Глава 1. Утверждение марксистско-ленинской историографии. Репрессии в исторической науке

ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ 30 – 50-х ГОДОВ

 

В 20-е годы из отечественной исторической науки была вытеснена немарксистская мысль, молодые историки воспитывались на марксистско-ленинской теории и учились бороться с буржуазной и мелкобуржуазной историографией как с классово чуждой. Общая концепция отечественной истории формировалась под влиянием концепции И. В. Сталина, в условиях его культа личности, что привело к изъятию ряда имен, фактов и тем из общей картины истории страны («белым пятнам») или к искажению других событий, субъективным, неверным оценкам, «подгонке» фактов к концепциям.

Вгоды Великой Отечественной войны историческая наука формировала патриотизм и гражданственность советских людей, играла важную воспитательную роль. Послевоенный период характеризуется последовательной разработкой основных проблем отечественной истории, в результате появились монографии ведущих советских исследователей и многотомные обобщающие труды.

Территориальный рост страны, вхождение в СССР Латвийской. Литовской, Эстонской и Молдавской республик обусловили и образование в национальных республиках сети научно-исследовательских и учебных заведений, аналогичной общесоюзной.

Развитие науки в целом происходило неравномерно: изучались главным образом вопросы древней истории, феодальной и частично капиталистической эпохи. Изучение истории почти не выходило за рамки теории общественно-экономических формаций. Ориентиры для конкретно-исторических исследований давали дискуссии конца 20-х – начала 30-х годов.

Преимущественное внимание ученые уделяли социально-экономическим отношениям, показу роли народных масс как главной движущей силы исторического процесса, исследованию различных форм и проявлений классовой борьбы, выявлению её значения в смене феодализма капитализмом.

Сложность разработки проблем феодальной эпохи в 30 – 40-е годы связана с тем, что подобные исследования требуют длительной, профессиональной подготовки, знания древних языков и вспомогательных исторических дисциплин. Преимущественно этими вопросами занимались ученые, вышедшие из немарксистских школ, отличавшиеся высоким уровнем профессиональной культуры. Марксисты разрабатывали историю XVII – XVIII веков, увлекаясь абстрактными социологическими построениями. Их интересовали история крестьянских войн, хозяйство и социальная структура крепостной вотчины, развитие всероссийского рынка и торгового капитала, возникновение мануфактуры, становление абсолютизма. Ещё существовало много трудностей в решении узловых вопросов становления и развития капитализма, в определении места общинного уклада в феодальной системе, а также места обычно сопутствующих феодализму рабовладельческого и мелкотоварного укладов. Дискуссии конца 20-х – начала 30-х годов породили упрощенное понимание смены общественно-экономических формаций, согласно которому каждый народ должен самостоятельно пройти через все последовательно сменяющиеся формационные ступени, не минуя ни одну из них.

В 1932 – 1933 годах начались дискуссии о характере общественного строя Киевской Руси. Ряд исследователей настаивал на господстве в этот период рабовладения, опираясь не на конкретный материал, а на цитаты классиков (И. И. Смирнов, А. В. Шестаков и другие). Основательными противниками подобной точки зрения выступили С. В. Юшков и Б. Д.Греков, выявившие феодальный способ производства в Киевской Руси. Группа ученых в составе С. В. Бахрушина, В. В. Мавродина и других выделяла особый дофеодальный период (IX – X вв.), характеризуя его как патриархальное общество с сильной сельской общиной, где масса населения сохраняла дофеодальную свободу. Научной дискуссии по вопросу помешало то обстоятельство, что дофеодальная (варварская) формация выделялась в замечаниях на конспект учебника по истории СССР И. В. Сталина, С. М. Кирова, А. А. Жданова, а в кратком курсе «Истории ВКП (б) (1938) рабовладельческая формация называлась первой антагонистической формацией. Б. Д. Грекову не раз приходилось выступать с обоснованием своих взглядов для утверждения научной истины.

Недостаточная изученность раннего периода истории Руси вела к тому, что теоретические схемы опережали конкретно-исторические исследования. Недостатком работ 30 – 40-х годов оставался упрощенный социологический подход, преодоленный только в 50-е годы в работах Л. В. Черепнина, Н. Л. Рубинштейна и других. Тем не менее коллективный обобщающий труд «Очерки истории СССР: Период феодализма» в 9 томах (1953 – 1958) многие вопросы оставил спорными, отсутствовала ясность и по ряду теоретических вопросов, например, по вопросу о специфике переходного периода от доклассового общества к классовому.

В 30 – 50-е годы активно изучалась классовая борьба в феодальной России (А. Г. Маньков, И. И. Смирнов), сохранялся интерес к эпохе складывания централизованного государства, особенно к личности и политике Ивана Грозного (К. В. Базилевич, С. В. Бахрушин, С. Б. Веселовский, Р. Ю. Виппер, Ю. В. Готье), к развитию государства в XVII – XVIII веках (Б. Б. Кафенгауз, Н. И. Павленко). История внешней политики России, национально-освободительной борьбы, культуры только начала изучаться, литература носила большей частью популярный или обзорный характер. Первым обобщающим трудом по внешней политике, интерес к которой подняла мировая война, стала «История дипломатии» в 2 томах (1941 – 1945). Фактически не изучались истории внутренней политики, общественной мысли и общественного движения (кроме революционных течений), буржуазных политических партий, история быта, сословий и классов (кроме крестьянства и пролетариата).

Главным итогом дискуссий и исследований феодальной формации стало доказательство того, что Русь шла по тому же пути развития, что и страны Западной Европы: в противовес дореволюционной историографии мало изучалась специфика русского исторического процесса. В конце 40-х – начале 50-х годов прошла еще серия дискуссий: о периодизации истории СССР, о товарном производстве, о характере русской мануфактуры, о генезисе капитализма, об образовании централизованного государства и т. п. Но они не отличались смелостью и широтой постановки теоретических проблем, выводы не выходили за рамки устоявшихся представлений. В основе этого явления лежало негативное отношение к социологии, разрыв преемственности в науке в связи с разгромом концепции М. Н. Покровского и его школы.

Если о феодальном периоде у наших историков сложилось более или менее цельное представление, то другие формации изучались фрагментами, с уклоном в социально-экономические и революционные процессы. В изучении капиталистической формации выделились проблемы характера реформы 1861 года (П. А. Зайончковский), эволюции крестьянского и помещичьего хозяйства в XIX веке (Н. М. Дружинин, И. Д. Ковальченко, П. Г. Рындзюнский), развития капиталистической промышленности и формирования внутреннего рынка (И. Ф. Гиндин, П. И. Лященко, С. Г. Струмилин, П. А. Хромов, В. К. Яцунский). Преодолевая концепцию торгового капитализма, ученые пришли к выводу, что капиталистический способ производства утверждается в России после реформы 1861 года, тогда же начинается формирование пролетариата как класса (А. М Панкратова, А. Г. Рашин). Усилия историков направлены на разработку новых массивов источников, особенно статистических, на создание конкретно-исторической картины развития капитализма в России.

Как высшая стадия развития капитализма рассматривался российский империализм. Концепция империализма долгое время определялась трудами П. И. Лященко и кратким курсом «Истории ВКП (б)», в соответствии с которыми Россия находилась в полуколониальной зависимости от иностранного капитала и сохраняла крупные феодально-крепостнические пережитки, почему монополистический капитализм в России был отсталым, зависимым и носил военно-феодальный характер^[46][46]. Со второй половины 40-х годов у П. И. Лященко появились серьезные оппоненты, работы которых подготовили почву для последующего изучения проблемы монополистического капитализма (А. П. Погребинский, А. Л. Сидоров и другие).

Интерес к истории общественной мысли и оппозиционного движения в России ограничивался дворянским этапом освободительного движения в России, революционно-демократической идеологией и первой революционной ситуацией, рабочим движением и революцией 1905 – 1907 годов. Наибольших успехов добились ученые в разработке проблем декабристского движения (М. К. Азадовский, И. М. Дружинин, М. В. Нечкина), подчеркивался революционный характер кружков и обществ второй четверти XIX века (С. С. Дмитриев, В. Р. Лейкина-Свирская, И. А. Федосов). Зачинателями революционного движения считались декабристы и В. Г. Белинский. Чаще как либерал изображался А. И. Герцен. Существовала тенденция сближения В. Г. Белинского с пролетарской революционностью, не подтверждаемая конкретным материалом. Высшей точкой разночинской революционности считалась революционная ситуация 1859 – 1861 годов и деятельность Н. Г. Чернышевского.

Слабо разрабатывались в 30 – 40-е годы проблемы народнического движения: в литературе преобладали негативные оценки деятельности народников как либеральной. Только в середине 50-х годов народники предстали продолжателями революционных традиций (Б. С. Итенберг, Б. П. Козьмин, Ш. М. Левин, М. Г. Седов). Более последовательно изучалось пролетарское движение в России, в отдельную проблему выросла история первой русской революции. Большая часть работ по этим темам ограничивалась популяризацией накопленного фактического материала, но в трудах Е. Д. Черменского и А. М. Панкратовой уже давался анализ характера и значения революции, политики буржуазии и царизма.

Исследователи внешней политики XIX – начала XX веков показывали зависимость внешней политики от социально-экономического развития и политики внутренней, выделили основные внешнеполитические проблемы. Россия изображалась как неравноправный, зависимый партнер стран Антанты, с неё снималась ответственность за развязывание первой мировой войны. Эту проблематику разрабатывали Е. В. Тарле, Б. А. Романов, Ф. А. Ротштейн, Г. А. Ерусалимский, А. З. Манфред. Достижения и пробелы в изучении внешнеполитических проблем зафиксировала «История дипломатии»^[47][47].

История СССР советского периода изучалась по весьма ограниченному кругу проблем: Великий Октябрь и гражданская война, с 40 – 50-х годов социалистические преобразования, новая экономическая политика, национально-государственное строительство, Великая Отечественная война. Историография этих проблем, за редким исключением, характеризуется слабой источниковой базой, слабой изученностью теоретических вопросов, упрощенностью, приверженностью к догматическим оценкам и схемам. Специалистов в этой области более всего затронули политические репрессии. Итоги в изучении Октябрьской революции и гражданской войны были подведены в трех томах «Истории гражданской войны в СССР» (1935 – 1957), охватывавшей события с февраля 1917 года до триумфального шествия Советской власти. Трактовка отдельных проблем и советского периода в целом находилась под влиянием официальной точки зрения.

 

 

РЕПРЕССИИ В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ

 

Утверждение тоталитарного государства, где господствующей идеологией стал марксизм-ленинизм в весьма упрощенном варианте, сопровождалось физическим уничтожением инакомыслящей научной интеллигенции, искоренением немарксистских исторических школ.

Первая волна репрессий пришлась на 1929 – 1930 годы и была направлена против выдающихся российских ученых С. Ф. Платонова и М. М. Богословского. Академик Сергей Фёдорович Платонов (1860 – 1933) являлся автором многочисленных исторических трудов и учебников по русской истории^[48][48], а после Октябрьской революции сотрудничал с Советской властью. Он занимал посты председателя Археографической комиссии, директора Археологического института, председателя Археологического общества и Союза российских архивных деятелей, главного редактора Русского исторического архива и другие. В 1920 году он был избран действительным членом Академии наук, в 1925 году стал директором Пушкинского дома и Библиотеки Академии наук, в 1929 году избран академиком-секретарем Гуманитарного отделения и членом Президиума АН СССР. К «школе Платонова» принадлежали А. Е. Пресняков, С. В. Рождественский, Н. Д. Чечулин, С. М. Середонин. П. Г. Васенко, А. И. Заозерский, Б. А. Романов, М. А. Полиевктов, П. Г. Любомиров, П. А. Садиков, С. П. Чернов и другие.

С. Ф. Платонов и академик С. Ф. Ольденбург обвинялись в сокрытии важных политических документов (подлинного экземпляра отречения Николая II и его брата Михаила, переписки Николая II с петербургским генерал-губернатором Д. Ф. Треповым, шифров жандармского управления, дел провокаторов, архива ЦК партии кадетов и эсеров и т. д.). Обвинение, будучи заранее спланированной акцией, появилось 6 ноября 1929 года в ленинградской «Красной газете» и повлекло за собой отстранение от должности непременного секретаря академика С. Ф. Ольденбурга и «добровольную» отставку академика С. Ф. Платонова. Истинной целью обвинения явилось изъятие документов из Археографической комиссии и БАН, разрушение коллекций и личных фондов, завещанных Академии наук. Делу о «злостном вредительстве» предшествовал давний конфликт Центрархива РСФСР в лице М. Н. Покровского с Академией наук в лице С. Ф. Платонова по поводу сосредоточения архивов семьи Романовых, лиц, близких ко двору и стоящих на ответственных постах, активных деятелей контрреволюции и эмигрантов.

В ноябре 1929 – январе 1930 года были арестованы С. Ф. Платонов и его окружение: ученый секретарь Археографической комиссии А. И. Андреев члены-корреспонденты АН С. В. Рождественский и В. Г. Дружинин, академики Н. П. Лихачев и Е. В. Тарле, профессора Б. А. Романов, В. Г. Васенко, А. И. Заозерский. Для придания всесоюзного характера через восемь месяцев после ареста Платонова была обвинена группа московских ученых во главе с академиком Михаилом Михайловичем Богословским (1867 – 1929). Богословский был преемником В. О. Ключевского в качестве профессора по кафедре русской истории Московского университета, секретарем Общества истории и древностей российских, членом Русского исторического общества. Разрабатывал проблемы эволюции русского дворянства и его взаимоотношений с абсолютизмом в XVIII веке, деятельности Петра I, истории земского самоуправления на русском Севере. После Октябрьской революции Богословский считавший неразумным противление властям, продолжает преподавательскую деятельность в Московском университете, в 1920 году он был избран членом-корреспондентом, в 1921 году – действительным членом Академии наук. Скончался Богословский в апреле 1929 года после тяжелой болезни сердца, а через год был представлен вместе с Платоновым как организатор и вдохновитель мифического «Всенародного Союза борьбы за возрождение свободной России». В августе – сентябре 1930 года были арестованы академики В. И. Пичета, М. К. Любавский, С. В. Бахрушин, члены-корреспонденты Ю. В. Готье, Д. Н. Егоров, А. И. Яковлев, профессора Московского университета. Всего по делу проходило 115 человек. Всем им были предъявлены стандартные для того времени обвинения в связях с представителями белой эмиграции, с иностранными общественными и государственными деятелями с целью осуществления плана интервенции против СССР. Но до публичного процесса с освещением его в печати дело не дошло. В 20-е годы роль АН СССР заметно возросла, она стала официальным руководителем советской исторической науки, поэтому публичное обвинение заслуженных историков было нецелесообразно. Вопрос разрешился внесудебным порядком постановлением Коллегии ОГПУ, большинство получило сравнительно мягкий срок – 5 лет ссылки. Но это были немолодые и часто больные ученые, пережившие серьёзное потрясение, поэтому Платонов, Егоров. Рождественский, Любавский скончались в ссылке, Дружинин – в исправительно-трудовом лагере, Лихачев – по возвращении из ссылки. После полного или частичного отбытия наказания к активной преподавательской и научной деятельности вернулись Андреев, Бахрушин, Готье, Греков^[49][49], Пичета, Романов, Тарле, Яковлев и другие.

Дело Платонова – Богословского нанесло исторической науке несомненный ущерб: в библиотеке Академии наук и Археографической комиссии почти не осталось крупных специалистов, значительно поредела московская профессура, исчезли целые направления исторических исследований.

Вторая волна репрессий приходится на 1935 – 1937 годы и связана с разгромом школы М. Н. Покровского. Безусловно, масштабы критической кампании не соответствовали действительным ошибкам историка, но развенчание Покровского было обязательным условием для закрепления сталинской исторической концепции как истины в последней инстанции. Пробным шаром стала проработка Емельяна Ярославского и его окружения за ошибки, допущенные в 4-томной «Истории ВКП (б)». С начала 1935 года были арестованы по необоснованным политическим обвинениям директор Государственной библиотеки имени В. И. Ленина В. И. Невский, его ученики, ведущие сотрудники группы по истории пролетариата института истории Комакадемии, А. И. Анатольев, П. П. Парадизов, В. С. Зельцер. Был снят с работы, исключен из рядов ВКП (б) директор Ленинградского отделения института истории, первый декан исторического факультета Ленинградского университета Г. С. Зайдель. Проработке подверглись члены редакции журнала «История пролетариата СССР» А. М. Панкратова и О. Н. Чаадаева. По делу «ленинградской контрреволюционной группы Зиновьева, Сафарова и других» был арестован бывший ответственный секретарь Общества историков-марксистов, лектор центральной школы НКВД И. Л. Татаров. В Казани в феврале 1935 года широкий резонанс получило дело троцкиста Н. Н. Эльвова, декана исторического факультета педагогического института.

В 1936 году публикациями в «Правде» и «Известиях» началась активная критика школы Покровского, сопровождавшаяся расширением репрессий. Был арестован талантливый историк Николай Николаевич Ванаг (1899 – 1937), автор оригинальной концепции российского империализма, инициатор дискуссий 20 – начала 30-х годов, выходец из семинара М. Н. Покровского. Ранее он был уволен с должности заместителя директора Института истории Комакадемии. Аресту подверглись ответственный секретарь журнала «Историк-марксист» Ю. М. Бочаров, первый декан исторического факультета Московского университета Г. С. Фридлянд, директор Ленинградского историко-философского института А. Г. Пригожин, бывший директор Историко-археографического института АН СССР С. Г. Томсинский и другие. В канун Нового года, прямо на праздничном вечере в Институте красной профессуры истории был арестован его директор Т. Н. Дубыня. В 1937 году репрессии набирали обороты. Как сообщил на партийном собрании Института истории АН СССР его директор Н. М. Лукин, институт по числу выявленных «вредителей» занял первое место в системе Академии наук. Только в Ленинградском его отделении из 20 сотрудников аресту подверглись 14. Самого академика Лукина сняли с поста и арестовали в 1938 году.

Таким образом, к концу 30-х годов школа Покровского была разгромлена как антимарксистская, авторы самостоятельных концепций отечественной истории ликвидированы, а вернувшиеся к педагогической и исследовательской работе историки чутко прислушивались к мнению «корифея» советской исторической науки И. В. Сталина, которого интересовала по преимуществу история России в XX веке. В 50-е годы достаточно было напоминания о репрессиях и проработки в академических структурах, чтобы историк не вышел за рамки официальной концепции.

 

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ И. В. СТАЛИНА И ЕЁ ВЛИЯНИЕ НА РАЗВИТИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ

 

С начала 30-х годов историческая наука развивалась в сложных идейно-политических условиях тоталитарного государства. В 1931 г. И. В. Сталин опубликовал в журнале «Пролетарская революция» письмо «О некоторых вопросах истории большевизма» с критикой статьи А. Слуцкого об отношении большевиков к германской социал-демократии, центризму. Письмо Сталина широко обсуждалось. Состоялись специальные заседания в Обществе историков- марксистов, в исторических журналах. Наркомпрос РСФСР принял постановление «О пересмотре программ по истории классовой борьбы в связи с письмом тов. Сталина в редакцию журнала «Пролетарская революция»». Письмо положило начало предъявлению политических обвинений вместо научных дискуссий, в науке возникла атмосфера подозрительности и необоснованной критики. Создавались специальные бригады для проверки научной продукции отдельных ученых, результатом чего и стали «проработки» и разгромы целых групп историков ни исторических учреждений. В науке насаждались догматизм и начетничество.

В письме И. В. Сталина недооценивалась необходимость расширения источниковой базы, выработки новых методов научного исследования. «Допустим, что кроме уже известных документов будет найдена куча других документов в виде, скажем, резолюций большевиков, лишний раз трактующих о необходимости изничтожения центризма. Значит ли это, что наличия только лишь бумажных документов достаточно для того, чтобы демонстрировать действительную революционность и действительную непримиримость большевиков по отношению к центризму? Кто же, кроме безнадежных бюрократов, может полагаться на один лишь бумажные документы?» - риторически вопрошал И. В. Сталин^[50][50]. Попутно в фальсификациях обвинялись авторы курсов истории ВКП (б) В. О. Волосевич и Е. М. Ярославский. Публикацию подобных работ Сталин считает либерализмом в «отношении троцкизма, хотя бы и разбитого и замаскированного», головотяпством, граничащим с «преступлением, изменой рабочему классу»^[51][51]. Литературные дискуссии с «троцкистскими контрабандистами, он считал недопустимыми».

Насаждение догматизма и административного произвола сопровождалось возвеличиванием роли Сталина в исторической науке. Наряду с В. И. Лениным он стал рассматриваться в качестве классика марксизма, положившего начало новому этапу в советской историографии. Высказывания И. В. Сталина использовались как доказательство в научном споре. Кульминацией преувеличения роли Сталина в исторической науке стали 1953 – 1956 годы, когда появился институт Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина. Особенно повлияли взгляды И. В. Сталина на разработку истории ВКП (б), проблем Великого Октября и социалистического строительства.

В 1932 году развернулась критика «Истории ВКП (б)» в 4 томах (1926 – 1929) под редакцией Е. М. Ярославского, а в 1934 году журнал «Пролетарская революция» поставил перед историками задачи разработки истории партии в советский период, создания популярного учебника по истории ВКП (б) и учебников по истории национальных компартий. Считалось необходимым показать «во весь рост… исполинскую фигуру Сталина». Издание нового учебника Е. М. Ярославского в 2 частях (1933 – 1934) имело явную тенденцию «выпячивания» фигуры Сталина и его заслуг на всех этапах истории партии.

В 1937 году И. В. Сталин обратился с письмом «Об учебнике истории ВКП (б)» к его составителям, предложил схему периодизации истории партии до 1937 года. Сталин принял участие в редактировании учебника, написал в него философский раздел. Это было популярное пособие, рассчитанное на широкие круги читателей. Курс «История ВКП (б)» содержал и целый ряд ошибочных положений, превратившихся в догму. На длительный период историки превратились в комментаторов положений «Краткого Курса», что задерживало развитие науки. Так. возникновение большевистской партии датировалось не 1903 годом, а Пражской конференцией 1912 года, искажалась история Октябрьской революции и гражданской войны.

В 1935 – 1942 годах были изданы два тома «Истории гражданской войны в СССР», где анализировались события от февраля до ноября 1917 года. В подготовке книге участвовал большой коллектив ученых и участников событий, яркое и популярное изложение сопровождалось богатым иллюстративным материалом. Периодизация Октябрьской революции ориентирована в основном на ленинские положения: период мирного развития революции (апрель – июль 1917 года), VI съезд и курс на вооруженное восстание (июль – август), обострение общенационального кризиса (сентябрь), вооруженное восстание в Петрограде, Москве, на фронтах и организация Советской власти (октябрь – ноябрь). Будучи официальным изданием, книга закрепила ряд догматических положений, порожденных как культом личности Сталина, так и нерешенностью многих научных проблем советской истории.

В исторической литературе утвердился взгляд на русский монополистический капитализм как отсталый и зависимый, а также тезис о полуколониальной зависимости России от иностранного капитала. В «Замечаниях по поводу конспекта учебника по истории СССР» (1934) С. М. Кирова, А. А. Жданова и И. В. Сталина указывалось что «не учтена зависимая роль как русского царизма, так и русского капитализма от западноевропейского, ввиду чего значение Октябрьской революции, как освободительницы России от её полуколониального положения, остается немотивированным»^[52][52]. Эта же идея проводилась в первой главе первого тома «Истории гражданской войны». Наконец, более категорично она была сформулирована в Кратком курсе истории партии, где Россия названа «данницей и «полуколонией» англо-французского империализма»^[53][53].

Современная историография подчеркивает средний уровень развития капитализма и противоречивый характер российской экономики империалистической эпохи, делая выводы о наличии внутренних условий, обеспечивавших победу пролетарской революции и проведение социалистических преобразований. Объективные условия победы революции рассматриваются отдельно от специфических факторов, ускоривших вызревание революционного кризиса. Низведение России до ранга полуколонии нарушает логику: на первый план выступают чрезвычайные или внешнеполитические факторы в противовес более фундаментальным, объективным. Эта характерная черта сталинского понимания особенностей российского империализма отчетливо проявилась в лекциях «Об основах ленинизма», прочитанных в 1924 году в Свердловском Университете, а затем в переработанном виде включенных в сборник «Вопросы ленинизма». Сталин называл царскую Россию «величайшим резервом западного империализма», царизм – «агентурой западного империализма для выколачивания с населения сотен миллионов процентов на займы» Франции, Англии, Германии, Бельгии. Поэтому «интересы царизма и западного империализма сплетались между собой… в единый клубок интересов империализма». Из этого следует, «что кто хотел бить по царизму, тот неизбежно замахивался на империализм, кто восставал против царизма, тот должен был восстать и против империализма… Революция против царизма сближалась, таким образом, и должна была перерасти в революцию против империализма, революцию пролетарскую»^[54][54]. Главную причину перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую И. В. Сталин видел в полуколониальном положении России.

Разъясняя ленинскую характеристику российского империализма как военно-феодального, И. В. Сталин заявляет: «Ленин был прав, говоря что царизм есть «военно-феодальный империализм» Царизм был сосредоточием наиболее отрицательных сторон империализма, возведенных в квадрат»^[55][55]. Здесь явно смешиваются явления, придававшие особую противоречивость социально экономическому строю Российской империи рубежа XIX – XX вв. Царизм наряду с помещичьим землевладением, остатками сословного строя, общиной и неполноправием крестьян был одним из пережитков феодально-крепостнического строя, смести который надлежало буржуазно демократической революции. Деспотизм, монополия военной силы, порожденные отсталым политическим строем, сильно тормозили развитие капитализма в России. Отношения между царизмом, помещиками и буржуазией были сложными и противоречивыми. Сталину же совершенно очевидно, что «всесилие капитала сливалось с деспотизмом царизма, агрессивность русского национализма – с палачеством царизма в отношении нерусских народов, эксплуатация целых районов – Турции, Персии, Китая – захватом этих районов царизмом, с войной за захват»^[56][56]. В первом томе «Истории гражданской войны» буржуазия и помещики изображаются стоящими за спиной самодержавия. «Но руководя страной экономически, буржуазия не управляла страной политически: управляло самодержавие – представитель помещиков-крепостников»^[57][57]. Как одна из причин победы Октябрьской революции во всех изданиях 30-х годов указывается политическая слабость буржуазии, боявшейся движения пролетариата. В «Истории гражданской войны» изложена также версия двух заговоров накануне социалистической революции. «Заговор царской клики» сводился к запрещению «союзов», разгону Государственной думы и замене её на более послушную, сосредоточение в руках одного «полномочного лица» всей полноты власти, к заключению сепаратного мира с Германией. Заговор буржуазно-дворянских верхов ставил целью «спасение России» путём свержения и замены императора на его малолетнего сына, т. е. дворцовый переворот. Целью обоих заговоров было «предупредить революцию»^[58][58]. Это односторонний подход, поскольку существовали и иные, весьма обоснованные концепции.

Неизменной оставалась в 30-е годы и другая сторона провозглашенного в лекциях тезиса. В работе «Марксизм и национально-колониальный вопрос» И. В. Сталин отмечал: «Многонациональные государства, строящиеся на господстве одной нации, точнее – её господствующего класса, над остальными нациями, являют собой первоначальную родину и основную арену национального гнета и национальных движений. Противоречия интересов господствующей нации с интересами подчиненных наций являются теми противоречиями, без разрешения которых невозможно устойчивое существование многонационального государства. Трагедия многонационального буржуазного государства состоит в том, что оно не в силах разрешить эти противоречия»^[59][59]. В «Истории гражданской войны» наряду с войной, разрухой, разложением армии и дискредитацией политического режима среди причин Февральской революции называется угнетение национальностей. Царская Россия – тюрьма народов, где сочетались экономический, политический, административный и культурный гнёт. «Зловещая тень двуглавого орла реяла на огромном пространстве империи, простираясь от берегов Балтики до вершин Кавказа и от солнечных степей Украины до среднеазиатских песков и сопок Дальнего Востока… Следом за царским генералом в завоеванные районы шёл русский помещик, устремились купец и фабрикант… Вместе с ними пробирался туда и православный поп, утверждавший крестом право штыка и золота»^[60][60]. Тенденция безоговорочно трактовать территориальные приобретения России как колониальные захваты свойственна первым этапам развития советской исторической науки.

Изложение событий Великой Октябрьской социалистической революции подчиняется теории «двух вождей». Подготовка и ход революции изображаются как воплощение теоретических идей В. И. Ленина под практическим руководством И. В. Сталина. Отсюда определенная узость изложения: многие исторические фигуры, реально участвовавшие в подготовке и проведении петроградских событий, исчезают из поля зрения. Подготовка вооруженного восстания ограничивается деятельностью Военно-революционного комитета, «душой и вдохновителем которого стал Партийный центр во главе со Сталиным, избранный Центральным комитетом большевиков для практического руководства восстанием»^[61][61]. Петроградский совет, органом которого являлся ВРК, занимает в изложении второстепенное место, состав его даже не назван, в том числе такие организаторы его деятельности, как Н. В. Крыленко, В. А. Антонов-Овсеенко, В. И. Невский, П. Е. Лазимир, А. Д. Садовский. Нет в «Истории» материала о подготовке вооруженных восстаний и становлении Советской власти местными партийными организациями и Советами.

Роль И. В. Сталина на всех этапах революции преувеличивается. Например, на VI съезде партии «… Сталин сплотил партию вокруг боевого и решающего вопроса – свержения буржуазного правительства и захвата власти пролетариатом и беднейшим крестьянством»^[62][62]. Противоречия внутри Центрального комитета партии замалчиваются, подчеркивается полное единодушие Ленина и Сталина, допускаются многочисленные фактические искажения.

Под влиянием «Истории гражданской войны в СССР» складывалась концепция и самой гражданской войны. Начало последней относилось к времени свержения Временного правительства и установления диктатуры пролетариата. Первоначально генеральной репетицией гражданской войны считался Корниловский мятеж, т. е. под гражданской войной понималась вооруженная борьба в защиту и за дальнейшее углубление Октябрьской революции, борьба против международной и внутренней контрреволюции, фактически начавшаяся до завоевания власти пролетариатом. Концепция «триумфального шествия» Советской власти в 1917 году сформулирована позднее, в третьем томе (1957) издания, таким образом, в «Истории» соединены разные концепции гражданской войны, имеет место непоследовательность в подаче фактического материала.

С начала 30-х годов, после публикации в газете «Правда» от 21 декабря 1929 года статьи К. Е. Ворошилова «Сталин и Красная Армия», в исторической литературе подчеркивалась роль Сталина в военных победах Красной Армян. Произошло окончательное «становление даты начала гражданской войны с лета 1918 года, хотя имелась и существует на сегодняшний день иная, обоснованная концепция периодизации войны.

Серьезное влияние на развитие исторической науки в обстановке острой политической и идеологической борьбы оказала сталинская концепция построения социализма в СССР. Как популяризатор ленинских идей И. В. Сталин высказался по всем аспектам теории и практики социалистического строительства. Во-первых, вопрос о сущности новой экономической политики. Решительно выступая на XIV съезде ВКП (б) против концепций Н. И. Бухарина и Л. Б. Троцкого, Сталин характеризовал НЭП как политику, рассчитанную на допущение капиталистических элементов при сохранении командных высот в руках пролетарского государства, на борьбу между теми и другими и на победу социалистических элементов нал капиталистическими, на построение фундамента социалистической экономики^[63][63]. Это положение не исчерпывало сущности новой экономической политики. В сталинской характеристике выпал важнейший вопрос об отношении НЭПа к мелкотоварному производству, о путях преобразования последнего на социалистических началах. Однако именно сталинская характеристика стала традиционной в советской историографии.

В силу недостаточной изученности в 30 – 50-е годы ленинского наследия главным теоретиком индустриализации считался И. В. Сталин, кооперативный план воспринимался как ленинский. В «Истории ВКП (б)» отмечалось основное отличие пролетарской революции от буржуазной, неоднократно подчеркиваемое Сталиным, - сначала завоевание политической власти, затем построение социалистической экономики. Основные задачи после 1917 года видятся как экономическая победа над капитализмом внутри (национализация средств производства, проведение новой экономической политики, строительство государственной социалистической промышленности и проведение в жизнь ленинского кооперативного плана) и уничтожение капиталистического окружения в целях окончательной победы социализма^[64][64]. Разрабатывая теорию индустриализации, Сталин обосновывал высокие её темпы и преимущественное развитие тяжелой индустрии, показывал принципиальное отличие социалистической индустриализации от капиталистической. Индустриализацией обеспечивалась хоз