Проблема кризиса семейных отношений в новой российской л и тературе

Проблема кризиса семейных отношений в новой российской л и тературе

 

 

Введение

 

Современная жизнь так же не похожа на жизнь прошлых веков и даже десятилетий, как современная мода. Нынешние дети и взрослые во многом отличаются от своих предшественников. Сегодня у них все другое: взгляды, ценности, убеждения. Традиционные нормы и нравственные принципы уходят в давность, уступая место идеологии прагматизма: от культуры берется только то, что может в дальнейшем обеспечить жизненный успех, необходимый уровень материального положения и социальный статус. Все изменения, происходящие в жизни общества и современной семьи, закономерно отражаются в литературе. На рубеже ХХ - ХХI веков современная русская проза вновь заговорила о семье, отношениях между поколениями, о ребенке, о становлении характера. Произведения современных писателей о семье помогают читателю задуматься над проблемами современной жизни, увидеть истоки зарождения зла на земле. Писатели остро реагируют на все негативные изменения, происходящие в нашей сегодняшней действительности, обращаются к самому наболевшему, к самому трагическому - разладу в семье, разладу в душе.

Тема семьи по-прежнему одна из основных в прозе. В традиции русской классической литературы семья - это нравственная основа человеческого быта или бытия. «Мысль семейная» так или иначе пронизывает практически все произведения XIX века. ХХ век внес свои коррективы в восприятие этой темы. Революция, уничтожившая привычную систему нравственных координат, практически разрушила семью. Так, в романе М. Булгакова «Белая гвардия» рушатся семья и дом - столь важные категории для всего творчества писателя. По разные стороны баррикад оказываются герои М. Шолохова в рассказе «Родинка» и в романе «Тихий Дон». В антиутопии Е. Замятина «Мы» (1920 г.) Единое Государство боится любви и нивелирует самое понятие семьи. На первый взгляд может показаться, что к концу ХХ века «мысль семейная» перестала быть главной для литературы: Человек в мире, где безумие становится нормой, обречен на одиночество. Однако избранные нами для анализа произведения противоречат этому взгляду. Они написаны в разной стилистике, в каждом из них по-разному расставлены акценты, однако все они обращены к проблеме семьи.

Семейно-психологические и бытовые темы в них явно превалируют над общественно - значимыми и философскими. Писатели рубежа веков Л. Петрушевская, П. Санаев, О. Павлов, И. Василькова и другие современные авторы говорят с читателями о тех проблемах, которые близки каждому человеку. В их произведениях главными становятся темы семьи, быта, детей, воспитания, дома, красоты внешней и внутренней. У каждого из писателей свой язык, свой стиль и своя система координат. Жесткость и лаконичность Л. Петрушевской ничуть не напоминает трогательное остроумие П. Санаева, а мрачная наблюдательность О. Павлова принципиально отличается от обнаженной искренности И. Васильковой.

На рубеже ХХ-ХХI вв. многие прозаики обращаются к теме детства. Порой эти произведения носят автобиографический характер, и почти в каждом случае присутствует неизбежный набор компонентов: дедушка и бабушка (с одной или обеих родительских сторон), мать и отец (фигура отца показана особенно напряженно), первые детские страхи (не страшные с точки зрения взрослого человека, однако оказывающие мощное влияние на формирование души ребенка), коллекция более или менее случайных посторонних персонажей (иногда играющих важнейшую роль). Так или иначе, проблема семейных конфликтов затрагивается в произведениях как сугубо автобиографических, так и вымышленных.

Писатели-современники с состраданием и тревогой смотрят на современную семью, ища истоки неразрешимых противоречий в ближайшем прошлом. Все четыре автора, чьи произведения избраны нами для исследования, обращаются к семье эпохи застоя. Дефицит в магазинах, скудная интеллигентская зарплата, развод родителей, вечные мучительные ссоры между родителями и бабушками. За бортом оставлены угасающие коммунистические мифологемы. О них совсем не думают ни взрослые, ни маленькие герои повестей. Зато давят на детей бесконечные взаимные упреки взрослых или тупиковое нежелание сострадать друг другу.    

Избранные нами для исследования произведения написаны за последние 15 лет, в силу чего не успели стать объектом рассмотрения отечественных литературоведов. Этот факт, а также важность проблем, поднятых в этих произведениях, и обусловили актуальность данного исследования.

Объектом исследования стали повести «Маленькая Грозная», «Время ночь», «По дороге бога Эроса», «Дитя», «Новые Робинзоны» Л. Петрушевской, «Похороните меня за плинтусом» П. Санаева, «Садовница» И. Васильковой, «В безбожных переулках» О. Павлова.

Предметом исследования является тема кризиса семейных отношений в новой русской литературе.

Цель исследования - изучить особенности воплощения темы кризиса семейных отношений в новой русской литературе.

Для достижения цели необходимо решить следующие задачи:

)   изучить психологический аспект кризиса семейных отношений;

)   исследовать эволюцию русской семьи как социального института;

) определить место кризиса семейных отношений в русской литературе разных эпох;

) проанализировать особенности представления темы семейного кризиса в новой русской литературе.

Методы исследования: культурно-исторический, психологический, историко-сравнительный.

Теоретическая новизна исследования основана на том, что в нем предпринята попытка обобщения изображения кризиса семейных отношений в художественной литературе.

Практическая ценность исследования состоит в том, что его результаты могут быть использованы при изучении курсов новейшей русской литературы в процессе подготовки студентов-филологов; некоторые аспекты работы могут быть полезны при изучении русской литературы разных эпох в средних и высших учебных заведениях.

Апробация результатов исследования. Работа обсуждалась на заседаниях кафедри германской и славянской филологии и зарубежной литературы, основные ее положения выложены в тезисах на Всеукраинской научно-теоретической конференции «Иностранные языки в высшем учебном заведении: теоретические основы и прикладные аспекты» (апрель, 2013) и на ежегодной научно-практической конференции преподавателей и студентов инстута иностранных языков (апрель, 2013).

Структура исследования. Работа состоит из введения, двух разделов, общих выводов и списка использованных источников.

 

Эволюция русской семьи

 

Веками формы традиционной крестьянской семейной жизни были «подогнаны» к экономическим и социальным условиям российского земледельческого хозяйства. Но во второй половине XIX века эти условия стремительно уходили в прошлое, а вместе с тем лишались опоры и приспособленные к таким условиям семейные структуры, формы и нормы семейных отношений. Именно в это время вышло наружу всегда существовавшее подспудно противоречие «малой» и «большой» семей.

В России дольше, чем в странах Западной Европы, задержалась большая, неразделенная семья - расширенная (т.е. состоящая из одной супружеской пары и других, не являющихся супругами родственников разной степени близости, - овдовевших родителей и прародителей, неженатых детей, внуков, правнуков, дядьев, племянников и т.д.) и составная (имеющая в своем составе несколько супружеских пар и, так же как и расширенная семья, других родственников). Впрочем, не все члены такой большой семьи обязательно кровные родственники, тем более близкие. Она может включать и более отдаленных родственников (двоюродных и троюродных братьев и сестер, внучатых племянников и т.д.), а также и лиц, связанных свойством, - зятьев, снох, золовок, деверей и т.д., и даже людей, не связанных с ней ни родством, ни свойством, но живущих под той же крышей и ведущих совместное с другими членами семьи домашнее хозяйство: приемные дети, ученики, приживалы, работники, прислуга. Но наряду с большими всегда существовала и малая семья, состоявшая из супружеской пары с детьми, а иногда и без детей. Она могла существовать в одном из двух видов: как автономная малая семья либо как «встроенная» в большую семью, как ее составная часть [14, с. 209].

Историки и социологи давно уже ведут споры о том, каким было соотношение этих двух форм существования «супружеской семьи» в прошлом. Было время, когда они единодушно полагали, что во всех без исключения обществах, где сейчас господствует малая супружеская семья, прежде, безусловно, преобладала семья сложная, которая была основной формой частного общежития, предшествовавшей современной малой семье. В последние десятилетия это единодушие исследователей было сильно поколеблено: анализ исторических источников привел многих исследователей к выводу, что в действительности в прошлом малая супружеская семья встречалась гораздо чаще, чем полагали прежде.

Сам факт извечного параллельного существования малых и больших семей едва ли вызывает сомнение. Иначе не могло и быть - формирование того или иного типа семьи не было жестко детерминированным процессом, речь может идти только о том, какой была вероятность появления каждого из них. Необходимо ясно понимать, в каких демографических условиях шло формирование семьи еще 100-200 лет назад. Неразделенные семьи, как правило, были «отцовскими», т.е. продолжались по мужской линии, причем женатые сыновья оставались в родительском доме, а замужние дочери уходили в семью мужа. В русской деревне в родительской семье обычно оставались все женатые сыновья со своими женами и детьми. Для того, чтобы сложилась и была зафиксирована статистикой трехпоколенная неразделенная «отцовская» семья, надо, чтобы в семье старшего поколения был хотя бы один сын, доживший до возраста, когда он может жениться и иметь детей, и чтобы хотя бы один из его родителей был жив к этому моменту [14, с. 209].

В допромышленную эпоху, в силу высокой ранней смертности, довольно значительного бесплодия, частых выкидышей и других подобных обстоятельств, вероятность выполнения указанных условий была невысока. Поэтому, даже если допустить, что большинство людей стремились к созданию и сохранению многопоколенных, неразделенных больших «отцовских» семей, совершенно неизбежным было большое число несостоявшихся или частично состоявшихся семей этого типа. Во втором случае складывалась, например, «братская» семья - сложная, но двухпоколенная. В первом же случае возникала малая семья, состоящая из супругов с детьми, а иногда и без них. Такая семья и трактуется исследователями как «супружеская», или «нуклеарная» (группирующаяся вокруг «супружеского ядра»). Но в прошлом - это вынужденная нуклеарность. Подобные малые семьи не стремятся воспроизвести себя в прежнем виде, а при малейших благоприятных условиях превращаются в большие, сложные. История знает самые разные способы преодоления вынужденной нуклеарности. Во многих странах, в том числе и в России, было широко распространено усыновление при отсутствии прямых потомков мужского пола, причем усыновляемым мог быть не только ребенок, но и взрослый мужчина. Когда для этого были условия, практиковалось и «приймачество» - вопреки обычаю замужняя женщина вместе с мужем жила в семье своих родителей.

Малая супружеская семья скорее всего ровесница большой, неразделенной, ее постоянная спутница. Сосуществуя на протяжении веков, они находились в своеобразном симбиозе, нуждались друг в друге, знали и конкуренцию, и противоборство, и взаимные уступки. Явные экономические и демографические преимущества большой семьи долгое время исключали массовое стремление малых семей к обособленному существованию. Малая семья, группирующаяся вокруг супружеского ядра, никогда не противостояла большой семье как тип, скорее, она ощущала свою неполноценность, незавершенность по сравнению с большой и стремилась при первой возможности превратиться в такую большую, сложную, многопоколенную семью, в недрах которой она чувствовала себя более защищенной. Человек здесь меньше зависел от столь частых в прошлом экономических, демографических и прочих случайностей [14, с. 209].

Но за эту относительную защищенность супружеской семье приходилось платить дорогую цену. Такая семья была двуликим Янусом. Одним ликом она была обращена внутрь себя - к супружеству, продолжению рода, воспитанию детей. Другой же лик супружеской семьи был повернут вовне - к непосредственному окружению, к большой семье, которой ее малые составные части, заботясь о своих собственных интересах - тех, что находились под присмотром первого Янусова лика, - уступали львиную долю своего суверенитета. Так было везде, так было и в России. Крестьянин вел тяжелейшую, но далеко не всегда успешную борьбу за существование, голод постоянно стоял у порога его избы. Большая семья лучше соответствовала условиям земледельческого труда, повышала шансы на выживание. Перед этим решающим соображением все остальные отступали на второй план. Об экономических преимуществах больших крестьянских семей много писали во второй половине XIX века, и следует лишь добавочно указать на некоторые демографические основания предпочтения больших семей. Вероятность для супругов овдоветь, для детей - остаться сиротами, а для стариков - оказаться одинокими в конце жизни была еще очень высока, а принадлежность к большой семье давала всё же некоторую дополнительную «страховку», защищавшую овдовевшую многодетную мать, детей-сирот или беспомощных стариков от голода и полной нищеты.

По меркам своего времени патриархальная семья в России была абсолютно естественной, «нормальной». Согласованность основных черт такой семьи, равно как и крестьянской общины, в которую она входила, со строем хозяйственной жизни делала этот тип социальной организации прочным, устойчивым. Он же в свою очередь придавал устойчивость хозяйственной, да и политической системе. Столетиями «отцовская» семья была кирпичиком, из каких складывались общественные устои, - так она и виделись авторам XIX века. На этом фундаменте и впрямь выросло очень многое в культуре и идеологии русского общества, его мироощущении, его представлениях о добре и зле, о соотношении коллективистских и индивидуалистских ценностей. Настал, однако, момент, когда все это здание - вместе с семейным фундаментом - начало терять свою вековую устойчивость. Деревня всё в меньшей степени определяла лицо экономики страны, а в самой деревне натуральное хозяйство стремительно отступало под натиском товарно-денежных отношений. Тогда и начал трещать по швам привычный семейный уклад. Вырастая из тесного костюма натурально-хозяйственных отношений, сталкиваясь со всё новыми задачами, приобретая всё более разнообразный и сложный социальный опыт, русский человек быстро менялся и начинал задыхаться в узких рамках устаревших институтов, среди которых семья, в силу своего повсеместного присутствия, занимала одно из первых мест [14, с. 209].

Раньше для России были типичны ранние браки. Историки отмечали, что в XVI-XVII веках «русские женились очень рано. Бывало, что жених имел от 12 до 13 лет… Редко случалось, чтобы русский долго оставался неженатым…». Постепенно возраст вступления в брак повышался. Петр I указом 1714 г. запретил дворянам жениться, не достигнув 20, и выходить замуж, не достигнув 17 лет, а по указу Екатерины II (1775 г.) для всех сословий запрещалось венчать мужчин моложе 15, женщин моложе 13 лет; в случае нарушения указа брак расторгался, а священник лишался сана. Позднее нижняя граница бракоспособного возраста еще более повысилась. В соответствии с императорским указом 1830 г. минимальный возраст для вступления в брак поднялся до 16 лет для невесты и 18 лет для жениха. Однако крестьяне и нижние слои городского населения нередко обращались к духовным властям за разрешением выдать замуж дочь в более раннем возрасте. В качестве главного мотива выдвигалась необходимость иметь в доме работницу или хозяйку. Еще и к началу XX века брачность в России оставалась достаточно ранней. Более половины всех невест и около трети женихов в Европейской России были не старше 20 лет.

Еще на рубеже XIX и XX веков брачность в России была почти всеобщей. Согласно первой всеобщей переписи населения 1897 г., в конце XIX в. к возрасту 50 лет в браке состояли практически все мужчины и женщины, доля населения, никогда не состоявшего в браке, в возрастной группе 45-49 лет была существенно ниже, чем в странах Западной Европы. Дореволюционная Россия почти не знала развода, брачный союз заключался на всю жизнь и практически не мог быть расторгнут. Развод рассматривался церковью как тягчайший грех и разрешался в исключительных случаях. Основанием для развода могло служить только «безвестное отсутствие» и «лишение всех прав состояния» одного из супругов. Тем не менее, по мере изменения общественных условий, постепенной эмансипации женщин, уже в дореволюционное время менялись взгляды на ценности супружества, отношение к разводу. Но эти изменения затрагивали в основном элитарные слои населения, официальные разводы были большой редкостью. В 1913 г. на 98,5 млн православных в России был расторгнут всего 3791 брак.

Браки не отличались большой долговечностью, однако не из-за разводов. Вследствие высокой смертности всегда был высоким риск прекращения брака из-за овдовения одного из супругов. В самом конце XIX века, в 1897 г., доля вдов среди всех женщин бракоспособного возраста составляла 13,4%. У мужчин соответствующий показатель был значительно меньшим - 5,45%. В это же время к возрасту 31 год среди не состоявших в браке женщин доля овдовевших была выше доли никогда не вступавших в брак: к 50 годам овдовевшими были 25% женщин, к 62 годам - половина, к 74 годам - свыше 75%. Овдовение в значительной мере компенсировалось повторными браками, почти обязательными в условиях крестьянской жизни. На рубеже XIX и XX веков (1896-1905) доля повторных браков в общем числе браков составляла примерно 14% для мужчин и 8% для женщин. В результате каждый мужчина и каждая женщина, дожившие до брачного возраста и сыгравшие свадьбу (один или более раз), жили в браке в среднем четверть века.

С. Соловьев в своей «Истории России с древнейших времен», описывая древние русские семейные порядки, отмечал, что «отношения мужа к жене и родителей к детям в древнем русском обществе не отличались особенною мягкостью. Человек, не вышедший из родовой опеки, становился мужем, т.е. с ним соединяли существо, не знакомое ему прежде, с которым он прежде не привык встречаться как с существом свободным. Молодой человек после венца впервые встречался с существом слабым, робким, безмолвным, которое отдавали ему в полную власть, которое он был обязан учить, т.е. бить, хотя бы и вежливенько, по правилу Домостроя». В словах Соловьева выражена позиция просвещенного XIX века. Однако ведь и в то время большинство россиян переходили из детского во взрослое состояние без всяких промежуточных ступеней, а вступление в брак лишь формально отмечало точку этого перехода: «малый» становился «мужиком». Неудивительно, что многое из тех отношений, которые столь критически оценивал Соловьев, дожило и до XX столетия.

В России уже давно пытались хоть как-то ограничить браки по принуждению. Соловьев цитирует патриарший указ XVII века, предписывавший священникам «накрепко допрашивать» женихов и невест, а также их родителей, «по любви ли и согласию друг другу сопружествуются, а не от насилия ли или неволи». Ломоносов призывал «венчающим священникам накрепко подтвердить, чтоб они, услышав где о невольном сочетании, оного не допускали». Но на деле еще и в XIX веке молодые люди очень часто вступали в брак по выбору родителей. Притом, хотя брак всегда понимался как интимный союз мужчины и женщины, при заключении брака на первый план чаще всего выходили экономические и социальные соображения [19, с. 69].

В патриархальной семье на женщину смотрели прежде всего как на семейную работницу - способность работать нередко была главным критерием при выборе невесты. Ходу назад после женитьбы не было, оставалось жить по старинной формуле: «стерпится - слюбится». «Малый», становясь «мужиком» в очень молодом возрасте и продолжая жить в составе «отцовской» семьи, оставался человеком несамостоятельным. А положение женщины было еще хуже: она не только зависела от мужа, но, войдя в большую семью, оказывалась также в зависимости от свекра, свекрови, других мужчин в семье, их жен и т.д. Она сразу же становилась одной из семейных работниц, и эта ее роль находилась в постоянном противоречии с ее же ролями жены и матери. Но были и другие стороны ее зависимого положения в семье, о которых принято было умалчивать, например, снохачество.

Собственные внутренние связи и отношения супружеской семьи, не имевшей достаточной самостоятельности, оставались неразвитыми, не играли в жизни людей той особой роли, какую они приобрели в наше время. А потому и каждый отдельный человек ощущал себя прежде всего колесиком сложного механизма большой семьи, обязанным исправно исполнять свой долг по отношению к ней, и лишь в очень малой мере видел в семье среду для раскрытия и реализации своей индивидуальности. Такая семья не была той социализирующей средой, в которой могла сложиться независимая, индивидуализированная человеческая личность. Человек для семьи - таков принцип, на котором держались испокон веку патриархальные семейные отношения. Но что-то сдвинулось во второй половине XIX века. До поры растворение человека в семье было оправдано экономической и демографической необходимостью, интересами физического выживания. Но стоило этим двум необходимостям немного ослабеть, и жесткая предопределенность человеческой судьбы лишилась своего оправдания, привычные семейные отношения перестали удовлетворять людей, члены семьи начали «бунтовать». Тогда-то и вышел на поверхность скрытый конфликт большой и малой семьи, «работы» и «жизни». Патриархальная семья оказалась в кризисе.

Кризис этот раньше всего затронул городские слои русского общества, прежде также строившие свои семейные отношения по образцам, близким к крестьянским. Упоминаниями об этом кризисе заполнена русская литература второй половины XIX - начала XX века - от «Анны Карениной» Л. Толстого или «Грозы» А. Островского до статей безвестных или забытых авторов в научных и публицистических изданиях. Противостояние старого и нового всё более раскалывало Россию, и линия этого раскола прошла через каждую семью.

Россия была не первой страной, столкнувшейся с кризисом традиционной семьи. К началу XX века многие западные страны уже прошли через него, традиционная большая семья стала достоянием истории, уступила место высокомобильной, малой, «супружеской» семье. «За время плаванья, которое должно было привести семью в современность… она отделилась от окружавшей ее общины, воздвигнув - чтобы защитить себя - непреодолимую стену частной жизни. Она прервала свои отношения с дальней родней и ослабила даже те, что поддерживала с близкими родственниками… Как удалось семье незаметно покинуть свою стоянку у причала традиции?…Команда корабля - мать, отец и дети - вот кто с радостью разорвал державшие его путы, чтобы отправиться в свое собственное плаванье». Эти слова относятся к западноевропейской семье, но то же самое - пусть и позднее - произошло и с семьей российской. Быть может, главной силой, взорвавшей изнутри старинный семейный уклад и ускорившей его кризис, стала и наиболее придавленная этим укладом женщина [14, с. 209].

Хотя определенные шаги к изменению места женщины в семье и обществе были сделаны еще петровскими реформами (освобождением ее из терема), и в XIX веке идеи женского равноправия не были популярны в России и воспринимались как нечто чуждое русской традиции и русской культуре. И. Киреевский находил первый зародыш знаменитого впоследствии учения о всесторонней эмансипации женщины в «нравственном гниении высшего класса» европейского общества. В ненужности, более того, во вреде эмансипации был убежден и Л. Толстой и много писал об этом. Но, видимо, не только в европейской заразе и «высших классах» коренились причины нараставшей в России борьбы за расширение женских прав. Наверное, не следует недооценивать вклада в борьбу за женское равноправие просвещенных и интеллигентных женщин. Однако решающие события происходили всё же не в великосветских салонах. Главной ареной перемен в положении женщины была деревня.

По мере того, как в деревню проникали городские заработки, городские формы труда и быта, вообще новые веяния городской жизни, по-новому воспринималось и положение женщин в семье, нарастало их недовольство. Интуитивное, плохо осмысленное, оно, тем не менее, было ответом на менявшиеся условия и само было частью перемен, которые подспудно вызревали в России, причем в тех общественных слоях, что и слыхом не слыхивали о европейском «нравственном гниении». Протест против деспотизма патриархальной семьи был первым естественным проявлением такого недовольства.

На протяжении всей второй половины ХIХ века перемены в экономических условиях жизни семьи и во внутрисемейных отношениях расшатывали устои большой неразделенной семьи, и нарастало число семейных разделов. С каждым днем становилось яснее: преимущества большой семьи уже не перекрывают ее недостатков, жить в такой семье становилось все более тягостно. Скрытые от глаз внутренние антагонизмы большой патриархальной семьи вышли наружу. «Все крестьяне осознают, что жить большими семьями выгоднее, что разделы причиною обеднения, а между тем все-таки делятся. Есть же, значит, этому какая-нибудь причина? Очевидно, что в семейной крестьянской жизни есть что-то такое, чего не может переносить всё переносящий мужик», - писал автор знаменитых писем «Из деревни» Энгельгардт, последовательный противник семейных разделов.

К началу XX века российское общество оказалось перед лицом острейших экономических и социальных проблем, на фоне которых демографические и семейные неурядицы могли выглядеть не самыми главными. Во всяком случае о них говорили и писали намного меньше, чем, скажем, об экономической отсталости, о земельном вопросе, о бедности или бесправии народа, о необходимости политических перемен и т.д. Но все же нельзя сказать, чтобы эта сторона народной жизни совсем не привлекала внимания. Огромная смертность, учащавшиеся попытки уклониться от рождения детей или отказ от детей, уже рожденных, падение семейных нравов, женское эмансипационное движение в городах и «бабий бунт» в деревне, непокорность взрослых детей и ослабевавшая родительская власть, умножавшиеся крестьянские семейные разделы - все это говорило об обесценении вековых заповедей семейной жизни, об усиливающемся ее разладе.

Разлад был замечен всеми и стал объектом критики, самокритики русского общества, всё более осознававшего необходимость обновления. Изменения в семейной и вообще частной жизни людей были лишь одной из сторон всеобщих перемен, переживаемых Россией в пореформенный период, когда четко обозначилось ее стремление превратиться в современную промышленную страну. За четыре десятилетия, последовавшие за отменой крепостного права, все прежние равновесия были нарушены, а новые - еще не созданы. Российское общество вступило в полосу тяжелого, затяжного кризиса. Не могла избежать этого кризиса и вся система семейных и демографических отношений. Впрочем, то самое развитие, которое ввергло частную жизнь людей в кризис, создало возможности и выхода из него [14, с. 209].

Экономическая необходимость предписывала определенные формы организации семейного производства, разделения труда в семье и т.д., но семья и общество всегда вынуждены были считаться также с демографической необходимостью, которая ставила предел даже и экономическим требованиям. Ей были подчинены многие важнейшие нормы и стереотипы поведения. Культурная и религиозная традиции отводили высокое место ценностям материнства и отцовства и в то же время налагали суровые запреты на маргинальные формы поведения, которые могли позволить женщине или супружеской паре уклониться от выполнения своего родительского долга. Никакое своеволие не допускалось, принцип «человек для семьи» находил здесь одно из своих самых прочных оснований. Снижение же смертности и рождаемости стало двойным сдвигом, резко расширявшим демографическую свободу семьи и ее членов и наносившим этому принципу непоправимый урон.

В самом деле, чем меньше времени, сил, энергии требует от женщины и семьи биологическое воспроизводство, тем больше они могут расходоваться (без ущерба для продолжения рода) на воспроизводство социальное: саморазвитие и самореализацию личности, социализацию детей, передачу и обновление культурных образцов, производство материальных благ и т.д. Старые же семейные порядки никакого выбора не признают, семейные роли и семейные обязанности строго раз и навсегда закреплены, что и оправдано экономической и демографической необходимостью, интересами физического выживания. Стоит этим двум необходимостям хоть немного ослабеть, и жесткая предопределенность человеческой судьбы теряет свое оправдание. Привычные формы демографического и семейного поведения перестают удовлетворять людей, появляется новая активность, направленная на то, чтобы заполнить расширившееся пространство свободы, добиться более долгой жизни для себя и своих детей, отстоять интимность своей семейной жизни, открыть для себя новые социальные роли, полнее реализовать себя.

Пусть в России конца XIX - начала XX века все это было доступно лишь узкому слою людей и недостаточно осознано всем обществом, а всё же движение уже началось, многое предощущалось, кое-что было известно из примера более продвинутых европейских стран. Разлад в старых семейных порядках, конечно, тревожил современников, но было и ожидание желаемых позитивных перемен.

 

Общие выводы

 

Как упоминалось ранее, веками формы традиционной крестьянской семейной жизни были «подогнаны» к экономическим и социальным условиям российского земледельческого хозяйства. Но во второй половине XIX века эти условия стремительно уходили в прошлое, а вместе с тем лишались опоры и приспособленные к таким условиям семейные структуры, формы и нормы семейных отношений. Именно в это время вышло наружу всегда существовавшее подспудно противоречие «малой» и «большой» семей.

В России дольше, чем в странах Западной Европы, задержалась большая, неразделенная семья - расширенная (т.е. состоящая из одной супружеской пары и других, не являющихся супругами родственников разной степени близости, - овдовевших родителей и прародителей, неженатых детей, внуков, правнуков, дядьев, племянников и т.д.) и составная (имеющая в своем составе несколько супружеских пар и, так же как и расширенная семья, других родственников).

Семью и внутрисемейные взаимоотношения можно назвать одним из важнейших сюжетообразующих моментов творчества любого писателя. В российской классической литературе нет такого прозаика, в творчестве которого не отражалась бы тема отцов и детей, внутрисемейных отношений, поисков себя в новой реальности. А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, А.Н. Островский, Н.А. Некрасов, Л.Н. Толстой, А.П. Чехов и многие другие мастера художественного слова рассматривали проблемы общества и человека сквозь призму социально-бытовой сферы жизни, ведь семья - бесценный микромир личности, который символизирует собирательный образ Отечества. Острые вопросы жизни, неурядицы, горе и трагедии связаны, прежде всего, с внутренними проблемами домашнего очага. Известно, что семья в становлении человека играет решающую роль. Личность человека создается в семье, в атмосфере, в которой он растет. Поэтому писатели часто обращаются к теме семьи, исследуя обстановку, в которой развивается герой, описывая семейный уклад и традиции, изучая разные системы воспитания.

Тема мезальянса нашла достаточно широкое применение и в русской классике. К примеру, в поэме А.С. Пушкина «Цыганы» она представлена посредством применения образов Алеко и цыганки Земфиры. Алеко, будучи человеком светским и образованным, воспринимает свободу сквозь призму своего цивилизованного воспитания, а Земфира, живущая в своем маленьком мирке, не воспринимает цивилизацию: она живет по законам диким, поступает по велению сердца, ей чужды законы общества, представителем которого и является Алеко. В данном случае мы наблюдаем столкновение двух социально разных личностей, для которых понимание свободы является разным. К примеру, для Алеко измена Земфиры - это предательство по отношению к нему, для Земфиры жизнь с нелюбимым - предательство по отношению к себе самой и даже по отношению к Алеко. Полюбив друг друга, молодые люди так и не сумели понять особенности ментальности каждого из них, вследствие чего они остались чужими и далекими. Алеко стремится к свободе, но законы общественные, привитые ему с детства, взяли верх над ним, вследствие чего он так и не смог понять «свободу» цыган. Кочевая жизнь не удовлетворяла интеллектуальные потребности Алеко, он начал томиться, а простота и непосредственность Земфиры начала раздражать его («Я диких песен не люблю»). Именно его непонимание отталкивает от него Земфиру, она влюбляется в цыгана, человека, близкого ей по духу. Таким образом, эти несоответствия между Алеко и Земфирой является мезальянсом, представленным А.С. Пушкиным в поэме «Цыганы».

В свою очередь, в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашого времени» тема мезальянса представлена с помощью демонстрации автором образов Печорина и Бэлы. В частности, свободная воля, перерастающая в индивидуализм, служит для Печорина принципом жизненного поведения. Именно эта воля влечет героя к новым и новым впечатлениям, заставляет рисковать собой, она выделяет Печорина из среды, сообщает его личности и характеру масштабность и вместе с тем распыляет огромный душевный потенциал Печорина, провоцирует его на мысль о смерти, могущей разорвать тот порочный круг, в котором замкнут герой. Бэла, соответственно, отличалась детской непосредственностью и простотой. Именно эта противоположность легла в основу мезальянса между данными литературными героями.

Тема мезальянса, характерная для повести Л.Н. Толстого «Казак», представлена в данном литературном произведении с помощью авторского противопоставления образов Оленина и Марьяны. Оленин постоянно поддается увлечениям молодой жизни, но ровно настолько, чтобы не быть связанным; он также инстинктивно бежит от всякого чувства и дела, которые требуют серьезных усилий. Влюбившись в Марьяну, он не учел того, что она относилась к более низкому сословию и ее приоритеты расставлены на социальные интересы, а не на собственные намерения и планы («казаков перебили»). Марьяна, в свою очередь, была готова полюбить Оленина, но стену отчуждения между ними было невозможно разрушить, что легло в основу мезальянса между молодыми людьми.

Кроме того, повесть А.И. Куприна также пронизана темой мезальянса. Автор раскрывает данную тему посредством представления читателям образов Ивана и Олеси. Иван, будучи умным и образованным барином, человеком из высоких кругов, влюбился в простую деревенскую девушку Олесю, которая, кроме того, что была весьма ограниченной в интеллектуальном плане, ко всему еще и занималась колдовством. Именно эта разность между данными литературными героями легла в основу темы мезальянса.

Анализируя тему кризиса семейных отношений в современной русской литературе, мы наблюдаем своеобразие семейной драмы в творчестве Л. Петрушевской, раскрытие причин ддеформации детского сознания в повести П. Санаева «Похороните меня за плинтусом», духовные последствия домашнего деспотизма в повести И. Васильковой «Садовница» и психологические причины разрушения семейных отношений в повести О. Павлова «В безбожных переулках».

 

Проблема кризиса семейных отношений в новой российской л и тературе