Рукописность сформировала средневековые литературные конвенции на всех уровнях

Вряд ли кто-нибудь станет оспаривать утверждение, что изобретение развитие книгопечатания стало пово­ротным пунктом истории цивилизации. Но далеко не столь единодушно оценивается тот факт, что книгопе­чатание изменило наши взгляды на литературу как ис­кусство, на стиль, привело появлению представлений об оригинальности литературной собственности, чем рукописная эпоха не знала ничего или почти ничего, наконец, модифицировало психологические процессы, которые позволяют нам пользоваться словами для сооб­щения наших мыслей.

Расстояние, отделяющее руко­писную эпоху от эпохи книгопечатания не всегда не полной мере осознается теми, кто приступает чтению изучению средневековой литературы.

 

Когда мы берем руки печатное издание средневекового текста, снаб­женное предисловием, критическим аппаратом, вклю­чающим варианты, примечания глоссарий, мы бессоз­нательно привносим чтение те предрассудки пред­ положения, которые срослись текстом за время его связи печатной формой.

Именно сообщение Чейтора влиянии устной, письмен­ ной печатной форм на литературные конвенции навело меня на замысел «Галактики Гутенберга». эпоху средневековья язык литература пребывали состоянии, неско­лько напоминающем состояние современного кино или те­левидения, том смысле, что, по словам Чейтора, онипочти не нуждались формальной критике нашем по­нимании. Если автор желал знать, было ли его творение удачным или неудачным, он испытывал его на публике; и если оно получало одобрение, то вскоре него появ­лялись подражатели.

 

Но авторы вовсе не придержива­лись каких-либо моделей или систем... публике просто нужна была история, исполненная действия движе­ния, история, которая, как правило, не заботилась об обрисовке характеров. Эта задача выпадала на долю чтеца, ее выполнение зависело от его умения пользо­ваться голосом жестами

131 Коротко говоря, история развития от рукописи печатно­му тексту - это история постепенного замещения устных способов сообщения получения представлений визуаль­ными» (р.4). Чейтор цитирует (р.7) отрывок из книги А.ЛлоЙда Джеймса «Наш разговорный язык» (р.29), кото­рая как раз посвящена теме изменения наших чувств под Влиянием письма: «Слух видение, речь печать, глаз ухо не имеют между собой ничего общего. Никакая другая операция человеческого мозга не сравнится по сложности этим слиянием двух представлений объединении этих двух форм языка.

 

Но результатом этого слияния является то, что, будучи однажды достигнутым на ранних этапах на­шего развития, оно сделало нас неспособными отчетли­во, независимо уверенно мыслить тот или другой ас­пект. Мы не можем думать звуках, не думая буквах, ибо полагаем, что буквы связаны со звуками. Мы при­выкли думать, что напечатанная страница - это изоб­ражение того, что МЫ говорим, что таинство сочетания букв слове священно...

 

Изобретение печатания приве­ло распространению печатного языка наделило его властью, которая тех пор ничуть не пошатнулась».

132,133

 

Изменение моделей привычных соотношений между ви­ дением звучанием создает значительный разрыв между психическими процессами средневекового современного читателя.

 

Средневековый читатель за некоторыми исключениями читал не так, как это делаем мы; он пре­ бывал на стадии первоклассника, бормочущего себе под нос. Каждое слово для него было отдельной сущностью, порой проблемой, которую он нашептывал себе до тех пор, пока не находил решения.

 

Об этом должны по­ мнить те, кто берутся за издание своих сочинений. Да­ лее, поскольку читателей было мало, слушателей много, литература сочинялась основном для публич­ ного чтения, поэтому ее характер был скорее риториче­ ским, чем собственно литературным, именно правила риторики определяли композицию.

Леклерк переходит вопросу том, каким образом непременное чтение вслух вписывалось целое, состоящее из размышления, молитвы, изучения и запоми­нания: Это означало нечто большее, чем просто визуальное запоминание написанных слов.

 

Это была мышечная па­ мять слов про из носимых слуховая память слов слы­шимых. Meditatio состоит во внимательном исполнении этого упражнения целях всестороннего запоминания. Поэтому оно неотделимо от lectio. Это позволяет, так сказать, вписать священный текст тело душу.

«Читающий пусть ищет спасения, не науки. Свя­щенное писание есть колодец Иакова, чья вода, будучи извлеченной, прольется затем молитве. Посему нет никакой нужды том, чтобы предаваться красноречию перед молитвой, но самом чтении уже начинается мо­литва и созерцание». Он означал, что письмо, чтение красноречие оставались неразделимыми еще долгое время после изобретения кни­гопечатания.