Глава IV. Пирамида в джунглях

 

Солнечный храм на Гааф-Гане

Оставив позади узкий пролив, мы плыли по озаренной утренним солнцем мирной лагуне вдоль песчаного берега длинного низкого острова, густо поросшего тропическими деревьями. Только лес - и ни одного дома. Почему-то этот плодородный остров был необитаем.

Назывался он Ган, как и остров с аэропортом по ту сторону Экваториального прохода, где началось наше знакомство с атоллом Адду. Мы решили называть его Гааф - Ган, так как он был частью широкого атолла Гааф. В Мальдивском архипелаге есть еще один крупный остров Ган, в атолле Ламу к северу от прохода Полуторного градуса. По сведениям, собранным Хасаном Манику, на всех трех одноименных островах находились древние холмы, самый большой - как раз на том Гане, вдоль которого мы сейчас следовали. Сам Манику его не видел, не упомянут он и у Белла, но в рукописи Хасана говорилось, что среди жителей соседнего острова он известен как Гаму хавитха - "Холм Гаму" - и высота его достигает почти 20 метров.

 

Когда рабочие расчистили от зарослей холм на Гааф-Гане, оставив только огромное дерево на вершине, остатки здешней хавитты напомнили нам огромный муравейник

 

В Мале я спрашивал Манику, почему три крупных острова в архипелаге названы одинаково и что означает слово "Ган"? Он ответил, что "Ган" и "Гаму" - всего лишь две разные грамматические формы одного и того же слова, по-настоящему все три острова должны называться Гаму, причем "гаму" - древнее санскритское слово, означающее "селение". Известно, что в мальдивском языке дивехи много санскритских корней. Санскрит - один из основных древнеиндийских языков, распространившийся из области долины Инда около 1500 года до н.э., как раз в ту пору, когда произошло крушение Индской цивилизации. Но ведь остров, на который мы сейчас смотрели с палубы "Миду", был необитаем; странно, что его назвали Ган, если это слово означает "селение" или "деревня"...

 

Атоллы Мальдивского архипелага. Цифры указывают последовательность расселения легендарных рединов. Острова Расгетиму, Гиравару, Мале и Исду играли важную роль в индуистском и буддийском периодах до введения ислама в 1153 году

 

Узкий пролив, через который из Экваториального прохода в лагуну вторгался накат, отделял Ган от значительно меньшего, густо населенного островка Гаду. В занимающем всю площадь Гаду селении теснятся 1600 жителей, а на необитаемый Ган они приплывают только за пищей.

 

Острова у Экваториального прохода. На увеличенном отрезке карты видно обозначение черным острова на кольцевом рифе

 

Мы бросили якорь около Гаду, и местная дхони отвезла нас на берег. Приветливые островитяне отвели нам дом собраний с щедро посыпанным белоснежной коралловой крошкой земляным полом, на котором поставили раскладушки с камышовыми матами.

 

Первым делом я спросил, почему необитаем большой остров Ган. И с удивлением услышал, что давным-давно на Гане жили люди, но однажды остров подвергся нашествию огромных свирепых кошек. Часть жителей Гана была убита, часть спаслась, уйдя на своих лодках в океан. С той поры на острове никто не селится, и жители Гаду посещают его только днем.

Кошки - единственное домашнее животное на Мальдивах; вообще мальдивцы прежде не знали других наземных животных. Но предание подразумевало кошек совсем иного рода, это были какие-то демоны в рост человека в кошачьем обличье.

По словам жителей Гаду, в лесу на Гане осталось множество руин. Их никто не раскапывал, и там действительно есть большой холм, но здесь его не называли Гаму Хавитта - "Холм Гана", - потому что на Гане холмов несколько. Самый большой из них (островитяне говорили о нем "Воду хавитта", что означет "Огромный холм"), сооруженный в давние времена людьми народа редин, назывался Вадамага хавитта. Все считали, что внутри него спрятаны всевозможные предметы.

Вождь Гаду познакомил нас с высокорослым островитянином, который явно занимал видное место в общине. Его звали Хасан Манику, как и нашего ученого друга в Мале, и Абдул, чтобы различать их, стал величать местного Хасана "хозяином" Гана. При этом он объяснил нам, что ни один из островов архипелага не находился в чьем-либо личном владении, просто мальдивское правительство разрешило Хасану арендовать Ган. Жители Гаду собирают там кокосовые орехи и отдают одну восьмую сбора "хозяину".

Услышав, что мы мечтаем посетить необычный остров, "хозяин" охотно согласился доставить нас туда. С двумя помощниками он повез нас через пролив на маленькой дхони. Покачиваясь на волнах, вторгающихся в лагуну через пролив, мы зашли за песчаную косу. Здесь лодка легла на грунт, и по теплой воде мы прошагали вброд на берег Гана. Усмиренные широкой лагуной волны поглаживали белый песок на пляже. Гааф - Ган, как и все мальдивские острова, - образованная кораллами плоская платформа, возвышающаяся от силы на два метра над уровнем Индийского океана. Высокие волны Экваториального прохода свободно перекатывались бы через него, не будь защитной преграды в виде чуть скрытого водой прибрежного рифа. Осаженные в своем вольном движении известняковым барьером, океанские валы поднимаются на дыбы и, усмиренные, доходят до суши мелкой рябью.

Около часа длился пеший переход - сначала через травянистую равнину с высокими кокосовыми пальмами, затем по хорошей тропе, окаймленной плотными зарослями. В непролазной чаще совсем рядом могли скрываться невидимые с тропы сооружения. Густое сплетение ветвей, листвы и колючек оставляло пространство лишь для тоненьких ящериц. Зато высоко над подлеском на макушках деревьев висели вниз головой коричневые летучие мыши величиной с кролика. Спугнутые нашими голосами, они улетали прочь, расправив кожистые крылья, словно ведьмы в широких плащах. Эти летуны явно оказались единственными теплокровными животными на острове, после того как большие кошки изгнали людей.

Меня изрядно озадачило предание о больших кошках. Никакие тюлени или другие морские животные не могли обратить в бегство людей, которые смело сражались с самыми крупными акулами. Проще всего посмеяться над этой историей, посчитав ее чистым вымыслом, призванным объяснить, почему Ган обезлюдел. Однако, беседуя с "хозяином" острова и другими, кто верил в старинное предание, легко было убедиться, что перед нами не какие-то недоумки, а наследники цивилизации, не менее - а то и более-древней, чем наша.

Мне вспомнилось, что жители ближайшей большой страны, Шри-Ланки, называют себя сингалами - "львиными людьми". На Шри-Ланке никогда не водились львы, но сингалы считали своими предками древних мореплавателей из Индии, потомков легендарного правителя-льва. По этой причине они высекали из камня изображения львов и изготавливали другие символы, в том числе устрашающие маски с кошачьими клыками, которые надевали как в мирное, так и в военное время.

Конечно же, мальдивцы, никогда не видевшие крупных представителей семейства кошачьих, должны были воспринять львов как "очень больших кошек". И многое говорило за то, что "львиные люди" доходили до Мальдивов. Большую хавитту на Фуа - Мулаку Белл определил как разрушенную сингальскую ступу. Отбитая голова Будды и бронзовая буддийская фигурка, которые мы видели в Мале рядом с изображениями демонов и индусской фигуркой, убедительно свидетельствовали, что до мусульман на Мальдивы пришли буддисты (и застали здесь людей, исповедовавших еще более древнюю религию). "Львиные люди" Шри-Ланки были ревностными буддистами и ближайшими соседями мальдивцев. Вполне возможно, что именно сингалы в львиных масках были "большими кошками с моря", чья свирепость заставила все население Гана покинуть остров.

 

Мы продолжали шагать по тропе, когда "хозяин" острова вдруг остановился и что-то произнес, показывая рукой на заросли. Абдул перевел: где-то в той стороне, возле другого берега, находятся развалины "буддийского дворца". От него почти ничего не осталось.

Я спросил, были ли редины буддистами. Нет, редины - это те, которые построили хавитты, "буддийский дворец" был сооружен другими людьми. Вечером, сказал "хозяин", когда мы вернемся на Гаду, он соберет стариков, и, может быть, они согласятся поведать нам, что им известно.

Тем временем мы вышли на прогалину, с которой открывался вид на море. Песок на опушке был изрыт черепахами. Короткая трава в центре прогалины окружала глубокий каменный колодец. Рядом лежала длинная палка с привязанной к ней половинкой скорлупы кокосового ореха, и наши спутники зачерпнули ею свежей чистой воды. От колодца в глубь острова уходила заросшая тропинка. Повинуясь "хозяину", его помощники возглавили наше шествие, чтобы прокладывать длинными секачами путь в зарослях.

Темп движения заметно снизился. Пробираясь вперед шаг за шагом, мы любовались отдельными могучими стволами, равных которым нам еще никогда не доводилось видеть в джунглях. С зеленого свода канатами свисали лианы; толстые сучья напоминали полки в цветочном магазине, выстланные мхом с живым орнаментом из орхидей и паразитических папоротников. Было жарко. Жарко и душно. Ветру сюда не было хода. Ничто не нарушало недвижность листвы безмолвных экваториальных джунглей.

Мы обливались потом и отбивались от комаров. Наконец наши проводники остановились и, указывая на что-то секачами, пропустили меня вперед. Прямо передо мной была сплошная зеленая стена, однако, приглядевшись, я рассмотрел в гуще листвы какую-то темную, почти черную массу. Словно кто-то много веков назад нагромоздил здесь гору кокса, обросшую мхом и травой.

Гора оказалась очень широкой; шагнув ближе, я увидел, что и справа, и слева за лиственной завесой чернеют камни, одетые мхом. О высоте горы мы не могли судить, так как макушка ее терялась в зеленом покрове вверху.

Это была она - большая ганская хавитта. Стоя у ее основания и пытаясь, запрокинув голову, составить себе хоть какое-то представление о размерах необычного сооружения, мы с Бьёрном не могли удержаться от удивленных возгласов. Потом опустились на четвереньки и полезли по камням вверх, в гущу зелени, протискиваясь между папоротниками и кустами.

Поднявшись вровень с головами стоящих внизу, я наткнулся на извивающиеся среди камней толстые корни. На сплошной, казалось бы, груде камней ухитрилось вырасти могучее дерево. Холм был сложен из грубых обломков известняка и коралла. На свободных от мха участках некогда белые как снег обломки успели почернеть от времени.

Кладка ничем не была скреплена, и, карабкаясь на четвереньках вверх, мы хватались за стебли папоротника, корни и стволы, стараясь не столкнуть какой-нибудь камень на голову тех, кто лез следом за нами. Широкие листья облепившего склон растения, похожего на ревень, ограничивали видимость во всех направлениях; тем не менее, поднявшись над подлеском, я прикинул, что нахожусь примерно на высоте трехэтажного дома.

Тем сильнее было мое удивление, когда, выпрямившись в рост на вершине холма, я обнаружил, что стою между разлапистыми корнями огромного дерева, нисколько не уступающего великанам, которых мы видели на земле внизу. Взявшись за руки, мы едва сумели вчетвером обхватить ствол, величественным шпилем устремленный к голубому небу. Словно сама природа внесла свой вклад в украшение руин внушительного храма.

Будь это дерево дубом, я определил бы его возраст лет в пятьсот с лишним. В джунглях многие деревья растут очень быстро, но ведь это росло на сплошной груде камня высоко над почвенным слоем. Наверно, ему понадобилась дополнительно не одна сотня лет, чтобы пустить корни и утвердиться на макушке рукотворной горы.

Мы поискали камни с резьбой, но, помимо могучего дерева, на вершине не было ничего интересного, и мы осторожно спустились по осыпи обратно. Склон был не настолько крут, чтобы камни произвольно скатывались вниз; напрашивался вывод, что этот холм всегда был таким, каким он предстал нашим глазам, - груда камня, на сооружение которой ушло порядочно физического труда, нечто вроде могильных курганов викингов. Но и другой вариант возможен: перед нами остатки ступенчатой пирамиды, чья облицовка со временем обрушилась или была разобрана, после чего холм утратил первоначальную правильную форму.

Вернувшись к подножию искусственного возвышения,"хозяин" острова и его помощники сели отдохнуть, весьма довольные результатом экскурсии. Они выполнили свое обещание, привели нас к вадамага хавитте. И все, больше тут нечего показывать, хотя люди и говорят, будто внутри хавитты лежат всякие ценные предметы. Однако мы отнюдь не собирались ограничиваться беглым осмотром.

Один из островитян принес с собой зеленые кокосовые орехи; теперь он длинным ножом срубил их макушки, словно то были страусиные яйца. Мы с Бьёрном стоя выпили свои порции кокосового молока, после чего стали пробираться в противоположных направлениях сквозь заросли, окаймляющие подножие холма. Из-за обилия съехавших сверху камней деревья здесь росли редко, позволяя протискиваться между кустами и папоротниками.

Первое открытие не заставило себя ждать: по южному скату холма поднимался пандус (Пандус - наклонная площадка.- Прим. ред.)) четырехметровой ширины. Видимо, он служил лестницей для участников какого-то ритуала, исполняемого на вершине искусственной горы. И мы снова спросили себя: всегда ли этот холм являл собой лишь груду обломков коралла и известняка или же тут первоначально высилась пирамида с облицованными стенами?

У северного склона я обнаружил остатки бывшей облицовки-с десяток уложенных друг на друга, поросших мхом прямоугольных блоков. Неожиданностью было и то, что уцелевшая часть стены образовала прямую линию. У хавитты на Фуа - Мулаку было круглое основание, как и следовало ожидать, коли речь шла о буддийской ступе. Здесь же, судя по оставшейся кладке, основание было прямоугольное. Намечалось сходство со снабженными пандусом ступенчатыми пирамидами Месопотамии, Бахрейна, Омана и доколумбовой Америки.

Взволнованный этим открытием, я позвал Бьёрна, который продирался сквозь чашу с другой стороны, и показал на заинтересовавшие меня камни.

Бесстрастное "ага", услышанное в ответ, заставило меня обернуться, и я увидел, что внимание Бьёрна обращено совсем на другое. Что это такое? - воскликнул он.

Я посмотрел влево и вверх, куда он показывал. Из-под корня на нас таращился огромный глаз. В первую минуту я подумал, что он является частью каменной скульптуры. Древние солнцепоклонники часто именно так изображали глаза, высекая концентрические круги вроде тех, какие можно видеть на наших мишенях для стрельбы. В окружении кустов и папоротников широко открытый глаз казался странно живым, как будто из толщи холма на нас уставился одноглазый гоблин. Четкие рельефные круги были одеты тонким слоем зеленого мха, облегающего камень так же плотно, как шкура облегает тело животного.

- Что это? - нетерпеливо повторил Бьёрн, заметив, что его открытие ошеломило меня.

- Солнечный символ! - воскликнул я.- Мы прибыли сюда искать у экватора следы солнцепоклонников, и вот тебе искомое. Концентрические круги, обрамляющие центральный диск. Священный символ солнца, хорошо известный в Древней Азии, Африке и Америке.

- Так чего еще тебе надо? Бьёрн торжествующе хлопнул меня по плечу, громко смеясь.

Спеша разделить наше веселье, островитяне направились к нам, прокладывая секачами путь в зарослях. Вид диковинного камня поразил их не меньше, чем нас, и после минутного замешательства они принялись расчищать участок вдоль основания хавитты, чтобы мы могли осмотреть все съехавшие с нее камни. Мы решили ограничиться тесаными блоками; на грубой поверхности камней, служивших ядром пирамиды, не было смысла искать декор. Каждый осмотренный блок возвращали на место.

Вскоре возглас одного из островитян привлек наше внимание к накрытому срубленным папоротником прямоугольному блоку с уже увиденным нами солнечным символом. Еще один такой блок лежал по соседству. Потом я обнаружил изображение несколько другого вида. По бокам солнечных колец торчали три "пальца", как будто солнце снабдили крыльями. Крылатый солнечный диск - распространенный символ верховного божества, бога Солнца, у древних скульпторов Месопотамии и Египта.

Число камней с солнечным декором обоих типов множилось. Нашелся даже угловой блок: высеченные на двух прилегающих гранях символы убедительно говорили о том, что сооружение было не круглым, а прямоугольным. Выступ на тыльной стороне остальных блоков с декором позволял вставлять их в кладку так, что наружу смотрела слегка выпуклая грань с резьбой. Прием, который широко применяли великие строители пирамид Старого Света и Древней Америки.

Продолжая высматривать орнаментированные блоки, я отошел чуть в сторону от подножия холма и наткнулся на маленький бугорок, вершину которого составляли частично засыпанные землей тесаные камни. Такой же бугорок торчал по другую сторону большой хавитты. Первый находился к востоку, второй к западу от главного сооружения. Видимо, и тут были какие-то постройки; возможно части храмового комплекса.

В груде камней к западу от холма лежали длинные плоские плиты, на которых искусные мастера вырезали не солнечный диск, а цветки. Солнечные цветки! Рельефные изображения маленьких изящных цветков выстроились в ряд под волнистым краем плит, возможно служивших частью дверных или оконных перемычек. Цветки чередовались с причудливым символом; по-разному оформленный, он состоял из вертикальных палочек и был очень похож на цифры майя в доколумбовой Мексике, отличаясь от них лишь тем, что палочки помещались по обе стороны точек. Кстати, цветок в качестве символа или орнамента я также видел на древних майяских храмах, но еще чаще - в религиозном искусстве индусов.

- Погляди на орнамент "черепаха"! - воскликнул я, показывая Бьёрну на высеченную параллельно цветкам, палочкам и точкам широкую полосу языковидных выпуклостей.

Вспомнив каменную черепашку, выкопанную вместе с головами демонов у жертвенника на Мале, мы с Бьёрном подумали было, что на камне изображены черепашьи щиты с гребнем и задними ластами. Но почему-то не были показаны голова и передние ласты, и, поразмыслив, я понял свою ошибку. Никакие это не морские черепахи, а цветок лотоса, типичный для декора великих древних цивилизаций Старого Света. Еще один "пальцевый отпечаток" в мальдивских джунглях! На Мальдивах, в том числе и на этом острове, хватает морских черепах, однако лотос здесь не растет. Как декоративный символ, он представлен в искусстве древнеегипетской, финикийской, месопотамской и индусской цивилизаций. Задолго до того, как он проник в Европу и украсил капители греческих колонн, лотос прочно утвердился в орнаментах культовой архитектуры Ближнего Востока и Юго-Западной Азии, символизируя восходящее солнце.

Солнечные диски, солнечные цветки и цветки лотоса!

Нужны ли еще свидетельства? Все говорило за то, что ни мотивы декора, ни приемы строительства не родились на этом или каком-либо другом мальдивском атолле, - они ввезены в готовом виде мореплавателями из дальних стран.

"Хозяина" острова беспокоила мысль о судьбе обнаруженных нами камней с декором. Все предметы, относимые к языческому наследию, напомнил он, уничтожаются. Что верно, то верно... Достаточно было вспомнить, как быстро обезглавили прекрасное изваяние Будды, исчезновение скульптур на Фуа - Мулаку. Лучше уж доставить эти камни в надежное место - музей на Мале. Все равно ведь они найдены не там, куда их укладывали строители. Общими усилиями мы отнесли в лодку тринадцать камней, оставив один на следующий день.

Хотя лучи солнца не проникали сквозь полог листвы, тускнеющий свет говорил нам, что светило прошло над хавиттой и склонилось к западу. Возвращаясь к лодке, мы свернули на боковую тропу, чтобы осмотреть старое мусульманское кладбище. Некоторые плиты в оградах явно были взяты из кладки какого-то более древнего, немусульманского храма. Никто не присматривал за могилами; плиты с великолепной резьбой и арабскими письменами были либо разбиты, либо наполовину засыпаны землей. "Хозяин" острова показал нам щедро орнаментированную плиту на могиле священного деятеля, утвердившего ислам на этом острове. Странно было мне, что островитяне без всякой робости и почтения относятся к реликвиям, связанным с их собственной верой.

Сразу за кладбищем мы наткнулись на остатки каменного забора. В зарослях кругом были заметны следы обитания.

- Замок буддистов, - сказал "хозяин" острова, указывая кивком вправо и влево.

Какое бы строение ни находилось здесь прежде, его разрушили до основания, и лишь поросшие травой бугорки напоминали о нем.

Мы сели в лодку и пошли на веслах к селению на Гааф - Гаду. Гааф - Ган опять обезлюдел; единственными представителями мира теплокровных животных остались огромные летучие мыши, которые начали парить над лесом.

 

Старые добрые керосиновые лампы освещали нашу комнату, когда "хозяин" Гаду, выполняя свое обещание, привел двух старцев. И каких старцев - один из них ходил и говорил с трудом. Но когда их усадили на деревянные кресла, мы убедились, что голова у обоих работает, хоть и со скрипом.

Ибрахиму Фута, по его словам, было 104 года; Дону Фута исполнилось 102. На вопрос, что они знают о Гане, оба ответили, что, когда там появились большие кошки, одни жители острова погибли, другие бежали. Большие кошки это ферета, чудовища, помесь кошки и человека, которые в прошлом приходили из-за моря. Из нынешних островитян никто не видел ферета.

Большую хавитту построили редины. Но редины были людьми, а не ферета, и они были изгнаны не большими кошками, а другими людьми, которые населяли остров после рединов, но до появления ферета. Правила этими людьми королева по имени Хан-зи. Она построила малые хавитты, однако пользовалась и большой, воздвигнутой рединами. Она отличалась темной кожей и высоким ростом. Ее сына звали Ханзи Боду Такуру, у него был очень громкий голос.

Бьёрн, которому довелось жить среди санталов в Индии, шепотом объяснил мне, что Такур - имя их древнего доброго божества; кроме того, в индийском языке это слово означает "жрец". Мы уже знали, что "воду" значит "большой". Что же до общего для королевы и ее сына имени Ханзи, то его можно было понимать либо как королевский титул, либо как фамилию.

Старики еще раз подчеркнули, что Ханзи была правительницей на острове. Ее люди были такие же высокорослые, как она сама. Они жили на Гане до прихода сингалов, которые их изгнали. Люди Ханзи перебрались на остров Ваду в том же атолле. Некоторое время Ган оставался во власти сингалов; они основали там "королевство кошек". В конце концов они отправились на Ваду и перебили всех людей Ханзи.

Хотя никто из наших собеседников впрямую не отождествлял сингалов с большими кошками, вывод напрашивался. Ведь было же сказано, что "королевство кошек" возникло после того, как сингалы изгнали с Гана людей Ханзи. Вот и получалось, что "королевство кошек" было королевством сингалов, "львиного народа".

Прямо какая-то детективная история... Напрашивалось предположение, что рослые темнокожие люди Ханзи, назвавшие своего принца Такуром в честь индийского бога, были индусами. И вполне возможно, что индусских поселенцев вытеснили исповедовавшие буддизм сингалы с Шри-Ланки; мы же сами видели археологические свидетельства того, что оба народа оставили свои изделия на Мальдивах.

Но если люди Ханзи - выходцы из Индии, а ферета - "львиные люди" с Шри-Ланки, то кто же тогда редины, первыми прибывшие на эти острова и соорудившие большие холмы?

В легендах о Ханзи и "кошачьем народе" речь шла о племенах, которые воевали между собой на Мальдивах до утверждения здесь в 1153 году мусульманской веры. Иначе говоря, так давно, что эти предания можно было бы отнести в разряд сказок, не окажись на островах буддийские и индусские скульптуры. Обратившись к своей записной книжке, я убедился, что обе бронзовые фигурки, хранимые вместе с большими каменными головами в кладовке музея Мале, обнаружены на Гааф - Гаду - том самом острове, где мы теперь находились. Индусская фигурка старше, повреждена эрозией больше, чем буддийская. Это говорило в пользу гипотезы, что индусы (по преданию - люди Ханзи) пришли сюда раньше буддистов, или "кошачьих людей".

Введение ислама восемь веков назад ознаменовало начало нынешней эры и для жителей Гаду. Они до сих пор помнят имя первого человека, обратившего их буддийских предков в мусульманскую веру. Его звали Фагир Хафис Хасан Фали Такур. Это его могилу нам показали на Гане поблизости от "буддийского замка". Погребение по соседству с буддийской святыней можно толковать как свидетельство того, что он был не прибывшим на острова арабом, а местным жителем, принявшим ислам. А добавление к мусульманскому имени слова "Такур" позволяло предположить, что среди его предков были члены королевского рода Ханзи.

Старики сообщили нам, что со времен мусульманского миссионера Аль Фагира были запрещены всякие портретные изображения, тогда как "во времена сингалов" у их предков были скульптуры сидящего Будды. Что до людей Ханзи, то они поклонялись другим изображениям. Копая землю на плантациях ямса на Гане, жители Гаду по сей день находят древние скульптуры.

Меня порядком удивило, что эти люди говорят о сингальском, то есть домусульманском. периоде на их атолле как о широко известном факте. Похоже, как ни старались султаны на Мале из века в век стирать в памяти людей все, относящееся к временам, которые предшествовали их династии, эти потуги теряли силу по мере удаления от столицы.

Один из старцев заявил, что редины и люди Ханзи поклонялись не только скульптурам, но и огню.

Нет-нет, поправил его другой, огню поклонялись редины, а люди Ханзи поклонялись только скульптурам.

Возникло разногласие; один из старцев даже предположил, что люди Ханзи, кажется, пришли сюда раньше рединов. В конце концов они все же согласились, что первыми были редины. И поклонялись они как огню, так и скульптурам.

И в завершение нашей беседы старики заявили, что внутри вадамага хавитты должно храниться много ценных предметов. Прежде, сказали они, это сооружение было значительно выше, с лестницей на одной грани. Дон Фута слышал от старых людей, что большая хавитта внизу была квадратная, а на площадке наверху находилось некое "помещение", которое обрушилось, потому что оно было "полое". Больше они ничего не знали; видимо, хавитту венчала какая-то маленькая молельня.

Когда старцы побрели домой, вождь селения пригласил нас к себе на ужин. Воздав должное поданным женщинами черепашьим яйцам и рыбе под острым соусом, мы вернулись в отведенный нам дом с раскладушками на полу из белой коралловой крошки. Задувая лампу, я успел приметить за двумя незастекленными окнами любопытные физиономии островитян обоих полов и всех возрастов. Должно быть, они еще никогда не видели, как ложатся спать иностранцы. Постепенно их лица смешались с видениями кошачьих людей и рединов, я погрузился в мир снов, и даже тучи комаров не могли извлечь меня оттуда.

 

На заре меня разбудил заманчивый запах чая и свежих лепешек. Я сел и увидел, что за окнами снова собрались зрители. Собрались снова - или простояли там всю ночь? Кое-как надев штаны, я дал понять, что мне необходимо посетить одно местечко. Через узкую дверь меня провели в защищенный высокой оградой от посторонних взоров маленький сад, где зрели помидоры невиданной величины, и вооружили лапчатым ломом. Сообразив, в чем дело, я выдолбил глубокую ямку ^одноразовое персональное отхожее место. Неудивительно, что тут такие помидоры, сказал я себе.

Было еще раннее утро, когда мы в сопровождении наших вчерашних друзей втиснулись в лодку и снова взяли курс с перенаселенного Гаду на необитаемый Ган. На сей раз нам не пришлось останавливаться за песчаной косой, как это было накануне; благодаря приливу уровень воды в лагуне поднялся, и, работая где веслами, где шестом, мы пошли вдоль берега Гана, намного сократив тем самым пеший путь.

Вода была такая прозрачная, что казалось, ничто не отделяет нас от едва не царапавших днище лодки кораллов. Но ведь только в воде они сохраняют свои чудесные краски. Выброшенные на берег обломки, цветом такие же белые, как образованный с их участием песок, напоминали мертвые кости, а в воде под нами, на расстоянии вытянутой руки, простирался восхитительный живой сад. Безграничное разнообразие форм и красок... Кораллы, кораллы, сплошь кораллы, не оставляя места ни плавно качающимся водорослям, ни мягким актиниям. Кораллы круглые, точно яйца или грибы разной величины, кораллы плоские, как поднос, кораллы словно веера, поставленные в вазу, но больше всего было причудливо искривленных кустиков и изящных канделябров. Все дно лагуны напоминало переливающуюся красками исполинскую палитру. Но если ветер доносил из леса пряные благоухания, то чудо - кораллы, извлеченные из воды, пахли несвежей рыбой. Причудливые обители крохотных полипов, махавших нам из своих окошек, были рассчитаны на подводный мир, и разноцветные рыбешки порхали вокруг них, точно бабочки. Более крупные хищные рыбы, словно чувствуя за собой вину, бросались наутек, когда их накрывала тень нашего киля, а мелюзга ничуть не боялась, разве что на миг спрячется среди острых ветвей кораллов. Меня удивило полное отсутствие морских ежей и звезд, которыми обычно изобилуют подводные сады.

Мы сидели, не отрывая глаз от дивных картин, пока лодка не уткнулась носом в известняк. Шлепая по воде, мы вышли на берег, и "хозяин" показал нам следы мальчишек, которые, несмотря на ранний час, уже прошли по периметру острова, собирая черепашьи яйца. Сегодня как раз был день уборки урожая. Скоро и взрослые жители Гаду приплывут на Ган копать ямс, и наш друг получит положенную ему одну восьмую сбора. Это касалось яиц от трех морских черепах. "Хозяин" предполагал, что их в этот день будет собрано около 400. Ежемесячно на берег Гана выходят 34 черепахи. Они откладывают яйца раз в тринадцать дней, так что в год здесь собирают до 30 тысяч яиц. Правда, теперь на Мальдивах становится все меньше черепах. "Хозяин" Гана пометил особи, посещающие остров, считая их чем-то вроде своих кур. На большинстве островов черепах вовсе не осталось, и мальдивцы были серьезно обеспокоены тем, что скоро исчезнет один из важнейших в прошлом источников пищи.

- В чем причина?- спросили мы. Тот же вопрос я задал министру рыбного хозяйства потом, когда вернулся на Мале.

Прежде мальдивцы черепах не ловили, ели только яйца. Но когда лет десять назад сюда докатилась волна туризма, возник спрос на сувениры из черепаховых панцирей. Туристы платили хорошо, а тут еще мальдивцы в нарушение старых правил стали есть мясо черепах. Продажа панцирей была запрещена законом, но изделия из них свободно продавались в Мале. И кому под силу контролировать охоту на черепах на тысяче необитаемых островов?

У верхней кромки пляжа, где начинались заросли, мы перебрались через несколько глубоких черепашьих гнезд; дальше внутрь острова вела едва различимая тропа. Когда она кончилась, два островитянина принялись прокладывать путь секачами.

И вот мы стоим перед Коли Явали второй по величине хавиттой на Гане. Еще одна груда обломков; не видно ни одного тесаного камня. Без облицовки пятиметровый холм совершенно утратил свой изначальный облик. Правда, на южной грани можно было рассмотреть остатки пандуса. И основание хавитты позволяло предположить, что она была четырехгранная, однако для полной уверенности требовалось произвести раскопки. В нижней части восточного ската находилось заполненное песком углубление, возможно след какой-то ниши.

Комары быстро прогнали нас обратно на берег, к зовущей освежиться купанием голубой лагуне. Шероховатое коралловое дно царапало ступни, точно битая посуда, а тут еще пришлось шагать довольно далеко, чтобы войти по колено в прогретую солнцем воду. Мы легли на кораллы, став недосягаемыми для комаров; тем временем "хозяин" острова послал своих помощников за камнем с резьбой, который мы оставили накануне.

Около часа пролежали мы на колючем матраце, причем тело варилось в воде, а голова поджаривалась на солнце; наконец наши спутники вернулись с камнем. Однако камень был не тот, который мы нашли вчера. На этом обозначенное концентрическими кольцами солнце было крылатым.

Одним словом - новая находка.

Уразумев, что они ошиблись, коренастые крепыши тотчас вновь углубились в заросли - искать нужный камень. Им были нипочем зной и комары. Когда же они еще через час вышли на берег, то каждый нес по камню. Искали один с солнечным символом, а нашли два. Судя по всему, около руин солнечного храма валялось изрядное количество камней с этим мотивом.

 

Вечером второго нашего дня на Гаду нам рассказали о каннибалах (По сообщениям Т. Хейердала, каннибализм на небольших островах Индийского океана не известен. - Прим. ред.).). Кое-что мы уже слышали на Фуа - Мулаку. Копая яму под фундамент для дома, один из тамошних жителей наткнулся на кучу человеческих костей, и фуамулакцы считали, что здесь находился "дом костей". На вопрос, что такое "дом костей", нам объяснили, что это место, где оставляли кости съеденных людей.

Есть человеческое мясо не совместимо ни с мусульманской, ни с буддийской религией, однако же нам снова и снова преподносили версию о распространенном в прошлом людоедстве. Старик Абдулла Муфед говорил, что и после утверждения ислама не был полностью изжит каннибализм. От него мы услышали невероятную историю про женщину, которой муж скормил куски собственного мяса, сказав, что это курятина. Увидев рану и раскрыв обман, жена убила его и съела. После того она лакомствами приманивала к своему дому детей, хватала их и тоже съедала. Три года она ела человечину, потом покончила с собой.

Мы можем только гадать о происхождении этой невероятной истории, но похоже, в ней отражены воспоминания о каких-то жутких событиях доисламской поры, свидетелями которых были предки столь миролюбивых ныне островитян. Точно такую же версию услышали мы от старика Мухамеда Дидди; причем он говорил, что героиня этой истории была не одинока в своем чудовищном пристрастии, вместе с ней людоедством занимались ее подруги, и среди них одна акушерка. Ловушками для жертв служили кровати, стоявшие над ямами с острыми кольями на дне.

Жители Фуа - Мулаку настаивали на том, что это было уже после введения ислама, тогда как "дома костей" связывались с какими-то событиями домусульманских времен.

То, о чем нам рассказали на Гаду, происходило не на этом острове. От Дона Футы мы услышали длинную историю о десяти островитянах с атолла Адду, которые, сбившись с курса, после долгого плавания очутилсь в стране Азекара, где жили людоеды.

Здесь они попали в плен, их заточили в большой дом и стали откармливать. Одного за другим пленников куда-то уводили, и под конец остались только двое. Им удалось тайком проследить, какая судьба постигла их товарища: он был отведен в дом вождя и там съеден.

Подкравшись позже в ту же ночь снова к этому дому, они заглянули в окно и увидели, что вождь спит. В пылающем очаге посреди помещения лежали два железных прута. Посовещавшись, они убили вождя раскаленными прутьями, вылезли через окно обратно и побежали к берегу. Здесь беглецы потеряли друг друга, но один из них по имени Кирудуни Алибея несколько дней прятался в куче мусора на берегу. Спасаясь от преследования, он в конце концов попал к хорошим людям, и ему помогли сесть на судно, шедшее в Карачи. Тогда мореходы из Карачи посещали Мальдивы, и после долгих мытарств Кирудуни вернулся домой через Шри-Ланку и Мале.