Своеобразие семейной драмы в творчестве Л. Петрушевской

 

Эстетическая сущность постмодернизма, его влияние на современный литературный процесс, принадлежность тех или иных писателей к этому направлению - одни из самых сложных вопросов современного литературоведения. Нет единого мнения относительно того, что считать постмодернизмом: художественный метод, стиль, или вообще эпоху. Еще больше спорных вопросов остается в отношении понятия «русский постмодернизм» Вопрос о русском постмодернизме сегодня остается сложным и нерешенным, несмотря на многочисленные научные работы, посвященные этой проблеме. Характерные для постмодернизма общие черты - интертекстуальность, игра и диалогизм обнаруживают в русских текстах свою специфику.

Исследователи литературного творчества Л. Петрушевской отмечают то, что ее интересует не быт обывателя, а его сознание. На первый взгляд проза Людмилы Петрушевской воспринимается в формальном отношении как совокупность мелких рассказов, а в содержательном - как бытовизм.   Одна из главных проблем в произведениях Л. Петрушевской - это проблема «отцов» и «детей», вечная проблема преемственности поколений, поднятая в свое время И.С. Тургеневым. Отдельные критики полагают, что писательница выражает в своем творчестве катастрофический кризис семьи как социального института: «Драматическая ситуация у Л. Петрушевской всегда обнажает искаженность человеческих отношений, особенно в семье или между мужчиной и женщиной; ненормальность и патологичность этих отношений неизменно приводит ее персонажей к отчаянию и чувству непреодолимого одиночества» [81, c. 113].

Обращаясь к различным жанрам, Л. Петрушевская решает основную творческую задачу: она прослеживает, каким именно образом происходит деформация личности вследствие влияния среды, а также пытается раскрыть внутренний мир современного человека, показывая его в достаточно сложных жизненных обстоятельствах. Писательница видит своего литературного героя самым разным образом - от привычного до невероятного. Именно эта особенность прозы Л. Петрушевской становится очевидной впоследствии ознакомлении с ее повестью «Маленькая Грозная», которая поднимает тему семьи. В данном литературном произведении главная героиня изгоняет семьи своих детей во имя идеи сохранения очага. Для того, чтобы не позволить растащить имущество семьи и разменять для всех 150-метровую квартиру, героиня открыто демонстрирует свою настойчивость и непоколебимость: она выгнала из дома старшего сына с его беременной женой, которая вскоре родила ребенка; она выгнала младшего парализованного сына, не разрешив ему даже взять из родного дома одеяло, чтобы прикрыть ноги; она также не пускала на порог в голодном 1944-ом двух бездомных сирот - дочерей лучшего друга своего мужа и т.д.

Как показывает анализ, герои Л. Петрушевской проживают трудную, несчастливую жизнь, а условия их существования, в значительной степени притупляют их чувства. Мир Л. Петрушевской - это «изнаночный мир», болезненный и угрюмый, абсолютно не приукрашенный благородными чувствами и порывами души. Герои Л. Петрушевской преимущественно физически несовершенны или одержимы душевной болезнью. Данный прием писательница использует дл того, чтобы обнажить несовершенство мира, так называемое чеховское «отступление от нормы», которое дает возможность более ясно и объемно увидеть саму «норму» [81, c. 22].

Достаточно часто в литературных произведениях Л. Петрушевской рассказ о событии, которое легло в основу сюжета, отодвинут путем привлечения внимания к восприятию и оценки этого события. В частности, рассказ «Дитя» строится не как анализ преступления (молодая женщина заложила камнями своего новорожденного ребенка вблизи роддома). При этом не делается попытка объяснить психологическое состояние преступницы, чтобы оправдать или обвинить ее. Соответственно, развитие сюжета определяется восприятием происходящего всеми, кто оказался свидетелем: «И получалось…»; «Передавали также из уст в уста…»; «Весь родильный дом буквально бушевал…»; «Видно было…»; «По поводу этих детей рассказывали…»; «Из всего этого следует…». Однако за категоричностью отдельных из указанных утверждений открыто проскальзывает тень сомнения: «…Как будто боясь - и кого, малого младенца, которому и нужно-то сорок граммов молока и больше ничего». Этот принцип организации сюжета в литературных произведениях Л. Петрушевской достаточно распространен. Практически каждая история или случай с литературным персонажем преподносится в восприятии нескольких участников. При этом автор возвращается к одному и тому же моменту несколько раз. Это очевидно в рассказе Л. Петрушевской «Н» (цикл «Бессмертная любовь»), в котором дается как бы схема эволюции восприятия эпизода - с точки зрения: «Первый раз…»; «Во второй раз…»; «И видно было…»; «Другое дело…». Смысл использования такого приема главным образом состоит в том, чтобы выяснить, как естественные человеческие отношения заменяются отношениями ролевыми, эмоции - масками, а вместо искренних чувств фигурируют «как бы чувства»: «Внешне это проявлялось выражением как бы скуки, рассеянности и равнодушия» [81, c. 243].

Семейные кризисы литературных героев Л. Петрушевской, ставшие их личностными кризисами, преподносятся автором достаточно легко. В литературных произведениях отсутствует скрытность, а героям характерна определенна беззаботность. «Ниже не понизят», - именно так говорят в одном рассказе продавщицы, судача между собой в обеденный перерыв, «высказав все» в глаза презираемому ими директору. Автор внимательно вслушивается в речь своих героев, при этом дословно воспроизводя их «словечки», оговорки, вводя нас через речь во внутренний мир этих людей. И в этом мире мы созерцаем множество бессознательного, автоматизмов, слепоты, страдания, а еще стремления к счастью, мужества жить и любви. Рассказывая о своих литературных героях, автор не судит, а скорее спрашивает у того, кто способен услышать. Вспомним для примера типичные начала ее рассказов: «Ты мне говори, говори побольше о том, что он конченый человек, он алкоголик, и этим сказано почти все, но еще не все», «Кто скажет, как живет тихая, пьющая женщина со своим ребенком, никому не видимая в однокомнатной квартире. Как она каждый вечер, какой бы ни была пьяной, складывает вещички своей дочери для детского сада, чтобы утром все было под рукой», «А кто ответит за невинные слезы Веры Петровны, за ее невинные, бессильные старческие слезы на больничной койке перед тем как Вера Петровна умерла?» [81, c. 20].

Именно о быте мучительно подробно повествует Л. Петрушевская. Жизнь ее литературных героев подчеркнуто приземлена. Они зачастую обеспокоены вопросом, кто ворует продукты из холодильника на кухне в их коммунальной квартире. Драматургия и проза Л. Петрушевской производят впечатление реалистической, но какой-то сумеречной. С конца 1990-х годов в ее прозе становится все более очевидно преобладание ирреального начала. Синтез реальности и фантазии становится в произведениях этой писательницы основным жанровым, структурно- и сюжетообразующим принципом. Примечательны в этом смысле как общее заглавие ее книги «Где я была. Рассказы из иной реальности» (2002), так и названия новелл, включенных в нее: «Лабиринт», «В доме кто-то есть», «Новая душа», «Два царства», «Призрак оперы», «Тень жизни», «Чудо» и т.д. В этом сборнике реальность отодвигается далеко в сторону «царства мертвых», таким образом, своеобразно преломляется идея романтического двоемирия, противопоставление «здесь» и «там» бытия. Причем Л. Петрушевская не стремится дать читателю целостное представление ни о реальной действительности, ни о таинственном потустороннем мире. На передний план выходит решение задачи соизмерения человека с неизведанным «царством», их взаимопроницаемости: оказывается, что запредельное и инфернальное не просто проникло в наш реальный мир - соседство с людьми темных мистических сил, ужасающих и одновременно манящих, является вполне органичным, законным и почему-то даже неудивительным. Л. Петрушевская никогда не делает различия между миром небесным и миром земным, более того, между миром сказочным, архаичным, и миром цивилизованным. В ее прозе все запредельное прописано на той же улице и даже в той же квартире, в которой живет обыденность. Но не только таинственное и потустороннее проникает в «наш» мир, напротив, еще чаще сам человек проникает из «этого» мира в «тот», инфернальный, необъяснимый, пугающий.

Безусловно, человек (в данном случае - герой Л. Петрушевской) тем или иным способом попадает на «тот» свет. Однако в основном читателю трудно понять и определить, куда именно попадает герой, ад перед нами или рай, современный вариант чистилища, греческий мифический Элизиум или Лимб, изображенный Данте - слишком часто причудливо переплетаются «царства» и так сильно они иногда похожи. Эта особенность мистической прозы Людмилы Петрушевской одновременно является ее «изюминкой» и загадкой и в то же время камнем преткновения при ее прочтении. Таким образом, можно сделать вывод, что в таком направлении творчества Л. Петрушевской как мистическая проза просматривается очевидная антиномия ада и рая.

Современная литературная критика связывает Л. Петрушевскую с «другой литературой», осваивающей прежде «табуированные» для советской литературы жизненные реалии - тюрьму, «дно» общества и т.д., что характерно для новой «натуральной школы». После М. Горького социальное «дно» нашло своего исследователя и художника в лице Л. Петрушевской. Причем, в отличие от М. Горького, в отношении которого к обитателям социального «дна» сочетались элитарность ницшеанского толка («Человек - это звучит гордо!») и демократизм, позиция писательницы поистине демократична. Верна оценка критика И. Борисовой: в творчестве Л. Петрушевской демократизм - и «чисто художественная категория, и этика, и эстетика, и способ мышления, и тип красоты».

Драматургия и несказочная проза Л. Петрушевской поражают гиперболизованной концентрацией отрицательного. А изображение жизни как абсурда наводит на мысль об аналогиях с экзистенциализмом. Как и у экзистенциалистов, у нее истинная сущность героев получает проверку в пограничных ситуациях измены, болезни, ухода в небытие. Герои Л. Петрушевской нередко вынуждены совершить свой выбор, обнаруживающий их истинную суть (порой понятие выбора вынесено в заглавие, как в рассказе «Выбор Зины»). Жизненная философия писательницы не слишком оптимистична, что видно, в частности, из следующего философского пассажа, открывающего рассказ «Непогибшая жизнь»: «…что значит погибшая жизнь? Кто скажет, что добрый и простой человек сгинул не просто так, оставил свой след и т.д. - а злой, вредный и нечистый человек пропал из жизни особенно как-то, с дымом и на дыбе? Нет». Таким образом, результат бытия хороших и злых людей совершенно одинаков. Между тем основная тема Л. Петрушевской - это именно погибшая жизнь. Герои и героини произведений писателя часто внезапно умирают от горя или выбирают самоубийство как ответ недостойному бытию. Характерно, что обычно такие герои обладают определенным семейным статусом - жены, мужа («Упавшая», «Грипп»).

Впрочем, Л. Петрушевская открыла еще одну, собственно советскую пограничную ситуацию, связанную с борьбой за квартиру, ее наличием или отсутствием. Энергичные и цепкие герои умеют закрепиться в квартире и даже расширить свою жилищную площадь, а неудачники, наоборот, легко теряют ее. В освоении данной темы писательница близка Ю. Трифонову, наполнившему ситуацию квартирного обмена социально-нравственным смыслом.

Л. Петрушевская склонна воссоздавать преимущественно темные стороны жизни. Предмет ее рассказа «Али-Баба» - это существование алкоголиков, опустившихся людей, в реквиемах «Бацилла» и «Богема» показана жизнь столичных наркоманов и представителей богемы; Правда, порой писательница изображает мир творческих либо научных работников («Жизнь это театр», «Смотровая площадка» и т.д.), но и в этих произведениях неизменным остается выбранный художественный ракурс - изображение несложившейся либо разрушенной женской судьбы. Причем существенно, что такой жизненный материал обработан вовсе не по-феминистски.

Основная тема большей части рассказов, повестей и сказок Л. Петрушевской - изображение женской любви - к мужчине, детям, внукам, родителям. Скромная библиотекарь Пульхерия, героиня рассказа «По дороге бога Эроса», увидела в своем возлюбленном не седого и немолодого человека, сумасшедшего гения, а мальчика, «ушедшее в высокие миры существо, прикрывшееся для виду седой гривой и красной кожей». Пульхерия отдала всю себя этому чувству. В рассказе «По дороге бога Эроса» показан и феномен мужской любви. Но за редкими исключениями эта любовь рисуется как родственная - к родителям, обычно к матери (данная тема как нельзя лучше разработана в рассказе «Младший брат»). Изображение жизни семьи и диктует писателю обращение к жанру семейного рассказа или семейной повести, однако под пером Л. Петрушевской эти жанры чуть ли не соединяются с жанром готического романа. И неудивительно, ведь в семье она чаще всего видит распад: неверность одного или обоих супругов, ад ссор и склок, обжигающие потоки ненависти, борьбу за жилплощадь, вытеснение кого-то из членов семьи с этой жилплощади, приводящее его к нравственной деградации (в повести «Маленькая Грозная» к пьянству) либо мешающее герою обрести место в социуме (повесть «Время ночь»). Некоторые коллизии ее рассказа «По дороге бога Эроса» и повести «Маленькая Грозная» напоминают обстоятельства вытеснения постылых детей госпожи Головлевой.

Героини обеих произведений, сотрудница библиотеки Оля и жена высокопоставленного партийного деятеля и впоследствии преподаватель научного коммунизма в вузе, держат круговую оборону своих больших квартир от родственников и сыновей. «Сколько можно! Эта его девушка, я имею в виду сына, опять она его подсылает разменять квартиру! Настропалила сына подавать в суд! Ему же говорят языком: она получит квартиру, которую мы тебе дадим, сами останемся на бобах с психически больным отцом и она тебя погонит. Отдай сыну квартиру, не будет ни сына, ни квартиры!» [81, c. 77]. Неизвестно, удастся ли все же Оле противостоять натиску ее мужа и сына, желающих разменять квартиру, чтобы освободиться от Олиной тирании, так как героиня показана в самый разгар борьбы за «неразменность». Финал рассказа оставлен открытым. Главное здесь не развязка сюжета, а обрисовка контрастных женских характеров - агрессивной и деспотичной жены и кроткой, мягкой возлюбленной. Впрочем, дальнейшее развитие судьбы Оли показано на примере судьбы героини «Маленькой Грозной». Ей удается отстоять неприкосновенность стапятидесятиметрового жилища, но сама она умирает в психбольнице на руках отнюдь не своей любимицы-дочери, а ненавидимого сына.

Отсутствие квартиры у режиссера Саши - одна из причин загубленной жизни: «…Саша передвигалась по городу от квартиры к квартире, от комнаты к комнате, от матраца на полу к раскладушке, и каждое утро, осторожно выбираясь из очередного чужого гнезда, вероятно, хитроумно планировала следующий пункт своего кочевья, пока не откочевала навеки, сунувшись в петлю: но об этом после» [81, c. 105].

Персонажи прозы Л. Петрушевской, за редким исключением, не живут, а выживают. Естественно, что подобный взгляд на человеческое существование потребовал плотного бытописания, подчас натуралистического. Вещные и бытовые детали отобраны точно и наполнены психологическим содержанием. Фраза «трусливо вжавшийся в подушку двадцатипятилетний сын» красноречиво рассказывает о характере героя рассказа «Младший брат». Особенно показательна в этом отношении повесть «Время ночь», в которой нищий быт главной героини, поэта Анны Андриановны, показан с большой художественной силой: здесь и тряпочка вместо носового платка, и два бутерброда с маслом, украденные во время ужина после выступления перед детьми - иначе не прокормить обожаемого внука Тимошу, и пенсия старухи-матери, которую отдали в психиатрическую больницу, помогающая сводить концы с концами бабушке и ее внуку. И здесь же, как и в повести «Свой круг», много описаний физиологических отправлений человеческого организма, характерных для неонатурализма как позднего этапа реализма.

Правда, иногда Л. Петрушевская рисует сцены счастливой любви («Как ангел», «Элегия»), но и такая любовь все же с червоточинкой, что типично для художественного мира этого писателя. Любовно-семейное общение двоих тяжело само по себе либо становится таковым в силу неблагоприятных условий. Поэтому оно все-таки несет беду. «Я не могу понять одного: почему он бросил Надю, ведь он знал, что ее это доконает, и она действительно умерла через год после его смерти», - таково начало рассказа «Сережа» [81, c. 90]. У немолодых любящих друг друга супругов в рассказе «Как ангел» рождается дочь-даун по имени Ангелина. Название рассказа иронично, даже святотатственно. Павел из «Элегии» не выдерживает гнета любви своей жены и уходит в мир иной. «И то, которое нежнее в сем поединке двух сердец…». В изображении любви Л. Петрушевская сродни иногда романтику Тютчеву.

Только любовь к ребенку («Еврейка Верочка», «Свой круг», «Время ночь») открывает лучшее в человеке, и это чувство Л. Петрушевская способна описать как никто иной. Она достигает истинной поэтичности и лиризма в повести «Время ночь» и в сказке «Две сестры», рассказывая в повести о привязанности своей героини к внуку и любуясь в обоих произведениях прелестью детей.

Только ребенок как воплощенное продолжение жизни может заставить героев писательницы хотя бы отчасти примириться с посторонним бытием. Но, чтобы опереться на эту хрупкую опору, необходимы счастливое прошлое, душевная твердость. Режиссера Сашу в этом мире не удержало даже чувство вины перед любимой доченькой: не прошли даром все перенесенные героиней унижения прошлых лет, былая житейская неустроенность, враждебность свекрови, творческие неудачи («Жизнь это театр»). Л. Петрушевская по-своему плачет над трудной судьбой интеллигентной женщины, желающей и не способной совместить две сферы, которые требуют всю героиню без остатка - творчество и семейную жизнь. В душах тех героинь писательницы, которым она сострадает, всегда преобладает человеческое, слишком человеческое. Поэтому данный рассказ и построен в виде полемики с известным шекспировским высказыванием о том, что жизнь - это театр: «что-то, видимо, не дало Саше так легко отнестись к своей жизни, что-то помешало не страдать, не плакать. Что-то толкнуло ответить раз и навсегда, покончить с этим».

Таким образом, советской женщине было настолько враждебно бытие как таковое, что даже любимый ребенок не всегда мог удержать ее в посюстороннем бытии, ценном, по Л. Петрушевской, лишь теми сильными, но, как правило, отрицательными эмоциями, которые оно вызывало. Бесспорно, мрачные размышления, но кто-то должен заглядывать в «темную комнату» (название раздела в сборнике пьес писательницы). В современной русской литературе это с большим успехом удалось именно Л. Петрушевской. Кстати, внимание к темной стороне жизни наиболее ярко видно в рассказе «Выбор Зины», повествующем о судьбе женщины, уморившей в военное лихолетье младшего сына, дабы дать возможность выжить двум старшим дочерям («это произошло потому, что детей было трое, мужик помер, начинался голод, надо было становиться на работу, а куда грудного трехмесячного, с ним не поработаешь, а без работы всем погибать»). Дидактичность этого произведения очевидна: мораль заключается в мысли о разрушительности и заразительности ненависти, передающейся в семье Зины от матери к дочери, ненависти «к младшему сыну, лишнему ребенку».

В произведении «Новые Робинзоны» Л. Петрушевской семья уходит из города, от цивилизации, от мира жестокости, лжи и насилия: «Мои папа с мамой решили быть самыми хитрыми и в начале всех дел удалились со мной и с грузом набранных продуктов в деревню, глухую и заброшенную, куда-то за речку Мору…» [81, c. 104]. Героев ничто не интересует кроме себя, они всё делают только для своей выгоды, из рассказа «Новые робинзоны»: «И отец начал лихорадочные действия, он копал огород, захватив и соседний участок…Отец активно шуровал по соседним заколоченным домам, заготавливал что по руку попадется…».

Тема «маленького человека» для самой Л. Петрушевской была исследованием жизни, действительности за окном. В отличие от утопии в антиутопии «Новые робинзоны» все негативно: убогая жизнь порождает убогое сознание. Нравственность отсутствует у животного, она не нужна и человеку, доведенному до животного состояния, так нам показывает Л. Петрушевская в своем рассказе.