Глава VIII. Возвращение к экваториальному проходу

 

Затерянные надписи

Синева вверху, синева внизу. Яркий свет. Тонкая линия раздела между синевой вверху и синевой внизу медленно поднималась выше палубы с одной стороны, так же медленно опускаясь и затем поднимаясь уже с другой. Сраженные плавной бортовой качкой побрели вниз, хватаясь по пути за все, что могло служить им опорой. Другие отдыхали в тени под тентом, наслаждаясь свежим морским бризом. Слушая колыбельную тропического моря, мы забывали о датах и часах. На легкой волне корабль, подобно колыбели или креслу-качалке, навевает покой.

Мы нуждались в такой передышке. Уйти подальше от коралловых берегов, от обилия диковинных камней. То, что нам показали и что мы сами нашли в эти несколько дней, посещая остров за островом, ошеломило нас. Требовалось время, чтобы осмыслить важнейшие ключи к загадке Мальдивов, которые обрабатывала вычислительная машина мозга. Время, чтобы вдохнуть полной грудью, прежде чем нахлынут новые открытия. А времени было немного. Впереди за горизонтом нас ждали другие острова.

Сейчас нас окружало подлинное царство бога Солнца. За пределами тента на палубе царила нестерпимая жара. Когда подойдем к следующему острову, мощь солнца достигнет своей вершины. Совсем немного оставалось плыть до большого атолла Сувадива, известного также под именами Хуваду и Гааф. А еще его можно назвать цитаделью Солнца: именно здесь оно заманило древних солнцепоклонников в Экваториальный проход. Именно здесь безвестные зодчие прошлого заготавливали известняковые глыбы для большого солнечного храма на острове Гааф - Ган.

Мы по-прежнему шли по пятам рединов. По пути к Гану на юге атолла нам еще предстояло зайти на два других "рединских" острова - один на севере, другой на востоке обширного кольцевого рифа. Атолл Гааф занимает все пространство между проливом Полуторного градуса и Экваториальным проходом. Гааф - Ган необитаем; на двух остальных "рединских" островах живут люди. По словам Лутфи, на первом из них не сохранилось никаких следов прежних обитателей, зато на втором мы еще могли что-то увидеть.

И вот перед нами первый - Вирингили, он же Вилигили. Войдя с севера в лагуну Гаафа, мы бросили якорь как раз в ту минуту, когда наш "Манджаре" принялся убирать со стола после завтрака. На бывшем острове рединов теперь помещалась администрация всего атолла, и его население составляло около 1200 человек. Лутфи сообщил, что некогда на Вилигили была большая хавитта. По сей день одна из улиц селения называлась Хавитта магу - "улица хавитты". Она кончалась у самого моря, которое и поглотило древнее сооружение.

Приняв на веру слова Лутфи, что на этом острове нет ничего интересного для нас, мы остались на борту, пока он и Вахид в сопровождении трех членов команды отправились на берег за дождевой водой, свежими фруктами и вяленой рыбой.

Обилие рифов вынудило нас покинуть лагуну Гаафа, но под вечер мы вновь вошли в нее через пролив около следующего "рединского" острова - Кондаи. Бросив якорь, мы насчитали вдоль горизонта целых двадцать два одетых пальмами коралловых острова. И уж на сей раз ничто не могло удержать нас на борту, когда местный вождь подошел на дхони к нашему судну и рассказал, что недавно в лесу найдена диковинная птица.

- Птица?

- Птица.

- С перьями?

- С перьями. Но вся из камня.

Сгорая от любопытства, мы поспешно заняли места в дхони и вместе с вождем высадились на берег Кондаи.

Из двухсот пятидесяти жителей здешнего селения многие видели каменную птицу, но никто не знал, где она теперь. Пропала... Человек, нашедший это изделие в лесу, успел потерять его в селении. Каменная птица как сквозь землю провалилась.

Ну, а редины? Кто-нибудь может что-то рассказать нам про рединов?

Редины? Жители Кондаи первый раз слышали это слово. До сооружения мечети на острове не было никаких построек.

- Терпение,- негромко произнес Лутфи.

И предложил нам, пока еще светло, пройтись по лесу. Потом вернемся в селение и поищем птицу.

Солнце опустилось уже довольно низко, когда мы, следуя за Лутфи, вышли из селения, пересекли банановую плантацию и взяли курс на густые заросли. Нам предстояло минут двадцать идти лесом до тех объектов, которые собирался показать Лутфи. Нас сопровождали два молчаливых островитянина с длинными секачами, руководимые скорее любопытством, чем желанием расчищать нам путь. Над головой простирались обросшие мхом толстые сучья с грузом паразитических папоротников и орхидей, и Лутфи не устоял против соблазна взять несколько образцов для своего сада в Мале. Тропа несколько раз разветвлялась, наконец и вовсе пропала. Все же мы ухитрились выйти к оплывшему холму высотой в рост человека, шириной около десяти метров. Яма на макушке холма свидетельствовала, что здесь кто-то копался. Сопровождавшие нас островитяне продолжали помалкивать и держались так, словно никогда не бывали здесь. Однако на вопрос, как называется это место, один из них пробормотал:

- Хавитта.

Метрах в ста от этого холма находился другой, несколько больше первого и тоже покрытый кустарником. Среди коралловых обломков мы увидели тесаные камни, некоторые даже с лепниной. Они почернели от времени и рассыпались в руках.

- А это место как называется? Тот же короткий ответ:

- Хавитта.

Мы успели еще приметить третью хавитту, когда настала пора кратчайшим путем выбираться из зарослей. Смеркалось, и тут очень кстати пришлись секачи.

Лутфи объяснил, что у местных жителей нет особых причин ходить в эту чащу. Поэтому мало кто из них знал про холмы, на которые он случайно набрел двенадцать лет назад. Селение помещалось на другом конце острова с тех самых пор, как его жители приняли мусульманство. Лет двадцать назад все они (нам не объяснили, по какой причине) покинули остров и только в 1975 году вернулись и вновь заняли покинутые дома.

Солнце закатилось, и мы уже в полной темноте проложили себе дорогу к лагуне, после чего по песчаному бережку направились в селение.

Дойдя до неосвещенных улочек, где было видно лишь звездное небо да очертания крыш над темными оградами, мы остановились. Лутфи попросил нас подождать, пока он все же попробует отыскать каменную птицу. Постепенно нас окружила безмолвная толпа местных жителей, которые с любопытством рассматривали гостей при скудном свете созвездий. Похоже было, что эти люди ночью видят не хуже сов и летучих мышей; да это и не так уж удивительно, ведь их глаза привычны к тусклому свету плошек и зрение не испорчено яркими лампами. Вот и Лутфи явно ориентировался без труда, покинув нас и скрывшись в ночи.

Кто-то вынес маленькую коптилку, и при свете колеблемого ветром язычка пламени я увидел торжествующее лицо Лутфи, когда он, возвратясь, взял меня за руку и сообщил шепотом, что птица найдена. Правда, похоже, что это вовсе и не птица. Скорее, голова слона. Он предложил мне следовать за ним, и мы потихоньку выбрались из толпы.

Как и думал Лутфи, скульптура нашлась в доме муэдзина; туда мы с ним и направились. Муэдзин объяснил, что спрятал каменную фигурку, чтобы спасти ее от уничтожения местными жителями, которые стояли на страже заветов пророка, порицавшего всякие языческие изображения.

И вот в моих руках потемневшая от времени известняковая скульптура величиной с петуха. На меня глядел хитрый миндалевидный глаз. Голова-то голова, но вовсе не птичья. В тусклом свете можно было рассмотреть нечто, напоминающее скорее свернутый хобот, чем кривой клюв пернатого хищника. Да и лукавые глаза несомненно принадлежали слону, хотя голову украшали перья. Под свернутым хоботом торчали большие коренные зубы. Каменная голова явно была обломком скульптуры, изображающей некое демоническое чудовище.

И ведь я уже видел нечто в этом роде... Вроде бы в каком-то музее. Лутфи ничего похожего на Мальдивах не встречал. Муэдзин тоже не располагал никакими сведениями, и он был только рад избавиться от языческого изделия.

Зато Бьёрн Бюэ, осветив спичками нашу добычу, воскликнул:

- Я видел много таких голов! В Непале!

Непал - королевство в Гималаях. Предельно высоко над морем и далеко от океанических атоллов. И это единственная в мире страна, где государственной религией является чистейший индуизм.

- Индуисты! - заключил Шёльсволд.- Это голова индуистского Макары.

Воссоединившись с остальными членами нашего отряда, мы общими усилиями разобрались, что за скульптуру я получил от муэдзина. Это была голова бога вод Макары, чье изображение украшает врата индуистских храмов и входит в ансамбль священных фонтанов. Находясь в последние дни под впечатлением буддийских параллелей Белла и комплекса ступ на атолле Ламу, мы как-то запамятовали, что в древней истории Мальдивов было место и для других верований. Если учесть, что ислам вытеснил буддизм свыше восьмисот лет назад, возраст этой индуистской скульптуры вполне мог превышать тысячу лет. Я держал ее бережно, словно младенца, и не выпускал из рук, пока мы не вернулись на борт "Золотого луча", где археологи укутали замечательный камень ватой и уложили в ящик в трюме для транспортировки в музей Мале.

Мальдивская команда судна кивками подтвердила нашу догадку, что речь идет о Макаре.

- Да-да,- сказали они,- макара.

Правда, мы тут же выяснили, что ни один из них раньше не видел ничего похожего. Просто на мальдивском языке "макара" означает "плохой", "скверный". После того как Мухаммед запретил изображать живых существ, для них любая голова, хоть Будды, хоть ангела,- "макара".

Островитянин, который первоначально принес каменную голову в селение, охотно проводил нас к тому месту, где нашел ее. Вооружившись электрическими и керосиновыми фонарями, мы протиснулись сквозь строй оплетенных лианами стволов и недалеко от плантаций вышли на недавно расчищенный от подлеска участок. Толстый слой черной земли был основательно изрыт. Я подобрал красивую маленькую каменную миску, по-видимому служившую для курения ладана или жертвоприношений. Кругом были разбросаны обломки тесаного известняка и твердой штукатурки с параллельными отпечатками тростниковых стен или крыш. Все крупные блоки кто-то выкопал и унес, вероятно для строительства домов.

Если и был здесь рукотворный холм, то от него ничего не осталось. Приходилось только гадать, что тут натворили грабители. Наш проводник клялся, что ничего не ведает о недавно принятом законе, охраняющем домусульманские руины. Можно было сообщить властям, которые покарали бы его ссылкой на другой остров. Мы предпочли как следует пожурить его и вознаградили за то, что сберег голову Макары.

 

Восход солнца застал нас в пути. Мы шли на юг, курсом на Ган, не выходя из лагуны и старательно огибая коралловые рифы и песчаные отмели. Вскоре прямо на носу возникли два низких островка, расположенных в южном секторе атолла, один покороче, другой подлиннее: Гаду и Ган. Гаду - весь заставленный домами. Ганн - покрытый тропическим лесом и плантациями.

В бинокли было видно, что весть о нашем приближении явно опередила нас. Множество людей выстроилось на берегу Гана там, где мы намеревались высадиться. Они перебрались через узкий пролив, отделяющий Ган от Гаду, и, когда мы подошли достаточно близко, стали жестами направлять нас к наиболее удобной якорной стоянке. Как раз перед песчаным мысом, где они сгрудились, было защищенное от ветра место с подходящей глубиной. Одетые барашками океанские валы Экваториального прохода рассыпались каскадами, переваливая в лагуну через коралловый риф, протянувшийся под водой между островами.

Как только мы соскочили на берег с нашего плоскодонного катера, от толпы встречающих отделился высокий мужчина и поздоровался с нами за руку. Это был наш старый приятель - "хозяин" острова Ган. Тезка нашего ученого друга в Мале, Хасан Манику. Мы вернулись в хорошо знакомые места.

Действительно, радио Мале сообщило о намеченном нами повторном посещении Гааф - Гана. Узнав об этом, "хозяин" принялся за дело. Три дня подряд он привозил с Гаду два десятка человек, которые расчищали тропы и весь участок вокруг большой хавитты.

Изрядно обеспокоенные такой предприимчивостью, мы двинулись в путь, спеша убедиться, что объект наших исследований не пострадал. Узкая тропа была заметно расширена, но в остальном все оставалось настолько знакомым, что мы с Бьёрном готовы были крикнуть "привет!" большим летучим лисицам, потревоженным нашим появлением.

Бригада "хозяина" была вооружена секачами, топорами и лопатами, а один из рабочих нес на плече тяжелый железный лом. Мои археологи насупились. Археология - дело тонкое, в поле работают маленькими лопаточками и щетками, а не железными ломами. Я стал было объяснять нашим мальдивским друзьям, что такие мощные орудия не годятся для раскопок, и услышал в ответ, что лом предназначен вовсе не для работы на хавитте, его взяли, чтобы копать персональные уборные для членов бригады.

Вот и поляна с каменным колодцем и с видом на Экваториальный проход. Дальше тропа вновь уходила в глубь острова, и мы почуяли запах горящего дерева. Приближаясь к месту, где в чаще скрывался солнечный храм, услышали потрескивание пламени и увидели струи дыма над лесным пологом. Между деревьями открылся просвет. Несколько рабочих, уйдя вперед, развели костер, чтобы прогнать комаров. Сразу за ними возвышался крутой холм. Пока я обводил его взглядом, убеждаясь, что вроде бы ничего не повреждено, за спиной у меня раздался восхищенный возглас Юхансена:

- Ух ты!

Оба оператора тотчас взялись за дело. Бенгт совал в нос археологам микрофон, записывая их первые впечатления; Оке переводил объектив кинокамеры с взволнованных лиц на макушку рукотворного холма.

На несколько секунд мы с Бьёрном утратили дар речи. Мало того, что наши друзья, сколько мы им ни рассказывали про этот холм, не ожидали увидеть такую громадину, - теперь все и для нас было внове. Прилегающий к восточной стороне холма участок был тщательно расчищен, включая широкую полосу, продолжающуюся вверх по крутому склону до самой макушки. Могучее сооружение!

Видя его размеры, Шёльсволд и Юхансен начали постигать масштабы ожидающей их задачи. Перед ними высилась рукотворная громада, сравнимая с самыми большими королевскими курганами викингов. На профессиональные раскопки здесь требовались годы, а не дни, которыми мы располагали.

- Сейчас нам не нужно углубляться в толщу холма,- пояснил я Арне, прочитав его мысли.- Потом еще вернемся сюда.

- Согласен, но у нас есть время, чтобы уточнить форму фундамента,- с облегчением отозвался наш главный археолог.- Может быть, заодно найдем какую-нибудь органику для датировки по радиокарбону.

- Точно,- бодро подхватил Юхансен.- Что бы мы ни нашли, это будут первые археологические данные по Мальдивам.

Быстро обойдя вокруг холма, мы удостоверились, что бригада "хозяина" ничего не повредила. Они лишь срубили деревья и убрали прочую растительность. В прошлый раз мы могли только видеть укрытые завесой зелени грани почерневших коралловых блоков. Теперь же склон, по которому мы тогда карабкались, весь открылся нашему взгляду, вплоть до огромного дерева канду, по-прежнему венчавшего вершину древнего сооружения. Тут и там на откосах, в том числе на расчищенной полосе, остались стоять и деревья поменьше, которые было бы трудновато свалить самодельными топорами. Конечно, толстые корни канду вредили рукотворному холму, и мы захватили с собой двуручную пилу, однако великан на вершине был очень уж хорош, и мы сказали, чтобы его не трогали. Все равно больше он уже не вырастет, и пронизавшие гору битого коралла корни уже сделали свое дело. А вообще-то с таким гигантом наверху и сам холм что-то терял в своем величии.

По мере того как рабочие продолжали расчищать прилегающий участок, все отчетливее проступали очертания холма. Даже сами островитяне смотрели на него с явным почтением. Их собственная мечеть на Гаду показалась бы карликом рядом с этим колоссом. Они и не пытались приписать честь его сооружения своим предкам. Тут потрудились редины, древний народ, наделенный в их представлении сверхчеловеческими способностями. Обыкновенным людям, говорили они, вроде тех, что теперь населяют здешние атоллы, хватает забот с добычей пропитания - кокосовых орехов и рыбы. Где уж тут найти время для участия в таком предприятии.

Мы согласились. И первый вывод, сделанный археологами еще до того, как заработали лопаты, гласил, что строители этой хавитты располагали чем-то, чего недоставало нынешнему населению. Они были тесно связаны с внешним миром и опирались на поддержку извне. Откуда бы ни пришли редины, в их экономике были избыточные ресурсы, допускавшие такие излишества, как строительство огромных культовых сооружений. Лишенный облицовки с изящным декором, без храма или шпиля на вершине, все равно рукотворный холм не уступал высотой курганам на могилах самых великих древних королей Европы и габаритами был равен средней по величине майяской пирамиде или зиккурату Месопотамии. А ведь покоился он на крохотном клочке суши, едва выступающем над уровнем моря. Песок и кораллы, никаких ископаемых богатств. Ни металлов, ни драгоценных камней. Не было тут и плодородных нив. А только раковины каури - и всемогущее солнце. Полуденное солнце в зените озаряло остров своими лучами, и природный путь, соединяющий Восток с Западом, струился вдоль его берегов.

 

Даже после того, как весь холм был расчищен, мы не увидели никаких признаков, говорящих о том, что он служил буддистам или индуистам, хотя, надо думать, и те, и другие побывали на Гане, как и на многих островах поблизости. Мусульмане так же точно не обошли хавитту своим вниманием, унося все лежавшие на виду красивые облицовочные блоки. Все же, тщательно обследуя крутую осыпь, сложенную битым кораллом, мы то и дело находили прямоугольные блоки с рельефным солнечным орнаментом. На одних камнях солнце было изображено с крыльями, на других - без оных. Было очевидно, что солнце играло центральную роль в понятиях строителей этого храма. Обследуя хавитту на Ниланду, мы не обнаружили солнечных символов, не было их и на обломках буддийских ступ, осмотренных нами по пути к Экваториальному проходу. Мы встретили их только здесь, у экватора. В тех самых местах, куда приезжали в первый раз, чтобы искать следы солнцепоклонников.

Продолжая расчищать участок вокруг холма, мы обратили внимание на то, что блоки с солнечными символами встречаются нам на всех склонах, кроме северного. По мнению Юхансена, это объяснялось тем, что люди, прибывшие с севера, связывали солнце только с тремя странами света - востоком, югом и западом. Тогда как четвертая для них исключалась, хотя здесь, на экваторе, временами солнце светило и с севера.

Интересное наблюдение. Следуя рассуждению Юхансена, надлежало исключить возможность прибытия этих солнцепоклонников из какой-либо части Южной Азии, вообще всего тропического пояса, простирающегося до 23°28' с. ш. А вот долина Инда и Месопотамия находятся за пределами тропиков, так что солнцепоклонники в этих культурных регионах не могли видеть солнце на севере.

Мы знали, что под обломками у подножия холма сохранилась кладка прямых стен. А потому археологи начали с того, что осторожно подняли все съехавшие сверху блоки и тщательно осмотрели их в поисках резьбы, прежде чем отнести подальше от холма. В прошлый раз мы уже видели часть уцелевшей кладки; теперь нашим глазам предстали новые участки. Как мы и предполагали, облицовка осыпалась и холм принял округлую форму потому, что мусульмане разобрали подпорные стенки. Но когда они прибыли на остров, нижняя часть храма уже была скрыта растущим слоем лесной почвы и нанесенного ветром песка.

Убрав обломки, мы приступили к раскопкам по периметру и убедились, что подпорные стены в общем целы. Однако они озадачили нас неожиданными изгибами. От первого расчищенного угла кладка сворачивала влево, и мы ждали того же у следующего угла, но она вдруг повернула вправо, вместо того чтобы замкнуть прямоугольник. Может быть, основание было неправильной или звездообразной формы? Однако к концу первого дня стало ясно, что сооружение в своей главной части было квадратным и ориентированным по солнцу. Кажущиеся отклонения были образованы подпорными стенками пандусов, поднимавшихся вверх по центру каждой из четырех сторон. Точно такие пандусы можно увидеть, в частности, на мексиканских пирамидах.

На второй день работ окончательно выявились очертания пирамидального сооружения с четырьмя ритуальными пандусами. Во время расчистки накануне мы уже собрали в груде упавших сверху обломков целую коллекцию тесаных и орнаментированных блоков с преобладанием рельефных солнечных символов в декоре. Теперь нам сверх того встретились камни с изображениями меньших размеров, так что рядом помещались два символа, а на одном угловом блоке было высечено четыре солнца, с каждой стороны по два друг над другом. Особенно искусно были оформлены камни с декором из парных солнц, чередующихся с тройными жезлами.

Один небольшой фрагмент углового блока был сплошь покрыт сложным узором из крохотных солнц, зарубок и миниатюрных колонн; лишь очень искусный художник мог придумать такую композицию, и только опытный мастер мог перенести ее на камень. Глубоко врезанные мельчайшие детали позволяли предположить, что этот камень составлял часть изящнейшего фриза или же был отбит от кладки маленького жертвенника. Мы нашли также части карнизов с различными узорами; некоторые из них украшал уже знакомый нам ряд лепестков лотоса. Декор других камней напоминал классические греческие триглифы и метопы.

Но больше всего нас поразили блоки с диковинным узором, изрядное количество которых встретилось нам у юго-восточного угла пирамиды. Глубокие впадины на первом из них были так плотно забиты землей и белой штукатуркой, что он выглядел рядовым тесаным камнем, пока его не почистили лопаточкой и щеткой. Зато после этого нашему взору неожиданно предстало стилизованное изображение черепа, взирающего на нас пустыми глазницами. Впечатление пристального взгляда создавали окаймляющие глазницы выпуклые полоски. Напрашивалось сравнение с элегантными очками в полукруглой оправе, и выглядело это довольно жутко. Череп был приплюснут сверху, на месте носа вырезана ямка, нижняя челюсть отсутствовала, однако, если эти угловые блоки клали друг на друга, венчающий черепа частый ряд квадратных выпуклостей мог изображать зубы вышележащей личины.

От каждой глазницы вниз спускалась короткая полоска, как бы представляющая поток слез,- очень похоже на классический символ дождя на ликах солнечного бога в древнем искусстве Мексики и Перу. И я сам наблюдал среди майяских руин Чичен-Ицы в ориентированных по солнцу храмовых платформах блоки, оформленные в виде стилизованных черепов. Пирамиды, пандусы, каменные черепа с плачущим глазом в ориентированных по солнцу храмовых стенах... Не слишком ли я даю волю своей фантазии? Может быть, это вовсе и не черепа? Если держать блоки так, как держали мы, сомнения быть не могло. Наши помощники, никогда прежде не видевшие таких узоров, показывали пальцем на свои лица и, закрыв глаза, проводили ребром ладони по горлу, как бы отсекая голову. Между тем, когда я впоследствии показал снимок такого камня одному специалисту по археологии Востока, он повернул его на сто восемьдесят градусов и объявил, что углубления с каймой представляют совсем не глазницы, а пещеры с дугообразным сводом и плоским полом. Дескать, подобные мотивы известны в древнем культовом искусстве Южной Азии, где местные исследователи толкуют их как символическое изображение пещер, в которых укрывались монахи.

Но если это пещеры, то почему блоки непременно оформлялись попарно? И как быть со "слезами"? Или эти гголоски изображают колонну над пещерой, если блок повернуть на сто восемьдесят градусов? Ни я, ни мой оппонент не могли ответить на эти вопросы.

Как бы то ни было, когда реконструируешь забытое прошлое, всегда есть опасность, что твой энтузиазм и предвзятые идеи направят тебя по ложному пути. Одно несомненно: эти и многие другие резные блоки, извлеченные нами из груды обломков, отличались великолепным декором, и в далеком проиглом, когда известняковая облицовка могучего сооружения отливала белизной в солнечных лучах, это было изумительное зрелище. Теперь же высившаяся перед нами гора обломков смотрелась как памятник человеческому эгоцентризму. Из века в век приверженцы тех или иных религий воюют с иноверцами. Нас не покидает убеждение, что именно мы правы, наша вера единственно правильная. Другие обязаны верить в то же, во что верим мы. Иначе наши боги ждут от нас, чтобы мы мстили за них.

Приверженцы Аллаха разрушили то, что с таким ггрилежанием воздвигли солнцепоклонники. Но в промежутке здесь явно побывали приверженцы Шивы или Будды. И мы тщательно изучали каждый камень, пытаясь доискаться истины. Наши мальдивские друзья смотрели на блоки с декором и расчищенные участки кладки с таким же восхищением, как мы. Всякий раз, как нам встречался новый орнамент, раздавались ликующие возгласы и рабочие трудились еще энергичнее под звуки задорной песни. Когда же из черной почвы появился маленький кристаллический шар, восторгам не было конца. Островитяне столпились в углу между пандусом и главной стеной, где была сделана находка, кто-то из нас поднял в руке это подобие стеклянного яйца, и вся бригада принялась петь и хлопать в ладоши, покачиваясь из стороны в сторону в ритме, который задавал беззубый морщинистый весельчак в огромной шляпе, лихо отплясывавший на склоне холма. Работать с этими людьми было одно удовольствие. Умные, приветливые, старательные... Они сразу смекнули, что, поскольку на коралловых атоллах Мальдивов нет кристаллических пород, этот шарик свидетельство контактов с внешним миром.

- Это же фаллос!- воскликнул Юхансен, обводя пальцем реалистичные контуры изделия, в плоском основании которого было глубокое отверстие для какой-то подставки.

Шёльсволд согласился, однако затем напомнил, что в древней Шри-Ланке и на материке примерно так выглядели миниатюрные ступы, приносимые в дар божеству по обету. Мы сошлись в мнении, что у самой ступы тоже фаллоидная форма. Монументальные ступы символизировали повторное рождение, так почему не допустить, что они изображали фаллос, а не чрево беременной женщины, как это принято считать.

Когда мы углубились в грунт до того уровня, на котором покоилось основание хавитты, Шёльсволд забрался на ее вершину, чтобы определить высоту. Стоя наверху, он засек в нивелир сидевшего рядом на дереве Юхансена, и тот опустил до земли мерную ленту. В нынешнем виде хавитта все еще возвышалась на 8,5 метра. Размеры полностью расчищенной кладки составляли 23 х 23 метра, так что площадь пирамиды в основании равнялась 529 квадратным метрам. Если добавить пандусы, наибольшая длина каждой стороны достигала 36 метров.

По ходу работы мы сделали еще одно интересное открытие. В прошлом стены храма были покрыты белой штукатуркой. Надежно защищенные части конструкции до сих пор сохранили толстый слой затвердевшего известкового раствора. На секциях, соприкасавшихся с влажной почвой, этот слой размяк и отстал. Полностью сохранилась штукатурка в углу, где южная стена примыкала к восточной грани пандуса. Здесь она покрывала камни таким толстым и плотным слоем, что совершенно маскировала контуры кладки. Стало понятно, почему ямки на "черепных" блоках были заполнены крошевом белой штукатурки. Вот и на некоторых солярных камнях лишь самый край солнечного диска выглядывал из-под известковой лепешки. И, расчищая от белой корки многие блоки, казавшиеся нам рядовым строительным материалом, мы обнаруживали скрытый декор.

С какой стати древние резчики, приложившие столько труда, чтобы украсить камни изысканными узорами, потом замазали их, скрыв от обозрения?

Напрашивался ответ, что не они покрыли штукатуркой орнаментированные стены, что это сделали пришедшие потом приверженцы другой религии, приспособляя пирамиду для своих нужд. Так культовая архитектура поведала нам о двух различных периодах, предшествовавших появлению мусульман, которые положили конец пользованию храмом. Построенная изначально для солярного культа пирамида перешла во владение людей иной или видоизмененной веры. Людей, не поклонявшихся солнцу, а потому замазавших все религиозные символы, так что получилось сооружение с гладкой белой поверхностью. Подобное большим ступам буддистов Шри-Ланки, целиком покрытым ровным слоем белой штукатурки.

 

Сама расчистка ганской хавитты уже дала нам важную информацию. Но, глядя на древние стены, Лутфи и местные рабочие ожидали, что теперь, получив разрешение центральных властей, мы примемся раскапывать холм. Они не сомневались, что нас привело на Ган стремление добраться до скрытых в хавитте кладов. Однако археология не только расчистка погребенных стен и поиск сокровищ. К великому удивлению рабочих, их попросили обтесать несколько колышков, которые Шёльсволд и Юхансен вбили в землю рядом с хавиттой. Затем колышки соединили между собой шнуром так, что получились квадраты с длиной стороны один метр. После чего археологи объяснили озадаченным островитянам, что раскопки начнутся внутри этих квадратов. Нашим помощникам явно было невдомек, что за разница, с какой стороны шнура копать. И уж совсем непонятно, почему бы не взяться за саму хавитту?

Еще один сюрприз ожидал рабочих, когда они подошли к квадратам с кирками и лопатами. Им предложили отложить свой испытанный инструмент и вручили взамен маленькие лопаточки, чуть побольше суповой ложки. Предупредив, чтобы ни в коем случае не копали острым концом, а соскребали тонкие слои земли краем лопаточки под неусыпным наблюдением археологов. Нетрудно представить себе, какой нелепостью все это казалось островитянам.

Они уже знали Шёльсволда как добродушного очкарика с приветливой улыбкой на бородатой физиономии, а более молодого Юхансена - как неунывающего шутника. Однако теперь, стоило кому-то ковырнуть землю, вместо того чтобы легонечко скрести ее лопаточкой, или выйти за пределы шнура, как Шёльсволд сердито повышал голос, а Юхансен издавал скорбный вопль. И если кто-то ступал ногой рядом со шнуром, так что край раскопа осыпался внутрь, эти чокнутые иностранцы возмущались так, словно песок угодил им в суп. Не жди ни улыбки, ни похвалы, если стенки раскопа не будут совершенно прямыми и гладкими.

Когда мерная рейка показала, что пройдено 10 сантиметров, археологи объявили перерыв. Пауза была заполнена оживленными пересудами; наконец последовало разрешение продолжать работу. Но только этапами по 10 сантиметров. Ни больше, ни меньше вплоть до коренной породы острова.

И уж совсем рабочие опешили, когда Шёльсволд наклонился у них перед носом, чтобы поднять маленький кусочек древесного угля, который он положил в полиэтиленовый мешочек с ярлыком. Затем Юхансен подобрал старые рыбьи кости и крохотный осколок разбитого горшка и тоже сунул в мешочек. Первой реакцией рабочих был громкий смех, но они примолкли, явно усомнившись в наших умственных способностях, когда увидели, как мы, боясь упустить малейшие крупинки мусора, просеиваем вырытую ими землю через мелкое сито.

Опасаясь, как бы островитяне не утратили всякое уважение к нам, заключив, что мы помешались, я подозвал нашего переводчика Абдуллу, чтобы растолковать, что происходит. Рабочие слушали с большим интересом, и мое объяснение явно запало им в душу.

Я рассказал, что дома, в нашей стране, есть аппараты, помогающие узнать возраст сжигаемого в них кусочка кости, раковины или древесного угля. Эти аппараты измеряют невидимые лучи, испускаемые любыми остатками жившего в прошлом растительного или животного организма. Такой способ, который мы называем радиокар - бонной датировкой, или просто С14, обычно позволяет определить возраст предмета с точностью плюс-минус пятьдесят лет. Так что самый маленький кусочек древесного угля или куриной косточки может сказать нам примерно, когда горел костер или была сьедена курица.

С этой минуты наши мальдивские помощники превратились в настоящих профессионалов, от их внимания не ускользал ни один фрагмент органического материала величиной с рисовое зернышко.

Ну, а что с черепками от старых горшков?

Черепки датируются не аппаратами, а специалистами по керамике. В разных концах света она отличается как по материалу, так и по форме и цвету изделий. Даже в одном и том же регионе тип керамики нередко изменялся в ходе столетий. Кости людей и животных, остатки растений могут со временем сгнить и исчезнуть, но черепки не разлагаются, их можно только разбить на более мелкие куски. Часто маленький осколок может поведать нам, где и когда был вылеплен горшок. Я мог бы сказать, что для археолога керамика то же, что для филателиста почтовые марки, по которым определяют год и место их выпуска, но мои слушатели никогда не видели почтовых марок. Зато все они пользовались привозной керамикой из Индии. И достаточно хорошо знали, что такое черепки, чтобы не пропустить даже самого маленького осколка.

Члены бригады попытались убедить нас, что черепки и кости можно найти гораздо быстрее, если копать большими лопатами. Теми, которыми они работают на своих плантациях таро. Зачем скрести какими-то ложками, углубляясь за один раз не больше чем на 10 сантиметров?

Я объяснил: не только потому, что хрупкие предметы можно нечаянно разбить лопатой или киркой, но и потому, что нам необходимо отмечать, на какой глубине лежал каждый образчик. Предмет, найденный на глубине 20 сантиметров, будет старше найденного на глубине всего 5 сантиметров, и самым старым окажется тот, который лежит на скальном основании. Чем глубже, тем дальше назад во времени. Всякому ясно, что наиболее свежий гумус и последний мусор, выброшенный человеком, окажутся наверху.

Боковые стенки раскопа должны быть прямыми и гладкими, чтобы на профиле четко различались пласты. Это позволит определить, нарушалась ли их последовательность. Скажем, вырытая кем-то яма будет заполнена землей или песком, отличными по цвету от окружающего грунта. Разные типы почвы, золы или песка располагаются слоями друг над другом, образуя подобие стенной росписи. По ним можно читать повесть о климатических изменениях, лесных пожарах, песчаных бурях, наводнениях, различных видах человеческой деятельности. Если же стенки будут неровными и шероховатыми, мы не сможем прочесть строки истории, написанные самой природой.

После моего объяснения наши мальдивские помощники разделились на звенья по четыре человека: двое скребли, двое просеивали. И ни один археолог не мог пожелать себе более старательных, бдительных и дотошных полевых работников.

Считанные дни, отведенные на Гааф-Ган, только разожгли аппетит археологов. Но надо было двигаться дальше. И конечно же, мы намеревались вернуться, как только позволит время.

 

У разрушенной пирамиды на Гааф-Гане мы находили часть облицовки и на земле кругом, и под землей. Солярные мотивы встретились нам только здесь у Экваториального прохода. Два варианта изображались индивидуально (фото 1 и 3), были и декоративные сочетания (фото 2). Остатки толстого слоя штукатурки (фото 3), которой были замазаны все религиозные символы, свидетельствуют, что две различные религии успели сменить друг друга, прежде чем мусульмане восемьсот лет назад сокрушили всю облицовку. Одна скульптура напоминала наутилус или улитку (фото 4)

 

Лазая вверх и вниз по холму, мы не подозревали, что под ногами у нас в груде камней похоронены скульптурные изображения льва и быка. Однако нам было ясно, что мы вышли на памятник, хранящий ключи к важнейшей загадке Мальдивов. Маленький остров не располагал экономическими предпосылками, которые позволили бы пришлым мореплавателям воздвигнуть столь внушительный во всех отношениях храм. Какие политические и религиозные связи древних мальдивцев дали жизнь такому роскошному образцу материальной культуры?