Северный вокзал в Париже, февраль 1999 г.

Завтра, когда мы будем в Лилле, мне исполнится восемнадцать. В поезде TGV № 7229, отправление с 11-го пути, 4 февраля 1999 г., Жак Рома уносит меня в страну Шти*! Завтра вечером ко мне присоединятся родители. Меня это радует, так как я уже начинаю скучать по друзьям. Этот февраль для меня не будет таким, как раньше – ни лицея, ни посиделок за кофе в «Ремонтнике». Я буду теряться на дорогах между городами Франции, пить горячий шоколад в отелях и обитать в «Зенитах». Хорошо хоть, что рядом будут «ямакаси», Жером, Родди и Надя. Вот я уже и на привокзальной площади, с моим тяжелым чемоданом. Машина ждёт меня, чтобы отвезти внутрь Лилля, в «Зенит». Авто поворачивает, кружит, кружит, как на карусели, и наконец останавливается перед маленькой приоткрытой дверью. Паскаль и Фредо, звукоинженеры, уже здесь; они курят. Грузовики с реквизитом дремлют на стоянке. Я вхожу. Длинный прокуренный коридор приоткрывает мне огромную сцену, где идёт последняя отладка прожекторов. Я сворачиваю с дороги, не дойдя до неё. Я попадаю в большое пустое квадратное помещение с несколькими креслами и дверями. Это наши гримерные. Народу ещё немного. Я могу видеть отсюда второй этаж, так как постройка сделана в форме гасиенды**… Я слышу голос Синтии. Я мчусь по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Я прыгаю ей на шею и спрашиваю, могу ли на сегодняшний вечер расположиться в гримерной для танцовщиц. Я не хочу быть одна. В конце коридора большая комната распахивает свои двери. Внутри находится длинный стол для макияжа, освещенный сотнями прожекторов. Я располагаю свои вещи на конце дивана. Я сооружаю себе маленькое гнездо. Никто из моих сотоварищей ещё не приехал. Мы не виделись уже несколько дней. Я немного боюсь. Время Дворца позади, теперь придется привыкать к образу жизни бродячего цирка. Далеко, очень далеко от моей прежней жизни. Отныне все мои дни будут подчинены только ритму «Собора». Это немного нагоняет на меня хандру. Приходит Люк, и, по своему обыкновению, ищет меня. Приветственный поцелуй перед сценой, где установлены места для гримеров и парикмахеров под огромными тентами. Больше не будет так, как дома, в порт Мэлло – каждый день придется осваивать новые места и новую сцену. В те времена я не испытываю склонности к кочевничеству. Люк не говорит мне каких-нибудь особенных слов: он просто сжимает мою руку, говорит, что он рядом, что всё будет хорошо, что отныне они – моя семья, и что он будет оберегать меня. Несмотря на то, что меня это успокаивает, я не хочу показывать ему, что богемная жизнь (роскошная, уверяю вас!) только ещё больше заставляет меня скучать по моей жизни обычного подростка. Мы выпиваем кофе в переносном кафе. Мы снова говорим о Париже, и он признаётся, что ему тоже совсем нелегко. Быть далеко от дома, друзей, семьи – настоящее испытание. Я принимаю это признание как драгоценный дар, который он мне доверяет. Он, внешне всегда такой позитивный, открывает мне то, что в действительности таится у него на сердце, за чашкой отвратительного кофе. Он воспринимает эту историю как некоторый «отрыв от своих корней». Но, глядя мне прямо в глаза, он добавляет, что очень важно пережить некоторые вещи самостоятельно и приобрести опыт. Это делает взрослее. «Знаешь, людям, ранее поверхностно относившимся ко всему этому, трудно справиться с успехом. Эти ночные «расслабоны», иначе говоря, пост-представленческие вечеринки, постоянное давление, на первый взгляд кажущееся пустяком – на самом деле это тяжёлая реальность. Не так просто быть в унисон с ведущими актерами этой авантюры». Я стараюсь быть сосредоточенной, но в мыслях я всё ещё не в Лилле… В это самое время – но я об этом не знаю – Орели, Андреа и Найма выезжают через порт Сен-Кян. Этой ночью на паркинге недалеко от Лилля сиденья «Рено Супер 5» Орели разделят безумство моих отважных подружек. Они решили сделать мне сюрприз: приехать ко мне, чтобы вместе отпраздновать мои восемнадцать вёсен. Они терпеливо ждут рассвета. После небольшой обзорной экскурсии по Лиллю они располагаются в Зените. Я увижу их только в конце спектакля.
Прибывают Даниэль, Патрик, Элен и Гару. Они все в отличной форме. Никто не делает и намёка на мой день рождения. Я на них не обижаюсь, мы же не так давно знакомы. Брюно с нами в турне не будет, он вернулся в Канаду. Мы будем скучать по нему. Обстановка в труппе спокойная. Даниэль и я идём осмотреть сцену: она огромна. Дворец Конгрессов был комфортабельным местом, удобным для прослушивания. В этом гигантском зале сиденья – из пластика, как на стадионе. Оркестровая яма в процессе обустройства, так как этим вечером зал будет набит битком. В первый раз публика будет вокруг нас. Добро пожаловать на арену! Даниэль осваивает пространство, пройдясь понемногу повсюду – на сцене, в зале, в яме. С опущенной головой и согбенными плечами, размеренным шагом, он понемногу входит в образ. Четыре часа дня, уже ощущается суматоха преддверия спектакля. Движение за кулисами, танцоры бегают, парики ищут свои головы, кисточки и грим в боевой готовности разложены на столах. Всё бурлит. Момо отчаянно ищет Элен. Сегодня вечером она хочет без излишней спешки придать ей обличье цыганки…
20.30. Мои родители прибывают в последний момент. Сильвэн, наш Гренгуар на февраль месяц, выходит прямо на сцену. Он настоящий профессионал.
Спектакль идёт хорошо, даже более чем хорошо. Каждое наше появление сопровождается криками зала. Публика скандирует наши имена – не имена наших персонажей, а те, которые мы носим в реальной жизни… нескончаемый поток подарков привлекает наше внимание: мы никогда такого не видели! Этим вечером в Лилле мюзикл «Собор Парижской Богоматери» проходит в темпе рок-концерта! Апофеоз наступает, когда в сцене «Праздника Дураков» (La Fête de Fous) появляется Квазимодо. Это подлинное безумие; за кулисами люди реально озадачены тем, как он сможет справиться со всей этой толпой, которая вопит: «Гару, Гару, мы тебя любим!» Как он сможет остаться сконцентрированным на спектакле? Бесстрастный квебекец – вот каким я вижу его в этот момент. Он ни на минуту не отвлекся от роли ради лавровых венков, которыми жаждет украсить его шею эта обезумевшая толпа, и чем дальше он играет своего Квазимодо, тем больше это заводит восемь тысяч зрителей… По моему мнению, это качество довольно много может рассказать о его натуре – мне так кажется. Впрочем, когда я пересматриваю сейчас наши фотографии того времени, снятые на различных пресс-конференциях, утверждаюсь в справедливости этого суждения. Все мы в процессе «превращения в звёзд» были более или менее на виду. Единственный, кто оставался немного отстранённым – Гару. Он всегда где-то на краю большого стола, стоя, возле двери… Кажется, только ему успех ни на минуту не затмевает глаза… Что и затрагивает ещё больше души зрителей в тот момент, когда он облачается в свой костюм. Публику не проведёшь…
«Танцуй, моя Эсмеральда» (Danse mon Esmeralda).

 

Как обычно, на первых нотах этого трека я бросаюсь в гримерную за ватными тампонами, смоченными средствами для удаления макияжа, для глаз моего Гару. Жара, обусловленная ношением тяжелого костюма, интенсивность многочисленных выступлений за время спектакля, приводят к тому, что он истекает потом, и рыжая глина, используемая для того, чтобы его волосы стояли торчком на голове, тает. Глина стекает на его зелёные глаза, обжигая их… «Умереть…» - каждый вечер он разрывает себе и нам горло этой последней нотой. В этот момент спектакля Патрик и я часто стоим рядом, и нам, двум «певчим» с чистыми голосами, физически плохо. Плохо, когда его шея вытягивается, когда его голова откидывается назад, растягивая вокальные связки, словно чтобы удлинить их, чтобы спеть ещё громче, до полной потери голоса, - так сильно ранит его душу отчаяние при виде мертвого тела Эсмеральды. Съежившись над Эсмеральдой, он превращается в животное, которое воет, не в силах успокоить свою душевную боль. Страдальческий вопль, от которого у нас холодеет в животе каждый, без исключения, вечер спектакля… Это волк, с мордой, поднятой к луне, который воет, пока не упадёт мёртвым…
Обожаю. Безумно сексуально! И в этот момент я вступаю в действие. Как медсестра из телесериала «Скорая помощь», босиком, продвигаясь короткими перебежками в темноте, я ищу ладонь моего Гару, чтобы передать ему эти ватные шарики…
Между нами двумя всегда практиковалась эта небольшая взаимовыручка. Мы помогаем друг другу во время концертов Les Enfoirés. Он приклеивает мне бороду, когда я переодеваюсь в Себастьяна Шабаля***, я застёгиваю на нём костюм гориллы непосредственно перед тем, как он начнёт петь, чтобы моё большое животное не умерло в нём от жары раньше. Мы поддерживаем друг друга. Годы идут, но моя особенная нежность к нему только растёт…

*отсылка к комедийному фильму 2007 г. «Bienvenue chez les Ch'tis», в нашем прокате шедшему под названием ««Бобро поржаловать». По сценарию, в представлении главного героя, начальника почтового отделения в Салон-де-Прованс на юге Франции, Север — ужасный ледяной край, а его обитатели — невоспитанные мужланы, изъясняющиеся на непонятном языке «шти», то есть на пикардском. Лилль тоже находится на севере, во Фландрии, в 14 км от бельгийской границы.

** Гасиенда (асьенда, фазенда) – загородное имение, где дом строился с верхней террасой (асотеей), с которой можно было обозревать нижний этаж.

*** Себастьян Шабаль (Sébastien Chabal) – игрок в регби, один из самых популярных спортсменов во Франции.