Заговор женихов против Телемаха

 

(Гомер. Одиссея. XVI, 322-451)

 

Спутники Телемаха, оставленные им на корабле, прибыли к городской пристани; подарки, данные сыну Одиссея царем Менелаем, послали они в дом Клития. К Пенелопе же отправили глашатая известить ее о благополучном возвращении сына. Глашатай, встретив у дворца Эвмея, вместе с ним вошел к царице. В присутствии всех служительниц передал ей известие о прибытии сына, Эвмей же, исполняя приказание Телемаха, передал ей это известие тайно и тотчас же поспешил возвратиться домой.

Женихи пришли в негодование и были очень испуганы, когда узнали, что Телемах возвратился. Немедля вышли они из горницы и сели у ворот, чтобы держать совет о том, как поступить. Первый заговорил Эвримах и сказал: "Горе нам, друзья! Не ожидали мы, что Телемах совершит так благополучно свой путь. Надо снарядить корабль и послать за нашими товарищами, сидящими в засаде". Не успел он окончить этих слов, как Анфином увидел входящий в пристань корабль с бывшими в засаде товарищами и сказал, смеясь: "Посылать за ними уже не надо: вот они! Бог ли какой их надоумил, что Телемах возвратился, или они сами видели, как корабль его проплыл мимо них, и не могли догнать его?" Женихи все встали и поспешили к берегу. Корабль был тотчас вытащен на берег; служители убрали с него оружие, а сами женихи отправились на площадь. Антиной, предводитель засады, начал так: "Удивительно, как боги избавили его от опасности! Целый день лазутчики сменялись один другим, сторожили его с высот, и лишь только закатилось солнце, мы вышли в море и всю ночь плавали взад и вперед, чтобы встретить и убить его, но боги доставили его на родину. Подумаем, как бы погубить его здесь, здесь он от нас не уйдет. Если же оставить ему жизнь, то он навредит нам. Он умен и изобретателен, поднимет народ против нас, рассказав ему о наших замыслах, и нас с позором изгонят из страны. Поэтому, не теряя времени, убьем его где-нибудь вдали от города, в поле или на дороге, разделим между собой его имущество, а дворец оставим его матери. Если же мой совет вам не нравится и вы хотите оставить Телемаха в живых, то уж нам пировать в его доме нельзя; пусть в таком случае каждый отправляется к себе и, взяв свадебные подарки, идет к царице свататься. Кому назначено судьбой, того она и выберет". Когда Антиной кончил, воцарилось глубокое молчание. Наконец, Анфином, отличавшийся от остальных благородством и нравившийся более других Пенелопе своими умными речами, прервал его, сказав: "Друзья! Зачем мы будем губить Телемаха? Не вопросить ли нам прежде богов, и если Зевс одобрит наш замысел, то я собственной рукой готов поразить Телемаха; если же боги воспротивятся – то мой совет: воздержитесь от убийства".

Все согласились с советом Анфинома и, поднявшись с мест, отправились во дворец Одиссея на пир. Глашатай же Медон, подслушав совещания женихов, передал все госпоже своей, Пенелопе, и она, когда женихи собрались в пиршественной горнице, вышла к ним в сопровождении двух прислужниц и сказала Антиною: "Злой, дерзновенный человек! Здесь, в Итаке, считают тебя умнейшим в совете и речах. Но это неправда: никогда ты им не был! Что побуждает тебя, безумный, готовить погибель и смерть Телемаху? Или ты забыл, как отец твой, грабя наших союзников вместе с морскими разбойниками и спасаясь от гнева народного, укрылся в доме Одиссея и как Одиссей усмирил разъяренную чернь. Без него она разорвала бы тебя на части и расхитила бы твое имущество. А ты – сын его – грабишь дом Одиссея, огорчаешь жену его и готовишь смерть его сыну!" Пристыженный Антиной не знал, что сказать. За него отвечал Эвримах. "О, Пенелопа, – начал он, – благородная дщерь Икария, успокойся! Пока я жив, никто не дерзнет поднять руки на Телемаха, или мое копье обагрится черной кровью злодея. Я не забыл, как Одиссей, городов сокрушитель, сажал, бывало, меня – ребенка – к себе на колени и мясом кормил и давал мне вина. Поэтому сын его для меня дороже всех людей и не должен бояться смерти от руки женихов".

Так с дружеским видом говорил Эвримах, утешая Пенелопу; в сердце же обрекал Телемаха на смерть. А Пенелопа удалилась в свой светлый покой и вплоть до ночи проливала слезы о милом супруге, пока наконец Афина не свела сладкого сна на ее очи.