Хирургия без боли. Происхождение общего наркоза

 

На первый взгляд совершенно не кажется, что для открытия или, как некоторые предпочитают выражаться, изобретения общего наркоза понадобился какой-то особый интеллектуальный потенциал или серьезная научная подготовка. Нельзя также сказать, что Лонг, Уэллс или Мортон были одержимы этой идеей. Появление анестезии стало результатом многочисленных исследований, требующих скрупулезных наблюдений, смелости, настойчивости, находчивости и поиска средств усовершенствования своего ремесла, представляющего скорее практический, чем теоретический интерес, – всех качеств более или менее присущих американскому уму, и я думаю то, что искусство безболезненной хирургии родилось именно в нашей стране абсолютно не случайно. Доказательство этой точки зрения я нахожу в том, что не один, а несколько американцев работали над этой проблемой независимо друг от друга и что найденное решение является уникальным достижением наших соотечественников.

Уильям Генри Уэлш, Медицинская школа Джонса Хопкинса

 

Изобретение общего наркоза стало первым крупным открытием, подаренным миру американской медициной почти полтора столетия назад. По сей день оно остается нашим величайшим вкладом в искусство исцеления. Ни одно из блестящих достижений, совершенных в двадцатом веке, ни одна из наших многочисленных научных побед, удостоенных Нобелевской премии, не затмевает успеха небольшой группы американских ученых. «Группа» в данном случае не совсем подходящее слово, поскольку оно подразумевает определенную слаженность усилий, некое партнерство и консолидацию единомышленников. На самом деле не было не только никакого рода сотрудничества, но все происходило прямо противоположным образом. Единственное, чем были связаны между собой американцы, принимавшие участие в процессе зарождения методов обезболивания, это длительная ожесточенная битва за престиж и монеты, звон которых все еще эхом раздается в лабиринтах времени, несмотря на минувшие сто пятьдесят лет.

Изучение процесса решения этой проблемы, с учетом важности разработки ингаляционной общей анестезии, может вызвать смятение ума и чувств; при этом результатом, скорее всего, будет калейдоскоп имен, дат, претензий и официальных заявлений, а также еще один литературный памятник, подтверждающий предрасположенность человечества к соперничеству и злобе. Стремясь избежать этого, я выбрал путеводную звезду, которой буду придерживаться в своем рассказе: почти никто не станет отрицать, что решающее событие в истории анестезии произошло в центральной больнице Массачусетса 16 октября 1846 года, когда Уильям Томас Грин Мортон продемонстрировал эффективность действия эфира. Именно с этого момента общая анестезия начала свое существование; все, что происходило до этого дня, было лишь прологом, все, что имело отношение к этому открытию, было лишь интерлюдией, и все, что последовало за ним, дальнейшим логическим развитием. Цель этой главы – показать взаимосвязь между событиями тех дней: прологом, интерлюдией и заключительным моментом драмы, а также рассказать о последствиях, оказавших влияние на всех, кто работал над этой проблемой. С того момента началось реальное формирование хирургии как искусства, взял старт значительный прогресс в процессе физиологических наблюдений и открытий в области фармакологии, развитии технологий и последовательном создании инструментальной базы.

Концепция хирургии как специальности, по сути, являлась ключевым фактором, который стал основой для медицинских достижений второй половины девятнадцатого века. С развитием обезболивания, появлением микробной теории, признанием клеточного строения тканей и внедрением современной фармакологии древнее искусство целительства трансформировалось в нечто совершенно новое. Каждая из перечисленных отраслей медицины предъявляла настолько высокие требования к компетентности исследователей, что для большей эффективности потребовалось объединение их усилий. С годами все больше и больше выдающихся врачей того периода начали проводить свои изыскания в специализированных лабораториях и клиниках, фокусируясь на все более узких задачах. Самыми великими клиницистами становились те, кто лучше всех умел пользоваться инструментами, созданными учеными в лабораториях для разрешения проблем их пациентов, а самыми успешными исследователями – те, кто хорошо разбирался в болезнях, которые вызывали особые трудности у их коллег.

Открытие (точнее, изобретение) общего наркоза для использования его в хирургии было первым из четырех великих достижений в процессе трансформации. В отличие от остальных трех, для понимания ее сути не требовалось никакого нового видения, а для широкого ее использования не возникало необходимости в дополнительных помещениях и оборудовании. Человечество веками нуждалось в обезболивании, так что встретило решение этой проблемы с предсказуемым восторгом. Появление анестезии стало шагом вперед, который давно назрел. Фундамент был заложен несколькими десятилетиями ранее, и если открытие и вызвало какое-либо удивление, оно скорее было связано с рядом интуитивных прозрений, торговых сделок и хитросплетением интриг, чем с кропотливыми усилиями ученых.

Открытие наркоза было результатом аберрации в истории врачевания. В начале девятнадцатого века доктора были в отчаянии, не имея способов предотвратить смерть пациентов от болевого шока во время хирургического вмешательства, но они каким-то образом не замечали, точнее, не ощущали запаха погружающего в сон вещества, которое находилось под самым их носом. Вплоть до середины столетия ни один из прошедших достойную подготовку врачей не предпринял ни одного серьезного шага в направлении безболезненной хирургии. Самые квалифицированные специалисты не видели способов решения этой проблемы. В конечном счете, чтобы добыть сокровище, пролежавшее так долго под ногами медиков, потребовались скорее находчивость и интуиция, чем исследования и гипотезы. Обычная эволюционная машина открытий сломалась, и ее пришлось отремонтировать горстке профессиональных ремесленников, причем почти всех из них можно назвать предприимчивыми мастеровыми, но никак не учеными.

Еще вчера общего наркоза не существовало, и уже на следующее утро она обещала спасение всему цивилизованному миру. Ее появление было похоже на божий промысел, но его мессия Мортон не был святым. Как только новость о безболезненной операции распространилась среди нетерпеливых страждущих, он начал работать над закреплением своего приоритета и права считаться своего рода созидающим архангелом. Но стоило подняться шуму вокруг анестезии, появились, по крайней мере, еще четыре претендента на пальму первенства или, как минимум, на часть награды.

Отдельные историки расходятся в своих оценках заслуг различных участников этой саги. Но ни один из тех, кому вообще известен этот самый драматичный эпизод повести медицинского прогресса, не может осознать неоспоримую истину, которая обрела особую ясность в то октябрьское утро 1846 года. Ни одно научное событие не приводило к такому ускорению дальнейшего развития искусства врачевания. Открытие метода обезболивания не встретило никакого скептицизма, в отличие от работ Везалия, Гарвея или Лаэннека. Его сопровождало только счастливое облегчение, что муки прошлых лет остались навсегда позади.

Но задолго до Мортона и связанных с рождением анестезии событий, которые в конечном итоге окажутся весьма трагическими, были тайна, романтика и завораживающая прелесть литературы. С тех пор как осознание впервые вспыхнуло в медленно пробуждающемся разуме человека, он, похоже, всегда искал пути побега от него в состояние первобытной безболезненной бессознательности или в мир фантазии, более приветливой, чем зачастую мрачные реалии повседневной жизни. Шла ли речь о себе или о других, человечество всегда было очаровано ощущением забытья.

Чтобы рассказать о самых ранних из известных нам попыток погружения в сон, я опишу события, которые могут показаться замысловатой смесью фантастики и реальности, вымысла и фактов. Тем не менее основная нить истории и большинство деталей имеют прочную основу: существовали снадобья с особыми свойствами; и если даже они не вполне отвечали предъявляемым к ним требованиям, они и их апологеты оставили нам множество бесценных зарисовок заигрывания с бесчувственностью и миром видений, где историограф и поэт танцуют друг с другом под очаровывающие звуки волшебной музыки.

Начнем мы с поэта, на самом деле с Поэта с большой буквы:

 

Ни мак, ни мандрагора,

Ни все дремотные настои мира

Уж не вернут тебе тот сладкий сон,

Каким ты спал вчера.

 

Отелло, акт 3, сцена 3

Состояние полного отсутствия сознания, имевшее практическое значение во все времена, достигалось до относительно недавнего времени либо с помощью разнообразных зелий из растительного сырья, либо психологическими методами, а иногда их комбинацией. Врачи-ботаники семнадцатого и восемнадцатого веков были наследниками традиции древней, как само человечество, позволявшей им найти тот, так сказать, цветок, который может повлиять на состояние сознания. Хотя природу веществ, вызывающих желаемый эффект, стало возможным выяснить только с развитием лабораторной науки, некоторые из современных, наиболее часто используемых обезболивающих препаратов были хорошо известны еще греческим и римским целителям. Древние болеутоляющие средства в основном получали из мака, белены, мандрагоры и, разумеется, получая алкоголь путем брожения. (Слово narcotic само по себе происходит от narke, греческого слова, обозначающего «помрачение сознания», а слово anodyne (снотворное) образовано соединением a(n), что означает «без», и odyne, что переводится как «боль».)

Опиум, называемый слезами мака, производился из сока, полученного из надреза незрелого семенного стручка растения. Капли молочного сока собирали в какую-нибудь емкость и оставляли высыхать на солнце. Полученное вещество было хорошо известно в античные времена и веками использовалось многими выдающимися врачами вплоть до двадцатого столетия. Писатели древности, говоря о вызванном маком сне, обычно использовали популяризированное Вергилием слово «летеон». Два тысячелетия спустя оно снова возникло как название, которое эфиру дал Уильям Мортон, пытаясь сохранить в тайне его истинную химическую формулу.

Благодаря Авлу Корнелию Цельсу у нас есть четкое описание методов использования слез мака и одного способа их приготовления. Сочинение Цельса, которое датируется первым веком нашей эры, является самым древним из сохранившихся медицинских документов после корпуса Гиппократа; оно представляет собой сборник написанных для аристократии того времени трактатов по медицине и другим предметам. Из-за превосходного литературного стиля Цельса его восьмитомник «О медицине», написанный на латыни, стал одной из самых читаемых научных работ эпохи Возрождения, и он до сих пор остается прекрасным источником знаний о греческой медицине, поскольку содержит большое количество информации о целительстве времен Гиппократа и постгиппократовского периода. Цельс писал:

 

Таблетки, которые облегчают боль, вызывая сон, по-гречески называются anodynes. Не стоит их использовать без острой необходимости, поскольку они содержат мощные наркотики и вредны для желудка. Однако можно применять средство, которое содержит по одной части слез мака и гальбанума, по две части мирры, кастореума[16] и перца. Достаточно проглотить порцию смеси размером с боб.

 

Цельс также описал метод приготовления пилюль и несколько способов их применения:

 

Возьмите горсть мака, когда он достиг состояния зрелости, достаточной, чтобы собрать его слезы, положите в сосуд, добавьте столько воды, чтобы она покрывала его полностью и отварите. Выжмите хорошо проваренную массу в сосуд, отбросьте отжатую массу, а в полученную жидкость влейте равное количество виноградного вина. Варите смесь до загустения, затем охладите ее и приготовьте таблетки размером с домашнюю фасоль.

Их можно использовать во множестве случаев. При принятии отдельно или в растворенном в воде виде они вызывают сон. При добавлении в малых количествах к соку руты душистой или виноградному вину они облегчают ушную боль. Растворенные в вине, они останавливают колики. Смешанные с пчелиным воском и эфирным розовым маслом с добавлением небольшого количества шафрана они лечат воспаление вульвы; а растворенные в воде и нанесенные на лоб они останавливают слезоточивость глаз.

В случае, если болезненные ощущения в вульве мешают спать, взять две части шафрана, по одной аниса и миры, четыре части маковых слез, восемь семян болиголова и смешать их в пасту с добавлением старого вина. Дозу размером с лепесток люпина (волчий боб) растворить в трех стаканах воды. Но во время лихорадки применять с осторожностью.

 

Существует предположение, что «препарат, утоляющий боль, гнев и приносящий облегчение при любой болезни», приготовленный в Одиссее Еленой, дочерью Зевса, был ни чем иным, как опиумом. Независимо от того, шла ли речь об опиуме или о каком-то другом обезболивающем, вполне вероятно, что описанные Гомером «такие хитроумные средства… средства исцеления» не были просто выдумкой, и весьма вероятно, что даже в те далекие времена мак использовался как лекарство для облегчения физической и душевной боли.

Существуют письменные свидетельства использования мандрагоры (точнее, корня мандрагоры), появившиеся раньше сочинений Гомера. Лия, жена библейского патриарха Иакова, как говорит легенда, дала своей сестре Рахель мандрагору, найденную сыном Лии Рувимом, в обмен на ночь блаженства с их общим мужем, во время которой был зачат Иссахар. Поскольку растение с давних времен считалось афродизиаком, способствующим плодовитости, знатоки Ветхого Завета полагали, что Лия использовала его именно с этой целью. Возможно, истина открывается в совсем другом объяснении, основанном на реальных фармакологических качествах препарата, в отличие от ложно приписываемых ему свойств увеличивать мужскую силу. Нет ничего невозможного в том, чтобы услуги Иакова были оплачены наркотиками: подобная ситуация встречается в современной жизни каждый день. В 16-м стихе 30-й главы книги «Бытие» говорится, что Лия сказала своему мужу: «Ты должен войти ко мне; ибо я купила тебя за мандрагоры сына моего».

Корень мандрагоры, или мандрагора, является членом семейства обычного картофеля. У растения короткий стебель, часто разветвляющийся корень и ягоды, напоминающие плоды померанца, которые иногда называют яблоками. Наркотический эффект возникает из-за химического соединения, алкалоида белладонна, который содержится в корне и в меньшем количестве в яблоках и листьях. Вероятно, разветвленный корень при наличии некоторого воображения можно сравнить с соблазнительными округлостями нижней половины человеческого тела, и по этой причине растение считалось любовным зельем и стимулятором мужской силы. Джон Донн намекает на наркотические свойства препарата и якобы антропоморфную форму растения в горькой жалобе на тщетность поисков верной любви и невозможности исполнить другие свои желания:

 

Нельзя остановить звезду,

Сорвавшуюся с небосклона,

И мандрагора не родит

Тебе дитя из корня-лона.

Не сможет «дьявола нога»

Вернуть прошедшие года.

 

В переводе Филимона Холланда «Естественной истории» (Historia Naturalis), написанной Плинием Старшим примерно в 77 году, есть такая фраза: «Обычное дело – пить его [сок мандрагоры]… перед операцией по вырезанию, прижиганию, прокалыванию или выскабливанию любой части тела, для того чтобы притупить беспокойство и ощущения, сопровождающие такое экстремальное лечение. Некоторым пациентам достаточно запаха мандрагоры для погружения в сон, что сокращает время процедуры».

Еще в сочинениях Педания Диоскорида можно найти следующее описание применения мандрагоры:

 

У мужских белых цветов [мандрагоры], которые иногда называют норион, листья крупнее, они широкие, гладкие, как у свеклы, а яблоки в два раза больше, цветом ближе к шафрану, с крепким сладким запахом. Их обычно едят пастухи, чтобы уснуть… Используются в случаях бессонницы, сильных болей и при выполнении операций, включающих разрезы или прижигание, когда хотят, чтобы пациент не чувствовал боль… Для того чтобы они погрузились в глубокий сон и не ощущали боли, следует вдыхать запах яблок, есть их или выпить их сок, обладающий снотворными свойствами.

 

Диоскорид был греческим хирургом в армии Нерона. Его труды по медицинской ботанике являются авторитетным источником с первого века н. э. В действительности до медицинских достижений шестнадцатого и семнадцатого веков работы Диоскорида были фундаментом, на котором строились фармакология и медицинская фармация западных стран. Его книга «О лекарственных веществах» содержит почти все знания в области ботаники, собранные за полтора тысячелетия, и является одним из классических произведений медицинской литературы. Благодаря красоте изданий переводов рукописи на различные языки они также относятся к классике истории искусства. Хотя авторство слова «наркоз» традиционно приписывается Оливеру Уэнделлу Холмсу, первым его использовал Диоскорид. Снова ввел это слово в обращение Куисторп в 1719 году; практиками гипноза оно употреблялось в девятнадцатом веке, до того, как Холмс предложил его Уильяму Мортону в качестве подходящего термина для его нового изобретения. Белена черная (Hyoscyamus niger) – другое растение, обладающее успокоительным или анестезирующим действием, которое обусловлено наличием в его составе алкалоида белладонна. Из-за опасных свойств препарата его часто использовали, чтобы травить мышей. Диоскорид описал метод окуривания дерева жженой беленой: под действием наркотика птицы, еще живые, падали на землю, их легко ловили и приводили в чувство, поднося к их ноздрям дистиллированный уксус.

Диоскорид также писал об употреблении различных спиртосодержащих микстур для анестезии. Он рекомендовал, например, давать пациентам 60 мл крепкого вина перед операцией по удалению камней или прижиганию. В шестнадцатом и семнадцатом веках при выполнении получивших большее распространение ампутаций и других хирургических процедур для снижения чувствительности и осознанности больного часто полагались на опьянение. Среди других, реже применяемых средств были соки шелковицы и дикого салата, а также смолистые и ароматические компоненты хмеля, даже в неферментированном состоянии. Так в народном фольклоре хмель стал тесно ассоциироваться с сонливостью, и целители рекомендовали пациентам, страдающим бессонницей, спать на набитых этим растением подушках.

В Средние века самым популярным методом введения человека в состояние наркоза были так называемые снотворные губки Spongia somnifera. Историки обнаружили их описание в рукописях, датируемых девятым веком. В двенадцатом веке Николай Салернский описал ингредиенты, входящие в состав зелья: опиум, белена, сок шелковицы, семена салата, болиголов, мандрагора и плющ. Свежую морскую губку пропитывали этой смесью и оставляли «в жаркий день на солнце до полного испарения жидкости». Когда требовалось ее использовать, губку окунали в воду. В средневековых рукописях рекомендовалось подносить ее к ноздрям пациента, поэтому предполагалось, что речь шла о некой форме ингаляционного наркоза, но существуют также убедительные доказательства употребления во многих случаях зелья внутрь. Для вывода из такого наркоза использовали сок корня фенхеля или уксус.

В литературе того периода немало сюжетов со снотворными средствами. Например, в одной из историй, рассказанных в «Декамероне» Боккаччо, пораженную гангреной ногу оперируют, усыпив больного таким зельем. В «Трагической истории о Ромео и Джульетте», написанной в 1562 году Артуром Бруком, есть эпизод, где монах Лоуренс описывает Джульетте некую сильнодействующую жидкость:

 

Давным-давно известен мне рецепт:

Из смеси пряных трав и неких корешков

Заделать тесто и испечь, как хлеб,

И в мелкую муку лепешку измолов,

Смешать ее с водой или с вином,

Больному дать. И полчаса спустя

Забудется он непробудным сном,

Лишившись чувств и отдых обретя.

 

Безусловно, эта поэма послужила источником для создания Шекспиром трагедии «Ромео и Джульетта». В первой сцене четвертого акта поэт настолько точно описывает результат воздействия «этого дистиллированного напитка», что невольно приходит в голову, что он либо лично был свидетелем его употребления, либо узнал об этом, как говорится, из первых рук. Описание использования опиатов можно найти в произведениях Марлоу, Мидлтона, Донна и других английских писателей того времени.

Величайшие достижения в фармакологии анестезии были сделаны в темные века Средневековья, в период тотального застоя научной мысли. Вдобавок ко всем хорошо известным причинам интеллектуальной стагнации того периода еще два конкретных фактора препятствовали совершенствованию методов наркоза: богословское учение о том, что боль служит Божьим целям и поэтому ее нельзя облегчать, – эту концепцию особенно важно было опровергнуть во время кампании Джеймса Симпсона по организации акушерской анестезии несколько веков спустя; а также обычная неопределенность в дозировке, силе воздействия и даже свойствах активных ингредиентов в растительных компонентах, что не позволяло стандартизировать результат. К наркотическим средствам относились – и совершенно справедливо, – как к весьма опасным препаратам. После того как эпоха Ренессанса миновала, снотворные губки и подобные им опасные средства стали использоваться все реже и реже; к началу семнадцатого века они по большому счету остались в прошлом, хотя спиртосодержащие микстуры были по-прежнему популярны. Одно из последних упоминаний о наркотических смесях в английской литературе можно найти в IV акте трагедии Томаса Мидлтона «Женщины, остерегайтесь женщин» (1657):

 

И как не жаль стареющим хирургам

Лишать несчастного руки или ноги

Они проявят все свое искусство

Пока больной в глубоком забытьи.

 

Для дальнейшего развития методологии общего наркоза требовалось внедрение новых средств и подходов, основанных на реальных научных данных. Однако незадолго до того, как эти шаги были предприняты, на сцену вышел лжемессия, который предложил лечить болезни и усмирять жестокость нравов некой космической энергией, которую он называл животным магнетизмом.

Звали авантюриста Антон Месмер. Его прием, известный под названием месмеризм, представлял собой форму гипноза, посредством которого медицина обращалась к иррациональной части человеческого сознания. Его методы, паранаучные в лучшем случае и безумные – в худшем, похоже, заворожили не только множество доверчивых пациентов, но также некоторых здравомыслящих исследователей, работавших в больнице при колледже Лондонского университета. Под руководством Джона Эллиотсона, профессора практической медицины, была предпринята попытка подвести принципиальную основу для экспериментов, в которых с помощью гипноза индуцировалось обезболивание во время хирургической операции. С разной степенью успеха методика применялась практикующими врачами, но, в конце концов, была окончательно отвергнута по причине ее неэффективности, когда Уильям Мортон открыл снотворные свойства эфира. Интересно, что некоторые авторы, писавшие о медицинском гипнозе, использовали слово «анестезия» для обозначения его воздействия.

(Из вышесказанного не следует делать вывод, что я пренебрежительно отношусь к возможностям гипноза в медицине. Хотя в истоках гипноза можно обнаружить немало забавного, к этому явлению следует относиться очень серьезно: из безумных идей могут родиться ценные теории и полезные методики. Именно так случилось с гипнозом.)

Научные изыскания, которые приведут к рождению общего наркоза, включали два параллельных, иногда пересекающихся направления исследований, а именно: область химии и физики газов, с одной стороны, и физиологию дыхания – с другой. Список ученых, внесших значительный вклад в изучение необходимых дисциплин, включает имена, хорошо известные благодаря достижениям их обладателей в других областях науки, как правило, не имеющих отношения к клинической медицине; среди них Джон Дальтон, Джозеф Пристли, Антуан Лавуазье, Джеймс Уатт, Хамфри Дэви и Майкл Фарадей.

Изучением химических и физических свойств газов занимался Джозеф Пристли (1733–1804), министр-нонконформист с острыми политическими взглядами, чьи заслуги особенно примечательны тем фактом, что он не получил даже элементарного научного образования, хотя говорить о каком-то серьезном обучении фундаментальным дисциплинам в Англии восемнадцатого века вообще вряд ли приходится. Хотя самостоятельное изучение предметов вызывало впоследствии некоторые трудности с созданием теоретических концепций, это не помешало ему описать окись азота в 1772 году, выделить кислород в 1774-м и преподнести миру несравненный дар – рецепт изготовления содовой воды.

Когда стала широко известна работа Пристли о газах и Лавуазье сделал свое единственное открытие, изучив природу кислорода и его роль в процессе дыхания, воодушевленные открывшимися перспективами врачи начали искать способы применения новых знаний для лечения различных заболеваний, особенно туберкулеза легких. Они не догадывались, что недостаточное развитие науки того времени не позволит им воплотить в жизнь свои надежды. Важную роль в создании этого движения сыграл Томас Беддоус: результатом его интереса к терапевтическим ингаляциям стало основание Бристольского медицинского Пневматического института в Англии в 1798 году. Великий Джеймс Уатт разработал большую часть приборов для этого учреждения. Для него, безусловно, значительным стимулом была личная трагедия – его сын был на пороге смерти от туберкулеза. Первым руководителем экспериментальной части исследований был назначен двадцатилетний Хамфри Дэви. Говорят, что новый работодатель Беддоус выкупил Дэви, служившего по контракту у хирурга-аптекаря в Пензансе, что стало его величайшей заслугой перед наукой. В течение года после вступления в должность в институте Дэви описал опьяняющий эффект от вдыхания окиси азота. Экспериментировать с этим газом он начал самостоятельно еще в 1795 году, когда ему было всего семнадцать лет.

Не ограничившись изучением воздействия окиси азота на себе и на животных, Дэви расширил свои исследования на самую необычную из известных когда-либо группу подопытных, состоящую из лидеров интеллектуальной элиты Бристоля, куда вошли Сэмюэл Тейлор Кольридж, Роберт Саути и Питер Роджет. Проведя ряд четких экспериментов, а также использовав данные наблюдений над собой, Дэви написал книгу, которая стала классикой в истории науки, – «Исследования химические и философские; прежде всего, окиси азота, или связанного воздуха и его вдыхания». Автору было двадцать два года, и публикация этой работы в 1800 году ознаменовала его первый серьезный вклад в науку и положила начало необыкновенно плодотворной карьере. У Дэви был талант излагать свои мысли ясно и образно, что делало его популярным лектором и утонченным поэтом-любителем; Кольридж говорил, что если бы «он не был лучшим химиком, то стал бы первым поэтом своего века». Возможно, это был лишь великодушный комплимент хорошего друга, но описание его исследований не только проливает свет на предмет его наблюдений, но и обнаруживает его выдающийся литературной дар. Так он рассказывает об обезболивании, которое испытал на себе, вдыхая окись азота:

 

Однажды, когда у меня болела голова от расстройства желудка, я мгновенно избавился от нее с помощью внушительной дозы газа; хотя она вернулась позже, значительно слабее. В другом случае не такая сильная головная боль полностью прошла после употребления двойной дозы газа.

Сразу после вдыхания газа уходит сильная физическая боль, и у меня было немало возможностей удостовериться в этом.

После удаления больного зуба, который называется зубом мудрости, у меня началось обширное воспаление десны, сопровождающееся сильной болью, которая в равной степени мешала и отдыху, и работе.

В тот день, когда боль была особенно невыносимой, я вдохнул три большие дозы окиси азота. Боль всегда утихала после первых четырех или пяти вдохов; я, как обычно, с удовольствием и нетерпением предвкушал облегчение, которое не наступало несколько минут. После того как я очнулся, вернулись прежние ощущения, и мне показалось, что боль стала после эксперимента еще сильнее.

 

Бывший помощник хирурга не мог не оценить возможность использования такого обезболивающего эффекта в хирургии. В разделе книги под названием «Выводы» Дэви позволил себе следующее предположение:

 

Поскольку окись азота среди разнообразных свойств обладает способностью облегчать физическую боль, ее, вероятно, можно успешно использовать во время хирургических операций, не связанных с большим кровотечением.

 

Мысль, выраженная в заключительной части цитаты, демонстрирует, что Дэви считал, хотя и не получил подтверждения этому факту в своих экспериментах, что окись азота усиливает скорость циркуляции крови. Справедливость его интуитивной догадки была доказана практически сразу после того, как использование наркоза получило широкое распространение; и в наши дни, в тех редких случаях, когда применяется окись азота, хирурги сетуют на увеличение кровотечения в области оперируемого участка. Похоже, что газ вызывает этот эффект за счет повышения давления в периферических венах. Я знаю много опытных анестезиологов, которые пациентам с тонкими сосудами дают вдохнуть порцию окиси азота перед введением иглы в вену, вследствие чего она наполняется кровью и становится более выпуклой.

Хотя Дэви, бесспорно, был первым, кто указал на возможность применения окиси азота для ингаляционной анестезии, ни он, ни современное научное сообщество не осознали значения этой идеи. Сам он вскоре перестал заниматься пневматическими исследованиями, оставил в 1801 году свою должность в медицинском Пневматическом институте и стал директором химической лаборатории в недавно созданном Королевском институте в Лондоне. С этого момента он вел разработки только в далеких от медицины областях химии и физики. Если бы он не направил свою энергию в другое русло, возможно, он сделал бы следующий решающий шаг и стал первооткрывателем ингаляционной анестезии. Обычный эволюционный процесс развития медицинской науки пошел бы, таким образом, своим чередом и эта глава была бы намного короче, но гораздо менее интересной.

Что касается Беддоуса и его искренней попытки совершить революцию в терапевтических методах лечения, увы, из этого ничего не вышло. Несмотря на выдающиеся способности Уатта и Дэви, бристольская лаборатория не предложила ни одного нового терапевтического метода. В 1952 году в своей бэмптонской лекции в Колумбийском университете Джеймс Б. Конант привел историю короткого существования медицинского Пневматического института в качестве иллюстрации того, как личный опыт и здравый смысл благонамеренных наивных исследователей может завести их в тупик, если они оказываются не в состоянии облачить свои невнятные идеи в термины, которыми оперирует современная наука. По словам Конанта, «хорошо, что никто не пострадал; хотя, очевидно, никто и не вылечился. Но доктор Беддоус не был шарлатаном. Его даже можно назвать, с некоторой долей снисходительности, химиотерапевтом, опередившим свое время на сто пятьдесят лет и взявшим на вооружение неподходящее химическое вещество».

Тем не менее результаты экспериментов Дэви с окисью азота имели большое, хотя и косвенное, влияние на историю анестезии. Ибо именно благодаря разработкам Пневматического института слово «газ» вошло в научный сленг. Саути описал свои ощущения от применения окиси азота как «совершенно новые и восхитительные». Обладающий ярким воображением Кольридж, еще не испорченный опиумом, рассказывал, что, вдохнув газ, почувствовал «невероятно приятное тепло во всем теле» и желание «смеяться над теми, кто находился рядом». Другим посетителям института Беддоус и Дэви предлагали испробовать воздействие пара, чтобы получить новые данные. Вскоре об окиси азота, или веселящем газе, как его впоследствии назвали, сложилось мнение как об абсолютно безвредном и весьма забавном развлечении, и вечеринки с веселящим газом стали обычным явлением среди студентов вузов и некоторых «свободомыслящих» кругов общества.

В это же самое время были получены некоторые данные об эфире. Принято считать, что лабораторная химия получила развитие только в последние два столетия, и тот факт, что эфир был впервые синтезирован в 1540 году, может показаться неожиданностью. Открытие принадлежит двадцатипятилетнему прусскому ботанику Валериусу Кордусу (1515–1544), умершему через четыре года после своего изобретения. Посредством дистилляции из так называемого «купоросного масла» (серной кислоты) и «винного спирта» (этилового спирта) Кордус получил «сладкий купорос» (серный эфир, фактически диэтиловый эфир), изменивший историю медицины.

 

Реклама разъездной демонстрации воздействия веселящего газа: «Большая демонстрация эффекта воздействия, производимого вдыханием окиси азота или веселящего газа, состоится в субботу вечером 15 октября 1845 года. Подготовлено тридцать галлонов (около 136 литров) газа, и каждый, кто пожелает из зрителей, сможет испытать его на себе. И т. д.

 

В течение следующих трех столетий ряд других химиков синтезировали сладкий купорос, в их числе был Роберт Бойль в 1680 году и даже Исаак Ньютон в 1717 году. Немецкий химик Иоганн Август Зигмунд Фробен, который, судя по всему, работал в лаборатории Бойля, назвал жидкость серным эфиром, вероятно, из-за чрезвычайной неустойчивости, вследствие которой она испаряется в течение нескольких мгновений контакта с воздухом. Наконец, в 1819 году Джон Далтон опубликовал финальную работу с описанием физических и химических свойств вещества под названием «Мемуары о серном эфире».

По-видимому, наблюдатели и до начала девятнадцатого века замечали, что эфир вызывает вялость и сонливость. Уже в 1818 году в ежеквартальном журнале «Наука и искусство» появилось описание эффекта, которого можно добиться, вдыхая его пары; при этом особенно подчеркивалось, что «производимое им воздействие подобно влиянию на организм окиси азота». Хотя эта статья публиковалась анонимно, обычно ее авторство приписывается Майклу Фарадею, которому в то время было двадцать шесть лет. Последствия вдыхания эфира были также хорошо известны Томасу Беддоусу и Хамфри Дэви, испытавшим на себе эффект его воздействия.

Не только серьезные исследователи знали о характере влияния паров эфира, и подобно тому, как события развивались с окисью азота, вечеринки с веселящим газом вскоре стали весьма популярной формой социального эскапизма. Странствующие «профессора» в конных повозках доставляли радость газового опьянения в небольшие города Европы и Америки в виде передвижных демонстраций, на которых жаждущие местные жители платили деньги за различное количество вдохов веселящего вещества или эфира к удовольствию наблюдающих за ними друзей. Доллары, фунты и франки, потраченные на покупку нескольких бутылок окиси азота, приносили хорошую прибыль бродячим «химикам», которые представляли достижения «эфемерной» науки для просветления их восторженной аудитории.