Гипотетический сценарий Гиммлера

 

Однако политике Розенберга противостоял не только Гитлер. На местах и он, и Лозе постоянно сталкивались с конкуренцией со стороны экономических агентств рейха, которые действовали независимо от министерства Розенберга в Берлине, а также, что важнее, со стороны высокопоставленных лидеров СС и полиции Гиммлера[931].

Экономическая и военная необходимость застопорила все попытки реформировать большевистский социо-экономический порядок привлекательным для местного населения способом. Как мы видели выше, в основе представлений Гитлера о будущем русско-германских экономических отношений лежали планы грубой эксплуатации. Из практических соображений не предполагалось также ничего, кроме поверхностной переделки института коллективного сельского хозяйства. Деколлективизация и сопутствующая ей дезорганизация существенно осложнили бы обеспечение продовольственного снабжения армии. СС было гораздо проще превратить колхозы в поместья, чем связываться с последующей “рационализацией” мелких наделов, недавно возвращенных владельцам. Как заметил статс-секретарь министерства сельского хозяйства Бакке, если бы большевики не организовали коллективные хозяйства, немцам пришлось бы их изобрести. Немецкие пропагандистские плакаты гласили: “Конец колхозам! Свободным крестьянам – своя земля!” – и изображали немецких солдат, которые прикладами сталкивали дующих водку бюрократов с плеч русских крестьян. На самом деле все было иначе. Аграрный декрет Розенберга от 15 февраля 1942 г., возможно, и заложил основы для “общественных хозяйств” на базе отдельных земельных наделов, но полуфеодальные “трудодни” и подобные оброку обязательства по сдаче продукции не слишком отличались от порядков ненавидимой советской системы[932]. В промышленности борьба за собственность носила всегерманский характер: в ней участвовали как всевозможные государственные организации, так и частный сектор, включая фирмы вроде Flick, Krupp и Mannesmann, которые выступали в качестве “приемных родителей” для советских предприятий их сектора.

Любопытно представить, что случилось бы, если бы такая экономическая эксплуатация оказалась хоть отчасти столь же успешной, как немецкая политика в Западной Европе (особенно во Франции). И все же факт остается фактом: успеха она не добилась. Это преимущественно объяснялось тем, что политика на оккупированных территориях все больше определялась самым коварным из нацистских Диадохов – рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером, для которого на первом месте стояли расовые, а не экономические вопросы. Вполне возможно, планы Гиммлера на Восточную Европу дают нам наиболее достоверные сведения о том, как бы немцы правили там, если бы выиграли войну.

Гиммлер полагал, что Восток “принадлежит” СС, которые должны были взять под контроль депортацию, репатриацию и ликвидацию целых народов[933]. Возвышение СС началось задолго до операции “Барбаросса”, на территории оккупированной Польши. Еще 24 октября 1939 г., вскоре после получения должности рейхскомиссара по вопросам консолидации германского народа (RKFDV), Гиммлер обратился к руководителям СС в Познани по вопросу германской колонизации Польши[934]. Каждое поселение должно было состоять из передового ядра солдат-фермеров (из рядов СС), окруженного фермами поселенцев из “старого рейха” и внешним кольцом этнических немцев. Поляков предполагалось использовать в качестве сельскохозяйственных рабочих. С характерной педантичностью рейхсфюрер определил, какой должна быть толщина кирпичных стен в деревенских домах, подчеркнул важность оборудования в подвалах ванных комнат и душевых, чтобы “фермер мог смыть пот, вернувшись с полей”, и наложил запрет на “китч и городской хлам” в интерьерах деревенских домов, которые не должны были быть “ни роскошными, ни примитивными”[935].

В мае 1940 г. Гиммлер описал судьбу коренного польского населения в ключевом меморандуме, озаглавленном “Некоторые соображения об отношении к чужеземному населению на Востоке”. Польшу предполагалось разделить на ее реальные – или воображаемые – этнические составные части. Народы, признанные неподходящими для повторной германизации, то есть “извлеченные” из “этой мешанины”, планировалось низвести до статуса рабов, при условии “отказа от большевистского метода физического уничтожения народов как фундаментально негерманского и невозможного”, как зловеще и нравоучительно заметил Гиммлер. Рабы должны были получать азы образования, в частности обучаться “простой арифметике и счету до 500, уметь писать свое имя и понимать, что Бог велит им подчиняться немцам, жить честно, усердно работать и хорошо себя вести. Я не вижу необходимости обучать их чтению”. Эти “ущербные люди” в генерал-губернаторстве сформируют безлидерный рабочий класс, который будет обеспечивать Германию человеческими ресурсами для осуществления крупных проектов, включая разработку месторождений, строительство административных зданий и дорог[936]. Двадцать четвертого июня 1940 г. Гиммлер обратил внимание на проблему польского сельскохозяйственного труда. Поляков предполагалось привлечь к строительству городов и деревень и инфраструктурному развитию, после чего “7/8” из них подлежали депортации в генерал-губернаторство. Они должны были сформировать сезонную резервную трудовую армию, которую задействовали бы на работе в карьерах или при сборе урожая. Никакого братания немцев с поляками не предусматривалось, ведь у них было “не больше общего, чем у нас с неграми”. Поляков, вступавших в сексуальные отношения с немецкими женщинами, предполагалось “отправлять в петлю”, а немецких мужчин и женщин, имеющих связи с поляками, – в концентрационные лагеря[937]. Аппарат планирования RKFDV Гиммлера, в частности профессор Конрад Мейер, амбициозный 39-летний агроном и оберфюрер СС, превратил эти случайные соображения в холодные технократические схемы, такие как принятые в феврале 1940 г. “Основы плана реконструкции восточных территорий”, в соответствии с которыми предполагалась “пошаговая” (безотлагательная) депортация 3,4 миллиона поляков и всех евреев[938]. Мейер был лишь самым заметным участником безрассудной гонки в разной степени чудаковатых академиков, которые стремились поделиться с СС своими экспертными знаниями во всех областях – от этнических отношений и расовой биологии до ботанических видов, подходящих для холодного климата[939]. Очевидно, для Гиммлера беседы с такими людьми были способом расслабиться поздно вечером, когда он отдыхал от исполнения своих сложных дневных обязанностей[940].

Двадцать второго октября 1940 г. в Мадриде Гиммлер объявил, что в Польше переселение проходит “на основе последних достижений науки и принесет революционные результаты”. Существовал “генеральный план” полного переоборудования 200 000 квадратных километров территории, осуществление которого предполагалось начать в первом полугодии 1941 г.[941] На самом деле “генерального плана” на этом этапе, вероятно, не было, но концепция была весьма полезна, чтобы грозить ей, если в задачу входило опередить конкурентов в деле переселения целых народов. А переселялись они быстро. К концу 1940 г. 261 517 поляков было изгнано из Вартегау, 17 413 из Верхней Силезии, 31 000 из Данцига – Западной Пруссии и 15 000 из Цихенау – всего почти 325 000 человек. Дальнейшие массовые депортации в 1941 г. предотвратил лишь транспортный приоритет операции “Барбаросса”. Тем не менее до 1945 г. еще 400 000 поляков было выслано с присоединенных территорий, чтобы освободить место для этнических немецких репатриантов. За демаркационной линией подобным образом поступали русские.

Вторжение в Советский Союз предоставило Гиммлеру гораздо большее потенциальное поле деятельности. В связи с этим он дал профессору Мейеру три недели, чтобы разработать черновик документа, определяющего будущую германскую колонизационную политику на расширенной оккупированной территории. Конкуренция существовала даже внутри СС, поэтому 2 октября 1941 г. в своей речи по поводу вступления в должность рейхспротектора Богемии и Моравии, обращаясь к руководителям оккупационного режима в Праге, свои планы колонизации Востока обрисовал Рейнхард Гейдрих. В их основе лежали две различные этические установки. В то время как немцы должны были относительно порядочно обращаться с родственными народами, включая голландцев, фламандцев и скандинавов, на Востоке германская военная элита предполагала править “рабами” – “если выразиться радикально”, – которые стали бы рабочей силой для крупных проектов. Происходила бы своеобразная человеческая польдеризация. Внешняя стена солдат-фермеров все время сдерживала бы человеческие “азиатские паводки”. За первой линией обороны предполагалось возвести расширяющееся кольцо дополнительных “плотин”, начав с Данцига – Западной Пруссии и Вартегау, что обеспечило бы германскую колонизацию одного “пространства” за другим[942].

В конце 1941 г. Главное управление имперской безопасности (РСХА) СС предложило свою версию “Генерального плана Ост”, содержание которого можно определить на основании критической оценки, сделанной в апреле 1942 г. доктором Эрхардом Ветцелем, экспертом по расовой политике Министерства оккупированных восточных территорий Розенберга. План был рассчитан на тридцать лет после окончания войны. В нем определялась судьба Польши, Прибалтики, Белоруссии, отдельных областей Украины и “Ингерманландии” (окрестностей Ленинграда), а также “Готенгау” (Крыма). Разработавшие его сотрудники СС предполагали переселение до десяти миллионов немцев на оккупированный Восток, в то время как тридцать один из сорока пяти миллионов коренных обитателей этих мест планировалось депортировать в Западную Сибирь. Здесь Ветцель щепетильно поправил арифметику СС. В число упоминаемых сорока пяти миллионов человек, очевидно, входило пять-шесть миллионов евреев, с которыми “расправились бы” до эвакуации. Более того, учитывая такие факторы, как коэффициент рождаемости, численность местного населения на самом деле составила бы от шестидесяти до шестидесяти пяти миллионов человек, из которых от сорока пяти до пятидесяти одного миллиона подверглись бы “переселению”. Доли депортируемого населения разных национальностей по плану различались. Так, предполагалось “эвакуировать” “от 80 до 85 процентов” поляков (от двадцати до двадцати четырех миллионов человек). Ветцелю не понравилась мысль о создании Великой Польши в изгнании, особенно потому, что польское присутствие вызвало бы враждебную реакцию сибиряков, которых он хотел настроить против великороссов. Рассуждая, как поступить с поляками – поскольку “совершенно очевидно, что нельзя истребить поляков, как евреев”, – Ветцель предложил альтернативную стратегию “поощрения” эмиграции интеллектуальных классов на юг Бразилии в обмен на репатриацию этнических немцев. Низшие классы поляков могли отправиться в Сибирь, которая после “вливания” других национальностей должна была стать денатурированной, “американизированной” сборной солянкой, отличающейся от соседствующей России. Вместе с поляками на Восток предполагалось выслать 65 процентов украинцев и 75 процентов белорусов. Ветцель осуждающе заметил, что в плане РСХА ничего не говорилось о русских. Он же, напротив, мог предложить целый ряд подробных советов, как сдержать плодовитость русского населения, которая казалась ему потенциальной причиной будущих войн. Помимо массового фабричного производства контрацептивов, он предложил переучить акушеров на специалистов по абортам и специально не давать необходимых знаний педиатрам, проводить добровольную стерилизацию и отменить все меры, направленные на сокращение младенческой смертности. Он завершил свои замечания наблюдениями о том, что климат в ряде зон, на которые распространялось действие плана, не подходил для переселенцев “нордической и фальской” расы, а потому посадка лесов в украинских степях, возможно, сделает их более пригодными для жизни[943].

Очевидные статистические ошибки и логистические недоработки плана РСХА привели к тому, что Гиммлер (который должен был представить план Гитлеру) поручил задачу более опытному Мейеру. В мае 1942 г. Мейер составил меморандум “Генеральный план Ост: юридические, экономические и территориальные основы развития Востока”. План, который существует только в виде конспекта, предполагал создание трех крупных “пограничных областей” (Ингерманландии, Мемеля-Нарвы и Готенгау), 50 процентов населения которых должны были составить немецкие колонисты. Эти области предполагалось связать с рейхом посредством основания тридцати шести “колониальных опорных пунктов”, расположенных на расстоянии 100 километров друг от друга. В этих пунктах доля немецкого населения должна была составить 25 процентов. На реализацию плана отводилось двадцать пять лет. Он должен был задействовать пять миллионов немецких колонистов и потребовать 66 миллиардов рейхсмарок. Власть Министерства оккупированных восточных территорий не распространялась на “пограничные области”, которые впоследствии стали вотчинами СС. Гиммлер выразил удовлетворение общим характером плана, но изъявил желание сократить время его исполнения до двадцати лет, включить в план области вроде Эльзаса и Лотарингии, а также Богемии и Моравии и быстрее произвести германизацию генерал-губернаторства, Эстонии и Латвии. Мейер приступил к работе над “генеральным планом колонизации”, в котором предполагалось учесть все эти замечания[944].

Ранее историки считали эти планы несбыточными мечтами кабинетных академиков, однако теперь многие немецкие историки утверждают, что планы носили вполне серьезный характер. Действия нацистов в районе города Замостье на юго-востоке генерал-губернаторства подтверждают эту новую точку зрения. В июле 1941 г. Гиммлер приказал Одило Глобочнику, руководителю СС и полиции в Люблине, начать “германизацию” этой области. Гиммлер выбрал именно этот регион по целому ряду причин, одной из которых было то, что Глобочник, который стоял за организацией лагерей смерти в ходе операции “Рейнхард”, был прекрасным и усердным исполнителем. Во-первых, Замостье могло служить как вратами на Украину и к Черному морю, так и первым звеном в цепи германских поселений, простирающихся от Балтики до Трансильвании. Почва там была плодородной, в городе проживало значительное количество этнических немцев, а трения между поляками и украинцами могли способствовать политике “разделяй и властвуй” в отношении “местного населения”. Во-вторых, Люблин был важным пунктом для снабжения частей ваффен-СС на пути в юго-восточную Россию. По плану предполагалось создать целый город СС: бараки для трех частей ваффен-СС и ряд подконтрольных СС заводов должны были построить узники соседнего концентрационного лагеря Майданек, которые впоследствии стали бы основной рабочей силой этих производств[945].

В ноябре 1941 г. Глобочник в экспериментальном порядке переселил жителей восьми деревень, чтобы проверить выполнимость поставленной перед ним задачи. Ситуация на Восточном фронте потребовала отложить осуществление плана, к которому вернулись в ноябре 1942 г. Той осенью в СС были разработаны критерии “отбора” населения, которое делилось на четыре категории: в группы I и II входило 5 процентов населения германского происхождения. В группу III входили поляки в возрасте от четырнадцати до шестидесяти лет, которые подлежали депортации на принудительные работы на благо рейха, в то время как их “нетрудоспособных иждивенцев” – молодых и престарелых родственников – планировалось сосредоточить в недавно освобожденных евреями деревнях, где их ждала медленная смерть. Группу IV (в которую вошел 21 процент населения из Замостья) предполагалось сразу отправить в Освенцим. Украинцев планировалось сосредоточить в районе Хрубешува, а затем распределить по новым немецким поселениям как своеобразный человеческий амортизатор ожидаемого негодования остаточного польского населения[946]. Переселение из Замостья также служило главной цели. Поезда, которые зимой 1943 г. везли подневольных рабочих из третьей группы в Берлин, по прибытии загружались так называемыми “вооруженными евреями” и их иждивенцами, отправляемыми на верную смерть в Освенцим. Затем эти поезда возвращались в Замостье, где в них садились поляки из четвертой группы, которых также везли в лагерь смерти. Избежать путешествия в тех же самых вагонах для скота удавалось только прибывающим немецким поселенцам, которых перевозили на обычных пассажирских поездах[947].

С 28 ноября 1942 г. по август 1943 г. в два захода из более чем 300 деревень было выслано более 100 000 поляков. Деревни окружали на рассвете, после чего жителям давали несколько минут, чтобы собрать вещи. Слухи об этом распространились быстро, что вызвало массовую панику и побеги, из-за чего в первый заход немцам удалось выселить “лишь” меньше трети местных жителей, причем многие из них были больными, стариками, женщинами или детьми. Около 4500 детей забрали у родителей и отправили в Германию на усыновление. Молодые мужчины и женщины убегали в леса и вступали в партизанские отряды, в результате чего второй заход летом 1943 г. носил характер кампании “усмирения”, в рамках которой уничтожались целые деревни вместе со всеми жителями. Хотя депортация из Замостья прошла не без проблем, она тем не менее доказала, что “этническая чистка” обширной территории вполне выполнима.

 

А завтра – весь мир?

 

Возникшие в ходе войны проблемы весной 1943 г. положили конец деятельности профессора Мейера, хотя Гиммлер и продолжал мечтать о поселениях на Востоке даже после того, как Красная армия пересекла границу Восточной Пруссии. В конце концов, как нам известно, моральная и материальная мощь союзников предотвратила реализацию кошмарных сценариев СС. Миллионы этнических немцев оказались вытеснены или сами бежали из Восточной Европы, а Германия была разделена на последующие сорок пять лет. Однако важно помнить, что германская победа на Восточном фронте оказала бы влияние не только на население советской империи.

Историки давно спорят, было ли завоевание “жизненного пространства” в Восточной Европе конечной целью Гитлера или же “лишь” необходимым условием для мирового господства (которое предполагало неизбежное столкновение с Британией и Америкой). Ряд историков, например Хью Тревор-Ропер и Эберхард Еккель, настаивают, что Гитлер был “континенталистом”, а захват “жизненного пространства” на Востоке и решение “еврейского вопроса” были его конечными целями. Другие, включая Гюнтера Мольтмана, Милана Хаунера и Майера Михаэлиса, утверждают, что амбиции Гитлера были “глобалистскими”[948]. На самом деле две точки зрения не исключают друг друга, а ставят разные акценты. Континенталисты подчеркивают, как часто Гитлер рассуждал о Востоке, относя его более экспансивные замечания к миру фантазий, в то время как глобалисты сводят воедино его случайные комментарии о колониях и войне с Америкой и относятся к ним со всей серьезностью. Некоторые историки, например Андреас Хилльгрубер, систематизировали заявления Гитлера в “программу” агрессии:

 

За созданием европейской колониальной империи, подкрепленным завоеванием России, должен был последовать второй этап имперской экспансии, в ходе которого планировалось присоединить дополнительные территории в Центральной Африке и захватить систему баз, чтобы обслуживать мощный надводный флот в Атлантическом и Индийском океанах. В союзе с Японией и, возможно, Британией Германия первым делом изолировала бы США в Западном полушарии. Затем, при следующем поколении, началась бы “битва континентов”, в которой “Германская империя немецкого народа” сразилась бы с Америкой за мировое господство.

 

Последующие исследования подтверждают глобальность планов Гитлера, хотя и не прибегают к концепции “программы”. Внимание обращается на свободное, а не дословное изложение бесед с Гитлером в 1933–1934 гг., которое было сделано Германом Раушнингом с целью удержать своих коллег-консерваторов от опасных связей с нацизмом. В тот период вскоре после “захвата власти” Гитлер объявил о своем намерении “создать новую Германию” в Бразилии, захватить Голландскую колониальную империю, Центральную Африку и “всю Новую Гвинею”. Предположительно доминирующее англосаксонское влияние в Северной Америке предполагалось подорвать “в качестве подготовки к включению Соединенных Штатов в Германскую мировую империю”. Эти цели сопровождались псевдомессианскими заявлениями о намерении “перестроить мир” или “освободить” человечество от оков интеллекта, свободы и нравственности.

Гитлер и его сторонники вернулись к этим темам, едва почувствовав вкус победы. В 1940 г. Риббентроп и чиновники Министерства иностранных дел размышляли, как укрепить “большую европейскую экономическую сферу” “дополнительной колониальной зоной” из Британской и Французской Западной Африки, Французской Экваториальной Африки, Бельгийского Конго, Уганды, Кении, Занзибара и Северной Родезии, в то время как Мадагаскар предполагалось захватить, чтобы “переселить” туда евреев. Управление расовой политики НСДАП приступило к разработке подробных планов создания колониальных войск в Африке и регулирования отношений между белыми и черными. В Европе нейтралитет – будь он хоть доброжелательным, хоть нет – не давал гарантий ненападения. Была спланирована операция “Танненбаум” по завоеванию Швейцарии, которую предполагалось разделить между ее соседями, операция “Песец” по захвату шведских запасов железной руды, а также операции “Изабелла” и “Феликс” по завоеванию Португалии и Гибралтара, причем последний оказался бы занят даже без согласия Франко.

Победив на Восточном фронте, Гитлер смог бы диктовать условия Британии. Если бы правительство снова отвергло его предложения о мирном сосуществовании, ресурсы оккупированного Востока были бы задействованы в продолжительной воздушной войне против Британии – войне, победа в которой могла привести к возможному запуску операции “Морской лев” (см. предыдущую главу). В таком случае война, вероятно, растянулась бы до конца 1940-х гг. Предотвратить консолидацию нацистской власти на европейском континенте и завоеванных территориях Советского Союза могли бы только восстановление России за Уралом и американское вмешательство с применением атомного вооружения, но в случае поражения Британии не было никаких гарантий ни того, ни другого[949]. Это было бы совсем маловероятно, если бы Гитлер нашел более эффективный способ использовать свой союз с Японией, которая официально присоединилась к германо-итальянской “оси” в сентябре 1940 г., против Советского Союза или против Британской империи. К примеру, Гитлер мог согласиться сосредоточиться на вытеснении британцев из Египта и с Ближнего Востока, а Японии предоставить сражаться с британцами в Сингапуре и Индии. Или же он мог скоординировать германское и японское наступление на Советский Союз. Как бы то ни было, создался бы эффект клещей, справиться с которым оказалось бы очень сложно. Американцы в такой ситуации, само собой, остались бы в стороне, поскольку нападения на Перл-Харбор не случилось бы.

Но вместо этого японцам позволили заключить пакт о нейтралитете со Сталиным всего за два с половиной месяца до начала операции “Барбаросса”. Кроме того, в ноябре 1941 г. Гитлер сам подтолкнул их напасть на Соединенные Штаты. Месяц спустя, 6 декабря, началось советское контрнаступление, а через два дня японцы атаковали Перл-Харбор, тем самым втянув американцев в войну. Хуже того, 11 декабря Гитлер объявил войну США. Это его решение часто считается недальновидной и фатальной ошибкой. И все же кажется, что Гитлер предвидел столкновение с Соединенными Штатами на относительно раннем этапе. Некоторое время он тешился иллюзиями, что Британия примет германское лидерство в “оживленной” Европе и вместе с Германией обратится против США: “Меня тогда уже не будет, но от имени всего немецкого народа я радуюсь при мысли, что однажды мы увидим, как Англия и Германия вместе выступят против Америки”. Однако если бы ни перспектива союза с Британией, ни экономическая блокада не смогли бы поставить США на колени, он готов был вступить в трансатлантическое противостояние. Размышляя о возможности воздушных ударов по Америке с баз на Азорских и Канарских островах, он заказал разработку четырехдвигательных бомбардировщиков “Мессершмитт”, способных доставлять восьмитонные бомбовые грузы в радиусе 11–15 тысяч километров. Подобные амбиции также очевидны в его особом плане “Z” – программе перевооружения военно-морского флота, принятой 27 января 1939 г., в соответствии с которой к 1944–1946 гг. в Германии предполагалось создать флот, который сможет тягаться с флотом любой морской державы, базируясь в Тронхейме. В число 800 судов должны были войти линкоры водоизмещением 100 000 тонн и длиной более 300 метров, оснащенные пушками калибра 53 сантиметра.

Есть ряд свидетельств, что цели Гитлера были почти безграничны. Его планам не мешали и возможные издержки – человеческие и не только, – ведь война, по его мнению, оказывала положительный, восстановительный эффект на “здоровье” расы и нации. Он сказал: “Возможно, нас ждет столетие борьбы, но если и так, все к лучшему – это не даст нам заснуть”.

Сколько бы простояла нацистская империя, если бы Гитлер добился успеха хотя бы в одном пункте своей программы и сумел одолеть Советский Союз? Сто лет, как ожидал он сам? Само собой, именно от этого он отталкивался, создавая грандиозные проекты послевоенной реконструкции немецких городов. Так и не получивший архитектурного образования человек богемы из маленького города, Гитлер был одержим архитектурным планированием. В последние недели войны, когда советские солдаты шли по руинам Берлина, он большую часть времени проводил за перестройкой архитектурных моделей в свете прожекторов, расставленных для симуляции солнечного света. Главная задача архитектуры Гитлера заключалась в том, чтобы внушать благоговейный страх своей чрезмерной масштабностью и придавать его режиму ауру мощи и постоянства, принижая людей до уровня лилипутов. Гитлер вполне ясно выразил свои взгляды на функцию архитектуры, когда в 1941 г. заметил: “Входящие в Рейхсканцелярию должны чувствовать, что стоят перед властителями мира”. Он придал этому характерно варварский налет, озвучив планы в отношении выжившего населения завоеванной России: “…раз в год отряд киргизов будут проводить по столице рейха, чтобы они проникались мощью и величием его каменных монументов”[950].

Это стремление внушать трепет сопровождалось одержимостью масштабами, которое граничило с инфантильностью. Предаваясь мечтам в компании Гиммлера, в 1941 г. Гитлер заметил:

 

Не может быть никакой чрезмерности в благоустройстве Берлина… Люди будут въезжать туда по широким проспектам мимо Триумфальной арки, Пантеона армии, площади Народов – вещей, от которых у любого захватит дух! Только так мы сумеем затмить нашего единственного конкурента в мире, Рим. Пускай все будет построено в таких масштабах, что собор Святого Петра и его площадь в сравнении покажутся игрушечными![951]

 

Подобная конкурентная гигантомания прослеживается и в его планах перестройки Гамбурга. В эти планы входило возведение массивного висячего моста через Эльбу, пилоны которого должны были вздыматься на 180 метров. Гитлер так объяснил проект своим военачальникам:

 

Возможно, вы спросите: почему бы не построить тоннель? Я считаю, что тоннель неудобен. Но даже если бы я так не считал, я все равно предпочел бы воздвигнуть в Гамбурге крупнейший мост в мире, чтобы любой немец, возвращающийся из-за границы или имеющий возможность сравнить Германию с другими странами, мог сказать себе: “Что такого необычного в американских мостах? Мы можем построить такие же”. Поэтому я и планирую постройку небоскребов, которые будут не менее “внушительны”, чем американские.

 

В одном из небоскребов должна была разместиться региональная штаб-квартира НСДАП, спроектированная ради того, чтобы потеснить Эмпайр-стейт-билдинг в рейтинге высочайших зданий мира. (О масштабах проекта говорит тот факт, что из-за проблем с грунтом высоту здания пришлось сократить на 250 метров.) Модернизм, мегаломания и вульгарность слились бы в установленной на крыше здания гигантской неоновой свастике, которая должна была служить ориентиром для судов, в ночное время ходящих по Эльбе.

Крупнейшие здания должны были вырасти в Берлине, который в 1950 г., после завершения строительства, предполагалось переименовать в “Германию”[952]. Город планировалось перестроить по просторной сетке осей, причем ширина проспектов должна была превысить сто метров. При выходе с вокзалов, превосходящих по размерам здание Центрального вокзала Нью-Йорка, людей должны были встречать прекрасные панорамы и гигантские облицованные мрамором здания. На Триумфальной арке, которая была бы вдвое выше и шире арки Наполеона, предполагалось высечь имена павших, а на специальных пьедесталах демонстрировалось бы выведенное из строя оружие побежденных противников. Пройдя мимо нового “Дворца фюрера”, где планировалось построить зал приемов на несколько тысяч человек и частный театр, посетитель оказывался бы перед Большим залом – крупнейшим залом заседаний в мире. Он должен был вмещать четверть миллиона человек, а один только фонарь купола мог заключить в себе весь купол римского Пантеона, из-за чего возникала проблема конденсации и внутренних дождей. Наверху, примерно в 290 метрах над землей, венчать купол должен был германский орел, сидевший сначала на свастике, а в пересмотренном проекте – на земном шаре[953]. Предполагалось, что эти здания и примыкающие к ним парадные площадки станут сценой, на которой будут маршировать, петь и рукоплескать миллионы людей, движущихся в скользящих лучах сотен прожекторов. И эти здания должны были стать достоянием истории. Однажды Гитлер заметил: “Гранит позволит нашим монументам стоять вечно. И через десять тысяч лет они будут стоять точно так же, как стоят сейчас, если только море снова не затопит наши равнины”. Материалы для строительства поступали бы из новых концентрационных лагерей, организованных СС в непосредственной близости от каменоломен.

За пределами Германии архитектурное планирование сводилось к разработанным Вильгельмом Крайсом проектам монументов павшим, которые должны были появиться повсюду, от Африки до русских равнин. Важнее, что власть планировала значительно изменить европейскую инфраструктуру. Каналы вдоль Дуная предполагалось использовать, чтобы перевозить зерно и нефть из России, а трехполосные шоссе должны были позволить немецким туристам мчаться на своих “Фольксвагенах” из Кале в Варшаву или из Клагенфурта в Тронхейм. В начале 1942 г. Гитлер и его главный инженер Фриц Тодт начали планировать постройку железной дороги с шириной колеи четыре метра, по которой двухэтажные поезда на скорости 190 километров в час помчались бы к Каспийскому морю и Уралу. Через некоторое время после поражений при Сталинграде и Курске Гитлер еще проектировал вагоны-рестораны и вагоны-люкс, на которых немецких поселенцев планировалось возить в Россию и обратно.

Само собой, историки, подчеркивающие хаотический и в конечном счете саморазрушительный характер Третьего Рейха, хотят, чтобы мы поверили, будто все эти планы были лишь фантазиями: Третий Рейх был запрограммирован на гибель в 1945 г. Однако остается неясным, насколько их мысли о неизбежном поражении нацистов основаны на реалистической оценке того, что могло бы случиться, а насколько они представляют собой телеологические рассуждения и самообман. Бесспорно, многие аспекты нацистских планов кажутся нам столь экстравагантными, что сложно представить себе их реализацию. Но на самом деле это не так. Пока Гиммлер готовил этническую революцию, а Гитлер строил архитектурные модели, другие организации планировали будущее обычных немцев, причем их планы были вполне реалистичными. Многочисленный Германский трудовой фронт (DAF) Роберта Лея был социально “прогрессивной” рукой режима, более известного своими репрессиями и террором. Его подразделения “Красота труда” и “Сила через радость” должны были улучшить условия труда “германских рабочих”, обеспечить им оплачиваемый отпуск, предоставить доступ к занятиям спортом и повысить их чувство значимости, а следовательно, стимулировать их продуктивность, разрушая традиционную классовую солидарность. Даже изгнанное руководство СДПГ вынуждено было признать эффективность этих мер, сокрушаясь по поводу “мелкобуржуазных наклонностей” некоторых групп прежнего электората партии. В первые годы войны Научный институт труда DAF разработал подробные планы предоставления пособий по нетрудоспособности, страхования и выплаты пенсий, тем самым одновременно давая надежду на послевоенное воздаяние за текущие лишения и оправдывая ожидания населения. Считая узкую сферу улучшения условий жилья – которую до той поры обходили вниманием в пользу монументального строительства – главной задачей реформы социального обеспечения, Лей и его подчиненные выступали с предложениями, перекликавшимися с принципами, изложенными в отчете Бевериджа. К примеру, планировалось внедрить новую схему выплаты государственных пенсий, по которой все граждане старше шестидесяти пяти лет получали бы пособие в размере 60 процентов от своего среднего заработка в последние десять лет работы. Кроме того, предполагалось ввести детские пособия, а также реформировать здравоохранение[954].

Лишь более внимательный анализ этих схем показывает, что льготы зависели от “производительности труда” в прошлом, а целые категории граждан подлежали исключению из списка лиц, имеющих право на пособия, на основании расовой принадлежности или “асоциального” поведения. Планируемые реформы здравоохранения, включая открытие общественных клиник, появление врачей на заводах и открытие доступных лечебниц и санаториев, также скрывали коллективистское и механистическое представление о людях, выраженное в жутковатом лозунге “Твое здоровье тебе не принадлежит” или в намерении “периодически проверять” германское население, подобно тому как “обслуживают двигатели”. Государством всеобщего благосостояния Германия стала бы лишь для тех немцев, которые не были арестованы, стерилизованы или убиты, поскольку представляли собой “балласт”, были “асоциальны” или расово “чужды” нации[955]. Вероятно, в этом отношении гипотетический сценарий германской победы кажется особенно пугающим, ведь именно его показной “модернизм” позволяет без труда представить, как он воплощается в жизнь.

 

Глава седьмая

Война или мир Сталина

Что, если бы удалось избежать холодной войны?

Джонатан Хеслем

 

Если бы Ялтинская конференция не состоялась, результат остался бы примерно тем же. Полагаю, история претворилась бы в жизнь хоть с Ялтой, хоть без Ялты.

Глэдвин Джебб [956]

 

Что значит “история претворилась бы в жизнь”? Почему результат остался бы “примерно тем же”? Могло ли в 1945 г. или вскоре после этого случиться что-нибудь другое?