Физическая или физиологическая причина боли.

Когда люди говорят о физической боли, естественно ожидать, что будет сказано и о причине боли, т.е. о болезни или о сильном ушибе или подобном физическом воздействии на какую-то часть тела. В анализируемом тексте указания на физическую или физиологическую причину боли нет и, как следствие, нет представления, что нужно лечить что-то в организме.

При этом А упоминает, что у нее глаза не только болят, но и плохо видят, как будто плохо различают цвета, нет контрастности: Надавила да намяла свои глаза, и, как ни странно, на минуту все стало таким ярким и реальным. А потом прямо на моих глазах плавно погрузилось в серый туман и стало неопределенным и темным. Но сейчас темный мне нравится больше, не так сильно режет глаза. Но на первом плане – боль, а не представление о том, что нужно лечить глаза (или что-то другое).

В тексте говорится и об общем состоянии во время боли: Уже чувствую тошноту и стали дрожать руки; По телу ходят волны и мурашки, похожие на мурашки, когда замерзшие на морозе руки оттаивают. Тем не менее А не считает ни боль, ни тошноту и дрожание рук, ни эти ощущения следствием какой-либо физиологической причины или болезни.  

В одном месте текста А прямо думает о причине боли: Мое зрение сегодня странное. Я вижу из места на линии волос и при этом «глаза» выдвинуты вперед головы. Очень неудобно. Расстояние до предметов неопределенно плавает, и я хожу по эфемерному полу. Не знаю, по этой причине болят глаза или по какой-то другой. Особенности зрительного восприятия А, а также необычность восприятия ею своих глаз обсуждаются ниже. Здесь заметим, что А хотя и принимает обезболивающие, и много о них пишет, но нигде не говорит о лечении болезни.

Существенно, что это относится только к этой, необычной боли. Об обычной боли А говорит так же, как обычные люди, в частности, она понимает ее физиологическую причину: Гастрит ответил на салат резями в животе. Зачем я вообще поела.

Поведение во время боли.

Человек, испытывающий боль, вынужден ее переносить, поэтому с понятием боли неразрывно связано понятие терпения, терпеливости, ср. терпеть боль, терпеливо переносить боль. Действительно, когда взрослый человек испытывает физическую боль (или подвергается воздействию других неприятных факторов), он в норме старается терпеть, т.е. сохранять контроль над своим поведением. Для такого самоконтроля требуется постоянное усилие воли.

В анализируемом тексте А описывает, как она держится во время приступов боли. Налицо полное сохранение самоконтроля: Мне случалось во время приступа сдавать ЕГЭ, приезжать на важные пары, сдавать зачеты. У меня был приступ на свадьбе сестры. На летней практике. Во время обследований. Я могу заставить себя сидеть смирно и не трогать голову, в общем-то могу функционировать во время приступа, пусть это и не легко. Я могу сделать вид, что со мной все в порядке, и более менее успешно играть эту роль. Однако самоконтроль А не похож на терпение, на обычное перенесение боли: в анализируемом тексте нет указаний на усилия воли, на трудность сохранения самообладания, на трудность вести себя как обычно. Напротив, А пишет: Я не знаю, как это у меня выходит.  

Описание того, как это все-таки происходит, очень нестандартно – оно выходит за пределы обычных представлений. Я не знаю, как это у меня выходит. Я как будто мысленно рисую черту между собой и телом, отстраняюсь, как бы вымещаюсь за его пределы. Я ощущаю эту боль, но не принимаю ее во внимание в прямом смысле слова. Только приходится таскать с собой это болящее тело. Иными словами, А отделяет себя как субъекта, чувствующего боль, от своего тела как источника боли. Это некий «мысленный прием», недоступный обычному человеку. При этом А понимает, что реального отделения сознания от тела не происходит, ср. слова как будто и     как бы в приведенном фрагменте: как будто мысленно рисую черту между собой и телом, отстраняюсь, как бы вымещаюсь за его пределы. Аналогичное высказывание в другом месте: Сегодня я <…> как будто выдернута из себя. В результате А, хотя и ощущает боль как таковую, но отстраняется от ее воздействия. Такое «раздваивание», отделение себя от тела не поддается человеческому осмыслению.

Следующий фрагмент тоже свидетельствуют о таком раздваивании. Наблюдаю за болью со стороны, отмечаю изменения; тело становится отчужденным, не моим. Здесь уже нет никаких показателей ошибочного мнения типа как будто. (Об отчуждении себя, своего сознания от тела см. также ниже, р. 2.2.) 

Правда, это «раздваивание» не всегда сопровождает А: оно кончается, когда не надо «играть роль»: я приезжаю домой, и тут эта грань ломается, боль обрушивается на меня вдвойне.    

Нужно сказать, что в одном месте А упоминает о терпении: описывать, как я ее [боль] терплю, на мой взгляд, дурацкое занятие. Здесь речь идет, по-видимому, о перенесении боли дома, в обычной обстановке. В этом месте А ничего больше об этом не пишет. Но в другом месте: Хочется выть от боли. Попеременно то грызу свою руку, то сжимаю голову. Это, как кажется, вполне обычная реакция на невыносимую боль.

Есть способы облегчить собственную физическую боль, которые человек знает (или находит) инстинктивно. Так, человеку свойственно держаться за то место, которое болит, пытаться согреть его или наоборот охладить, как-то облегчить свое состояние физическим прикосновением к больному месту. В анализируемом тексте А пишет о таких способах трижды. Первый раз: Руки ледяные, и это хорошо – можно прикладывать к глазам для облегчения боли. Второй раз: Надавила да намяла свои глаза, и, как ни странно, на минуту все стало таким ярким и реальным. Третий раз: Только правый глаз болит… напрягающе. <…> Меня вполне устраивает просто сидеть, закрыв правый глаз рукой, и не двигаться.  

Но в фокусе внимания А – не облегчение боли, а нечто другое, что относится скорее к ее общему состоянию (Руки ледяные; Меня вполне устраивает просто сидеть, закрыв правый глаз рукой, и не двигаться) или к особенностям зрительного восприятия.

В последнем случае А случайно обнаруживает, что зрение улучшается, когда она давит на глаза (как ни странно, на минуту все стало таким ярким и реальным). И хотя это помогает зрению, пусть ненадолго, А не стремится воспользоваться этим способом – от него увеличивается боль: на минуту все стало таким ярким и реальным. А потом прямо на моих глазах плавно погрузилось в серый туман и стало неопределенным и темным. Но сейчас темный мне нравится больше, не так сильно режет глаза. Стремление избежать боли кажется вполне закономерным. Но здесь обращают на себя внимание слова: темный мне нравится больше. В нравиться больше (в отличие от, например, становится легче) ясно видна идея предпочтения, идея выбора. Как мы убедимся, эта идея является основополагающей для внутреннего мира субъекта, см. р. 4.