Отмена кантонной системы управления

 

Из 12 казачьих войск Российской империи Башкирское войско по количеству населения (главным образом башкиры-вотчинники и мишари) было самым крупным. На 1 января 1862 г. в поселениях войска проживало 1 008 876 душ об. пола, что составляло треть всего казачьего населения страны. За войском числилось 12 млн дес. земли. В 1855 г. к нему было присоединено тептяро-бобыльское население (266 069 душ об. п.) из татар, марийцев, чувашей[170]. Башкирское войско отличалось от других казачьих войск, ему не были присущи элементы казачьей демократии. Так, отсутствовало право выбора своих старшин, командный состав имел урезанные чины (зауряд-сотник, зауряд-есаул и др.), что закрывало им доступ в потомственное дворянство. Но главное отличие Башкирского войска состояло в преобладании трудовых повинностей над военной службой. К середине XIX в. войско по составу разделялось на 28 кантонов, из которых только в девяти несли военную службу, а также исполняли казённые работы (строительство крепостей и дорог, перевозка грузов, рубка и сплавка леса и др.), остальные 19 кантонов облагались денежным сбором.

Башкирское войско определённого штата не имело. По спискам на 1861 г. к строевому составу относились 477 генералов и офицеров и 41 284 нижних чинов, на 1862 г. – 511 и 36 753. Из них действительную службу несли соответственно 1081 и 1098 чел., то есть около 3% списочного числа, прочие оставались «на льготе» в своих домах. По другим иррегулярным войскам в действительной службе принимали участие от 10 до 51% строевого состава[171].

К середине XIX в. спрос на башкирскую военную силу стремительно падал, рубежи империи выдвинулись далеко за пределы Южного Урала. Оренбургская губерния из пограничной превращалась во внутреннюю область страны. Военным министерством и губернской администрацией рассматривались проекты полной отмены военной службы башкир и передачи их в гражданское управление. Кроме того, со Стр. 42: хранялось Оренбургское казачье войско, насчитывавшее 237 тыс. чел. обоего пола[172]. Оценивая деятельность иррегулярных войск в 1858 г., Военный министр Н.О. Сухозанет пришёл к выводу, что башкирские полки «совершенно не нужны для государства»[173], и предлагал начать реформу Башкирского войска с отмены службы во всех девяти кантонах, чтобы она не служила «приманкою к… независимости», которую «народ этот… успел удержать за собою в течение полутораста лет»[174].

Несмотря на то, что большинство башкир, мишарей и тептярей перестали отправлять военную службу, формально они продолжали оставаться в Башкирском войске и вся их жизнь регламентировалась кантонной, то есть военно-казачьей, администрацией. Характерно, что власти избегали упоминать про подушную подать, под которой мусульмане могли подразумевать харадж (поземельный налог)[175]. Повинности, которые исполняли башкиры, мишари и тептяри накануне освобождения вплотную приблизились к налогообложению государственных крестьян, экономически более крепких и свободных от тягот военной службы. Так, все денежные сборы с башкир и мишарей в 1860-х гг. составляли 4,25 руб. серебром на душу мужского пола, с тептярей – 4,32 руб., с государственных крестьян – 6,33 руб., с крестьян, добившихся права собственности на купленные у башкир земли всего 3,33 руб.[176]

Переход на денежные повинности опережал экономические возможности коренного населения и был разорителен для них. Кроме того, собираемые с башкир, мишарей и тептярей средства практически не расходовались на их нужды. Н.О. Сухозанет отмечал, что казачьи войска употребляют свои доходы «на собственное развитие», а большая часть сборов с башкир идёт «на предметы совершенно посторонние». В канун реформы из 725 253 руб. серебром, собранных с Башкирского войска, на содержание и усиление оренбургского казачества и Кавказского военного корпуса было израсходовано 411 236 руб. (57%). Остальные деньги пошли на нужды чиновников Башкирского войска, потребности Военного министерства, содержание степных укреплений и пр.[177]

Упразднение кантонной системы управления в крае во многом было связано с именем Оренбургского и Самарского генерал-губернатора А.П. Безака (1860–1865 гг.), которому было официально поручено заняться реформой среди башкир, мишарей и тептярей, руководствуясь принципами Манифеста 19 февраля 1861 г. Проект А.П. Безака рассматривался Государственным Советом и 14 мая 1863 г. Положение о башкирах было подписано императором Александром II. В нём говорилось: «Инородцы, известные под названием башкир, мещеряков, тептярей и бобылей, имеющие общее наименование Башкирского войска, получают гражданское устройство как свободные сельские обыватели на основаниях, в сем Положении определённых»[178].

Стр. 43: Перевод в гражданское состояние коснулся башкир, мишарей и тептярей, проживавших в Оренбургской, Пермской, Самарской и Вятской губерниях. Положение 14 мая 1863 г. предоставляло им личные права, свободу входить в договорные отношения, приобретать в собственность движимое и недвижимое имущество, открывать и содержать промышленные и торговые заведения, заниматься ремёслами, переходить в другие сословия, отлучаться с мест жительства и пр. Сохранялась свобода исповедания и отправления обрядов мусульманской религии. В разделе о личных правах особо оговаривался вопрос о дворянстве. К потомственным дворянам относились, во-первых, башкиры, утверждённые герольдией в этом звании ранее, а также лица, получившие действительные армейские чины до 1845 г. и утверждённые императором; во-вторых, дослужившиеся до чина полковника или получившие до 1856 г. действительные чины войскового старшины за «военные подвиги». Но таких среди башкир и мишарей было мало. Офицеры, достигшие чина зауряд-есаула, получали личное дворянство, которое не распространялось на их детей.

Среди имущественных прав важное значение имело подтверждение вотчинного права башкир на владеемые ими земли. Припущенники бесплатно получали узаконенные пропорции земель из вотчинных угодий башкир. «Излишние», то есть сверхдушевые земли вотчинники могли продавать или сдавать в аренду посторонним лицам. Чиновникам Башкирского войска, а также чиновникам Оренбургского генерал-губернаторства и членам их семей, категорически запрещалось приобретение башкирских земель (очень скоро это будет нарушено самым грубым образом).

Согласно Положению о башкирах юртовая полувоенная администрация башкир, мишарей и тептярей ликвидировалась и на её месте создавалось сельское и волостное управление, сходное с крестьянским самоуправлением русского населения. К лету 1863 г. было образовано 808 сельских и 130 волостных обществ. Ежегодно из башкир и припущенников избирался волостной суд, который решал дела по маловажным проступкам (споры, ущерб имуществу и др.).

Положение 14 мая 1863 г. не упразднило до конца кантонную систему управления. Предусматривался двухгодичный переходный период для подготовки окончательного слияния башкир с прочим сельским населением. Для этого образовалось Особое управление башкирами под непосредственным наблюдением генерал-губернатора. Вместо упразднённых 28 кантонов были созданы 11 новых, совпадавших территориально с уездами. После реализации Положения о башкирах кантонное управление подлежало окончательной ликвидации.

Губернские власти тщательно подготовились к объявлению Положения о башкирах. Попечители и кантонные начальники получили подробную инструкцию об установлении строгого надзора за населением. Было составлено «Воззвание к башкирскому народу», сделана краткая выписка из Положения на тюрко-татарском языке[179] и разослана по кантонам для обнародования. В конце августа в Уфу съехались кантонные начальники, которые доложили, что новый закон был встречен населением с одобрением.

Стр. 44: Но опасения у местного населения были. Вскоре после объявления закона начали распространяться слухи, что правительство собирается лишить башкир вотчинного права на землю, наделить их угодьями как бывших крепостных, причислить башкир и мишарей к государственным крестьянам, брать с них рекрут, крестить мусульман. В некоторых местах тревоги башкир раздувались русскими жителями, которые, по примеру своих священников, уверяли башкир и татар, что скоро всех мусульман «выселят из этого края, а оставят только христиан и инородцев, принявших крещение»[180].

Вскоре стало известно о готовящемся переселении жителей некоторых деревень Белебеевского и Бугурусланского кантонов в Сибирь[181], что вызвало беспокойство властей, помнивших о массовом уходе крымских татар в Турцию после окончания Крымской войны. В такой ситуации генерал-губернатор А.П. Безак поручил надёжным чиновникам произвести осмотр кантонов для выяснения «политических настроений населения». Проверяющим вменялось в обязанность узнать, насколько народ охвачен указанными слухами, рассеивать их и разъяснять положительное, что несёт реформа башкирам: упразднение военно-казачьей опеки над ними, учреждение местного самоуправления, сохранение вотчинного права на земли и разрешение распоряжаться ими по своему усмотрению. Кроме того чиновники должны были проверить, как реализуется Положение – работает ли волостная и сельская администрация, благонадёжны ли избранные лица, нет ли постороннего влияния на население, как ведётся делопроизводство, как обстоит обучение русской грамоте, а также изучить экономическое положение бывшего войскового населения.

Осмотр кантонов Башкирского войска продолжался с весны до осени 1864 г. За это время чиновники собрали богатый материал о положении населения и его отношении к реформе. Оказалось, что слухи о желании переселяться с целью сохранения казачьего статуса сильно преувеличены. На это решались лишь единичные деревни. Так, жители д. Гайныямак Белебеевского кантона в числе 180 душ посылали двух поверенных для приискания места на Сибирской пограничной линии. Подходящую землю обнаружили на р. Ишим, после чего гайныямаковцы подали прошение о разрешении перейти на новые земли. Аналогичная просьба поступила от тептярей д. Бакирово Бугурусланского кантона Самарской губернии[182]. В населении не чувствовалось опасений по поводу перевода в христианскую веру. Зато сильно было беспокойство из-за потери войскового статуса, который освобождал башкир от рекрутской повинности и оберегал от корыстолюбивых гражданских властей.

Велики были опасения за земли. Хотя в Положении говорилось о сохранении за башкирами вотчинного права, там же указывались нормы наделов, на которые они могли рассчитывать – 40 дес. на мужскую душу по VII ревизии 1816 г. С тех пор население удвоилось и реальный душевой надел составлял около половины нормы. Особенно пугали возможности отрезок «сверхдушевых» угодий, как это проходило в частновладельческих и удельных селениях. Слухи подогревали опасения. Так, толчком Стр. 45: к переселению из д. Гайныямак явились рассказы русского казака о возможной передаче башкирских земель государственным крестьянам. Волнения башкир не переросли в открытый протест благодаря усиленной разъяснительной работе, но общее мнение выразили жители Гайнинско-Бардымской волости Пермской губернии: «Мы видим, что всё, таким образом, идёт к тому, чтобы башкир сделать государственными крестьянами, а так как у крестьян земля не собственная и с крестьян берут рекрут, то мы опасаемся, чтобы и у нас не отняли земель и не стали брать рекрут»[183].

Наблюдалось недовольство новой раскладкой повинностей – по наличному числу ревизских душ без учёта больных, бедных, отслуживших стариков, многосемейных, уволенных в отставку, всех, ранее освобождавшихся от податей. Тревогой были охвачены и бывшие кантонные начальники. «Лица эти, – говорилось в отчёте чиновника особых поручений Рогали-Левицкого, – утратившие бывшее своё значение и лишившиеся при новом управлении некоторых косвенных доходов, почти или совершенно не сочувствуют видам правительства»[184].

Недовольство жителей вызывала работа вновь учреждённого местного самоуправления. По словам ревизора князя Церетелева, деятельность волостных учреждений сводилась к исполнению официальных предписаний начальства, заботы же о благоустройстве своей волости, о мирских капиталах, запасных магазинах, лесах, оброчных статьях, народной грамотности и т. п. оставались «совершенно чужды обществу»[185]. Большинство волостных старшин и сельских старост были непригодны к исполнению своих обязанностей и характеризовались словами: «неспособен по непониманию дела», «неспособен по нравственным качествам», «малонадёжен в отношении честности» и пр. Оказалось, что многими старшинами избирались лица, занимавшие в кантонное время какую-нибудь войсковую должность, а рядовые жители были отданы под власть имущих, продолжавших самоуправство как и прежде. Башкиры д. Ялчино и Зиянчурино Оренбургского кантона жаловались на зауряд-чиновников Утяшева и Тутлубаева, которые вели пьяную, «крайне неприличную» жизнь, жестоко избивали односельчан, без общего согласия пускали на зимовку стада, принадлежавшие казахам, а деньги получали сами[186]. Тревожным симптомом будущего разбазаривания вотчинных земель являлись жалобы на действия волостной верхушки, по своему усмотрению распоряжавшейся общинными угодьями. В отчётах чиновников-ревизоров отмечено много злоупотреблений со стороны местной администрации. До полного разорения довёл население следователь Крыжановский (Челябинский кантон). Он длительное время держал в заключении невинных людей, требуя за освобождение от 10 до 20 руб., оскорблял молодых женщин, вызванных к допросу и т. д.[187] Крайне отрицательно оценивалась деятельность волостных писарей, назначаемых властями из русских. Все они отмечены как «пьяницы». Общий вывод ревизоров был вполне определённым: местные чиновники составляют «зло Стр. 46: Башкирии». В кантонный период традиционное народное самоуправление почти полностью было вытеснено башкирским войсковым чиновничеством, являвшимся частью общероссийской бюрократической системы.

Самой тревожной была информация о разорении населения. «Экономический быт башкир вообще крайне плох. Все заботы правительства в этом отношении мало принесли пользы до настоящего времени», – отмечал коллежский советник Плачковский, характеризуя хозяйство башкир Оренбургского кантона[188]. Существенной причиной экономического неблагополучия башкирского населения являлся кризис скотоводческого хозяйства. Ревизовавший волости Бугурусланского, Белебеевского и Стерлитамакского кантонов коллежский советник Рогали-Левицкий отмечал, что «большая часть башкирских земель удобна настолько, что могла бы не только с избытком продовольствовать местное население, но и развить хлебную торговлю на значительные суммы»[189].

Наиболее острым вопросом оставалось размежевание земель между башкирами-вотчинниками и припущенниками. По отзывам чиновников земельные споры были повсеместны. Они, как утверждал начальник Мензелинского кантона Гвоздиков, «заслонили реформу» 14 мая 1863 г. Разверстания земель по душам требовали и сами башкиры, так как богатые хозяева, имевшие большое количество скота, захватывали крупные участки общинных угодий и они становились их фактической собственностью. Без согласия вотчинников они отдавали землю другим лицам под пастьбу или посев хлеба. Во многих местах, особенно в восточных уездах, общинное владение было причиной больших ссор и опасных столкновений[190].

В своих донесениях генерал-губернатору чиновники предлагали ограничить деятельность мусульманского духовенства, его участие в шариатском суде, а также ведение делопроизводства в волостных правлениях на тюрко-татарском языке. Одновременно они отмечали, что башкиры и татары активно выступали против открытия винных лавок, рассматривая это как грубое вмешательство в быт мусульманского населения[191].

Генерал-губернатор А.П. Безак считал итоги первого этапа реформы удовлетворительными и в октябре 1864 г. возбудил вопрос об окончательной передаче башкир, мишарей, тептярей в гражданское ведомство. В первую очередь (с января 1865 г.) это затрагивало немногочисленное служилое население Пермской, Вятской и Самарской губерний. Затем военное управление упразднялось в Оренбургской губернии, причём здесь реформа должна была совпасть во времени с разделением края на две губернии – Оренбургскую и Уфимскую, чтобы жители приняли отмену кантонной системы «как необходимое последствие разделения губернии»[192].

2 июля 1865 г. был принят закон «О передаче управления башкирами из военного в гражданское ведомство», согласно которому окончательно упразднялась кантонная система управления. В конце 1865 и начале 1866 г. башкиры, мишари и тептяри перешли в заведывание общих губернских и уездных по крестьянским делам присутствий и Стр. 47: мировых посредников. Были освобождены от военной службы и обложены денежными повинностями жители «служащих» Оренбургского и Верхнеуральского кантонов. Прекратило свою деятельность Особое управление башкирами[193].

Новая эпоха началась для башкир с тяжёлых испытаний. В 1864–1865 гг. разразилась эпидемия тифа, вызванная повторяющейся подряд засухой. Особенно пострадали кочующие башкиры южных уездов, где от голодной смерти погибло до 10% жителей и выше. Вновь назначенный Оренбургский и Самарский генерал-губернатор Н.А. Крыжановский (1865–1881 гг.) организовал обследование причин постигшего бедствия, которое подтвердило ужасающую нищету населения, проступавшую в почти полном отсутствии пищи и одежды, тесных жилищах и т. д. Он выступил перед правительством с рядом предложений с целью разрешить кризис переходного периода в жизни башкир. Генерал-губернатор просил понизить «значительно высокие подати» в сравнении с налогами иных крестьян, принимая во внимание особенности хозяйства башкирского народа[194].

Башкиры являлись хозяевами своих земельных наделов и, по мнению Н.А. Крыжановского, «при однородности прав» должны были нести «однородные подати», как и крестьяне-собственники (не более 3 руб. 87 коп. серебром). Однако башкиры и мишари платили по 4 руб. 25 коп., тептяри – 4 руб. 42 коп. Генерал-губернатор докладывал Министру внутренних дел в апреле 1866 г., что раньше «башкиры отправляли службу в пределах Оренбургского края на собственные средства», а самый род службы башкир, употреблявшихся и как боевая сила, и как рабочие команды был труднее сравнительно со службою казачьих войск Оренбургского края, и потому служба «имела сильное влияние на расстройство быта башкирского народа». Опираясь на права казачьих войск, генерал-губернатор ходатайствовал о льготах в платеже податей ряду категорий башкир: выслужившим 25-летний обязательный срок службы; не выслужившим, но уволенным в отставку из-за полученных ран в боевых действиях с неприятелем; детям и сиротам зауряд-чиновников, которые сами избавлены от платежей. В марте 1867 г. Главный комитет об устройстве сельского состояния разрешил освободить от денежных сборов в казну и на государственные земские повинности (без отнесения платежей на остальных общинников) башкир, имеющих военные ордена или уволенных в отставку по ранению, а также их детей и сирот по достижению 18-летнего возраста. Всем остальным группам в льготах было отказано[195].

В ходе реформ 1860-х гг. высказывались критические оценки кантонной системы. Так, в 14 марта 1867 г. помощник начальника Оренбургского кантона есаул Альмухамет Куватов, дворянин, выпускник Казанского университета, подал в канцелярию генерал-губернатора записку «Причины обеднения башкирского народа»[196]. В ней Куватов называет некоторые причины разорения башкир – кантонная система управле Стр. 48: ния, длительная военная служба, взяточничество чиновников, недостаточность «попечительных» мер властей в области хозяйства и просвещения, полукочевой образ жизни у многих башкир, слаборазвитое земледелие и др. Но главное объяснение упадку благосостояния и духа народа он видел в жестоком администрировании всей общественной жизни и быта башкир, нежелании местного начальства понять «характер и внутреннее положение народа». Губернаторы, командующие войском, попечители не знали и не вникали в характер и проблемы управляемого ими населения. «Удивительно, – пишет А. Куватов, – что народ, приносивший в общей массе верноподданных немаловажную пользу для государства, при последнем падении своём в благосостоянии, и когда шёл быстрыми шагами на пути к пролетариату, не обратил должного на себя внимания!» С гибелью почти всего скота в голодные годы башкиры оказались не готовыми к переходу к новому укладу жизни, так как высшее начальство управляло народом «без плана и систем … так, как заблагорассудится… Принимаемые ими для этого меры были несообразные с положением народа». Русским чиновникам была дана слишком широкая власть, что приводило к злоупотреблениям. Кантонные начальники, назначаемые генерал-губернатором из башкир, если вели себя не «подобострастно», увольнялись. Автор записки не принимал обвинений в том, что мусульманская религия являлась преградой на пути к прогрессу. Он отмечал, что религиозный фанатизм чужд башкирам, предлагал новым гражданским властям энергичнее проводить разумную попечительскую политику в отношении местного населения с тем, чтобы вывести его из «смрадного положения» переходного времени.

Одновременно в канцелярию генерал-губернатора поступили «Заметки о настоящем положении башкирского народа» майора С. Ольшевского, который считал материальное положение башкир «безвыходным и без последних неурожайных годов». Даже среди оседлых башкир многие живут без куска хлеба, деревни разорены, жители отказались от всякого труда, «о будущем совсем не думают, как будто оно для них не существует». «Было время, когда все жило на счёт башкир, всё брало взятки: и писаря, и юртовые старшины, и полиция, не отставали пристава по конокрадству, переводчики, помощники кантонных, кантонные, стряпчие, зачастую случалось, что и самые попечители, и даже само центральное управление не было в этом случае безупречно. Народ, видя всё это… пришёл к убеждению, что лучше ничего не делать, ничего не иметь, что как бы не трудился, исход один – бедность; всё, что выработаешь, всё заберут чиновники, да ещё и в острог посадят». Такая жизнь, по словам автора, вела к извращению нравов, когда многие начали заниматься воровством. Она развила в башкирах «страсть к чиновничеству», получение власти над другими являлось единственной возможностью поправить своё экономическое положение. Из огромного числа зауряд-чинов лишь пятая часть была получена за действительные заслуги, все остальные куплены за деньги. Став чиновником, бывший «обобранный» драл взятки с «живого и мёртвого».

Как и А. Куватов, Ольшевский причиной кризиса считал некомпетентность управленческого аппарата, правившего населением «без положительно определённой цели», покровительствуя злу и грабежу вокруг. Автор убеждён, что предполагаемая Стр. 49: распродажа вотчинных угодий обернётся их расхищением за бесценок. В башкирах он видел хороших работников, способных стать неплохими хлебопашцами: «обстоятельствами они поставлены на ту точку, на которой теперь находятся, обстоятельствами и будут сведены с неё»[197].

Таким образом, кантонная система управления, названная «мрачной эпохой», когда «один из самых беспокойных, энергичных и воинственных народов в древности превратился с течением времени в народ недеятельный»[198], представляла поистине переломный момент в истории башкирского народа. С конца XVIII в. в Башкортостане существовал своеобразный баланс интересов между государством и башкирами, когда официально разрешалось мусульманское вероисповедание, признавалось вотчинное право на землю, а башкиры объявлены военным сословием, что максимально учитывало их прежние повинности и особенности жизненного уклада. Но военно-феодальный режим, установленный в период кантонного управления в Башкортостане, отрицательно повлиял на развитие хозяйства, резко ухудшил материальное положение рядовых башкир и мишарей. Отдавая их под полный контроль феодальной верхушки и администрации Оренбургского генерал-губернаторства, власти сумели ослабить силу сопротивления трудовых масс социальному и национальному гнёту. По оценке современника, генерал-майора И.В. Чернова, произошло «раздвоение» башкир на рядовых и военных чиновников, в результате чего солидарность народа была разрушена и антиправительственные восстания сделались немыслимыми[199].

В то же время кантонная система имела и прогрессивные результаты. Она способствовала дальнейшей консолидации башкирского народа, переход к оседлости и земледелию вёл к разрушению отживающих форм уклада экономической жизни. Шло повышение хозяйственного и культурного уровня башкирской и мишарской деревни. Началось систематическое обучение башкирских детей в высших и средних государственных учебных заведениях. В годы войн России и во время постоянной пограничной службы в рядах многонациональной армии башкиры и мишари не раз демонстрировали своё воинское умение и мужество[200].

Реформы 1860-х г. открыли для башкир новую эру, наряду со всеми остальными группами крестьянства они теперь являлись «свободными сельскими обывателями». Освобождение их от военной повинности и ликвидация всей системы кантонного управления развязали хозяйственную инициативу, способствовали общему подъёму жизни башкирского народа. Башкиры сохранили свои вотчинные угодья, которые не требовалось выкупать. Перед народом стояли новые задачи, менялись идеалы, наступил век просветительства, быстрой модернизации всех сторон жизни.

 

Стр. 50: § 2. Отмена крепостного права, реформа среди государственных и удельных крестьян

 

Поражение в Крымской войне явилось одной из основных причин, заставивших самодержавие взяться за реформирование феодальных отношений в стране. Инициатором подготовки отмены крепостного права выступил император Александр II, который заявил вскоре после подписания мира, выступая перед московским дворянством, что лучше отменить крепостное право «сверху», нежели ждать, пока оно будет свергнуто «снизу». Менее чем за пять лет после этого признания проект реформы был полностью подготовлен, и 19 февраля 1861 г., в пятую годовщину своего вступления на престол, Александр II подписал манифест об отмене крепостного права в России – «Положения о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости».

Александр II был не только инициатором реформы, но и гарантом успешного её проведения. Этому способствовали сильные антикрепостнические настроения в стране, мощная поддержка преобразований либеральной частью общества, наличие кадров реформаторов и другие факторы.

Как и большинство российских душевладельцев, оренбургские дворяне относились к реформе враждебно. Вынужденные признать прекращение крепостной зависимости, члены Оренбургского дворянского комитета по подготовке проекта реформы предлагали тяжёлые условия для освобождения крестьян: сильно урезанные по сравнению с существующим пользованием земельные наделы (от 3,5 до 5 десятин на душу мужского пола), несмотря на относительное многоземелье края, а также высокие повинности за пользование угодьями. Даже по Положениям 19 февраля для Оренбургской губернии были установлены более высокие нормы наделов для помещичьих крестьян – от 4,5 до 7 дес. По мнению оренбургских дворян крестьяне в течение первых десяти лет после объявления воли должны оставаться «крепкими к земле», т.е. не могли отказаться от надела и уйти от своего владельца.

Для выработки проекта освобождения горнозаводского населения был образован губернский комитет, который тоже исходил из необходимости прикрепления бывших рабочих к предприятиям с целью обеспечения их дешёвой рабочей силой. Согласно проекту об устройстве горнозаводских крестьян, последние получали сразу свободу и безвозмездно усадебные земли. Но пахотные и сенокосные угодья рабочие должны были арендовать у заводовладельцев на кабальных условиях.

Положения 19 февраля 1861 г. состояли из 17 отдельных положений и «Дополнительных правил». Основные условия освобождения крестьян были изложены в «Общем положении о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости». Согласно этому законодательному акту, крепостничество отменялось навсегда. Крестьяне получали личные и имущественные права. Помещики сохраняли собственность на все принадлежавшие им земли, в том числе и на крестьянские наделы. В то же время за несение повинностей они должны были предоставить крестьянам усадьбу и полевой надел. Наделение землей производилось на основе «Местных положений». В первые девять лет крестьяне не могли отказаться от надела. Усадьба и надел приобретались ими в собственность за плату на условиях, изложенных в положении о выкупе. До Стр. 51: выкупа земли крестьяне продолжали нести феодальные повинности помещикам и назывались временнообязанными.

Экономические условия освобождения крестьян определялись уставными грамотами, составление и введение которых должно было завершиться в течение двух лет. Уставная грамота составлялась на каждое помещичье селение. Ее подготовка поручалась самим помещикам, а введение в действие – мировому посреднику, назначаемому из числа дворян. Последний читал уставную грамоту на сельском сходе и в особом поверочном акте указывал, с какими положениями крестьяне не согласны. В актах подписывались помещик, мировой посредник и представители крестьян. Всё это создавало видимость юридически узаконенной сделки между помещиками и крестьянами.

В Положениях 19 февраля 1861 г. нашли отражение и вопросы общественного устройства крестьян. В бывших помещичьих селениях создавалось крестьянское самоуправление в лице сельских обществ, которые, в свою очередь, образовывали волость. Волости создавались по территориальному принципу и включали от 300 до 2000 ревизских душ. Обычно территория волости совпадала с церковным приходом. Сельское управление составляли сельский сход, сельский староста, избираемый сходом, и другие должностные лица (сборщики податей, смотрители хлебных магазинов и т. д.). Волостное управление составляли волостной сход, старшина с волостным правлением и волостной крестьянский суд. Органы крестьянского самоуправления находились в полной зависимости от мировых посредников, назначаемых из потомственных дворян, обладавших земельным цензом от 150 до 500 дес. земли. Мировые посредники могли лишить должности сельских старост и временно – волостных старшин. Сельский и волостной сходы собирались только с их разрешения. Мировые посредники составляли уездный мировой съезд. Высшей инстанцией, окончательно утверждавшей наиболее важные вопросы проведения реформы (соглашения о дарственном наделе, понижение и повышение повинностей и т. д.), являлось губернское по крестьянским делам присутствие, возглавляемое губернатором.

Обнародованию закона о реформе предшествовала тщательная подготовка, направленная против крестьянских и рабочих выступлений. Оренбургский губернатор Е.И. Барановский составил специальный план о порядке привлечения «вооруженной силы для поддержания спокойствия»[201], согласно которому, в подавлении народных выступлений в губернии должны были участвовать Башкирское и Оренбургское казачьи войска. Каждый уезд, где имелось крепостное население, был разбит на шесть участков и за каждый участок отвечал отдельный чиновник.

Положения 19 февраля 1861 г. были доставлены в Уфу флигель-адъютантом царя Г.А. Кригером 14 марта 1861 г. На следующий день в кафедральном соборе состоялось объявление манифеста о реформе. Вскоре приступило к своей деятельности Оренбургское губернское по крестьянским делам присутствие. Реализацию Положений оно начало с создания новых крестьянских учреждений. В Уфимском уезде было учреждено 217 сельских обществ, Мензелинском – 105, Бирском – 41, Белебеевском – 83, Стерлитамакском – 89, Оренбургском – 83, Верхнеуральском – 8, Троицком – 8, Челябинском – 7. Всего в губернии было образовано 641 сельское общество, охваты Стр. 52: вающее 108 985 душ м. п. помещичьих крестьян и горнозаводского населения. Одновременно было создано 110 волостей, в том числе 30 в Уфимском уезде, 18 – Мензелинском, 9 – Бирском, 12 – Белебеевском, 17 – Стерлитамакском, 14 – Оренбургском, 6 – Верхнеуральском, 3 – Троицком и 1 – в Челябинском. Все они были разделены на 26 мировых участков, столько же было назначено мировых посредников[202]. Подбор и назначение мировых посредников были закончены в мае 1861 г.

Составление и введение уставных грамот. Вначале этот процесс шёл крайне медленно. В 1861 г. в губернии было утверждено всего лишь 16 уставных грамот[203]. Крестьяне не хотели принимать грамоты на невыгодных для них условиях. Опасаясь, что введение уставных грамот не закончится в течение предусмотренного Положениями двухлетнего срока, Министр внутренних дел П.А. Валуев летом 1861 г. дал указание не приостанавливать введение их в действие из-за отказа крестьян от подписи. Это значительно ускорило введение уставных грамот. К 5 марта 1863 г. в Оренбургской губернии было введено 565 уставных грамот на 106 563 ревизские души бывшего крепостного, в том числе горнозаводского, населения[204].

Размеры душевых наделов крестьян были различны. «Местным положением о поземельном устройстве крестьян, водворенных на помещичьих землях, в губерниях: Великороссийских, Новороссийских и Белорусских» большинство уездов Оренбургской губернии было отнесено к черноземной полосе и лишь часть Стерлитамакского и Оренбургского уездов – к степной полосе Великороссийских губерний. В уездах, расположенных в черноземной полосе, наделы крестьян делились на высший и низший. Низший надел равнялся одной трети высшего. Для степной полосы был установлен один указной надел. В Уфимском, Мензелинском, Белебеевском, Бирском, Троицком, Челябинском и в черноземной части Стерлитамакского и Оренбургского уездов размер высшего душевого надела составлял от 4,5 до 6 дес., низшего надела – от 1,5 до 2. В степной части Стерлитамакского и Оренбургского уездов был установлен единый указной надел от 6 до 7 дес. на ревизскую душу[205]. Составители Положений 19 февраля 1861 г. утверждали, что высший надел определен, исходя из дореформенного крестьянского землепользования. На самом же деле во многих уездах он был ниже дореформенного надела. Следовательно, отрезки от дореформенных надельных земель были неизбежны даже при предоставлении крестьянам высшего размера душевого надела, определенного этими Положениями.

По уставным грамотам землю получили не все крестьяне. Согласно Положениям дворовые и крестьяне, не пользовавшиеся наделом до реформы, не подлежали наделению землей. Первых в Оренбургской губернии насчитывалось 4167, а вторых – 2387 душ. Из 60 820 душ бывших помещичьих крестьян, включенных в уставные грамоты, получили землю 54 266 человек*. До реформы в пользовании помещичьих Стр. 53: крестьян губернии состояло 247 909 дес. земли. По уставным грамотам им было отведено 212 130 дес., остальные 35 779 дес. (14,4%) оставались в руках дворян, т. е. были отрезаны от крестьянских наделов. Наибольшие отрезки были произведены в Мензелинском (25,7%), Челябинском (23,2%), Белебеевском (20%) и Троицком (15%) уездах. В Уфимском и Стерлитамакском уездах отрезки составляли от 6,8 до 10,6% дореформенных наделов. В Бирском уезде в результате введения уставных грамот надельное землепользование крестьян увеличилось на 10,5%[206].