больше карандашного ластика. У каждого полипа есть лишь единственное впускное и оно же выпускное отверстие, ведущее во внутреннюю полость, простейшим образом устроенные нервная и пищеварительная системы и, видимо в порядке компенсации, полный боекомплект репродуктивных органов, точнее сказать, два боекомплекта: большинство коралловых полипов – синхронные герма‑фродиты, способные производить и яйцеклетки, и сперму.

Сам риф построен из отложений карбоната кальция (известняка), то есть из остатков крошечных чашечек, которыми защищали свои мягкие тельца предыдущие поколения этих организмов. В зависимости от вида полипы строят каждый свою чашечку рядами, как типовые коттеджи вдоль улиц, или же могут разгораживаться друг от друга совместными стеновыми перегородками, и тогда получается подобие многоквартирного дома. Некоторые, наконец, и вовсе устраиваются в неких подобиях даже не коммуналки, а казармы: например, полипы кораллов‑мозговиков[79] селятся колониями, в которых образуют гряды, разделенные извилистыми бороздами.