Глава 10. Кул-джаз и работа над собой

 

 

16 января 1983 года. Брянск.

– Предлагаю пойти в кино, – сказал Джи, – на какой-нибудь обучающий фильм. Петрович, поищи-ка программу кинотеатров.

Петрович ушел и, вернувшись с газетой, сказал:

– Нам не везет. Единственное, что есть в кинотеатрах, – это новая индийская мелодрама "Крик раненого".

Я заскучал с первых же кадров – это была банальная и нудная история о двух влюбленных, которым все препятствовали соединиться. Первым импульсом было предложить уйти, но Джи, казалось, смотрел с большим интересом.

– Вам нравится фильм? – осторожно спросил я.

– Фильмы – это не просто интересный или неинтересный сюжет, – тихо ответил Джи. – Европейские фильмы отражают посвятительные сюжеты Commedia dell’ Arte. Индийские при поверхностном взгляде напоминают слащавый китч, но при более глубоком – отражают шесть систем индийской философии, самое сложное из придуманного человечеством. Это всегда один и тот же глубочайший сюжет – взаимодействие Пуруши и Пракрити, мужского и женского принципа.

В финале все погибли. Школьницы, которые только и были в зале, шумно всхлипывали.

– Все хорошо, но слащавость испортила сюжет, – сказал Джи.

– Этот фильм специально для тебя: в нем точно показаны твои отношения с Гиацинтой. Эх, Касьян, и когда ты из Грушницкого, обремененного мудовыми страданиями, дорастешь до Печорина, который презирает жалость к себе!

Выходя из зала, я увидел под одним из сидений большой полотняный мешок. В зале уже никого не оставалось, и я прихватил мешок с собой. Я заглянул в него – там оказалось килограмм десять картошки.

– Теперь мы не умрем с голоду, – воскликнул Петрович, – а то в кармане остались одни пятаки.

Вечером Петрович почистил картошку и раздобыл у горничной огромную кастрюлю и мощный кипятильник. Через час дымящаяся картошка стояла на столе.

– Мы с Петровичем постоянно боремся за место подле вас, – сказал я Джи. – Не могли вы сказать, кого вы предпочитаете из нас двоих? Это бы разрешило бесконечную борьбу.

– Вы нужны мне только вместе, – ответил Джи. – Жаль, что вы до сих пор не можете этого понять. Многие эзо-школы дрессируют учеников убивать драконов, которые не встречаются в этой жизни. Вы же находитесь в реальной Школе, ориентированной на саморазвитие, на само-фонтанирование. Основная ваша цель – не выпасть из Луча Школы. Вы не можете до бесконечности развиваться индивидуально – почитывая книги, посапывая на диване – однажды этому наступит предел. В этот момент вам необходимо объединиться, чтобы вы могли совместно и спонтанно выполнить задачу, и делать это придется в стиле притчи о слепом и хромом, или в стиле фильма "Невезучие".

Вместо того чтобы научиться совместной работе, вы постоянно наносите друг другу удары, как итальянские маски. Сражаться можно, но только театрально, а внутри должно быть все скоординировано. По одному вы распадетесь. Ни один из вас не может расти сам по себе, перерыв в росте – это падение. Даже безумие Петровича можно использовать, а не отучивать его от этого.

Если вы грамотно научитесь соборному творчеству – этим самым вы преодолеете пропасть, барьер в линии собственного развития и пойдете дальше, но тоже только до определенного предела. Чтобы не упасть, вы всегда должны находиться в паре и в сотворчестве, а не в эгоцентризме. Вам надо также учиться сотворчеству с людьми, несущими импульс Луча.

Нужно учиться работать вместе – вдвоем, втроем, но также и по одному. Нужно уметь быстро решать даже самые трудные задачи – только тогда вы будете бесперебойно развиваться. Но если вы вдруг почувствуете внутреннюю бесперспективность – значит, срочно надо пройти еще раз стадию Альбедо. Если вы не работаете по первой линии, над собой, то вы не сможете работать и по второй. Ибо вторая линия работы – это передача вашего личного опыта работы по первой линии.

Работа по первой линии – это усилия, совершенные вами по вытаскиванию себя из мирского болота, подобно барону Мюнхгаузену Когда вы дошли до собственного предела в работе по первым двум линиям, нужно немедленно подключиться к стратегической третьей линии.

А с сегодняшнего дня вам надо работать в два раза быстрее.

– Слушаю и повинуюсь, – бодро ответил я.

 

На следующий день, после расстановки сцены во Дворце культуры, Петрович нарезал сало, лук и хлеб для "пикника на обочине". Мы перекусили, и он, наводя порядок, скомкал засаленный кусок полиэтилена, который служил скатертью, и собрался его выбросить.

– Что? – сказал вдруг Джи. – Выбрасывать народное добро?

Я подумал, что он шутит, но Джи был серьезен.

– Найди воду и сейчас же вымой, – сказал он.

Петрович брезгливо расправил полиэтилен и пошел искать воду. Через десять минут он вернулся.

– Здесь нет воды, – растерянно произнес он.

– Можешь попробовать снегом, – подсказал Джи.

– Вы надо мной, наверное, издеваетесь!

– О великий Петрович, – заметил я, – разве ты не видишь, что Джи работает над твоим почтенным кундабуфером?

– Если бы ты знал, как я тебя ненавижу, – прошептал он.

– Где же твое смирение, Петруша? – покачал головой Джи.

Петрович хлопнул дверью и пошел на улицу – тереть снегом и песком жирный и грязный полиэтилен.

– Ты не сможешь удержаться юнгой на Корабле, – сказал Джи Петровичу, когда тот вернулся, – если не будешь жертвовать своими упрямыми марионетками. Никакое продвижение вперед не возможно без жертвы. Тем более что требуется от тебя немного: не выбирать лакомые кусочки из пирога, писать письма и не курить.

– А что важнее всего? – озабоченно спросил он, открывая новую пачку сигарет.

– Чтобы начать работу над своими марионетками, опиши их, дай имена и пронумеруй. Король должен знать всех своих подданных. И запомни, что в сакральном пространстве Луча нарушать обеты нельзя.

 

На следующий день, когда мы закончили расстановку сцены, Петрович подошел ко мне с тетрадью и горестно произнес:

– Эх, брат Касьян, я так отдалился от небожителей, что мои марионетки стали походить на демонов. Если ты не поможешь мне их увидеть – то мне крышка!

– Сконцентрируйся по отдельности на каждой отрицательной эмоции, – ответил я, – и попробуй рассмотреть, что за демон за ней стоит. Когда ты направишь внимание внутрь, перед твоим взором всплывет туманный образ. Зарисуй его, опиши и наблюдай дальше. Постепенно ты увидишь всех демонов, которые подселились к тебе.

– Ну, ты хоть одного опиши, – смиренно попросил Петрович, – а я потом смогу и других распознать.

– Самый главный из твоих демонов – это бесцеремонная свинья, которая астральными миазмами загрязняет школьное пространство. А когда Джи призывает эту свинью к порядку, тм дико обижаешься. В этот миг пронаблюдай, кто в тебе обижается и жаждет мести, – и ты кое-что увидишь.

– Прямо сейчас начну выслеживать демонов, – заверил он, и тут же ослепительная вспышка света залила всю сцену Под ногами Петровича раздалось шипение и запахло палеными проводами. Он подпрыгнул от испуга и побежал отключать электричество.

По дороге он наткнулся на Черу, задумчиво несшего два стакана черного кофе, и опрокинул их на его светлые вельветовые джинсы. Петрович выбежал на улицу освежиться, и тут на его горячую голову свалился с крыши огромный ком снега.

– Очнись, дурья башка, – заорал Петраков, – иначе тебя сегодня же выкинут из ансамбля!

– Что это ты насоветовал Петровичу? – спросил недовольно Джи.

– Отслеживать своих демонов, – виновато ответил я.

– Это задание я дал тебе, а ему еще рано* Видишь, он совсем с ума сошел. Пусть он лучше разучивает наизусть псалмы, по две строчки в день.

– Петрович, хочешь, я дам тебе упражнение для самонаблюдения? – сказал подошедший Чера. – Резко выдохни пару раз и медленно вдохни, слушая шум дыхания. Преврати голову в пустоту. Потом, выдыхая, спускайся в полость Дань-Тянь, ниже пупка, и превращай ее в пустоту. Находясь в полном молчании, установи разницу состояний пустоты головы и нижнего Дань-Тяня. Таким образом, ты исследуешь разные степени пустоты, и нам спокойнее будет.

Вечером после концерта мы отправились в гостиницу. Джи прилег отдохнуть, я сел писать дневник, а Петрович – зарисовывать своих демонов. Джи проснулся и, заметив нас за работой, сказал:

– Вы, господа, на хорошем пути. Вы не врете, не высасываете свою историю из пальца. Описывая события Школы, вы создаете кристалл своей инкарнации, и, таким образом, вы обрабатываете кристалл своего астрального тела, состоящий из пространства и времени. Правда, он еще не настоящий, ибо только герметически переработанное тело времени превращается в кристалл. Каждый звездный странник должен уподобиться изумрудному кристаллу.

Петрович устал от напряжения и лег отдохнуть. Через полчаса он, испуганно вращая глазами, вскочил с постели с криком:

– Я попал в ужасное сновидение… Мы втроем летели в ракете к созвездию Орион. Тут в кабину влетает механик и кричит: "Топливо заканчивается, если мы не найдем выхода, то навсегда застрянем в железном Космосе". Джи берет меч, одним ударом отсекает часть себя и бросает в топку. Ракета делает громадный скачок в пустоту – звезды так и замелькали в иллюминаторе. Через некоторое время механик опять кричит: "Топлива не хватает, ракета сбавляет ход". Теперь Касьян, взмахнув острым клинком, холодно бросает кусок своей плоти в пылающую топку. Ракета вновь стремится вперед. И снова врывается механик и кричит: "Остался последний рывок, подбросьте еще топлива", – и уставился на меня. Я от ужаса проснулся.

– Этот сон, – серьезно произнес Джи, – может прояснить тебе кое-что по поводу жертвы.

 

18 января. Смоленск.

На следующий день мы вместе с джаз-банд сели на поезд, идущий в Смоленск, и я еще раз попытался выведать у Черы заложенное в него космическое знание. Но Чера опять равнодушно посмотрел на мои старания, а затем, выпив бренди, уткнулся в книгу. Джи заглянул в купе, где сидели замерзшие музыканты, и двумя фразами превратил прокисшую атмосферу в золотой фейерверк.

Я вышел в тамбур поезда подышать свежим воздухом. Мы ехали в последнем вагоне; в заднюю дверь можно было смотреть на убегающие в метельную тьму рельсы. Прибежал Петрович, нервно выкурил сигарету, за ней вторую.

– Ну почему Джи вечно ругает меня, – пожаловался он.

Наконец он выбросил последнюю сигарету, оперся о дверь – и вдруг, теряя равновесие, замахал руками. Я дернул его вперед и захлопнул грохочущую дверь. Глаза у Петровича были круглыми от ужаса.

 

На следующее утро нас встретил светящийся от снега Смоленск.

Разгрузив аппаратуру, мы отправились в гостиницу. Петрович заварил зеленого чаю, и мы уютно устроились в номере за белым столом. За окном падал пушистый снег.

– Уже несколько дней, – сказал я, – нагнетается странная угрожающая атмосфера и неприятные происшествия. Чера чинил электропроводку на сцене, и провод загорелся в его руке. Я полез в свой портфель за дневником и глубоко поранил руку бритвой. А Петрович вчера чуть не выпал из поезда.

– Наш Корабль, – строго произнес Джи, – вошел в заминированные воды. Отныне в вашей жизни не должно быть мелочей. А теперь приглашаю вас прогуляться по улицам Смоленска – познакомиться с местной флорой и фауной.

Джи взял серое пальто и вышел в коридор, а мы поспешили за ним. Погода была тихой и возвышенной. Мы медленно шли изгибами заснеженных улиц. Через некоторое время у меня возникло ощущение присутствия высших сил.

Я взглянул вверх и увидел высоко в небе прозрачный воздушный город с золотыми куполами церквей. От удивления я дернул Петровича за рукав, но видение тут же исчезло.

– Немцы специально не тронули Смоленск, – произнес Джи.

– Они до сих пор любят фотографироваться подле его величественных храмов. Но не всякий может проникнуть в тайны града Китежа, витающего над Смоленском. Когда вам будет очень тяжело или вас посетит сильное смятение, приезжайте в Смоленск, соприкоснитесь с градом Китежем – и вы очиститесь. Смоленск

– святой город. В его пространстве могут пробудиться ваши души, и сущность засияет огнями солнца. Это невыразимое цветение души должно всегда сиять в ваших сердцах.

Вечером мы сидели в зале, где свободных мест было больше, чем людей, и вслушивались в изящные пьесы интеллектуального джаза.

– Посмотрите, как прекрасны марионетки "Кадарсиса", – сказал Джи, глядя на сцену, – как отточены их движения и разнообразен музыкальный ряд. Посмотрите на лица в зале: в этом городе – как, впрочем, и в любом другом – живет народ с очень ограниченным набором ролей. Жена, муж, дети – вот и все. Скучная жизнь и унылая старость. Куда им до восприятия импульса благой вести, которая льется через джазовые композиции Нормана! И все равно Корабль Аргонавтов продолжает плавание…

Голос Джи приятно убаюкивал меня, и небеса казались совсем близки.

– Почему бы вам, братцы, не сходить в магазин? – вдруг сказал он. – После концерта мы мопти бы устроить небольшой праздник с участием Черы и музыкантов.

Я не ответил. Хорошее настроение исчезло.

"Чем меньше я буду тратить, тем больше продержусь в обществе Джи", – мелькнуло в голове.

Джи посмотрел на мое мрачное лицо и заметил:

– Твоя угрюмость проистекает из вечного крохоборства.

Вечером мы, с трудом усыпив бдительность швейцара, проникли в чисто прибранный номер Джи. Через несколько минут он был, как обычно, завален нашими вещами. Гурий раскидал авоськи с продуктами, устроил на батарее под окном свои ботинки, замочил в умывальнике носки и пообещал, что сейчас придет. Вернулся он через полчаса, прокуренный, мучительно кашляя.

– Если ты не способен на малую жертву и не можешь бросить курить, – покачал головой Джи, когда мы сели пить чай, – вряд ли ты готов к подвигу. Даю тебе последнее предупреждение, а также запрещаю превращать мой номер в свинарник.

Петрович скукожился и виновато вышел в коридор. Я пошел за ним.

– И до чего же мне не везет! – грустно произнес он.

– Если тебе плохо, братушка, – сказал я, положив руку на его плечо, – то подумай сначала, что для тебя важнее – радости мира или благие обязанности по Школе. Если первое – то не удивляйся своему плохому настроению: ведь ты уже перешел в мирской ток, а в нем мало радости. Поэтому соберись с мыслями и восстанови в себе правильную иерархию ценностей.

В этом тебе может помочь страх. Страх не как парализующее чувство, возникающее само по себе, а как контролируемый момент, который можно вызвать, чтобы победить чувства апатии и безразличия, свойственные мирскому току.

Подумай также о смерти, которая неминуемо придет к тебе, о голове Берлиоза, о невидимых силах, управляющих миром. Тогда жирный мещанский флюид, наглость и жалость к себе немедленно исчезнут.

Подумай также об идеалах Пути и о том, что все человечество живет еще по Ветхому Завету, хотя прошло уже две тысячи лет с тех пор, как на Землю пришел Иисус Христос.

Ведь ты не забываешь каждый день есть и пить? А настройка на Луч, несущий Благую Весть, еще более необходима, чем еда и питье, и делать это нужно каждый день.

– Я вчера попал в странное сновидение, – успокоившись, произнес Петрович. – На закате дня я встретился с Джи у старинного каменного замка – он стоял на берегу горного озера, отражаясь в чистой, как хрусталь, холодной воде.

"Пойдем, я покажу тебе магический лабиринт, – предложил Джи. – Надеюсь, он поможет тебе вспомнить о прошлых воплощениях, когда ты сражался за веру Господню. Но там ты должен вспомнить те обеты воздержания, которые давал прежде".

Я последовал за Джи, и через несколько минут мы оказались в подземелье замка. Повсюду горели яркие факелы. Джи нагнулся и вошел в потаенную дверь в стене, я быстро последовал за ним. Вдруг я оказался в огромной зале, освещенной мерцающим светом. Я увидел арку, за которой клубилась голубая мгла, – вход в магический лабиринт. Я вошел в его узкий коридор и направился вперед. По пути мне стали попадаться чаши ароматного вина, амфоры с рисунком из виноградных листьев, дымящиеся кальяны и красивые трубки из красного дерева, набитые разными видами табака. Я не выдержал и, схватив длинную коричневую трубку, покрытую бирюзой, с наслаждением затянулся. Вокруг никого не было. Тогда я поднял тяжелый белый кувшин и долго пил терпкое вино небывалого вкуса. Вдруг над головой раздался голос Джи:

"Я не думал, что ты так глубоко погрузился в мир плоскатиков – людей, у которых нет выбора".

Затем Джи воззвал к небесам и сказал:

"Ты третий, и я верю, что твоя память когда-нибудь пробудится".

– Послушай, – сказал я, – эти хокку специально для тебя:

 

На ночь, только на ночь одну,

О цветы лесного жасмина,

Приютите странника вести.

 

Если он человек не простой,

То тончайший вьюнок расцветет

На закате ушедшего дня.

 

Скоро осветит луна

Нежный сумрак склоненных теней

И прозрачный напиток любви.

 

– Эгх, – вздохнул Петрович, – когда же Джи передаст мне тайное знание! Сегодня на концерте, читая про себя псалмы, я вошел в такое прекрасное состояние, что испытал невыразимое блаженство.

...И будет яко древо, насажденное при исходящих вод,

Еже плод свой даст во время свое и лист его не отпадет…

И представилось мне, что Джи – это древо, а мое сознание – как лист на нем. Мне дают жизнь благодатные токи, поднимающиеся по стволу. Я понял, что в этом псалме говорилось о человеке-ядре, который поддерживает и питает Духом весь Святой Орден.

Мы с Петровичем вышли на балкон. Снежные карнизы свешивались с крыши, готовые обрушиться на наши головы.

– Главное для нас, дорогой Петрович, – произнес я, – выработать внутри себя непобедимый настрой, который преодолеет все препятствия. Он оживает в самых безнадежных ситуациях, когда смерть идет по пятам. Это огонь изнутри, огонь астральных миров – он побуждает нас быть алертными.

Чтобы действовать в Луче, необходимо достичь этого огня –. Он загорается, когда в тебе угаснут желания этого мира. Когда что-то внутри умерло – тогда дух, подобно таинственному вихрю, внезапно оживает.

Ветер всегда дует из мира Нагваля. Но биологическое начало затуманивает внутреннее око, и мы не слышим зов Нагваля – а он всегда рядом.

Мне сейчас тридцать три года, и мои биологические силы пошли на убыль. Мне приходится носить ящики на одной психической энергии. При больших нагрузках я чувствую дыхание смерти, и благодаря этому начинает гореть незамутненный огонь, светлый и чистый.

Но чтобы коснуться астрального ветра, надо каким-то образом пробудить источник сверхэнергии. Обычно мы касается этого центра только в экстремальных негативных условиях – и совершаем героические поступки. А наша задача – достигнуть этого источника сверхэнергии при положительном настрое, чтобы выполнить задачи Школы.

Мы с повеселевшим Петровичем вернулись в номер. Джи, взглянув на меня, сказал:

– Чем больше ты будешь отдавать другим, тем больше будешь излучать тепла и очищаться, наполняясь невероятной солнечной энергией.

Ты должен подражать Джонатану Ливингстону, который стремился увеличить свою скорость, – и увидел двух небесных птиц. Стремись к совершенству во всем, что бы ты ни делал. Если ты не будешь стремиться к этому, то не увидишь двух птиц, останешься в прибрежной стае и будешь питаться отбросами. Все человечество находится в таком положении – питается отбросами, которые, чтобы не ощущать ущемленности, называются культурой.

– А я стал смотреть, что стоит за негативными эмоциями, и увидел нескольких существ, – сказал Гурий. – Первый – Иудушка, упырь-наводчик. Он предает внешнему миру намерения или действия Джи и похож на большую дыру, через которую вытекает моя энергия. Второй – злобный чертенок, который ненавидит тех, кто останавливает его беспредел. Еще – неуклюжее существо, которое каждый день что-нибудь опрокидывает, ломает, портит. И что мне делать со всей этой коллекцией?

– Это лишь малая часть твоего внутреннего театра, – ответил Джи. – Загляни-ка в свой инстинктивный центр – там и сидят твои красавцы.

– Как это – в инстинктивный центр?

– Это все, что внутри тебя связано с сексом, едой, алкоголем, табаком, сном, деньгами, ленью и паразитизмом.

Вдруг Джи посмотрел на меня и серьезно произнес:

– И вообще, если не хотите работать над собой – придется с вами расстаться. Я даю вам миллион возможностей для внутреннего роста – а вы зазнались и не делаете усилий.

– Мы вроде исправно таскаем ящики, – надулся Петрович, – покупаем вино и колбасу, ходим по ситуациям, осваиваем города, записываем адреса новых зайцев, спим на полу! Я не могу понять, что значит духовно развиваться в этой ситуации.

– Этот коан нам не разгадать до конца жизни, – ответил я.

– Постарайтесь развеселить себя и не обижаться на коррекции, – сказал Джи. – И тогда постепенно ваши души оживут, внутреннее болото превратится в проточную воду, мрак исчезнет, и солнце радостно заискрится в глазах.

Утром Джи разбудил нас.

– Приглашаю вас в великолепный храм на праздник Крещения, – сказал он.

Тихие заснеженные улицы встретили нас ласково и приветливо, а вдалеке возвышался огромный храм с золотыми куполами.

– Путь роста и работы над собой – это путь страдания и кровопролития, – говорил Джи, когда мы поднимались к храму по дороге, утопающей в сугробах. – Необходимо распять себя на кресте служения и преданности.

Христос показал каждому человеку Путь в Чертоги Небесные. Но в них можно пройти только через страдание и распятие самого себя. Сердце на этом пути омывается слезами и кровью…

Смоленск, в искрящемся инее, выглядел невесомым. Мороз был поистине крещенским: минус сорок. Вокруг храма стояли сотни старушек, пройти сквозь них казалось невозможным.

– Праздник-то какой, – слышалось вокруг, – патриархи со всех стран приехали. – С праздником, Макаровна. – И тебя с праздником, Филипповна, – умилялись смоленские бабули. – Да держи этих, с бородами, не пускай – сейчас всю воду крещенскую разберут! – вдруг всполошились они, когда мы попытались протиснуться вперед.

Меня повлекло в храм, и я, просочившись через плотные людские ряды, очутился у входа. Передо мной на снежную паперть упал молодой человек и забился в конвульсиях. Я поднял его, уложил на лавку и вошел, медленно пробираясь в огромной толпе, ближе к торжеству Крещенской службы. Из алтаря вышел священник в черном монашеском одеянии, стал вглядываться в толпу и, заметив меня, вдруг поманил к себе. Я в растерянности подошел. Священник взял меня за руку и повел в алтарь, а старушки со всех сторон злобно шипели:

– Родственника ведет, не пускай его, не пускай!

За алтарными вратами я предстал перед епископом, облаченным в голубую с золотом мантию. Он окропил меня святой водой, прочитал очистительные молитвы и, перекрестив, велел одеться в церковную одежду, затем торжественно вручил хоругвь Господа нашего Иисуса Христа и повелел идти во главе Крестного хода.

Огромная процессия вышла из храма, совершая Крестный ход. Я шел за епископами, подняв высоко хоругвь Христа, не чувствуя земли под ногами, словно кто-то нес меня на крыльях неописуемого восторга.

– Я и не узнал тебя, – заметил Петрович, когда мы возвращались в гостиницу. – Только что ты был с нами, в потрепанном пальто, – и вдруг такие чудеса.

– Астральный мэр города принял тебя отлично, – произнес Джи. – Это событие является для тебя определенным знаком.

Целый день я читал Евангелие, пытаясь проникнуть в тайну святой молитвы, на что Джи заметил:

– Когда-нибудь христианство будет иметь большое значение в твоей жизни. Ты наполнился силой света и теперь можешь глубже взглянуть внутрь себя. Без этого ты мог упасть в демонизм либо в сектантство. После города Дураков ты, сам того не подозревая, особенно приблизился к этой черте.

Эта поездка – – ваш последний шанс найти подход к Чере, – добавил он. – Чера для вас может стать ключом к звездным традициям, а вы не используете этот шанс. Чера является белой коброй, охраняющей пещеру с сокровищами, и туда вам без него не проникнуть.

– Чера больше похож на черный ящик, – сказал Петрович.

– Который откроется только после нашей смерти, – добавил я.

– Чувствую, что до Черы вы еще не доросли, – с сожалением отметил Джи. – Смотри, Петрович, сегодня Касьян участвовал в Крестном ходе, шел в голубых одеждах с хоругвью в руках вокруг белого храма. Как только он стал заниматься выслеживанием своих демонов – сразу изменился его магнитный центр и он притянул к себе светлые обстоятельства. Смоленская икона Богоматери "Одигитрия", то есть "Путеводительница", славится с давних пор своей святостью. Икону написал Святой Лука еще при жизни Богородицы, и то, что вы преклонили колена пред ней, даст вам надежную защиту.

Пока вы не преобразуете себя – вы не сможете воскресить в душе Весну Боттичелли и посему ничего не сделаете для других людей, ибо на плане духовном вам нечего им дать. Прямо с Небесного Олимпа к вам тянется рука, дающая необыкновенную помощь, – только работайте над собой. А вы не цените этого, обижаетесь и бездельничаете. Запомните: рост возможен только при помощи сверху и сверхусилии снизу.

У человека с двадцати одного года вновь может развиваться сущность, но только в Школе, связанной с алхимической трансформацией.

Человек живет, думая, что он приобретает те или иные черты характера, а на самом деле его постепенно захватывают демонические сущности, которые впоследствии определяют его внутренние качества.

Что же касается Черы, я уже подсказывал вам возможный ход к нему.

– Я надеюсь найти другой ход, подешевле, – признался я.

– Вы думаете, что напитки нужны для личного удовольствия, но они покупаются только для подогрева ситуации, – ответил Джи. – Весь мой запас энергии, отпущенный на ваше знакомство с Черой, подошел к концу. Теперь собственными усилиями пробейте холод и найдите контакт с ним.

У тебя, Касьян, было столько прекрасных ситуаций для общения с ним, но ты их не использовал. Я скоро от вас откажусь, ибо вы ничего не делаете для своей трансформации, разленились, стали вялотекущими, инертными. Каждый день для вас открываются сотни новых возможностей, но вы их легко теряете.

Касьян, ты не понимаешь, что Чера – твой единственный шанс к достижению звезд, а ты проводишь время в безделье и демонизме, постоянно уходя в тоску. Наша Школа существует для солнечного расцвета души. Если бы ты так же охотился за шансом, который дается тебе здесь и сейчас, как в городе Дураков за деньгами, то из тебя вышел бы толк. Но ты давно позабыл, зачем ты ездишь со мной. Если ты не изменишься, тебя придется оставить. Не думай, что Школа исчезнет без тебя и твоих денег.

"Хоть убей, не пойму, что от меня требуется, – обиделся я. – Вот уж истинно сказано:

Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что".

На всякий случай я весь концерт просидел возле Черы у пульта, изо всех сил пытаясь проникнуть в его загадочную душу. Вдруг некая сила объединила нас, и удивительная инспирация древней Атлантиды прикоснулась ко мне.

"Никогда не знаешь в этой Школе, откуда выскочит заяц", – подумал я.

На следующий день мы вышли прогуляться по заснеженному Смоленску. Джи посмотрел на наши физиономии и сказал:

– Долго бросались семена на каменистую почву ваших душ, но, я надеюсь, однажды они прорастут сквозь асфальт вашего восприятия. Вы должны сами заботиться о тех семенах, которые брошены в вас, ибо у нас Школа саморазвития.

– Я все время думаю над тем, как изменить себя, – сказал я, – но заметных успехов пока не вижу.

– Чтобы успешно бороться против взращенных тобою демонов и иных существ, надо перенести центр тяжести в рабочую группу – а сейчас он лежит у тебя в области темного двойника. Вечная угрюмость, обиженность на весь мир в виде самосожаления, историческая тоска, гордость, самолюбие и грубость – вот самые яркие проявления, исходящие из темной части твоей души.

Мы подошли к местному рынку.

– Если вам в пути встречаются песни Саймона и Гарфункеля, а также "Листья желтые над городом кружатся" и "Красное танго" в стиле ретро, – вас ожидают большие перемены, – сказал Джи, слушая мелодию, льющуюся из уличного репродуктора.

У широких рядов с сушеными грибами, огурцами в бочках и вареньями в банках я увидел убогую старушку, просящую милостыню. К ужасу, я обнаружил, что вместо рук у нее торчали два крюка, но ее глаза сияли необыкновенной чистотой. Она была совершенно заброшена и никому не нужна, люди проходили мимо, не-давая ни копейки. Я бросил к ее ногам железный рубль.

– Это колоссальный знак для нас всех, – сказал Джи, – ибо наша Земля так же заброшенно и покинуто стоит на задворках Космоса. А кто возьмется за ее возрождение, если не горстка рыцарей, охраняющих Гроб Господень?

Рыцарство – это не только воинская доблесть, но и проявление благородных черт характера.

И на самом деле все люди, проходящие мимо этой старушки, с точки зрения высших сил похожи на нее – они такие же калеки на плане своих душ. Кто без рук, кто без ног, а некоторые стоят с отрубленными головами. Если вы не овладеете своими страстями, то никогда не войдете в горстку рыцарей, охраняющих Гроб Господень.

Джи положил к ногам старушки пригоршню монет.

На концерте, сидя подле Черы, я незаметно задремал и оказался в сновидении. Я стоял у входа в храм, под ярко-синим небом другой страны, и кормил большую стаю белых голубей. Вдруг я заметил Черу, который, пристально глядя на меня, поднимался по мраморным ступеням. Его взгляд выдавал невыразимое страдание. Чем ближе он подходил ко мне, тем старше становился он, и вскоре превратился в дряхлого старика. Седые волосы волной ниспадали на его сгорбленную спину. Он схватился дрожащей рукой за мое плечо и крепко его сжал. Мне стало невыносимо больно.

Чера расхохотался и с выразительной усмешкой громко произнес:

– Твоя жизнь – это сон. Когда-нибудь ты проснешься и увидишь это, – с этими словами он внезапно исчез, только легкая дымка осталась на том месте, где он стоял…

Я открыл глаза. Музыканты играли все ту же пьесу.

 

20 января. Сафроново.

Утром поезд привез нас в Сафроново – небольшой шахтерский городок. Мы бросили вещи в дешевой неприглядной гостинице, и Джи пригласил нас полюбоваться жизнью города.

Перед зданием гостиницы застыл с кепкой в руке малорослый гипсовый ленинок. На серых улицах не было ни души – только с огромных плакатов скалились парни в касках, плечистые тетки в косынках да глянцевые негры на фоне клетчатого шара.

– Это прямо заповедник абсурда, – заметил Петрович. – Только где же люди?

– Сидят в шахтах и добывают уголь для великой державы, – предположил Джи.

Мы зашли в магазин.

– Да тут есть все для ублажения шахтерской души, – удивился я. – Пожалуйста: дешевая водка, мясо и красавицы с румяными щеками!

– Это – для равновесия с тяжелой работой, – подметил Петрович.

– Полный расцвет биологической жизни, – констатировал Джи, – только вряд ли здесь кто-то может понять высокий стиль джаз-ансамбля с его холодным академизмом.

Простые люди считают, – добавил Джи, – что они сами по себе живут на земле, желая чего-то, стремясь приобрести нечто. Они не догадываются, что через них часто действуют силы демонических существ, не могущих воплотиться на Земле. Сущность у таких людей развивается до шести-семи лет, а затем, до двадцати одного, – только личность. А далее все они, словно баранье стадо, идут на убой, покорно и послушно.

Для того чтобы стадо баранов завести на бойню, выбирается сильный вожак. Его направляют к убойной механической машине, а стадо упрямо следует за ним и уничтожается механической гильотиной. Вожака оставляют живым и используют в следующий раз.

По такому принципу строится вся человеческая жизнь, в которой никто не должен пробудиться.

– Как страшно, – вздрогнул впечатлительный Петрович.

– Как жаль, – сказал я, – что у людей так много информации и так мало понимания Божественных законов.

Перед концертом буфет гудел. Шахтеры и их дивчины роились у прилавка, буфетчицы едва успевали разливать по стаканам водку.

– Тише едешь – шире морда…

– Спина кружится, зубы вспотели… – долетали до нас образчики местного юмора.

– Петрович, – вдруг крикнул проходящий Чера, – принеси мне чай к пульту – я должен быстро настроить тембр.

– Вот еще, нашел прислугу, – буркнул Петрович.

– Эх, Петрович, – покачал головой Джи, – упустил ты свой шанс. А услужливость – это высшая степень культуры.

Петрович побежал в буфет.

– Тебе надо выработать в себе новое боевое состояние, которое в суровых обстоятельствах жизни видит вызов и смело идет в бой, – сказал Джи, когда он вернулся. – Вы должны научиться ухаживать за миром, а не мир – за вами. Это и есть солнечный уровень. Чем больше вы будете излучать тепла, тем больше будет дано благодати. А у вас, господа ученики, существует врожденное стремление к потребительству: где бы прислониться к теплому месту, как бы найти красивую даму.

– У меня так мало огня, – ответил я, – что едва могу согреть свою собственную душу.

– У вас же бесконечный запас любви, – добавил Петрович, – поэтому вы даете многим, вы можете прощать и быть великодушным.

– Вы должны воспитать в себе эти качества. Нам предстоит пройти массу приключений и испытаний. Наша жизнь – это вечный вызов земной горизонтали. Поэтому настроение должно быть всегда ровным. Нельзя привязываться к потребительству, надо работать по всем трем линиям, двадцать четыре часа в сутки.

Работа над собой, работа над людьми и еще раз работа – на благо Ордена. Необходимо увеличивать скорость во всех наших делах и поступках. То, что раньше могло быть сделано за месяц, теперь нужно успеть за день. Джонатан Ливингстон постоянно увеличивал скорость своих полетов, и его, наконец, взяли ввысь.

Мы действительно попали в заповедник советского абсурда, – продолжал Джи, приглядываясь к рожам сафроновских обывателей. – Эти люди живут как чайки в прибрежной стае: борьба за кусок хлеба, суета, страх, смерть. Но, в принципе, все человечество живет отбросами от культуры, а чтобы жилось не скучно, называют себя гениями, учеными, раздают награды "Труженик СССР", пишут о себе в газетах и развешивают красные лозунги "Слово партии есть слово партии".

А связь с сущностью утеряна. Более того – всякую попытку пробиться к сущности пресекают дурдомами, угрозами, тюрьмами. Демоны обычно используют человека в своих целях, а затем, когда человек износится, они берутся за следующего претендента на погибель.

Зазвенел третий звонок. Я осмотрел полупустой зал: мне стало жаль Нормана и музыкантов, которые играли утонченный джаз. А пьяные глаза шахтеров и их размалеванных жен были по-прежнему злы и недовольны: они видели в джазе экспансию империализма.

– Во время концерта, – сообщил Петрович, когда мы убирали аппаратуру, – я попал в сновидение. Я осознал себя стоящим на улице этого городка. Стою и вижу – идут по дороге шахтеры, а вокруг них толпятся темные существа. Я присмотрелся и увидел, что они гонят шахтеров в темный мир. А старушка, сидящая в тряпье на снегу, молится и говорит:

"Работали всю жизнь, работали, а о душе своей позабыли. Ты вот смотри и учись…"

 

Подошли к концу и эти гастроли, и вечерним поездом мы с джаз-банд отправились в Москву. Мы расположились в удобном купе, Петрович заварил зеленый чай, а я достал записную книжку.

– Уже целую неделю я пытаюсь разобраться со своими демонами, – сказал я, – но так ничего и не получилось.

– Тебе надо научиться быстро распознавать демонов, – ответил Джи, – засевших на управляющих должностях в твоем внутреннем царстве. Надо твоим Пандавам – солнечным придворным – прогнать Кауравов – людей лунного цикла, а самому занять место государя и навести полный порядок. А сейчас все твое внутреннее царство охвачено адским пламенем и инфернальными проявлениями темного двойника, который захватил в нем власть.