Иллюзия альтернативного выбора

6.11

В одной из своих баллад («Рассказ Батской ткачихи») Чосер описывает историю, произошедшую с одним из рыцарей короля Артура, который по дороге с охоты встретил на своем пути девушку и изнасиловал ее («Раз на пути девицу он увидел и честь девическую вмиг обидел»).¹ Это преступление должно было стоить ему жизни («такое поднялось тут возмущенье и так взывали все об отомщеньи»), но король Артур предоставил своей жене решать судьбу рыцаря, а королева и ее придворные дамы пожалели его. Королева сказала рыцарю, что она дарует ему жизнь, если он найдет ответ на вопрос о том, чего желает большинство женщин («Что женщина всему предпочитает?»). Она дала ему один год и один

¹ Здесь и далее цит. по: Чосер, Джеффри, Кентербери иск и е рассказы. Пер. с англ. И. Кашкина. М.: Грннтъ, 1996.

244

Глава 6. Парадоксы в психотерапии

день, после чего он должен был возвратиться в замок; рыцарь, которого в случае отказа ожидала немедленная смертная казнь, принял это предложение. Как и можно было предположить, прошел весь год, наступил последний день и пришло время возвращаться в замок, однако ответа на вопрос рыцарь так и не нашел. И на своем пути на лугу он встречает отвратительную старуху («невзрачная, противная старушка, дряхла на вид, ну, словно, та гнилушка»). Услышав о его проблеме, она говорит, что знает ответ, и что скажет ему этот ответ, если он поклянется, что исполнит любое ее желание («так дай мне слово первое желанье мое исполнить, и за послушанье скажу тебе я, что тебя спасет»). И опять он сталкивается с необходимостью выбора из двух альтернатив (быть обезглавленным или выполнить желание ведьмы, каким бы оно ни было), и, естественно, выбирает вторую альтернативу. Ведьма раскрывает ему секрет, и данный рыцарем ответ полностью удовлетворяет дам, вершивших над ним суд («Что женщине всего дороже власть над мужем, что она согласна пасть, чтоб над любимым обрести господство»). Но теперь ведьма, выполнившая свою часть сделки, требует, чтобы рыцарь женился на ней. Наступает ночь свадьбы, и рыцарь пребывает в отчаянии, поскольку ужасная ведьма вызывает только отвращение. В конце концов, ведьма опять предлагает на выбор две альтернативы: либо он мирится с ее уродством, и она будет ему верной и почтительной женой всю жизнь, либо она оборачивается юной и прекрасной девушкой, но всю жизнь будет ему изменять. Рыцарь долго размышляет над предложениями ведьмы и в конце концов не выбирает ни одного из них; он просто отказывается делать выбор. Кульминация истории заключена в одной строчке: «Я не выберу ни одну из них». В этот момент ведьма не только превращается в прекрасную девушку, она становится верной и покорной женой.

245

Психология межличностных коммуникаций

Перед рыцарем женщина появляется в обличье невинной девушки, королевы, ведьмы и блудницы, но в любом обличье она имеет над ним определенную власть до тех пор, пока он не отказывается совершать выбор, обрекая себя тем самым на ту или иную судьбу, пока он в конце концов не отвергает саму необходимость что-либо выбирать.² Надо отметить, что эта баллада Чосера — прекрасный образчик женской психологии, и с этой точки зрения она весьма занимательно анализируется в работе Штейн (148). Мы же, оставаясь в концептуальных рамках нашей работы, говорим о том, что пока этой женщине удавалось ставить рыцаря в ситуацию двойного ограничения с помощью бесконечно длящейся иллюзии альтернативного выбора (и пока он не мог выпутаться из этой ситуации), она тоже не была свободна, поскольку и в ее сознании имела место иллюзия, что существует лишь две альтернативы — уродство или блуд.

6.12

Термин «иллюзия альтернативного выбора» был впервые использован Виклендом и Джексоном (161) при описании особенностей межличностного общения в одном эпизоде взаимодействия с шизофреником. Авторы говорили о том, что пытаясь совершить верный выбор из двух альтернатив, шизофреники нередко сталкиваются с типичной дилеммой: сама природа ситуации коммуникации определяет то, что они не могут сделать правильный выбор, поскольку оба пути — это неотъемлемая часть контекста двойного ограничения, и пациент, следовательно, «будет проклят, если сделает это, и будет проклят, если этого

^! И здесь мы снова можем обратиться к дзен-буддиэму: „Если ты назовешь эту бамбуковую палочку палочкой, это будет подтверждение; если ты не назовешь ее палочкой, это будет отрицание. Но если ты не хочешь ни подтверждать, ни отрицать, как ты назовешь ее?"

246

Глава 6. Парадоксы в психотерапии

не сделает». В действительности не существует таких альтернатив, одна из которых «должна» оказаться «правильной»; само предположение о том, что этот выбор можно и нужно делать, на самом деле лишь иллюзия.³ Но осознание отсутствия выбора равносильно осознанию не только того, в чем смысл предлагаемых «альтернатив», но и самой сущности ситуации двойного ограничения. Фактически, как было показано в п. 5.431, блокирование любого пути ухода из ситуации двойного ограничения и появляющаяся в результате невозможность посмотреть на нее со стороны — это существенные характеристики такого рода ситуации. Люди в такой ситуации попадают в положение, подобное положению обвиняемого, которого спрашивают, перестал ли он бить свою жену. И если он не хочет говорить ни «да», ни «нет», потому что он вообще никогда не бил ее, это будет расценено присяжными как неуважение к суду. Но если следователь из этого примера хорошо понимает, что поступает с подсудимым нечестно, то в реальных жизненных ситуациях подобное поведение чаще всего бывает ненамеренным и неосознаваемым. Парадоксальная коммуникация, как мы уже увидели, создает проблемы для всех включенных в нее сторон; от нее в равной степени страдают и рыцарь, и ведьма, и муж, и жена (см. п. 5.445). Общим во всех описанных нами моделях является то, что находясь внутри этого паттерна, общающиеся стороны не могут изменить его — для этого необходимо выйти за его пределы. И сейчас мы переходим к рассмотрению вопроса о том, каким должно быть вмешательство в этот паттерн, чтобы оно привело к эффективному изменению всей системы.

' Понятно, что речь снова идет об основной различии между ситуацией двойного ограничения и простым противоречием (см. п. 5.434].

247

Психология межличностных коммуникаций

КИгра без конца»

Для того, чтобы начать с примера совершенно теоретического плана, вообразим себе следующую ситуацию. Два человека решили поиграть в игру, суть которой заключается в том, что в разговоре все утвердительные предложения меняются на отрицательные, и наоборот. Так, «да» означает «нет», «Я не хочу» означает «Я хочу» и так далее. Понятно, что такое кодирование сообщений представляет собой семантическую конвенцию, такую же, как и бесчисленное множество других, используемых двумя людьми, говорящими на одном и том же языке. Однако далеко не сразу становится очевидным то, что включившись в эту игру, эти люди не смогут быстро и легко вернуться к прежней, «нормальной» коммуникации. В соответствии с правилами их игры, предложение «Давай закончим игру» будет означать «Давай играть дальше». Для того, чтобы прекратить игру, им необходимо выйти за ее пределы и обсудить ее саму. Подобное сообщение должно было бы представлять собой сообщение метауровня, однако любая попытка осуществить его, учитывая существующие правила, будет восприниматься неверно, ее смысл будет меняться на обратный, и она, таким образом, будет совершенно бесполезной. Сообщение «Давай закончим игру» амбивалентно, поскольку, во-первых, оно несет в себе определенный смысл как на объектном уровне (как часть игры), так и на метауровне {как сообщение, касающееся игры), во-вторых, эти два смысла противоречат друг другу, и в-третьих, сама сущность игры не предполагает наличие такой процедуры, которая позволила бы игрокам определить, какой из смыслов сообщения передается. Эта неопределенность делает невозможным прекращение игры. Такого рода ситуации мы определяем как игры без конца.

248

Глава 6. Парадоксы в психотерапии

Можно было бы возразить, что этой дилеммы легко избежать, и игра может быть прекращена просто за счет того, что будет использовано сообщение с противоположным смыслом, а именно фраза «Давай играть дальше». Но более пристальный анализ показывает, что с точки зрения логики это вовсе не так. Дело в том (и мы уже неоднократно обращали на это внимание), что ни одно заявление, сделанное в заданных рамках (в данном случае, в рамках игры с изменением смысла), не может одновременно рассматриваться и как заявление, касающееся самих этих рамок. Даже если предложение «Давай играть дальше», будет высказано одним игроком, и, в соответствии с правилами игры, воспринято другим как предложение о прекращении игры, он все равно будет иметь дело с амбивалентным сообщением, поскольку правила игры просто не предполагают передачу метасообщений (считается, что любое сообщение является частью игры, и исключений быть не может), а сообщение о конце игры — по сути своей метасообщение.

Мы довольно подробно описали этот пример потому, что он является отображением не только столь драматических ситуаций, как те, что описаны в п. 5.43, но и бесчисленного множества дилемм в реальных межличностных отношениях. Благодаря этому примеру нам удалось подчеркнуть тот важнейший аспект подобного рода системы, о котором идет речь: как только игроки принимают решение об инверсии смысла, это решение уже не может быть изменено, поскольку для осуществления изменения необходимо обсудить его в процессе коммуникации, а именно коммуникация и составляет сущность самой игры. А это значит, что подобная система не может быть изменена изнутри.

6.21

Что могут предпринять игроки, чтобы выйти из создавшегося положения? Возможны три пути.

249

Психология межличностных коммуникаций

1) Игроки, предполагая, что в ходе игры у них может возникнуть необходимость обсудить ее ход, договариваются о том, что общаться они будут на английском, но для осуществления метакоммуникаций будут пользоваться французским языком. Любое сообщение на французском, например, предложение закончить игру, тем самым однозначно выводится за рамки тех сообщений, что соответствуют правилам игры, то есть, за рамки самой игры. Это решение проблемы было бы самым эффективным. Однако в обычной человеческой коммуникации оно едва ли может быть использовано, поскольку в реальности не существует такого метаязыка, который использовался бы только для осуществления коммуникации о коммуникации. Действительно, поведение, и, β более узком смысле, естественный язык, на котором происходит коммуникация, соотносятся с обоими уровнями, и это приводит к некоторым из описанных нами проблем (см. п. 1.5).

2) Игроки перед началом игры могли бы договориться о времени ее окончания, и по истечении срока перешли бы обратно к обычной системе коммуникации. Однако следует отметить, что это решение, хотя и не может быть использовано в реальной жизни, предполагает вовлечение внешнего фактора, который не подвластен правилам игры, а именно фактора времени.

3) Таким образом, мы переходим к третьей процедуре, которая представляется единственно возможной в реальной жизни; кроме того, ее использование дает и еще одно преимущество — она может быть осуществлена уже после начала игры. Игроки могут обратиться со своей дилеммой к третьему лицу, с которым оба они продолжают общаться как обычно, и предоставить ему право прекратить игру.

250

Глава 6. Парадоксы в психотерапии

Терапевтический смысл вмешательства посредника может стать еще более очевидным, если мы обратимся к другому примеру игры без конца, в которой, вследствие самой природы ситуации, существует посредник, способный включиться в процесс коммуникации.

Конституция некоей воображаемой страны предполагает возможность неограниченных парламентских дебатов. Быстро оказывается, что такой закон крайне непрактичен, поскольку любая партия может заблокировать принятие любого решения, поскольку имеет право обсуждать его бесконечно. Очевидно, что необходим пересмотр конституции, но само решение о ее пересмотре также подпадает под закон о неограниченных дебатах, и принятие этого решения также может обсуждаться, а, следовательно, и откладываться, бесконечно долго. Правительство страны парализовано, оно не может инициировать процесс изменения правил своей собственной работы, и снова мы имеем дело с моделью игры без конца.

Очевидно, что в этом случае правительству не хватает посредника, который не попадал бы под действие правил игры, зафиксированных в конституции. И единственный способ изменения ситуации — это ее насильственное изменение, революция, в ходе которой одна из партий получает власть над другими и принимает новую конституцию. В контексте межличностных отношений под таким насильственным изменением, прекращающим игру без конца, может пониматься разрыв отношений, суицид или убийство.

6.22

Яп наги взгляд, этот третий путь (внешнее вмешательство) представляет собой парадигму психотерапевтического вмешательства. Иными словами, терапевт как внешняя сила может сделать то, что не удается осуществить самой системе — изменить ее правила. Так, в том примере, что был описан

251

Психология межличностных коммуникаций

в п. 5.445, супружеская пара попала в ситуацию такой бесконечной игры, основное правило которой было задано претензией мужа на абсолютную честность и абсолютное принятие женой этого самоопределения. В этой игре отношений необратимый парадокс возникает в тот момент, когда муж обещает быть нечестным (неверным). Необратимость ситуации объясняется тем фактом, что в ней, как и в любой другой игре без конца, существуют правила, но отсутствуют метаправила для изменения правил. Можно сказать, что цель психотерапевтического вмешательства в таком случае сводится к формированию новой, расширенной системы (муж, жена и терапевт), в рамках которой возможен не только отстраненный анализ старой системы (семейной пары); терапевт может использовать силу парадокса для улучшения этой системы — он может задать в этой новой игре отношений такие правила, которые способствуют решению терапевтических задач.⁴

¹ Однако и наш опыт, и опыт многих других коллег свидетельствует о том, что успешное терапевтическое вмешательство значительно зависит от временного фактора- По всей видимости, сама природа человеческих отношений предполагает, что терапевт располагает лишь ограниченным временным промежутком, в рамках которого может быть достигнута цепь терапии. Довольно скоро эта новая система доходит до такого этапа своего развития, когда терапевт почти неизбежно теряет свою внешнюю позицию, и с этого момента у него остается гораздо меньше шансов осуществить необходимые изменения, чем в начале лечения. Это особенно верно в том случае, когда речь идет о семьях, в которых есть шизофреник; их способность „абсорбировать" все, что угрожает их ригидной стабильности, весьма впечатляет. Как правило, и этот шаг весьма уместен, как только терапевт начинает чувствовать, что он чрезмерно вовлечен в игру со своим пациентом или пациентами, он консультируется с другим терапевтом. И только за счет того, что он обсуждает эту проблему с другим терапевтом, он способен выйти за рамки той ситуации, в которую он попадает.

252

Глава 6. Парадоксы в психотерапии

Предписание симптомов

6.31

Итак, терапевтическая коммуникация неизбежно выходит за пределы тех привычных, но неэффективных указаний, которые формулируются самими участниками ситуации, а также их друзьями и родственниками. Предписания типа «не ссорьтесь» или «не создавай себе проблем с полицией» едва ли можно рассматривать как терапевтические, хотя они так или иначе определяют желаемые изменения. Эти сообщения основываются на допущении о том, что что-то может быть изменено «небольшим усилием воли», и, следовательно, человек сам может сделать выбор между здоровьем и болезнью. И, тем не менее, это допущение не более чем иллюзия альтернативного выбора, по крайней мере, потому, что в любой момент человек может категорически опровергнуть его, заявив «я не могу с этим справиться». Честные пациенты — то есть, те, кто не пытается симулировать болезнь — обычно предпринимают безуспешные попытки самодисциплины и воспитания воли задолго до того, как их симптомы становятся очевидны для окружающих и те советуют им «взять себя в руки». Сама сущность симптома предполагает его непроизвольность, а, следовательно, и автономность. Иными словами, симптом — это элемент спонтанного поведения, настолько спонтанного, что даже сам пациент осознает его неподконтрольность. Именно это колебание между спонтанностью и принуждением делает симптом парадоксальным, как для переживаний самого пациента, так и в том, что касается впечатления окружающих.

Если один человек хочет повлиять на поведение другого, существует два основных способа сделать

253

Психология межличностных коммуникаций

это. Во-первых, можно попытаться заставить его вести себя по-другому. Этот подход, как мы только что увидели, не работает в том случае, когда нужно изменить симптом, поскольку пациент не может контролировать свое поведение. Другой подход {примеры которого приводятся в п. 6.5) заключается в том, что пациента вынуждают вести себя так, как он уже вел себя раньше. Мы уже говорили выше о такой модели, когда анализировали парадокс «будь спонтанным». Если кого-то просят поступать так, как можно поступать только спонтанно, он уже не способен проявлять свою спонтанность, поскольку высказанное требование делает спонтанность невозможной.⁵ Точно так же, если терапевт просит пациента демонстрировать свой симптом, он тем самым требует от него спонтанного поведения, и посредством этого парадоксального предписания стимулирует изменения в поведении пациента. Такое симптоматическое поведение более не является спонтанным; следуя предписанию терапевта, пациент выходит за рамки своей игры без конца, которая до этого момента не предполагала наличия метаправил для изменения самих правил. Нечто произошло «потому что я не смог с этим справиться», потому что «мой терапевт сказал мне так сделать».

6.32

Создается впечатление, что методика предписания симптома (помещение пациента в ситуацию двойного ограничения для устранения симптома) принци-

⁵ Неизбежный эффект такого рода коммуникации выявить несложно. Если Ч говорит Д: „Ты сидишь на этом стуле так, как будто ты совершенно расслаблен", и, продолжая глядеть на Д, не диктует, но просто описывает поведение Д, то Д быстро почувствует неудобство и напряжение, и непременно сменит позу, чтобы вновь вернуться к состоянию комфорта и расслабленности. Или вспомним басню о том, как таракан спросил сороконожку, как ей удается столь элегантно и легко двигаться. И после этого вопроса сороконожка уже не могла двигаться вовсе.

254

Глава 6. Парадоксы в психотерапии

пиально противоречит постулатам психоаналитически ориентированной терапии, запрещающим вмешательство в сами симптомы. Однако за последние годы появилось немало доказательств того, что устранение симптома не приводит к разрушительным последствиям, хотя, конечно, это во многом зависит от того, как мы работаем с симптоматическим поведением.⁶ И хотя не может быть сомнений в том, что если страдающего анорексией пациента насильственно кормить, он может впасть в депрессию и покончить с собой, подобные случаи терапевтического вмешательства мы не рассматриваем. Более того, следует иметь в виду, что ожидания терапевта, касающиеся результатов лечебного процесса, очень зависят от того, какого философского подхода к терапии он придерживается. Например, сторонники так называемого би-хевиорального направления (Вольп, Айзенк, Лаза-рус и др.) при работе с эмоциональными нарушениями обращаются не к психоаналитическим теориям, а к теории научения, и не уделяют особого внимания возможным болезненным эффектам чисто симптоматического лечения. Их утверждение о том, что устранение симптома не приводит к возникновению новых и более тяжелых симптомов, и что их пациенты не становятся склонными к совершению самоубийства, теперь может рассматриваться более серьезно. Точно так же, если пациента просят демонстрировать его симптом, то в процессе исполнения этой просьбы он обнаруживает, что он избавился от данного симптома; подобный результат, по нашему мнению, аналогичен тому, что возникает на классических психоаналитических сессиях вследствие так называемого «инсайта», хотя самого инсайта при этом не происходит. Но даже в реальной жизни измене-

Один из способов не затрагивать симптоматическое поведение — стимулировать изменения только у одного из партнеров, вовлеченных в межличностные отношения (см. п. 6.33).

255

Психология межличностных коммуникаций

ния редко сопровождаются этим инсайтом, гораздо чаще человек изменяется и не имеет представления о том, почему это произошло. И мы можем предположить, что с точки зрения теории коммуникации большинство традиционных форм психотерапии ориентировано на лечение симптомов в гораздо большей степени, чем могло бы показаться на первый взгляд. Терапевт, который постоянно и намеренно не обращает внимания на жалобы пациента относительно его симптомов, тем самым более или менее явно сигнализирует о том, что наличие самого по себе симптома не является проблемой, гораздо важнее понять, что находится «за» ним. Вполне возможно, что эта установка, допускающая существование симптома, и сама может рассматриваться как излечивающий фактор.

6.33

Однако следует отметить еще один немаловажный момент: наш системно-ориентированный, интеракцио-нистский подход к психопатологии вынуждает нас усомниться в эффективности поведенческой модели терапии, и, в широком смысле, согласиться с предостережениями представителей психодинамического направления о том, что чисто симптоматическое лечение может нанести пациенту только вред. И несмотря на то, что у нас не возникает сомнений в приемлемости и полезности поведенческой терапии, когда речь идет о пациенте как изолированной системе, ни в теории, ни в описании клинических случаев мы, к сожалению, не встречаем ссылок на то, как изменяется специфика взаимодействия пациента с окружающими. Наш опыт (см. п. 4.44, 4.443) свидетельствует о том, что подобное изменение, как правило, сопровождается появлением новой проблемы или усугублением имеющегося расстройства у другого члена семьи. При чтении литературы по поведенческой терапии может создаться впечатление, что терапевты (занимающиеся только отдельным пациентом) не видят взаимосвязи этих

256

Глава 6. Парадоксы в психотерапии

двух явлений, и при возникающей необходимости начинают рассматривать новую проблему изолированно от контекста взаимодействия.

6.34

Методика предписания симптома наверняка интуитивно использовалась психиатрами уже в течение длительного времени. Насколько нам известно, первым ее опубликовал Дунлап (39, 40) в 1928 году, в работе, посвященной негативному убеждению. И хотя он лишь вкратце описал суть методики, речь шла о том, что пациенту говорили, что он не может сделать чего-либо, чтобы создать у него мотивацию к выполнению этого действия. Франкл (46, 47) определяет эту технику как «парадоксальную интенцию», но не приводит разумного объяснения ее эффективности. В терапии шизофрении аналогичная техника является составной частью методики Розена (129), который определяет ее как «сведение к абсурду» или «возобновление психоза»; подробное описание этой методики можно найти в аналитической работе Ше-флена (137). Термин «предписание симптома» был впервые предложен в работе Бейтсона «Семейная терапия при шизофрении». Группа, занимающаяся разработкой этой проблемы, обратила особое внимание на парадоксальную, представляющую собой типичное двойное ограничение, природу этой методики. Так, например, Хейли (60, р. 20—59) показал, что такого рода парадоксальные предписания играют существенную роль практически во всех методиках введения в транс. Он приводит множество примеров их использования в гипнотерапии; часть ситуаций взята из его собственного опыта, часть — из наблюдений за работой Ми л тон а Эр икс она. Джексон описал применение этого метода в работе с пациентами — параноиками (71, 72, 77), и эта работа будет более подробно рассмотрена нами чуть ниже. В более ранней работе Джексон и Викленд (75) рассмотрели особенности применения этой методики в семейной терапии.

9 Психология

257

Психологин межличностных коммуникаций