Знает ли Алешу Теплицкого Валерий Харламов?

 

Алеше теперь одиннадцать. И иногда он замечает знамения промысла Божьего. Он очень увлечен хоккеем. «Хоккейные глубины», история хоккея и даже результаты матчей моей молодости, выучены наизусть под его неустанно-пристальным вниманием.

На Рождество в прошлом году папа с мамой сделали Алеше самые лучшие в мире подарки — клюшку и краги. И кассету. Но о ней особо. Как-то Алешка решил молиться за упокой Валерия Харламова и о здравии Владислава Третьяка. Но его вдруг остановила мысль: а крещены ли они? И на Рождество он получает драгоценный дар: кассету про Харламова и Третьяка.

— И что, ты там увидел, что они крещеные, что ли? Обычно об этом в фильмах не говорят, — это я спрашиваю, не поверила.

— Ну, конечно! — Алеша даже не понимает моих сомнений. — Во-первых, там Третьяк крестится перед матчем, а Харламов вообще в церкви и крестится, и венчается. За них можно молиться!

Так что, без всякого сомнения, ответ на вопрос в заглавии рассказа утвердительный: Валерий Харламов знает Алёшу Теплицкого!

 

Божий рыбарь

 

Мы шли к морю. Я все время одергивала Алешку, чтоб шел медленнее: мне не угнаться. Он — легкий и веселый, я — грузная и отечная. И, не помню точно, но, наверное, я его за что-то ругала: за то, например, как он плохо ест — и фрукты ему не фрукты, и мясо — не мясо, и творог — не творог. А вот ел бы он с утра до вечера кириешки да чипсами закусывал, макая в кетчуп. В ответ на мое ворчание Алешка вспомнил, что как-то дома, когда он, и все трое детей, сидели за столом и разглядывали обед, мама сказала папе: «Витя, а давай-ка не покормим их дня два-три». На что папа сначала согласился, а потом сказал: «Нет, так нельзя, Таня, давай лучше не будем морить их голодом, а то, когда сами станем старенькими и попросим у них: «Доченька, или сыночек, дайте нам что-нибудь покушать», а они в ответ: «А вот помните, как вы нас голодом морили в детстве?» Слушая Алешку, улыбаясь тайно про себя, вспомнила как однажды утром в их доме прочитала открыто лежащую на столе записку: «Дорогие мои, я вас всех очень люблю, папа».

В другое раннее крымское утро мы бежим на автобус в Симферополь, чтоб ехать к мощам святителя Луки. С собой молитвослов с правилом ко причастию, дорога долгая, можно успеть прочитать все каноны. На следующей же остановке в наш микроавтобус вошли двое молодых людей. Вчера, наверное, их лица были бритыми, а рубашки белыми. Ныне их внешность лоск утратила и даже чуть более того. Одному из них, посасывающему с причмокиванием пиво, скучно, он недолго выбирает собеседника, ближайшая соседка к нему именно я.

— На каком языке читаешь? — по-свойски, словно родную маму, спрашивает меня. «На церковном», — еще не подозреваю подвоха я. Тут его расхлябанное благодушие будто ветром сдуло: «А, дак ты чо, к попам в церковь ходишь? Они вас дурят, на мерседесах ездят». Дались им эти мерседесы! Мягким голосом, но ясно, стараясь мирно утишить его, я говорю: «Ты будешь пить, детей бросать, а попы виноваты?» «А, дак ты дура, фанатка», — парень уже почти визжал, и я замолчала наглухо. Весь оставшийся путь мы ехали под его пьяный бред. Но какую же легкую веселую поездку уготовал нам Бог обратно! Просветленные и очищенные, намолившись, чуть усталые, но благодатно-радостные, мы подошли к маршрутке. Место было одно, но для Алеши водитель поставил табуретку в проходе, бесплатно. Потом, чуть отъехав, встретил знакомого, остановился, взял его. В автобус втиснулся рослый, загорелый, белозубый, в тщательно отутюженном белом костюмчике, полный здорового веселья мужчина. «Придется вам моего мальчика взять на руки», — извиняющимся тоном попросила я. «Вот как?! Мальчик ваш, а на руки его должен взять я?» — мужчина широко улыбался. Сел на табуретку посреди автобуса, взял Алешу на руки, и пошел тут у них громкий разговор, слушателями которого невольно стали все пассажиры.

— Ты приезжий, откуда? — бойко спрашивал мужчина.

— Я из Сибири, из Красноярска. — Алешке тоже палец в рот не клади.

— О! Там, говорят, у вас охота знатная, рыбалка, ты бывал на рыбалке когда-нибудь?

— Конечно, мы с папой всегда рыбачим, — Алеша не отстал от своих собратьев-рыбаков, разводя руками до царь-рыбьих размеров.

Мне вдруг вспомнилось в тот момент Евангелие и 153 рыбы. Тогда, когда я читала, то вопрошала Господа:153, почему? Много позже вот как пришел ответ: отец Виктор как-то передал мне для храма преподобного Серафима Саровского пучок свечей, тех свечек, что принесли ему исповедники. Их было ровно 153. Таков был на тот момент улов. Труд Божьего рыбаря продолжался и здесь, в автобусе, хоть и был отец Виктор от нас за тысячи километров. Алеша громко рассказывал: «Нет, зимой у нас рыбалки нет, зимой мы на лыжах, на коньках, папа мой лучше всех катается! И в хоккей играет, папа говорит, что хоккей хорош тем, что там не каждый за себя, а все вместе!» Все пассажиры с удовольствием слушали болтовню, веселую и громкую, двух внезапно сдружившихся мужчин, всех заинтересовал Алешин папа, самый лучший на свете.

— А кто у него отец? — спросил меня Алешин собеседник.

— Священник, — негромко ответила я, но, конечно, чтоб все услышали.

— Как ваше имя? — спросила я уже у выхода нашего попутчика.

— Олег.

— Спасибо, что держали Алешу, может, Бог даст, когда-то и он вас поддержит. На лицах двенадцати пассажиров я увидела одобрение. А главное, что за минут срок, простые земные лица стали такими прекрасно одухотворенными. При множестве пойманных рыб сеть у апостолов не прорывалась. Она цела, и сейчас цела.

 

P. S. А вот какие письма писал Алёша домой.

«Мама, папа, Сима!

Дорогие мама, папа, Сима, у меня все хорошо. Как у вас дела? Как Муся? Я видел Сережу и о. Андрея! Баба Таня купила мне "metalika". Я делаю зарядку, ем, плаваю, читаю, пишу вам письмо, иногда чистю зубы! Передайте привет бабушкам и дедушкам! Пусть Сима почешет Мусе от меня брюхо! Папа, хорошего тебе хоккея, мама, хорошей тебе кухни, Сима, хорошего тебе Бэмби! Пожалуйста, напишите письмо! Пожалйста, швiдко пишите пiсьмо. Пжлста, пшите псмо, pleas write letter, ваш Руту, ваш Лехтонен, ваш Малкин, ваш Еременко, ваш Овечкин, ваш Карлсон! Ваш Алёша Теплицкий».