Инг говорил, что аристократов больше не осталось, все истреблены. Теперь самое время взяться за восстановление промышленности.

- Лоял погиб.

Когда Бави услышал это – не поверил. Отказался верить. Молча смотрел на Инга не моргая:

- Утонул. Его вчерашним вечером вытащили из реки мои патрулирующие местность люди. Я велю им прочёсывать даже самые глухие закоулки Столицы.

Мужчина протянул Бави зачехлённую катану. Рыжий невольно вздрогнул, не сразу осмелившись прикоснуться к ней, ведь эта вещь была свидетельством того, что его единственный друг действительно мёртв:

- Вот. Возьми. Я думаю, он бы хотел, чтобы она осталась у тебя. Это всё, что при нём было.

А как хорошо играет-то, почти убедительно, почти действительно скорбит:

- Я не верю.

- Что, прости?

- Я. Тебе. Не. Верю.

- Бави, ты же не…

- Почему ты не спас его, как меня?! – злостно закричал Бави, с неожиданной резкостью выхватив из рук Инга катану.

- Бави, я не успел. Было слишком поздно.

- Я хочу его увидеть!

- Это невозможно. Успокойся, пожалуйста. Тело было очень испорчено. Он семь часов провёл в воде. Ты видел когда-нибудь, как выглядит утопленник? Утром я распорядился о кремации. Бави, ты плохо выглядишь. Как самочувствие?

Инг протянул к руку к его лбу, что бы проверить температуру, но рыжий вдруг агрессивно отмахнулся и отступил назад. Он смотрел на Великого Вождя, как на своего личного врага. Бави больше не доверял ему.

*******

«-Я ж тебя люблю, идиотина!

- Я тебя тоже люблю. Если бы только от меня было чуть больше пользы…

- Польза от тебя в том, что ты - Лоял. Ведь ты, я, Айна и Инг это всё что у нас есть, и мы будем это беречь.

- Ведь мы всё, что у нас есть?»

- Ведь я всё, что у меня есть… - перечеркнул Бави всплывший в памяти диалог.

Теперь он один. Нет больше никого из тех, кто был ему дорог. Инг? Прежнего Инга тоже больше нет.

Бави просидел взаперти около недели. Игнорировал звонки Инга и, не отпирая ему дверь, когда тот приходил навестить, велел убираться. Не выпускал из рук катану. Потерял счёт времени в затяжном трансе под воздействием постоянной передозировки сильных успокоительных или обезболивающих лекарств, и всё думал, вспоминал. Ведь когда-то всё было хорошо. Вот бы щёлкнуть волшебными башмачками и вернуться в это призрачное «когда-то».

Одиночество невыносимо. Оно пришло как-то вдруг. Кружило оголодавшим, крикливым вороньём. Угнетало мутными от осенних дождей и пыли окнами, которые ещё вчера, вроде бы, были чистыми. Или это было не вчера? Сколько времени должно пройти, что бы кто-то заметил, что окна и его дома скрывают за собой пустоту? Одиночество не ощущается как-то сразу, едва ты остаёшься один на один со своими призраками, скелетами в шкафах, со своими отчаянными падающими в тишину монологами и шрамами, которые некому бережно заглаживать пальцами. Наверное, одиночество надвигалось постепенно, шаг за шагом, просто Бави не замечал, как оно присаживалось на край кухонного стола одной единственной чашкой недопитого кофе, как сорило в пепельницу пеплом только его сигарет, как подглядывало случайными снимками с газетных страниц, на которых чужая жизнь, чужое не-одиночество, чужой свет за чужими окнами. Оно уверенно заявило свои права брошенной где попало одеждой, бардаком, за который никто не гавкнет, никто не ткнёт в него носом, как частенько делала Айна, никто не разберёт для стирки, чем занимался заходящий в гости Лоял, на который сам уже перестаёшь обращать внимание где-то между немытой чашкой и ворохом газетных статей, не имеющих к тебе никакого отношения. И вот оно уже обнимает за плечи костлявыми руками, шепчет на ухо, опаляя шею ледяным дыханием; «ну вот мы и одни»…

Кухня давила на него своими стенами. Тишина. Лишь из крана монотонно капает вода. В раковине навалена посуда, которой наломно заниматься. В пепельнице дымится не потушенный окурок. На тощих коленках покоится катана. Металлическая ладонь опущена на револьвер. Поднимает его, приставляя дуло к виску.

Бави пришёл к этому как-то спонтанно. Он безумно скучал. Привыкнуть можно абсолютно к любым условиям, даже к самым паршивым, но именно по былому дискомфорту рыжий и скучал. Начерта ему сдалась эта роскошная квартира, деньги, да сама жизнь, если рядом нет тех, с кем можно всё это разделить?

Он закрыл глаза. Нет, не зажмурился от страха, а будто приготовился отойти ко сну. Раз, два, три… палец на курке даже не дрогнул – словно банально щёлкнул выключателем, погасив свет…

23.

**45 \ настоящее \

Алису Штайн смело можно было назвать человеком-индиго, но в миру её психологический тип личности обозначили по-другому. Ещё в раннем детстве девочке поставили диагноз – аутизм. Алиса всегда была болезненным ребёнком, невероятно тощая, бледная, награждённая от природы ослабленным иммунитетом – стоило лишь попасть на слабенький сквозняк, и девочка неделями отлёживалась в постели с температурой под сорок. Она могла забыть во время поесть и падала в обморок от изнеможения голоданием, потому за ней требовался постоянный контроль. Алиса росла диким ребёнком. Почти не разговаривала ни с родителями, ни, тем более, со сверстниками. Не отзывалась на своё имя. Если выпустить её на улицу, она могла уйти слишком далеко, заблудиться и не вспомнить откуда пришла. После того, как подобное однажды случилось, и мать спустя три дня поисков наконец-то нашла дочь в полицейском участке, откуда Алису уже собирались переправить в детдом, потому что сочли её немой сиротой – девочку ограничили стенами собственного дома. Зато к своим десяти годам она сделала важнейшее открытие для медицины.

Алису всегда интересовала смерть. Долгое время ей казалось, что срок в пять-шесть минут для клинической смерти – максимален, и его никак нельзя увеличить. Однако вопрос о периоде, в течение которого всё ещё возможно полностью восстановить жизненно-необходимые функции организма не переставал волновать девочку. Она будто точно знала, что должен быть способ как-то задержать распад тканей после остановки сердца. И вдруг Алиса, одержимая идеей оживления организма после смерти, стала думать о холоде. Но нужно было найти такой способ приостановление вымирания клеток головного мозга, после того, как тот был лишён кислорода, при помощи холода, который окончательно не погубил бы их.

И способ был найден. Анабиоз. Алиса ставила эксперименты на своих кошках. Отец девочки был влиятельным человеком в Столице, приближённым одного знатного господина, потому имел возможность спонсировать исследования дочери, снабжал её необходимым оборудованием, которое она просила. Очень скоро комната Алисы трансформировалась в настоящую лабораторию. Девочка останавливала подопытным сердце, понижая температуру их тел до десяти-двенадцати градусов путём погружения в ванну со льдом. Таким образом, клиническая смерть длилась не пять-шесть минут, а уже до получаса и более, и после столь длительного времени процесс всё ещё был обратим. Одна из любимых кошек Алисы была мёртвой почти час, а после с помощью реанимации вернулась к жизни.

Слово «воскрешать» имеет корень, происходящий от греческого «искрить» - то есть возжигать искру жизни в умершем теле, и Алиса была так зачарована смертью, что, к пятнадцати годам получив высшее медицинское образование, не пожелала останавливаться на достигнутом. Ей хотелось научится исцелять смертельные повреждения тканей, сшивать людей буквально по кусочкам и заново учить их дышать, потому однажды она сбежала из дома и присоединилось к подпольному движению «Омелы», где в опытах над людьми не существовало ограничений. Когда в ходе гражданской революции её родители были убиты как приспешники аристократов, Алиса не отреагировала на это должным образом. Как бы даже и не осознала, будучи слишком увлечённой делом всей своей жизни.

Доктору Хурцу очень пригодились её знания, он назначил девочку своей старшей лаборанткой и открыл ей великую тайну воскрешения.

По сути, Йозеф олицетворял абсолютное зло, нарушающее врачебную этику и клятву Гиппократа. В его распоряжении были не кошки, а живые люди -военнопленные, над которыми он ставил массу зверских экспериментов, насильственно убивал их и калечил, а после реанимировал, проверяя, станут ли функционировать, как и прежде, однажды отравленные или раненные органы, если их вовремя и правильно вылечить. Он стремился изучить человеческий организм до мелочей. Испытывал химические и биологические яды, заражая своих пленников через рану, или по средствам вакцины, после проводил вскрытие, с целью разобраться, какой яд какие органы поражает, и подлежат ли они восстановлению.