На улице. Для вас они всего только символы. Вас умиляют не они, вас умиляет

Человеческая Молодость, Любовь Мужчины и Женщины, Человеческий Голос.

-- Ну и что? Разве всего этого не существует?

-- Конечно нет! Не существует ни Юности, ни Зрелости, ни Старости, ни

Смерти...

Лицо Самоучки, желтое и жесткое, как айва, перекосилось в осуждающей

Гримасе. Но я гну свое.

-- Взять, к примеру, старика за вашей спиной, вот того, который пьет

Воду Виши. Полагаю, вы любите в нем Человека в зрелых годах. Человека в

Зрелых годах, который мужественно идет к закату дней и следит за собой,

Потому что не хочет опускаться?

-- Совершенно верно, -- говорит он с вызовом.

-- И вы не видите, что это подонок?

Он смеется, он считает меня сумасбродом, он мельком оглядывается на

Красивое лицо в рамке седых волос.

-- Допустим, мсье, что он производит такое впечатление. Но как вы

Можете судить о человеке по его лицу? Лицо человека, когда он расслабился,

Ни о чем не говорит.

Слепцы гуманисты! Это лицо говорит так много, так внятно -- но смысл

Лица никогда не доходит до их нежной абстрактной души.

-- Как вы можете, -- продолжает Самоучка, -- обездвижить человека и

Сказать о нем: он ЯВЛЯЕТ СОБОЙ то-то и то-то? Кому под силу исчерпать

Человека? Кому под силу познать все его душевные богатства?

Исчерпать человека! Походя снимаю шляпу перед католическим гуманизмом,

У которого Самоучка, сам того не ведая, позаимствовал эту формулировку.

-- Я знаю, -- говорю я. -- Знаю, что все люди достойны восхищения. Вы

Достойны восхищения. Я достоин восхищения. Само собой, в качестве созданий

Божьих.

Он смотрит на меня не понимая.

-- Вы, конечно, шутите, мсье, -- говорит он немного погодя, криво

Усмехаясь. -- Но люди и в самом деле достойны восхищения. Трудно, мсье,

Очень трудно быть человеком.

Сам того не замечая, он удалился от любви к ближнему во Христе. Он

Качает головой и в силу удивительного закона мимикрии становится похожим на

Беднягу Геенно.

-- Извините, -- говорю я, -- но в таком случае я не вполне уверен, что

Я человек: я никогда не замечал, что быть человеком так уж трудно. Мне

Казалось: живешь себе и живи.

Самоучка от души смеется, но глаза у него остаются недобрыми.

-- Вы слишком скромны, мсье. Чтобы вынести свой удел -- удел

Человеческий, вам, как и всем остальным, нужен большой запас мужества. Любая

Из грядущих минут, мсье, может стать минутой вашей смерти, и, зная это, вы

Способны улыбаться. Ну разве это не достойно восхищения? В самом ничтожном

Вашем поступке, -- язвительно добавляет он, -- заложен неслыханный героизм.

-- А на десерт что будете, мсье? -- спрашивает официантка.

Самоучка бледен как мел, веки над окаменевшими глазами полуопущены. Он

Слабо взмахивает рукой, как бы приглашая меня выбрать.

-- Сыр, -- решаюсь я, призывая на помощь весь свой героизм.

-- А мсье?

Его передергивает.

-- Что? Ах да -- мне ничего, я кончил.

-- Луиза!

Два толстяка расплачиваются и уходят. Один из них прихрамывает. Хозяин

Провожает их до дверей: это важные клиенты -- им подали бутылку вина в

Ведерке со льдом.

Я смотрю на Самоучку не без угрызения: целую неделю он вожделенно

Предвкушал этот обед, за которым он поделится с другим своей любовью к

Людям. Ему так редко случается поговорить. И вот нате вам -- я испортил ему

Удовольствие. По сути, он так же одинок, как я, -- никому нет до него дела.

Хотя он не отдает себе отчета в своем одиночестве. Ну что ж, не мне

Открывать ему глаза. Мне не по себе -- я злюсь, это верно, но не на него, а

На Виргана и иже с ним, на всех тех, кто отравил эти жалкие мозги. Будь они

Сейчас передо мной, у меня нашлось бы, что им сказать. А Самоучке я не скажу

Ничего. К нему я испытываю только симпатию -- он вроде мсье Ахилла, из

нашего брата, он предает по неведению, из добрых побуждений!

Смех Самоучки выводит меня из моего мрачного раздумья.

-- Простите, но когда я думаю о глубине моей любви к людям, о том,

Какие мощные порывы влекут меня к ним, а потом вижу, как мы двое сидим тут,

рассуждаем, доказываем... меня разбирает смех.