Глава 11. Игры госпожи Гиацинты

 

 

21 января 1983 г.

Вечером наш Треугольник вернулся в деревянную Шкатулку под Москвой. Подходя к домику, окруженному березами и соснами, мы увидели Фею, с сигаретой стоящую на пороге.

– А я вас сразу почувствовала, – воскликнула она. – Выхожу и вижу: идет Джи с маленькой сумочкой, за ним Касьян с сумкой побольше, а Петровича и не видно под рюкзаками и авоськами. И что, вы всегда так ходите?

– Я по тебе так скучал, – улыбнулся Джи.

– Я тут чуть было не умерла от голода и одиночества!

– А я для тебя купил несколько бутылочек французского вина, – весело сообщил Петрович.

– Тогда мы сейчас же устроим необыкновенный праздник, – обрадовалась Фея.

В доме на мольберте стояла еще не оконченная волшебная картина: над прозрачно-золотым морем проявлялся на полотне, окутанный сияющим туманом, прекрасный и грозный женский образ.

– Это Аура, Богиня стихии воздуха, – пояснила Фея.

– Петрович, ну что остекленел? – сказал я. – Быстро накрой на стол, порежь колбаски…

Через десять минут стол ломился от яств и терпкого красного вина.

– Гиацинта куда-то исчезла, и я не видела ее все это время, – начала рассказывать Фея. – Одной в доме страшно: в нем постоянно что-то скрипит и падает. Я никуда не уходила, сторожила наши старые фолианты и писала картины. Когда я начала писать АУРУ> поздно ночью пришла Гиацинта и сказала:

"Ну что, Троллик, – она меня так называет, – ты еще не замерзла в сугробах, в ожидании Годо? Ты думаешь, они когда-нибудь вернутся? Можешь их больше не ждать – они зажили в одном из захудалых городишек, у какой-нибудь Дульсинеи Тамбовской. Ты же знаешь, как на них падки худощавые провинциалки".

И я долго плакала, потому что поверила ей.

– Жалко, что ты никак не можешь подружиться с Гиацинтой, – вздохнул Джи. – Хочу поднять бокалы, – добавил он, – за прорастание нашей Школы на планете Нулла Регис. А Касьян получил настоящее христианское Посвящение, – и Джи рассказал о Крестном ходе в Смоленске.

Фея, обрадовавшись, расцеловала меня.

– До сих пор ты был демоном, – произнес Джи, – но на тонком плане в городе Смоленске тебе была сделана операция, такая же, как молодому человеку в фильме "Знахарь". А теперь тебе надо учиться существовать в светлом токе. Побыл демоном – и хватит! Надо прорастать в светлом направлении.

– Мне кажется, вы преувеличиваете про демона, – ответил я.

– В тебе, – сказал Джи, – была сконцентрирована такая угрюмость и злость, что все происходящее мгновенно становилось плохим в твоих глазах. Посему все тебя сторонились, остерегаясь твоего мафиозного глаза. У тебя было очень много сомнений и подозрений, ты стремился просочиться во все закрытые ситуации, а зачем?

– Я же выполнял ваше задание – все знать и за всем наблюдать, – удивился я.

– Теперь, чтобы ты выработал в себе правильный кристалл, я тебе даю новое направление, – объявил Джи. – Тебе нужно изучать опыт прежних цивилизаций. Здесь ты найдешь все интересующие тебя книги, а в Фее сокрыто больше знания, чем в целой библиотеке.

В тот же вечер я с энтузиазмом занялся чтением толстого исторического труда о цивилизации инков. Петрович, подражая мне, тут же взялся читать "Дочь Монтесумы".

– Не то читаешь, Петруша, – рассмеялся я. – Это тебе не посвятительный роман Сабатини о капитане Бладе, где описываются Нигредо, Альбедо и Рубедо – стадии алхимической трансформации.

– Много ты понимаешь, – насупился Петрович.

Меня поразило то, что инки вели строжайший учет всего, что у них было, вплоть до мелочей. Благодаря этому их культура противостояла напору хаоса и успешно развивалась.

Я решил ввести подобную систему и в Шкатулке и начал с книг, сотни которых лежали в чемоданах. Тщательно переписав всю эзотерическую библиотеку, свою и Джи, и сделав каталог, я аккуратно все расставил по полкам.

– Ну, молодец, – обрадовался Джи, – хоть что-то сделал полезного.

Через пару дней Джи взял мой каталог и попробовал найти Чжуан-Цзы, но не нашел.

– Что же ты хвастался, брат Касьян, – обратился он ко мне.

– На твоих полках полный беспорядок.

Я бросился к Петровичу:

– Это твоя работа!

– Чуть что, сразу Петрович виноват? – недоуменно ответил он. – Это, скорее всего, Фея – ей наплевать на твои правила!

– Не смотри на меня подозрительно, – обиделась Фея, – я вообще не читаю книг.

– А я считаю во всем виновным Касьяна, – вдруг заявил Джи.

От несправедливости я так и остолбенел.

– Это для тебя дзенский коан в стиле Гурджиева, – рассмеялась Фея.

– Я потратил столько энергии и сил… – возмутился я.

– По поводу энергии, – ответил Джи, – я тебе скажу следующее.

Тебе надо четко следить за количеством энергии, падающей нате или иные психологические пространства ученика. Ибо слишком большая энергия может его напугать, а дозированная – привести к Просветлению. Когда-нибудь ты увидишь тот Путь, который необходимо преодолеть человеку от земного существования до Просветления. И тогда ты ощутишь вкус человеческих возможностей. Надо научиться согревать своим сердцем сущность человека, начинать давать ей живительную энергию, постепенно возвышая ее до состояния Алхимического Золота.

Если в этой инкарнации человек не дотягивает до восприятия Герметического импульса, то его не надо насиловать высокими идеями – лучше подождать до его следующего воплощения на Земле и найти такое, в котором он смог бы достичь своей высшей точки. Ибо не во всякой инкарнации человек способен достичь своего высшего состояния.

Например, Кукуша: в этом воплощении он отдыхает от той сложной задачи, которую выполнял в восемнадцатом веке. Поэтому мы его не трогаем – его душа имеет право на отдых. Но в следующем рождении он для нас сделает очень много – он будет основной фигурой в наших операциях в пространстве Малькут.

Чера является высокой сущностью из другого Космоса – он некоронованный король Атлантиды. Пока он единственный, кто может дать тебе космический гнозис – вещество высшего знания. Чера – это человек, который может помочь тебе вырастить духовные крылья.

Все воплощенное человечество по своей природе делится на три части. Гилики – это представители земли. Им практически невозможно стать на Путь, ибо их тонкие тела находятся в атавистическом состоянии, и пробудить их к жизни почти невозможно. Психики – это люди, в которых пробуждена земная душа.

У них масса сентиментальных переживаний, а высшая часть души находится в спячке уже многие инкарнации. Их мы и пытаемся пробудить к высшей жизни. Пневматики – это люди Духа, которые предназначены нести агностические учения на планету. Они никогда серьезно не привязываются к земным проблемам. Из века в век они выполняют свою миссию, связанную с передачей гностического знания на планету Земля.

– А к какой категории людей принадлежу я? – встрепенулся Петрович.

– Чтобы узнать ответ на этот вопрос, я рекомендую тебе посетить чету Осиповых – это философы из университетских кругов. Они являются заслуженными мистическими статуями, которые с протянутой рукой застыли на одном из витков алхимического лабиринта – не смогли продвинуться дальше. Вот они тебе все и поведают.

Петрович, недолго думая, взял сумку и исчез за дверью.

Почувствовав усталость, я решил прилечь в маленькой комнатке и через несколько минут оказался в сновидении.

Я иду по едва заметной тропинке в Красково, меж задремавших сосен и редких дач. Под ногами поскрипывает свежий снег. Светит яркая луна, и звезды серебром рассыпаны по глубокому холодному небу. Вдруг я заметил темных существ с козлиными головами, снующих повсюду Они собирались группами и оживленно что-то обсуждали. Потом по одному улетали в космос на далекую багряную звезду, видневшуюся на черном небосводе. Я оторвался от земли, полетел за ними и увидел, что все люди на этой планете похожи на бесов. По ночам они небольшими группами собирались вокруг огромных костров. Я незаметно подкрался к одному из них и услышал голос главного:

"Нам надо разработать план освоения новых планет в падшем Космосе. Мы будем облучать эти планеты темными эманациями, исходящими из инфернальных миров. Для этого нам надо будет проникнуть в атмосферу планеты и слиться с личностями ее жителей, а затем проводить через них свое влияние. Таким образом, мы можем переключить планету в инфернальный ток развития…"

Я проснулся оттого, что на кухне кто-то громко разговаривал. Выйдя из своей комнаты, я с удивлением увидел Петровича.

– Ты проспал восемь часов, – сказала Фея. – Петрович успел уже вернуться и рассказывает о своем визите.

– Когда я ехал на электричке в Москву, мне представлялось, что я, как Индиана Джонс, еду на археологические раскопки, искать утраченное знание. Но все оказалось прозаично. Владимир Осипов похож не на философа, а на бухгалтера, а его жена Нина – просто добродушная домохозяйка…

– Значит, ты все-таки узнал их мнение о своей персоне, раз ты так их ругаешь, – проницательно сказал Джи. – Расскажи-ка все по порядку.

– Я пришел к Осиповым. Нина – статная женщина с пышной кудрявой гривой – угостила меня чаем с домашними пирогами. Поедая с удовольствием пироги, я настроился на нее и спросил:

"К какой категории людей, по твоему мнению, я отношусь?"

"Ты, брат Петрович, принадлежишь к особой королевской категории трэмпов, которые никогда ни за что не отвечают, живут для кайфа и собственного удовольствия. Но тебя в виде эксперимента взяли на Палубу, которой нет. Джи надеется воспитать из тебя ответственного человека и перевести на две категории выше".

От неожиданности пирожок застрял у меня в горле.

"Если я трэмп, то кто же Джи?" – недовольно спросил я.

Тогда Осипов как-то странно посмотрел на меня, выпил рюмку водки и произнес:

"Трудно дать определенный ответ. Но на горизонтальные устремления учеников Джи действует как медленный яд: пьешь " и вроде бы приятно. И только спустя несколько дней ощущаешь его воздействие. Действие Адмирала зависит от дозы: сколько примешь, такой эффект и получишь. Результат приходит сразу".

"А в данную эпоху, – добавила Нина, – рождаются тусклые монады, не способные к духовному развитию. В них на уровне монадного генотипа не заложена тяга к своей Божественной сущности, и поэтому они, скорее всего, должны быть аннигилированы в Космосе на уровне всего своего внутреннего состава. Таких бесполезных, с точки зрения духовного развития, монад более высокие инфернальные сущности используют как энергетические батареи. Эти тусклые монады создают атмосферу всеобщего распада.

Сам человек не в состоянии понять, как менять себя и каким образом это делается. Сущность можно оживить путем снятия асфальта с души, а если иметь в виду себя, то надо, чтобы кто-то следил за этими процессами со стороны и направлял их; сами мы не в состоянии избавиться от своего асфальта. Общение с Джи возможно только в динамическом режиме, статика смертельна для общения.

Чтобы быть взятым в Школу, надо себя проявить хоть как-то. Одна из возможностей духовного роста – это общение с летучими людьми иных стихий и металлов. Вот это доступная реальность. Джи – это тот, кто может указать на Путь, освещаемый мистическим Лучом. Но пройти каждый должен самостоятельно".

"Как работает Посвятительный Луч?" – спросил я.

"В работе Луча все ситуации строятся по закону внутреннего кристалла. Каждое число имеет свой кристалл. Число три соответствует трехгранному кристаллу, пятнадцатому Аркану соответствует кристалл, состоящий из пятнадцати граней.

Работа Луча ведется строго в соответствии с каббалистическими разработками нашего Ордена. Если в ситуации три человека, то работа происходит для трех граней ситуативного кристалла, если пятнадцать человек – для ситуативного кристалла, состоящего из пятнадцати граней. Каждая грань имеет в ситуации свое значение и играет свою роль, проецирует определенное влияние. Если на ситуативный кристалл не подается энергетика Луча, то никакие процессы алхимического расщепления не возможны. Если электростанция не подает тока в жилой дом, то света не будет, телевизор не показывает, приемник молчит.

А для того чтобы Луч включился работу, надо на земле создать соответствующую Школу, которая, как чаша, могла бы служить для восприятия огромного количества тонкой энергетики и правильно ее распределять по всем ситуациям для исправления на Земле кривозеркального пространства…"

– Я попробую пояснить тебе, – заметил Джи. – Никакая электростанция не будет подавать ток для одной лампочки. Для бесперебойной подачи напряжения Луча необходима круглосуточная работа Школы на земле. Если нас пятеро – Фея, Гиацинта, вы и я, то мы "варим суп" из пяти компонент, если собралось тринадцать человек, то варим мы суп по законам тринадцатого Аркана…

В этот момент дверь неожиданно открылась, и на кухню вошла Гиацинта: ее шубка была в снегу, а щеки порозовели от мороза.

– Неужели вы приехали? – всплеснула она руками. – Я уж думала, что решили покинуть Фею, оставив ее навсегда в одиночестве…

Петрович подошел к ней и, под видом приветствия, слишком долго не отлеплялся от ее стройного стана. Я тут же вызвал его на крыльцо и прошептал:

– Если будешь так увлекаться – мало тебе не покажется.

– Понял, – ответил Петруччо и забежал в комнату.

– А, вернулся, – пропела Гиацинта, – небось, Касьян застращал тебя. Но чтобы ты умел расслабляться после неприятных моментов, и даже в общественном месте, Гиацинта тебя сейчас научит кое-чему.

Во-первых, найди на помойке в меру обшарпанный термос, чтобы он не вызывал подозрений и создавал уют. В этот термос наливаешь водку, подкрашенную чаем. И спокойно себе попиваешь на глазах у милиции. А когда напьешься, Петруша, то начинай ласково хрюкать – и все бомжихи будут у твоих ног.

– Как бы я хотел, чтобы наши тонкие дамы однажды подружились друг с другом, – сказал Джи. – В этом случае наш внутренний круг стал бы андрогинным. Мы бы смогли построить сильную магическую группу из пяти человек. Но, поскольку мы все разные, это сделать непросто.

– Да, – добавил я, – характеры у нас мало совместимы. Я слушаюсь только вас. Петрович всегда подстраивается под сильнейшего.

– Я абсолютная индивидуалистка, – заявила Гиацинта, – и подчиняюсь только магиссам из своих сновидений. А Фея, как я заметила, совершенно подвластна своим неустойчивым настроениям.

– В сердечном состоянии, – сказал Джи, – она добрейшая христианка, но в темные периоды своих проявлений она одним словом может разрушить все и вся.

– Кому много дано, с того много и спросится, – со странной улыбкой сказала Фея.

– Гиацинта всегда алертна, – вставил Петрович, – но, кажется, ведет с нами двойную игру.

– А возможно, тройную или многомерную, – задумчиво сказал Джи. – Улыбается нам, чистит, моет, готовит и убирает…

– А когда мы уходим, – беззаботно прервал его Петрович, – занимается подозрительными делами…

– Что это ты, Петруша, развеселился? – подняла на него холодные глаза Гиацинта. – Может, тебе пора на клиросе копытцами стучать и молитовку Бафомету почитывать?

Я вновь почувствовал, как в комнате нагнетается невидимое напряжение. Петрович побледнел до землистого цвета, и вдруг Фея быстрым движением сбросила со стола нож, направленный в его сторону.

Петрович тут же спрятался за спину Джи.

С возвращением Гиацинты в домике стали происходить странные явления. Ночью слышались таинственные скрипы и вздохи, а Фее казалось, что вечерами кто-то смотрит на нее в окно, с той стороны.

Однажды утром я вышел на кухню и увидел, что Гиацинта моет посуду в той грязной воде, где только что полоскала половую тряпку.

– Что ты делаешь! – возмутился я.

– Это мыльная вода, JIacapo, – мило улыбнулась она. – Напрасно ты так волнуешься.

На следующий день, проводив Фею, Джи и Петровича в Москву, я тихо возвращался в избушку, надеясь поработать над дневником. Войдя в калитку, я увидел, что перед окном кухни пляшут на снегу яркие отсветы. Я рванул дверь: пламя газовой плиты вздымалось до потолка. Гиацинта, с распущенными волосами и холодным отсутствующим взглядом, читала заклинания и водила руками над огнем.

– Чем это ты занимаешься? – спросил я не своим голосом.

– Ну что ты, Ласаро, подозреваешь меня в колдовстве? Я просто жарю мясо на огне по-грузински, – улыбнулась Гиацинта, мгновенно очеловечившись.

Я не нашелся что ответить, но стал внимательно приглядываться к своей необыкновенной жене. А Гиацинта, странно улыбаясь, кормила нас вкусными блинчиками с килькой. По ночам при свете луны я часто замечал голубоватое свечение вокруг тела спящей Гиацинты, затем туманный призрак отделялся от нее и улетал в ночь. Иногда я наблюдал приходивших к ней странных существ, похожих на предрассветный туман.

Однажды я почувствовал в домике мрачноватую атмосферу, как будто низко, на пределе слуха, вибрировала струна. Мы с Петровичем бросились осматривать дом и нашли в углах каждой комнаты воткнутые иглы и грязные перчатки с отвратительным запахом.

– Это могла сделать только твоя любимая! – заявил Петрович.

– У нее такие услужливые глаза, – отвечал я, – что мне трудно тебе поверить.

– Вот что значит взять в жены воспитанницу московского андеграунда, – назидательно прошептал он.

– Ничего, брат Касьян, зато ты проходишь настоящее обучение, – заверил Джи. – Гиацинта – великая магисса.

– Зачем тебе простая женщина, – добавила Фея, – она только испортит тебя.

Вечером, по совету Феи, я долго изучал историю буддизма в древнем Китае. Ночью она подошла ко мне и забрала в сновидение, показав инкарнацию из далекого прошлого. Я увидел себя младенцем на руках прекрасной китайской дамы, которая подносила меня к статуе Будды. В облике этой женщины, прижимающей меня к груди, я различил тонкие черты Феи.

На следующее утро госпожа Гиацинта исчезла и вернулась лишь к вечеру. Она была чем-то озабочена; ее глаза бегали по сторонам, не находя покоя.

– Такое впечатление, – сказал я, – что ты совершенно забыла о Пути!

– А ты знаешь, Ласаро, – выразительно произнесла она, – я была у следователя. И Данила наконец-то признался, что все деньги, взятые обманом у богатых москвичек, он хранил в дымовой трубе моей квартиры. Следователь с понятыми обыскал всю квартиру, но ничего не обнаружил.

"Так где деньги?" – спросил меня следователь, поглаживая дуло пистолета.

"Не знаю", – сказала я.

"Идите и хорошо подумайте, – сказал следователь, – а когда вспомните что-нибудь, позвоните мне".

И вот, Ласаро, смотрю я на тебя и вспоминаю, что в начале зимы ты переделывал трубу, ибо она плохо пропускала дым.

– Так ты думаешь, это я взял деньги? – разозлился я.

– Не знаю, не знаю, – усмехнулась Гиацинта, – я вот думаю, когда мне следователю звонить: сейчас или до завтра подождать?

Ледяной холод, струясь из глаз Гиацинты, охватил мою душу.

В этот момент из спальни высунулась голова Петровича.

– Ну что, Петруша, может быть, и ты замешан в этом деле?

– недобро произнесла Гиацинта.

Петрович слегка побледнел и быстро скрылся за дверью. Я пошел за ним. Он сидел в спальне, голодный и злой, и читал "Робинзона Крузо".

– Как дела? – спросил я. – Что же, тебе даже курочки съесть не хочется? Голоден ведь небось?

– Ты что-то подозрительно внимателен ко мне, – сказал Петрович, – но пока Гиацинта на кухне, я лучше у себя отсижусь.

– Я ставлю бутылку водки, – сказал я, – а ты целый час говори Гиацинте одни комплименты.

– Только водку вперед, – нахмурился Петрович, – и полкурицы на закуску.

Я вытащил бутылку "Кубанской" и поставил перед его носом.

Через пять минут на кухне появился заметно повеселевший Петруша и, вальяжно развалившись на стуле, сказал:

– Как поживаете, прекрасная Гиацинта?

– Неплохо, деревянный человечек, – ответила она. – А ты как, в дурдом еще не собираешься? Могу тебя отвезти.

– Ах, дорогая Гиацинта, без тебя мне там будет скучно!

– Неужто ты желаешь, чтобы я с тобой в дурдоме поселилась?

– Да, и непременно в той же палате, ибо я вас безмерно обожаю.

– Это когда же ты, Петруша, успел влюбиться? После стакана водки?

– Влюблен я в вас давно, а осмелел только сейчас.

– Сладко поешь, – сказала она, – но что-то не очень верится.

– Вы тонки, изящны и непредсказуемо алертны, вы покорили мое сердце… – и Петрович стал разливаться медовыми реками, описывая достоинства Гиацинты.

Я наблюдал, как змеи в ее глазах отступили и уснули в глубине души. Когда ее сердце оттаяло и потеплело, я налил ей в рюмку водочки и спросил:

– Не могла бы ты, дорогая Гиацинта, поведать о том, как просветлялась мифическая Нимфетка?

– Ну хорошо, – ответила она. – Нимфетку так прозвали за необычайное выражение ее глаз. В семьдесят седьмом году ее отыскал Костюня в одном из московских кафе. Она была поразительно тонка и изящна. Ей едва исполнилось семнадцать лет, а сейчас уже двадцать четыре. Он тут же притащил восточную красавицу в элиту, где все стали за ней ухлестывать. Затем ею увлекся Мэтр, был у него с ней роман, в течение которого он ввел ее во все дома Москвы. Когда Али увидел Нимфетку, он тут же в нее влюбился. Она прожила у нас в Очаково два месяца. Али неистово любил ее, а она старалась перенять тайное знание, только Али ничего ей не рассказывал.

Тогда она стала гоняться за мной. "Научи меня попадать в потусторонний мир", – умоляла она. Она лизала мне ноги, ползая за мной по земле в магазин, обдирая себе все лицо об асфальт. Я пряталась от нее в туалете, а она лежала под дверью и поджидала меня.

"Тебе, дорогая, не надо никаких иных миров, – отвечала я, – ты, как никто из предыдущих барышень, фанатически стремишься сделать карьеру в эзо-элитарном круге Москвы. Поэтому я тебе ничего не скажу".

Но из Очакова ее невозможно было выселить. Однажды Сахарный пришел к Али и, увидев Нимфетку, влюбился. А в качестве признания в любви прыгнул, как кот, на нее сзади, обхватив талию ногами. Она заметалась по хате, ища помощи, и, стеная, упала на пороге. Сахарный сжимал ее и не отпускал. Я была рада: наконец-то она попалась. Сахарный отпустил ее под обещание, что Нимфетка придет к нему жить, а он объяснит ей тайный смысл труда Ницше "Так говорил Заратустра". И она ушла на три месяца к Сахарному, и провела их любовно и преданно. Она слушала про Заратустру и училась играть на фоно, тыкая тонким пальцем три месяца в клавиши. Вдруг Сахарный понял, какая у нее низкая душа, и прогнал ее навсегда. Далее она безумно влюбилась в Адмирала и пыталась у него чему-то научиться, а через несколько месяцев Нимфетка уехала просветляться в пустынь к отцу Тавриону. За две недели она ввергла обитель в смуту. Монахи стали уговаривать ее вернуться в Москву, а она отвечала: "Изыди, сатана". Наконец, сам отец Таврион сказал: "Сестра, надобно вам покинуть сию святую обитель".

Нимфетка стала скитаться по Москве, жалуясь на жизнь, и вновь поселилась у нас. Но на этот раз она бесконечными истериками так достала всех соседей, что они стали каждый день вызывать милицию, пока с нас не содрали огромный штраф. А Нимфетка, как всегда, вовремя смылась и сдала экзамены за десятый класс. И хотя она ничего не знала, по всем предметам ей поставили тройки. Но, как я догадываюсь, только для того чтобы не видеть больше ее рожи в школе.

– Для ускорения своего времени, – встрепенулся Петрович, – я хотел бы повидаться с Нимфеткой!

– И ты туда же, деревянный человечек! – рассмеялась Гиацинта и отправилась в свою комнату.

– Давай-ка, Петруша, лучше сыграем в польского дурака, – сказал я, – и уравновесим твое эмоциональное поле.

Мы еще сидели за картами, когда на кухне появился Джи. Было уже два часа ночи.

– Хватит вам расслабляться, – сказал он, – пора заняться более серьезными делами. Почему вы не используете благоприятного времени для работы над собой, а устраиваете из Школы некий балаган? У каждого человека, включая и вас, есть свой особенный талант, и если вы его не разовьете, то он от вас отымется.

Каждая картина Феи – это окно в Нагваль, но если она свой талант будет подвергать сомнению и полному забвению, то и он у нее отымется.

Вы находитесь в таком фантастическом пространстве Школы, в котором каждый ваш талант может расцвести прекрасным цветом. Вам остается только работать засучив рукава, развивая его.

Внешним символом вашего внутреннего развития является путешествие в составе Школы по просторам необъятной России. Школа пытается посеять семена нового импульса, и вы можете ей в этом помочь. А матрица внутреннего развития задана еще в Махабхарате, священном писании индусов, и включена во все космические Пути. Взаимоотношения Кришны и Арджуны бессмертны и являются лучшим примером. И всякое внутреннее развитие может происходить только по этой схеме.

Каждый ваш талант должен давать оборот. Вы же обладаете талантами Сунь У-куна и Чжу Ба-цзе. Вы можете развить их, помогая Танскому монаху нести благую весть на Запад.

Но если вы свои таланты зароете в землю, то Господь отнимет их у вас.

Если драгоценность складывается к драгоценности, то накапливается богатство. А вашими драгоценностями являются пространство Школы и время, проведенное в ней.

– Я принимаю все, что вы сказали, – признался я, – но сейчас я очень встревожен странностью поведения Гиацинты, – и я рассказал Джи обо всем.

– Госпожа Гиацинта, – ответил Джи, – настоящий бенефактор и прекрасный сталкер – от слова "сталкивать". Она обучает не путем чтения лекций, а через экстремальную ситуацию. Она сталкивает своего ученика туда, где довольно опасно. Если он выберется оттуда – значит, бытие его выросло и он готов для следующей ступеньки, а если нет – то не стоит о нем жалеть. И так постепенно он наберет метафизический вес. А мирянин в потустороннем мире не имеет никакого метафизического веса.

Гиацинта тоже проходила длительное обучение. Работая в Уголке Дурова, она научилась беседовать со зверями. У нее на шее сидела рысь, а по рукам ползали змеи – все звери уважали ее. Это значит, что она научилась беседовать и с внутренними зверьми других людей.

Когда Гиацинта прошла это, она взялась за цветоводство и научилась тонко общаться с миром растений. Это открыло ей выход в тонкие пространства собственной души.

Следующим ее этапом была работа с ужасом. Гиацинта сторожила огромные особо опасные объекты, где по ночам собирались алкаши и бандиты, а иногда происходили таинственные убийства. Этим она преодолела свой страх.

Когда я познакомился с ней, Гиацинта работала в мужской бане и пела в церковном хоре. Если ты примешь эту необъяснимую двойственность ее натуры, тебе очень многое может открыться.

– Это очень странное обучение, – ответил я.

– Помнишь ли ты притчу о человеке, живущем в Каире, который услышал во сне голос, повелевший ему отправиться в Багдад на поиски сокровища? Он послушался таинственного голоса, продал все, что имел ценного, добрался до Багдада и там был отведен в тюрьму как бродяга. И когда начальник стражи спросил, в чем его вина, он рассказал свой сон. "Ты глупец, – расхохотался начальник стражи, – мне три раза снился сон, что я встречу человека из Каира, в доме которого под очагом зарыт сундук с золотом, – но я не верю снам".

Вот так-то. Место, Время и Люди всегда важны.

 

Ночью я проснулся от странного ощущения. Часы показывали четыре утра. Комнату заливал яркий свет луны. Я осмотрелся: было тихо, но в пространстве чувствовалось холодное напряжение. Я перевел взгляд на Гиацинту, которая спала рядом, всмотрелся в ее лицо и с ужасом заметил, что оно мертво, словно ее тело уже вторую неделю лежит в могиле. Мне стало жутко – я перекрестился, выскочил на кухню и зажег свечу А потом долго сидел за столом, пытаясь разобраться в случившемся.

Внезапно на кухне появился Джи.

– Моя карма так отяжелела, что мне видятся подземные миры, – а я даже не понял, как это произошло, – пожаловался я.

– Каждый человек, – сказал он, присев рядом, – встреченный тобою в жизни, оставил в тебе некий прообраз, который до сих пор живет в тебе и влияет на твои поступки. Внутри тебя накопилось множество прообразов твоих знакомых, которые не дают тебе свободно идти по духовному Пути. Эта внутренняя ситуация называется: "А что скажет Марья Алексеевна?"

Тебе надо стереть всю свою личную историю. Предстоит очистить свой внутренний мир от огромного количества шлаков и мещанского влияния твоих знакомых. Вызови в воображении каждого из знакомых и отпусти их на волю.

Затем он добавил:

– Но стремление к порядку всегда и везде – это дурная бесконечность. Надо делать все в меру. Парадокс внутри парадокса – это человек.

На следующий день, ближе к вечеру, в избушке появилась довольная Гиацинта.

– Теперь я все знаю про работника ОБХСС, который три месяца жил в моем доме, – объявила она. – На самом деле его зовут Хлевнер, он грузинский еврей, крупный аферист, любовник и вор – как рассказал следователь. Он приезжал в какой-нибудь захолустный город и быстро знакомился с немолодыми одинокими женщинами, которые в чем-либо были ущербны – то ли психикой, то ли внешностью, а то слабостью на передок, – и входил к ним в доверие через любовь, представляясь полковником КГБ или чиновником из Госснаба. Ну, принц для всякой заброшенной провинциальной клуши! Человек, который все может достать, на последние женские сбережения. Войдя в доверие и закрутив роман, он устраивался на квартире очередной дамочки и знакомился с ее окружением. И эти несчастные давали ему денег по полторы тысячи на сапоги, шубы и прочие вещи. Данила эти денежки припрятывал, тратил, а когда приходило время шуб с сапогами, он тихо линял в другой город, и опять с шиком, на краденой машине, въезжал в постель к другой бездарно гибнущей дамочке.

За восемь лет он объездил всю Россию и жил как король. Были у него паспорта, только все поддельные и просроченные, и попался он совершенно случайно при проверке документов.

Данилка понаделал сотню денежных афер по всей России. Так что следствие будет длиться года полтора, а Данила сидит в предварилке. Его будут возить по всей стране на очные ставки, а он будет пудрить всем мозги, чтобы как можно дольше протянуть в предварилке, а не в строгом режиме. Ему уж точно придется сидеть до конца жизни.

Меня вызывали к следователю, к адвокату Данилы, задавали коварные вопросы, я отвечала, но мне никто не верил. Тогда меня отправили к прокурору.

"Ну, что мы будем с тобой делать?" – сказал прокурор, пристально глядя в мои испуганные глаза.

"Ничего не надо со мной делать, – отвечала я, – я и так дрожу от страха".

Он очень подозрительно смотрел на меня, перелистывая толстую папку по делу разбойника Хлевнера. Тогда я стала рассказывать ему все про свою жизнь…

– И что же ты могла рассказать в столь ответственный момент? – поинтересовался я.

– Я росла гадким замкнутым ребенком, – говорила я плачущим голосом, – меня никто не любил, а мать сразу же бросила. Отец отдал меня бабке, бабка старалась спихнуть тетке, а тетка отцу, отец бабке… Есть я не любила до восьми лет, и если меня никто не кормил, то ходила голодной по две недели. А когда начинала от истощения болеть, то врачи заставляли меня есть силком. Пищу я воспринимала как отбросы, и мне было противно от нее. В школу я ходила только как в здание, где были длинные коридоры, чердаки и подвалы, где я и проводила все уроки. А если меня все-таки находили на чердаке, то заводили в класс. Я долго не понимала, что в школе чему-то учат. Я не выходила из класса на перемену, смотрела в окно и думала о потусторонней жизни. В двенадцать лет, то есть в третьем классе, я научилась читать по слогам, и это было огромное достижение. В каждом классе я отсидела по два года, и меня автоматически переводили в следующий…

И тогда прокурор захлопнул папку и закричал: "Зачем вы мне рассказываете эту ерунду?" – и сожалением добавил: "Теперь по следствию вы будете проходить не как соучастница, а как потерпевшая".

"Мой спаситель!" – промолвила я и от благодарности поцеловала ему руку. Радостная выскочила на улицу и поехала к вам.

– Мафиози, небось, оставил тебе массу дорогих вещей, – сказал Петрович.

– Только два литра браги, разлитой по красивым бутылочкам, – ответила Гиацинта, – да стоптанные тапочки сорок пятого размера. Данилка только одно доброе дело сделал для меня – выгнал всех непрошеных гостей, отвадил пьяную эзотерическую элиту, которая не знала меры ни в чем. Они разбивали окна, вынимали рамы, залезали в квартиру и начинали пьянку. Они говорили о чем угодно, только не о любимой вашей работе над собой. Пьянка длилась неделю, пока соседи не вызывали милицию. Посему я не люблю свою квартиру на Грузинке. А сейчас у меня не осталось никаких драгоценностей и приличных вещей. Живу я бедно, а если и были ценные вещи, то все они пропиты друзья-ми-эзотериками.

Мне вдруг стало так ее жалко, что хотелось немедленно помочь, и я стал ласково гладить ее черные вьющиеся волосы.

– Я думаю, нам всем пора прогуляться по морозу и проветрить свои застоявшиеся подвалы, – сказал Джи. – Петрович, не забудь бутылочку вермута для согрева души.

– Я уж пойду отдыхать, – сказала Гиацинта, – а вам в самый раз поглядеть на луну.

– Я все никак не могу понять, – сказал я, когда мы вышли на темную дорогу, – что же такое работа по второй линии.

– Работой по второй линии, – ответил Джи, – является, например, искусство квартирмейстерства. Квартирмейстер должен обеспечить Школу проживанием в любом чужом городе. Найти провиант, ночлег, площадки, на которых Школа будет развертывать свои театральные действия. Простроить перегонные алхимические кубы для возгонки грубых элементов местного населения и приобщения их к импульсу Луча, а также для дружеского сцепления зубчатых колес наших сердец. Квартирмейстер должен заботиться также о чистоте среды, в которой обитает Школа.

Учитесь у Феи: она прекрасно справляется с проблемой очищения пространства от психических отходов неофитов, от которых можно задохнуться. Люди привыкли очищать себя от отходов физического тела, а отходы астрального тела не убираются, превращая все пространство в одну сплошную помойку.

– Теперь хоть что-то понятно, – вздохнул Петрович.

Мы свернули на узкую тропинку, едва протоптанную в глубоком снегу, и через десять минут подошли к реке, тихо текущей подо льдом. Джи показал мне наклейку на бутылке вермута и пояснил:

– На эмблеме вермута изображен щит, который держат два льва. В центре щита выгравировано огромное Н – это первая буква девятнадцатого Аркана. Венгерский вермут создает определенное состояние, которое дает возможность почувствовать тайное пространство Луча Н. В старые времена этим напитком пользовались, чтобы проникнуть вглубь себя. Для вас это значит – понять идею самопожертвования и служения Ордену.

Должна быть решимость все сделать здесь и сейчас, в любых обстоятельствах и условиях, ничего не откладывая на завтра. Решимость – это центростремительная сила внутри нас, которая выбирает стратегию сражаться до конца, с самим собой и вовне себя. Решиться – значит сжечь внутри себя очень многое из того, что мешает внутреннему росту в пространстве Школы. Решимость каждый день, самосожжение каждый день…

Я слушал Джи, любуясь яркими звездами. Над нами сияло созвездие Ориона. "Там находятся миры просветленных, достигших свободы", – подумал я.

– Ничего, братушка, когда-нибудь и ты там окажешься, – прочел Джи мои мысли.

Когда мы вернулись в деревянный домик, Фея встревоженно произнесла:

– Я думала, вы опять сбежали от меня в Москву, на так называемую ситуацию.

– Нет, – сказал Джи, – мы никогда не бросим любимого Ягненочка.

– Вы так всегда говорите, а потом исчезаете на неделю – прошептала Фея.