Поскреби либерала — найдешь ортодокса, и наоборот

— Разве неправильно страшиться и избегать некоторых идей, явлений или поступков? Ереси, кощунства, однополые браки, легализация абортов, эвтаназии и так далее…. Где грань допустимого в приятии другого? И как принимать, если не принимается?

— У нас есть два уровня приятия — личный и всеобщий. То, что я принимаю для себя, не обязательно должны принимать все. У нас в храме был один сумасшедший, мы его называли Костя-философ, у него были на бороде или сопли, или макароны, но он читал Кьеркегора, Спинозу… Мне с ним было комфортно, он приходил, и мы общались. Но в моей общине он никому не был нужен и не был интересен.

Правило приятия тобой не должно быть всеобщим правилом. Это как императив Канта, только наоборот. У всеобщего правила другие условия: не только принимаемый должен себя чувствовать комфортно, но и остальные должны чувствовать себя комфортно рядом с ним. Когда нам вместе комфортно — это и есть всеобщее правило приятия. Но если человек какой-то совсем плохой, нехороший, то мы не должны идти ему на уступки — в этом-то все и дело, в органике ситуации.

Апостол Павел говорит: «Если пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса вовек, чтобы не соблазнить брата моего» (1Кор 8:13), поэтому у нас стоит установка: когда мы принимаем другого, мы подстраиваемся под него. Я предлагаю другое: когда некто извне приходит в нашу компанию, в наш приход, мы не будем ради него меняться. Если ему комфортно, он остается.

При этом я против неприятия из-за идеологии. Если нам комфортно с непохожим на нас человеком, мы не должны его переобувать, переодевать, видоизменять: «Девочка, ну-ка, покрась волосы в черный цвет!» Если она сама, глядя на нас, подумает, что надо покрасить, то пусть покрасит. Если нас устраивает ее красный цвет волос или пирсинг в губе, то все нормально. Все должно происходить естественно и не должно разобщать: «Ты пришла с пирсингом, ты меня не соблазняешь, конечно, но ты же всех соблазняешь». А ты у всех спросил? У нас любят говорить за других. Пусть другие говорят за себя.

Всеобщее приятие обеспечивает органика вхождения человека в общество. Личное приятие, как правило, более широкое. Лично я могу общаться с кем угодно.

Мне может нравиться сидеть с курящим панком, но у нас в приходе почти все не курят, и я сам не курю, поэтому его курение в обществе неприемлемо.

Мы задаем рамки, если человек не вписывается, если ему некомфортно и нам некомфортно, то мы друг друга отторгаем.

Это и называется приятием без идеологии, исключительно по внутреннему ощущению. Научившись ему, вы почувствуете, что можете принять гораздо больше людей, чем думали. Оказывается, с кришнаитом можно здорово посидеть и поговорить о духовной жизни — они не такие уж и странные, как кажутся. Или с мусульманином. Да, он отрицает Троицу, но мы можем пообщаться, при этом мы не должны ему поддакивать и соглашаться, что Троицы нет. Не нужно никого переобувать, но и самим не надо переобуваться, подстраиваться под кого-то.

При таком внимательном отношении к человеку, к его личности, мы способны на гораздо большее приятие. А мы чаще воспринимаем другого человека как абстрактный объект. У Гегеля в одной статье моделируется ситуация: человек на рынке хватает с прилавка еду и убегает, а все кричат: «Держи вора!» В данном случае «вор» — это абстракция, за которой скрывается человек с его личными качествами, историей, нуждами, отношениями, судьбой. Но для торговцев в данный момент он — просто «вор».

Так же и мы, когда рассуждаем о другом: «это еретик», «это отступник» или «это атеист». Погодите, а где же человек? Посмотрите ему в глаза, посмотрите в его мир, в его душу, может быть там вы найдете, что атеизм — это частный момент, не важный даже для него самого.

Недавно я спорил с одним таким атеистом, кандидатом наук, так вот из него такой же атеист, как из меня балерина.

Атеизм для него — это галочка в пользу свободы и не порабощенности. Разве это атеизм? Но этот его атеизм в глазах верующего — уже прямо антибожеская позиция. Одни говорят: «Вы ударенные в религию мракобесы», другие: «Вы атеисты, материалисты, бездушные твари». Но эти два полюса — скорее, защитные реакции друг на друга, доводящие позицию другого до абсурда. И страх, увеличивающий все отличия до предела.

А еще недавно ко мне приезжал один замечательный архимандрит, который убедился в том, что это он «либерал», а я «ортодокс», а не наоборот. Потому что я заступался за святителя Геннадия Новгородского — сторонника казней еретиков, а отец архимандрит считал, что почти весь наш епископат отпал от истины и пошел на компромисс в определенном вопросе. Вот и получается: поскреби «либерала» — найдешь «ортодокса», поскреби «ортодокса» — найдешь «либерала».

Люди, которые не знают меня лично, а просто оставляют комментарии к моим публикациям в интернете, ведут себя гораздо жестче, чем если бы мы общались со мной непосредственно. А когда мы с ними общаемся, то они понимают: а Рубский не монстр никакой, с ним можно говорить, да и мы сами не такие уж «ортодоксы», а почти «либералы». Но это выясняется только в личной беседе, а интернет абсолютизирует позиции, когда люди объявляют себя на 100% чистыми «либералами» или «ортодоксами» и начинают бросаться максимальными фразами с кванторами всеобщности.

— И все же, всех ли можно и нужно принимать? Или есть исключения?

— Конечно, бывают люди, неспособные к диалогу, в проекте которых лежит наше уничтожение. Фанатики, террористы, маньяки… Таких людей нужно как-то купировать, то есть убирать из общества. Здесь моя толерантность и понимание другого как сложной системы заканчивается — именно в силу того, что как психолог я знаю, что эта система может быть социально опасна.

У психологов есть единственное основание разгласить тайну пациента — когда человек угрожает себе или другим. Когда в его проект включена смерть его соседа, условно говоря, мой долг — его купировать.

Если вы спрашивали о деструктивных религиях, то это, например, так называемые сатанисты или близкие к ним культы, которые строятся на антагонистическом противопоставлении себя христианству. Это паразиты. Неслучайно современный сатанизм не выглядит философией. Если Алистер Кроули — это еще более-менее глубокий мыслитель теософского типа, то современная подростковая нонконформистская среда сатанистов — это паразиты, которые могут ломать кресты, но не умеют ничего строить. Я считаю, что есть вредные религии, как и вредные маргинальные круги и совершенно вредные психические состояния. И они должны быть осажены.