Анджела подняла на них испуганный взгляд, у неё сбилось дыхание.

- Тебе некуда бежать? - спросил гад - Генри и улыбнулся, обнажая острые от рождения зубы. Восхищаясь своей собственной безобразностью.

Прятки

Вертолёт приземлился на огромную площадку, и, высадив пассажиров, спрятался в ангар. Рик сладко потянулся после долгого перелёта. Лёгкая сумка на плече не мешала идти бодрым шагом. Конечной целью пути была небольшая контора возле реки. Вечерние огни Ингаллы предвещали сытость и благополучие, качественный кокаин и длинноногих, доступных дам. Женщины проплывали по аллее группами по семь-восемь пышных силуэтов, пахнущих сладкими цветами, фруктами, дорогими сигаретами. Вирусом в вены города втиснулся мужчина, вокруг хаотично метались лейкоциты и эритроциты - парни в белых костюмах или в красных свитерах, растянутых до колен. По проспекту Института Регулирования Малых поселений Мира тянулись соблазнительные ароматы. Ветерки вентиляций делали воздух слоёным, разноцветным. Из магазина, с большой вывеской из непонятных каракуль тянуло свежеиспеченным хлебом и земляничным вареньем, проходя мимо летней танцевальной площадки нельзя было не уловить свежесть мохито и сладость пинна-коллада, ароматизированного автозагара, из подвала, вероятно, какого-то бара, пахло сигарами и вином, из кинотеатра - попкорном и пылью. Одно здание опознать с фасада было невозможно - это была высокая, гладкая стена из непрозрачного тёмного стекла, обрамлённая бетонной кладкой. Оттуда пахло бумагой, свинцом, медью и кровью, пахло бриллиантами и похотью, злым смехом и неискренними слезами, самоубийствами и киднеппингом. Рик свернул во двор этого здания.

Протискиваясь через толпу мигрирующих от одной кассы к другой людей, Рик искал лестницу. Одет он был странно для этого города, и он решительно хотел это изменить. Через пять минут он увидел заветную табличку "даблъю-си" и стал пробиваться в этом направлении.

Туалет был почти пуст. Мужчина спрятался в одной из кабинок. Через несколько секунд он услышал шаги возле ряда писсуаров и бесшумно вышел. Зеркал в помещении не было, и этот факт не мог не радовать охотника за новыми брюками. Достав из сумки пузырёк с хлороформом и тряпку, он смочил ткань ядовитой жидкостью. Смяв платок в кулаке за спиной, он с непринуждённым видом подошёл к молодому, но уже очень делово выглядящему парню, пристроившись к соседнему писсуару.

- Ну, как идут дела? - спросил злоумышленник с приветливой улыбкой.

Парень, у которого едва начал пробиваться пух на подбородке улыбнулся ему в ответ.

- В этом месяце не закопают, и то радует, - последовал ответ, - только оплатил налог на текущий месяц, сбросил груз с плеч.

Рик сделал вид, что ему плевать на налоги:

- Хороший костюм, - поддержал он дальнейший диалог, - это же тончайший кремовый войлок, просто потрясающе идёт вам.

Разговор приближался к концу. Молодой человек кивнул, его щёки чуть зарозовели:

- А мне почему-то больше нравится, как одеты вы, весьма необычно, - юноша жадно ощупал Рика взглядом, - хотя кремовый войлок вам бы пошёл.

На последней фразе новоиспеченный знакомый посла провёл ладонью по спине Рика и ясный, светлый взгляд стал похотливо – блядским. Настолько вникающим, что Рик фактически почувствовал, как его лапают эти тоненькие ручки с коротенькими пальчиками.

- Мне бы пошёл, у нас одинаковый размер... и туфли так ничего, удобные.

С этими словами Рик прижал платок пропитанный хлороформом к лицу носителя удобного и современного костюма, затем раздел его и оставил спать голого, в обнимку с унитазом, рассыпав по полу рядом весь левый кокаин, который было слишком рискованно продолжать носить с собой или продавать в подворотнях. Дешёвый корм для Нэлли. Одевшись в новый костюм, Рик взглянул на своё отражение в стеклянной двери. То, что он там увидел, вполне было по душе и по плечам. В кармане пиджака он нашел достаточную сумму денег, чтобы сходить в парикмахерскую, но пока он просто затянул огненные волосы в хвост. Перед тем, как выйти из уборной, он подошёл к кабинке, где лежал раздетый до трусов парень, приподнял его голову так, чтобы казалось, будто он слушает и всё понимает:

- Ты теперь Иисус, ты отсидишь за мои грехи, или же искупишь их собственной смертью. Пока что, спи, жди воскрешения и царствия небесного.

Грубой, некрасивой ладонью мужчина сжал нательный крест, помолился, вместо писсуаров, представляя себе лики святых, с каждым словом молитвы становящиеся всё добрее и более понимающими.

- Во имя твое, Господи, - сказал Рик перед тем, как вышел из клозета. Далее он следовал уверенной, бодрой, благополучной походкой.

В мрачном, напыщенном кабинете ощущение безмятежного счастья пропало. Мужчина чувствовал себя жалким перед тремя возвышающимися креслами. Три строгих взгляда гневно просверливали душу, почти ощутимо. Три лица, почти не отличающиеся друг от друга. Две женщины, огромными ягодицами сидящие на дорогой, тонкой, чёрной коже, были похожи на ручных химер, принадлежащих мужчине, что сидел в середине. Мужчина был похож на фараона из-за худощавости и бородки слишком правильной формы. Казалось, что он махнёт рукой и две огромные женщины сорвутся со своих мест и разорвут на части неосторожного визитёра.

- Подойди сюда, сынок, - сказал директор отделения социологии Института, поманив Рика властным жестом к столу, - расскажи, как провёл время.

- Я следовал плану до последнего, - Рик вытряхнул на полировку стола кучу исписанных бумаг, - Я многих вылечил, многие доверяли мне, генотип не меняется. Колония процветает...

- Я вижу кремовые костюмы вошли в моду, - Рик опустил глаза, - уже второй посетитель за утро.

Фараон поднял свою правую длань, приказывая замолчать. На его лице играла заинтересованная улыбка. "Это не к добру", подумал мужчина и понял, что из-за всей этой атмосферы начало сводить живот, к горлу подступали желчные позывы проблеваться. На лицах обеих химер тоже появились мягкие, добрые улыбки. Директор достал из ящика бутылку хорошего коньяка и два красивых бокала полупрозрачного, дымного стекла, открутил крышку и плеснул добрую порцию себе и жалкому, испуганному человечишке, трясущемуся возле стола.

- Итак, дамы, - сказал глава теневой деятельности науки.

Женщины улыбнулись между собой и направили свои паучьи взгляды на украденный костюм Рика. Казалось, что они прекрасно знают о том, как тот был добыт.

- Данный человек, уважаемые, помогает нам сделать открытие века. Создание новых колоний поможет нам в итоге освоить дно океана и близ лежащие реальности... И вот, тот самый момент...

Фараон замолчал, пристально и добро смотря на Рика, изучая его мимику, направление взгляда. Выдержав пятисекундную паузу, продолжил:

- Приводи сюда ребёнка нового поколения! Он ведь за дверью, верно, Рикки, сынок?

В сочетании с огненно рыжими волосами лицо мужчины было скорее синим, чем бледным. Он понял, что сейчас произойдёт, и он не был готов.

- Понимаете, господин, он сбежал куда-то, только мы собрались вылетать. Я обыскал весь город, - голос нелепо запинался, стал тонким и сдавленным, такой голос бывает перед истерикой, когда пытаешься сдержать её, - и не нашёл его. Этот подлец умеет прятаться...

- Что же ты не спрятался? - Директор широко улыбался. - Что мне твои бумажки?

Пожилой, но очень крепкий мужчина забрал у Рика стакан, широким жестом разлил содержимое на все флаеры, исписанные, огромные тетради, книги, листы, набитые на машинке и, достав из ящика упаковку дорогих каминных спичек, в мгновение ока устроил полыхающий ад на своём письменном столе. Ручные химеры были готовы сорваться с мест и разорвать. На их лицах проступала удивлённая разочарованность.

- Здесь большой кабинет, - продолжал директор абсолютно спокойным голосом, - в нём много мебели, несколько потайных дверей и замаскированных сейфов. Беги, прячься. Сейчас мы закроем глаза, - в голосе звучала пренебрежительная усмешка, - мы не будем жульничать. Если хорошо спрячешься - останешься жив, но мы всё равно найдём тебя, если будешь плохо себя вести...

Рик помчался искать хоть какое-нибудь место, где можно было бы спрятаться. Из вычурных дверей вываливались полусгнившие трупы и старые скелеты, отрезанные собачьи головы, детские скелеты, накиданные друг на друга кучами, висельники, в некоторых сейфах были колбы с ядом, и было их столько, что они не могли не разбиться... Человек, разрушивший мою судьбу забился в один из незаметных углов и почти не дышал, убийца моего отца услышал приглушенное: "Нам пора, дамы, спускайте собак…"

Многоокая Мать

- Малыш, ты плохо себя чувствуешь?

Моя мама в коротком халате стояла рядом с моей кроватью. Озноб не проходил несколько часов, я никак не мог уснуть. Конечности тряслись как холодец, выпавший из тарелки на пол, мозг казался раскалённым кирпичом. Горло болело, будто в него медленно вливали раскалённое масло, из воспалённых глаз текли обжигающие мутные слёзы. Комната превратилась в удушающую коробку. Сью - наша домработница носилась по лестнице, выливая в туалет тазы, в которые меня выворачивало, принося то холодные мокрые тряпки, то грелки, верблюжьи одеяла и лёд, градусники, соду... всё, что приходило в голову моей удолбавшейся каким-то жутким коктейлем из стимуляторов и эйфоретиков мамаше.

Я переставал соображать, из-за того, что терял силы с каждым "повернись на другой бок", "выйди на балкон", "прими горячий душ", "съешь головку чеснока с мёдом".

Ни кто не мог понять, чем я болею, а я не рассказывал о вчерашнем вечере. Вчера днём, я пошёл бесцельно мотаться по улицам, зайти в пару мест, поздороваться с милыми старушками, что продают таким малолеткам, как я, пиво и сигареты, которые всегда могут дать совет, поддержать, предложить купить наилучшайшей конопли, которую они выращивали на задворках, послушать истории об их лихой молодости. Все они - обладательницы тёплых шалей даже в самое летнее пекло, носители бигуди, плохой краски для волос и очков в толстой оправе, поголовно - безумнейшие люди. Шлюхи-убийцы, сумасшедшие художницы, рок-музыканты - наркоманки, работники аппозиции, девочки - киллеры с невинными, слеповатыми, синими глазами и вьющимися золотыми локонами, клаберы, мафия. Все они продавали сигареты и пиво. Все они заражены старостью. Некоторые уже и сами не помнят, откуда у них тот или другой шрам, татуировка, с чего в ящике стола лежит человеческая мумифицированная рука, зачем под кроватью лежит снайперка, почему среди инсулиновых шприцов затесался шприц для пункции и опиумная трубка. Все они давно пристрелили своих мужей - больных скучных стариков, из жалости и скуки...

Я вчера купил себе травы. К полному коробку в подарок прилагался готовый бульбулятор и дешёвая зажигалка. Я знал, что не переплачиваю. Парни с южной части города, в трущобах Алец - Гратли покупали траву у подозрительных типов с забинтованными шарфами лицами, немых, агрессивных. Они продавали гаш, который притекал в город непонятными путями по грамму и разбегались, видя любого человека, на вид старше двадцати. Иногда они открывали стрельбу или кидали дымовую шашку, чтобы скрыться незаметно. После таких инцедентов, как правило, торговцы счастьем исчезали на месяц или два, обрекая подростков северного района на тупой, апатичный наркотический голод.

Я прекрасно понимал, что не увижу в этот день ни Генри, ни Анджелику, я ходил по слишком людным для них улицам. Потом я отправился на мост. Неумолимое желание вернуться и страдать рефлексией не оставляло.

Когда тень от огромной ивы падает на мост, это захватывает дыхание. Когда при этом, с горя, ты находишься под этой тенью один и в одиночку дуешь от безысходности, это останавливает дыхание, замедляя его до одного вдоха и одного выдоха в минуту. Трава шла на ура - мягкая, добрая, наполняла счастьем и равнодушием каждую клетку болящего мозга, каждую нитку слабой души. Сначала стало тепло, потом прохладно, глаза стали слегка подсыхать и мышцы лица без моего участия растянули по лицу полуулыбку. Я больше не чувствовал себя одним - рядом со мной скользили полупрозрачные шуршащие призраки, которых нельзя было поймать в фокус. С каждым жадным глотком ядовитого дыма, с каждым потрескиванием, с каждым всполохом зажигалки я входил в страшный анабиоз, в кошмар на "полуяву". Пространство и время перестали существовать для меня, я медленно плыл сквозь серую бесконечность, в то же время оставался на маленьком клочке реальности - нескольких досках моста, разукрашенных полосатой тенью. Сонно и слабо я начинал понимать мир, от начала до конца, разбирать миллионы голосов, рассказывающих мне скрытые истины. В итоге я впал в полупризрачный экстаз, перестал шевелиться, чувствовал вкусный воздух, раздвигающий лёгкие, насыщающий кровь, делающий её легче и быстрее. В определённый момент я почувствовал, что теряю опору совсем, холодные доски подо мной исчезли, перекувыркнувшись, делись куда-то в небо, делся куда-то я. В серой, вязкой бесконечности я услышал шум воды и почувствовал холод. Я чувствовал, как, холодея, сжимаются все органы внутри меня, коченеют руки и ноги. Где-то в глубине организма ещё работал трезвый кусок мозга, который настойчиво сообщал мне, что вокруг ледяная вода, под спиной камни, а выше - небо в подрагивающих звёздах. Изредка в определённом участке тела появлялся островок тепла...

Спустя где-то пять минут, чьи-то очень сильные руки выворачивали меня наизнанку. Я обнаружил себя перекинутого через твёрдое колено, блюющего водой. С хрипом набрав полные лёгкие воздуха, я дёрнулся. Цепкие пальцы схватили меня за плечи и уложили плашмя на тёплую ткань. Приходя в себя, я слышал только невнятное ворчание. Я плохо понимал, открыты у меня глаза или закрыты - темнота поглощала грузный силуэт рядом со мной, он склонился надо мной, задевая длинными, свалявшимися волосами.

- Живой? - шепотом спросил силуэт. По голосу я не смог понять женщина это или мужчина, даже хуже: человек это или нет, - говорить можешь?

Я промычал что-то невнятное, повертел головой в знак согласия. Потом я понял, что меня опять подняли над землёй и... посадили в мешок. Мои возражения были бесплодными, существо шло быстро, но мешок несло очень аккуратно.

Вытряхнули меня из мешка, только когда мы оказались в хижине: низкие потолки, керосиновая лампа на столе - это был не город, точно не Алец-Гратли и не его окраины, через маленькие окна можно было увидеть только темноту и хвост тонкого месяца.

"Сонной лапой отодвинет болезнь от тебя Многоокая мать. Напоит молоком с неба своего, даря силы и тепло. Заглянет в твою бедную душу Многоокая мать. И ужаснётся горем твоим. Белоснежной тьмой окутает тебя Многоокая мать. И успокоит плач твой..." - слышал я рычащий голос из тёмного угла, - "Провоет над телом твоим Многоокая мать многоголосую песню свою. И увидишь ты всех, кого терял. И пойдёшь ты за ней..."

Резко встав на ноги, я попытался всмотреться в угол, разглядеть источник голоса. На подкашивающихся ногах сделал два шага к нему. "Ты забудешь Многоокую мать. И сердце твоё станет холоднее речного камня." В углу сверкнули глаза, как у кошки - круглые и жёлтые. Я осмотрелся и не увидел дверей. Пол в комнате был усеян сизыми перьями вперемешку с кровью. Тяжёлый запах клубами вился под покрытым паутиной потолком. В соседней комнате, откуда падал свет керосинки, находилась ещё газовая горелка, на которой что-то, громко бурля, варилось. "Ты убьёшь Многоокую мать. И руки твои принесут смерть всем, кого ты любишь...".

- Можно мне уйти? - спросил я в темноту.

- Многоокая мать будет плакать, потеряв тебя... - хриплый голос всё более походил на женский.

- Моя родная мать пропадёт без меня, - мне было страшно, но я изо всех сил старался, чтобы голос не дрожал, - мне надо идти. Скажи мне дорогу.

В углу сердито засопели. Глаза прищурились. Я услышал звук, похожий на то шуршание, когда зверь точит когти о дерево. Мне не оставалось ничего, кроме как продолжать разговор:

- Простите, но я понятия не имею, где нахожусь, кто вы, зачем я здесь вам, как я мог здесь оказаться, что вы собираетесь делать... потому я не хочу больше здесь оставаться - мне надо идти.

Ответа не последовало, но сопение перерастало в тихий рык. Я сел на пол - когда-то слышал, что это должно показать, что я не враг, что драться я не настроен, и сквозь пробивающий озноб стал говорить ещё мягче и спокойнее:

- На самом деле я рад вашему обществу, мы можем пообщаться с вами позже, - в этот момент я ненавидел себя. Жалкий, испуганный ребёнок, пытающийся спасти свою задницу, - я могу отдать вам все свои деньги, телефон...

- Ты не вернёшься, если уйдёшь сейчас, - Голос стал уже совсем женским и молодым. Слышно было, как существо в углу всхлипнуло, - никто не пришёл...

Тогда я почувствовал себя полнейшим гадом: я начинал понимать, что это нечто, забившееся в угол спасло меня. "Я же тонул" - осознал я про себя решая вернуться при первой же возможности к этой странной хижине, к этому плачущему в углу комку отчуждённости.

- Я вернусь, я обещаю тебе, - я улыбнулся, - просто скажи, как дойти до города, я должен просто сообщить, что со мной всё в порядке.