Кто выиграл от христианского брака?

 

Как ни странно — женщины. Единый, моногамный, нерасторжимый христианский брак поднял авторитет женщин. Да, они по-прежнему являлись «сосудами греха» в глазах церковных авторитетов и по-прежнему были во многом недееспособны, всегда оставаясь на попечении какого-либо мужчины (в основном отца или мужа). Но жесткая позиция церкви в отношении того, что жена может быть только одна и навсегда, вознесла статус замужней женщины на недосягаемую прежде высоту. Мужчина больше не мог сменить надоевшую жену, не мог взять себе вторую, и даже держать в доме конкубину не всегда мог — церковь это осуждала и в случае жалобы со стороны жены вставала на защиту ее интересов.

Когда говорят об униженном положении средневековой женщины, ее урезанных в сравнении с мужчинами правах, невозможности получить развод и т. п., обычно упускают из виду очень важный момент — почти все это существовало и до христианства. Женщины всегда были подчинены мужчине и обладали куда меньшими правами, чем они. Так что средневековые христианские законы, несмотря на откровенный антифеминизм отцов церкви, почти никаких прав у женщин не отняли. Зато они отобрали кое-какие права у мужчин. Женщин по-прежнему наказывали за прелюбодеяние, но по христианским законам за него стали наказывать и мужчин. Женщины не могли получить развод — мужчины теперь тоже потеряли эту возможность. Более того, церковь в приказном порядке требовала любить жену и декларировала, что в сексуальном плане муж обязан и ответственен перед женой точно так же, как и она перед ним.

Это постепенно произвело переворот и в сознании людей. Фактически церковь и правда сделала супругов единым целым. Мужчины стали осознавать, что жена — это единственный человек, который будет с ними до самой смерти, и что у них на самом деле все общее, включая горе и радость. Женщины в свою очередь тоже стали понимать, что брак теперь — это навсегда (по крайней мере формально — о разводах будет чуть позже), а значит, хорош муж или плох, надо к нему как-то приспосабливаться, потому что теперь их благополучие или неблагополучие всегда будет совместным.

 

Новый статус

 

Нельзя забывать и о еще одном глобальном изменении патриархальных брачных традиций — перед алтарем стали спрашивать, согласна ли девушка вступить в брак с этим мужчиной. Конечно, отказаться было проблематично, но все равно, сам факт, что хотя бы формально согласие женщины стало считаться необходимым, уже переводил ее из категории объектов купли-продажи в самостоятельного участника брачной сделки.

Можно сказать, что христианский брак сделал невероятное — женщина перестала быть имуществом мужа, а стала как бы его частью (мужа). Тем самым ребром, которое когда-то Бог забрал у Адама, а теперь, после венчания, вручал обратно. Некоторые авторы XIII века даже проводили прямую параллель, утверждая, что жена для мужа — все равно что какой-либо другой жизненно важный орган, как рука или нога, то есть реальная часть его.

 

Бытовая сцена, Часослов Шарля Ангулемского, манускрипт 1475–1496 гг., Франция

 

Положение замужней женщины стало стабильным, любое неуважение к ней автоматически становилось неуважением к ее мужу. Нерасторжимость христианского брака привела и к тому, что жена стала играть большую, чем прежде, роль в общественной жизни мужа. Кому можно доверить защиту замка или управление мастерской во время своего отсутствия? Только жене, ведь она плоть от плоти мужа, а попросту — человек максимально с ним связанный, ведь ее благополучие полностью зависит от благополучия супруга. Его выгода — это и ее выгода.

Кроме того, объявив сексуальные отношения вне брака (то есть не с целью законного продолжения рода) грехом, церковь, так сказать, перекрывала мужчинам «доступ к телу». Женщина стала более недоступной, принуждение ее к сексу вне брака стало считаться и грехом, и серьезным преступлением, в том числе и когда речь шла о женщине, стоящей намного ниже мужчины на социальной лестнице. Ну а недоступность женщин, естественно, повышала и их ценность.

Конечно, все это было в основном в теории. Но на таких теориях воспитывались поколение за поколением, что в итоге привело к медленной, но заметной переоценке места и роли женщины в мире и в обществе в целом.

 

Принцип согласия

 

О вопросе «согласна ли ты взять в мужья этого мужчину?» стоит поговорить отдельно. Мы сейчас часто недооцениваем этот вопрос и относимся к нему как к простой формальности. Однако на самом деле это базис, фундамент современного брака, заложенный именно в средневековой христианской Европе. Иногда любители глупых шуток отвечают в загсе: «Нет». Не знаю, чего они после этого ожидают, но по закону регистратор обязан после такого ответа прервать церемонию и удалить регистрационную запись. Конечно, на самом деле все понимают, что жених согласен, и это просто волнение, смешанное с глупостью и отсутствием чувства юмора. Поэтому обычно брачующихся не выгоняют, а прерывают церемонию, объясняют, что гласит закон, и после того как родня, невеста и гости выскажут жениху, что они о нем думают, вопросы о согласии задаются снова.

К сожалению, многие люди просто не понимают, зачем нужно спрашивать, им кажется, что брак всегда был добровольным. Но это совсем не так — брак всегда был сделкой между семьями, куплей невесты, не более. Только древнеримские законодатели впервые пришли к мысли, что брак — это в первую очередь согласие жениха и невесты стать супругами, а христианские канонисты закрепили это в новом церковном праве. Публичная церемония, согласие семей, даже присутствие священника — все это приветствовалось, но не имело решающего значения. Главное, чтобы жених с невестой оба сказали «да».

Принцип согласия постепенно, с ростом влияния церкви, становился обязательным и в государственных законах о браке. Так, в Англии уже в VII веке в «Liber Penitentialis» архиепископа Теодора значилось, что если женщина разорвет помолвку, она обязана вернуть мужчине деньги, которые он ей подарил, и доплатить треть. Из этого следуют два важных вывода: выкуп за невесту платился самой невесте, и женщина имела право быть инициатором разрыва помолвки. В начале XI века, то есть тоже еще до нормандского завоевания, закон короля Кнуда Великого гласил, что «ни одну женщину нельзя принуждать выходить замуж за человека, который ей не нравится, или продавать замуж за выкуп». Да и немногочисленные юридические документы, сохранившиеся с того времени, тоже свидетельствуют, что заключая помолвку, мужчины обязаны были договариваться не только с родителями девушки, но и с ней самой.

В Декрете Грациана[21], ставшем с XII века фактически сводом церковных законов, обязательных к исполнению для каждого христианина, в ответ на вопрос, может ли дочь быть выдана замуж против ее воли, сказано однозначно: «Ни одна женщина не должна выходить замуж ни за кого, кроме как по своей свободной воле».

Конечно, это все было в идеале, некоторые родители и в наше время пытаются подавлять своих детей и устраивать их жизнь по своему усмотрению, а в Средние века это было повсеместно. Но тем не менее церковные требования постепенно становились законами и понемногу влияли на мораль и традиции.

 

Джоанна Плантагенет — Прекрасная дева Кента

 

Джоанна, родившаяся в 1328 году, относилась к самым бесправным в вопросах брака женщинам Средневековья — внучка короля Эдуарда I и дочь графа Кента, она представляла собой слишком выгодный товар на брачном рынке, чтобы ей позволили хоть как-то распоряжаться собственной жизнью. В юности она влюбилась в мелкого дворянина Томаса Холланда, но ее, разумеется, с детства обручили с равным ей по положению графом Солсбери.

 

Джоанна, Прекрасная дева Кента

 

Однако, несмотря ни на что, Джоанна тайно обвенчалась с Холландом, к тому времени успешно делавшим военную карьеру, — шла Столетняя война, на которой он добыл себе и славу, и деньги, захватив в плен коннетабля Франции и камергера Нормандии. Тем не менее, дочери графа Кентского он был по-прежнему не ровней. После того, как Холланд вновь отбыл на войну, Джоанну по приказу короля все же обвенчали с графом Солсбери. Было им тогда примерно по 20 лет.

Джоанна послушно вышла замуж, благо и второй ее муж тоже отправился на Столетнюю войну. Но через год вернулся Томас Холланд, к тому времени уже рыцарь ордена Подвязки, и заявил на нее свои права. Учитывая участие короля в этом деле, Холланд не постеснялся подать жалобу сразу папе римскому. Джоанна его претензии подтвердила, разразился страшный скандал, граф Солсбери попытался запереть ее дома, чтобы помешать дать показания, но в итоге ему пришлось смириться — папа объявил единственно законным мужем Джоанны Томаса Холланда.

Несмотря на то, что они так грубо нарушили королевскую волю, они вызвали целую бурю в высших кругах английской знати и обвели всех вокруг пальца. Томас и Джоанна вполне счастливо прожили вместе 12 лет и имели пятерых детей. Потом Томас умер, а Джоанне, несмотря на ее скандальное прошлое, предложил руку и сердце самый значительный жених страны — Эдуард, Черный Принц, старший сын короля. Она вышла за него замуж и стала матерью следующего короля Англии — Ричарда II.

 

Брак и секс

 

Но кроме согласия для заключения брака требовалось еще кое-что. В Средние века брак, для того, чтобы он был признан состоявшимся и законным, должен был быть не только заключен с согласия обеих сторон и желательно освящен в церкви[22], но и подтвержден физически. А если консумации, то есть закрепления его сексом, не произошло, то люди оставались не совсем женаты. Этому трудно найти какую-то аналогию в наше время, когда все решает наличие документа, но в Средние века был другой подход, и одного формального объявления мужем и женой было недостаточно.

Сложилось это правило тоже, разумеется, не сразу и вызывало у богословов немало споров, но в Декрете Грациана было уже четко прописано, что образование брачных уз состоит из двух частей: обмен устным согласием между лицами, вступающими в брак, инициирует брачный союз, а половое сношение между ними завершает его. Грациан также утверждает, что важно согласие на вступление в брак именно жениха и невесты, а не их семей.

Таким образом, заключение брака состояло из двух этапов — помолвки (обручения), во время которой будущие супруги обменивались согласием, и сексуального контакта, который закреплял брак и делал его окончательным и нерасторжимым. Именно поэтому существует определенная путаница — в документах и в личной переписке люди нередко именуются супругами, хотя поженились они гораздо позже, а то и вообще не поженились. Просто после помолвки в глазах церкви, да и окружающих, люди уже считались супругами, но в то же время, пока между ними не было секса, они еще могли отыграть назад и расстаться. Встречались, конечно, особо фанатичные священники, считавшие, что помолвка так же нерасторжима, но официальные церковные власти их не поддерживали.

 

VENIENS AD NOS [23]

Папа Александр III епископу Норвичскому:

Некий Уильям, обратившись к нам, сообщил, что он принял в своем доме некую женщину, от которой у него были дети и которой он поклялся перед многими людьми, что возьмет ее в жены. Тем временем, однако, проведя ночь в доме соседа, он в ту же ночь переспал с дочерью соседа. Отец девушки, обнаружив их в одной постели, заставил его назвать ее своей женой. Уильям спросил нас, с какой женщиной ему следует считать себя связанным браком. Поскольку он не сообщил нам, имел ли он связь с первой женщиной после того, как дал клятву, мы приказываем вам тщательно изучить этот вопрос. И если вы обнаружите, что он имел сексуальную связь с первой женщиной после того, как пообещал жениться на ней, тогда вы должны приказать ему остаться с ней. В противном случае вам следует приказать ему жениться на второй, если только назвать ее женой его не вынудил страх.

 

Письмо папы Александра III епископу Иоанну Норвичскому касательно обязательств некоего Уильяма жениться на двух женщинах является прекрасной иллюстрацией церковных правил о двух этапах брака. Сексуальные отношения до обязательства жениться значения не имели, потому что они такими и были — без обязательств. Поэтому, если мужчина сначала переспал с женщиной, а потом пообещал на ней жениться, они только обручены. А если сначала пообещал жениться, а потом переспал — тогда женаты. Второй женщине Уильям не просто дал обязательство, но при ее отце назвал ее своей женой, в настоящем времени. Поэтому в его случае так и вышло — если он первой женщине пообещал жениться, а потом занялся с ней сексом, то ко второй пришел уже женатым человеком, и мог называть ее женой сколько угодно, это уже не имело значения. А вот если он первой дал обещание, но после этого секса у них не было, он ко второй пришел только помолвленным, и тогда их брак в присутствии ее отца был законным. Вот такая церковная казуистика.

Собственно, из этого обязательного требования соития после обмена клятвами и выросли некоторые брачные обычаи, например, то, что в некоторых случаях гостям после брачной ночи демонстрировали кровь на простыне.

 

Кровь на простыне

 

Многие считают, что в Средние века после первой брачной ночи положено было вывешивать простыню с каплями крови, чтобы подтвердить, что невеста была девственницей.

В XIX веке распространилось мнение, что это было свидетельством девственности невесты, до сих пор многие так и считают. Но в Средневековье, несмотря на декларирование важности чистоты и непорочности, девственность на самом деле интересовала далеко не всех (вспомним Генриха VIII), да и вообще мужчины, особенно в аристократических кругах, женились не на девственности, а на приданом и связях.

Оставим в стороне обычаи других народов и религий, в том числе и сохранившиеся до сих пор (точнее, то, во что они выродились сейчас, потому что изначальный смысл многих обычаев давно забылся, и мы толкуем их в соответствии с современными представлениями).

Поговорим только о средневековой Европе. И прежде чем сказать, проверяли ли действительно простыни на наличие следов крови, и если да, то зачем, давайте представим, что все было так, как описывают в романах. Что кровь нужна была в качестве доказательства девственности невесты, а если ее не было, то…

А действительно, что тогда? Вот некий мужчина — дворянин, горожанин или крестьянин, не важно — женился, брачная ночь прошла, он выносит чистую простыню и негодует, что его жена не девственница. Что дальше? Почему-то об этом никто не задумывается. Рассмотрим варианты.

1) Развод? Как бы не так! Церковь не признавала развода. Вообще, никогда, ни при каких обстоятельствах. Брак являлся нерасторжимым. Как я уже писала, его можно было признать недействительным, но уж никак не по причине недевственности невесты. Более того, признавая, что секс был (а иначе как муж проверил, что жена не девственница?), мужчина сразу лишал себя самой надежной причины для признания брака недействительным — после консумации брака отыграть назад было уже почти невозможно.

2) Убить «негодяйку»? Тем более невозможно. Какими бы жестокими средневековые законы ни были, они все же существовали, и убийство было уголовным преступлением.

3) Отослать ее родителям? Можно, но что это даст? Жениться снова нельзя, а приданое, ради которого большинство и женились, придется отдать. Приданое давали только вместе с невестой.

4) Обратиться за справедливостью к церкви? Тоже можно. Женщине назначат покаяние, может быть, штраф (из семейного бюджета), а потом вернут мужу с рекомендацией простить и жить долго и счастливо. Потому что брак нерасторжим.

 

Ситуация проигрышная для мужчины со всех сторон. Сообщив всем, что жена не была девственницей, он добился бы только того, что выставил бы себя на посмешище перед соседями и приобрел бы врагов в лице родственников жены, не говоря уж о ней самой.

 

Зачем нужна кровь?

 

Возникают два вопроса: так проверяли ли в Средние века кровь на простыне после первой брачной ночи, и если да, то зачем это делали?

Ответ на первый вопрос: да, проверяли. Где-то даже вывешивали эту простыню на всеобщее обозрение.

Ответ на второй вопрос тоже на удивление прост: для того, чтобы брак нельзя было расторгнуть.

В Средневековье женились в основном по расчету. Ради земель, связей, денег или хотя бы для того, чтобы привести в дом хорошую работницу. Причем именно брачный договор был самым надежным — любой другой можно было расторгнуть, но брак заключался навсегда, и гарантией этого выступала великая сила — католическая церковь. Но обстоятельства могли измениться, и одна из сторон или кто-то третий мог попытаться признать брак недействительным. Самым простым способом это сделать было привести доказательство того, что между супругами не было секса, то есть брак не был завершен, консумирован, следовательно, не считался действительным. И этому не могло помешать даже наличие детей — почему бы не заявить, что их отец кто-то другой.

Утренняя кровь на простыне выступала гарантией того, что брак свершен. Предъявляя простыню со следами крови, оба супруга как бы расписывались в том, что они оба признают свой брак свершившимся и пути назад уже нет. Кровь на простыне подтверждала, что брак состоялся, и лишала родню невесты возможности в будущем аннулировать брак по причине несостоятельности супруга.

Поэтому так любимые романистками истории о том, как влюбленные сначала падают друг другу в объятия до свадьбы, а потом после венчания молодой супруг вынужден порезать себе руку, чтобы имитировать кровь на простыне, — на удивление жизненные. Учитывая, что по статистике треть женщин при дефлорации обходится почти или совсем без крови, скорее всего, так и приходилось поступать.

 

Была ли любовь?

 

Согласие, как мы выяснили, считалось обязательным. Но давала его невеста слушаясь родителей или из любви к жениху? Вообще, была ли любовь в Средние века? И бывали ли браки по любви?

Трубадуры и менестрели дружно утверждали, что любовь была и она играла большую роль в жизни людей, — их тексты полны любовного томления, сексуальности и высоких чувств, то есть всего спектра любовных переживаний и отношений. В средневековых романах влюбленные умирают ради любви, гибнут, не в силах преодолеть преступную любовь, как Тристан и Изольда или Ланселот и Гиневра, а иногда даже живут счастливо, пусть и недолго, как Лоэнгрин и Эльза или Ивейн и Лодина.

Любовь пропагандировала и церковь, хотя многим современным людям это может показаться удивительным. Религиозное ханжество, характерное для церкви Нового времени, для многих из нас выглядит гораздо привычнее — это результат воздействия современной массовой культуры. Между тем средневековая литература чаще ругала священников вовсе не за излишнее ханжество, а наоборот, за излишнюю подверженность обычным мирским грехам.

Ну а что касается любви, то отцы церкви не просто рекомендовали вступать в брак по любви, но и вменяли это добрым христианам чуть ли не в обязанность. Жену и мужа следовало любить, невзирая ни на что. Если супруга/супругу выбрали родители или у брака была какая-то деловая цель, это ничего не меняло — все равно его следовало полюбить.

Как и в случаях с обетом безбрачия, для брака и объяснения необходимости супружеской любви проводились религиозные параллели. Понятно, что Христос не был женат, но это в земной жизни, а в своем божественном состоянии он, как объясняли богословы, был женат на святой церкви. И создана она была почти так же, как женщина — если Еву Бог создал из ребра Адама, то христианская церковь родилась из крови Спасителя, когда ему на кресте пронзили ребро копьем. Поэтому у Христа женой была церковь, а у обычного человека, потомка Адама — женщина, наследница Евы, и любить ее следовало так же, как Христос любит церковь, то есть безоговорочно, вечно, заботливо. Кроме того, из этих рассуждений о ребрах выросла еще одна важная мысль — что жена для мужа не отдельный человек, а часть его, как бы вернувшееся назад ребро, и относиться к ней надо бережно, как к своему собственному телу.

А Милла Коскинен приводит в пример теолога второй половины XII века Томаса Чобемского, который писал: «в замужестве мужчина отдает свое тело женщине, а она ему — свое. Кроме души, ничто не может быть более драгоценно под этим небом». Проповедник-доминиканец Жерар де Майли говорил о том, что муж и жена должны разделять любовь, глубоко укоренившуюся в их сердцах (intime vel interna cordium dilectione), а Гуго Сен-Викторский, еще один теолог XII века, подчеркивал, что любовь (dilectio) между супругами лежит в основе супружеского таинства, которое является любовью душ.

 

Он, сказав: «мужья, любите своих жен», не остановился только на этом, но показал нам и меру любви: «как и Христос возлюбил Церковь» (Еф. 5:25). А как, скажи мне, Христос возлюбил церковь? Так, что предал Себя за нее. Поэтому, хотя бы надлежало умереть за жену, не отказывайся…

…Жена — необходимый член наш, и потому особенно должно любить ее. Этому самому научая, и Павел говорит: «так должны мужья любить своих жен, как свои тела… Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь; потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его»…

И как во время сна Адамова создана была жена, так и во время смерти Христовой образовалась церковь из ребра Его. Но не потому только нужно любить жену, что она — член наш и от нас получила начало своего существования, но и потому, что об этом самом Бог поставил закон, сказав так: «потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут [два] одна плоть» (Быт. 2:24). Поэтому и Павел изрек нам такой же закон, чтобы всеми мерами побудить нас к этой любви… Поэтому, начиная с благодеяний Христовых, он предлагает увещание так: «любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь»; потом со стороны человеческой: «так должны мужья любить своих жен, как свои тела»; далее опять со стороны Христа: «потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его»; затем опять со стороны человеческой: «потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей»…

Святитель Иоанн Златоуст, «Беседы о браке»

 

 

Теория и практика любви

 

Но насколько все это соответствовало действительности? Может быть, поэмы трубадуров и рыцарские романы были так же далеки от реальности, как современные романтические сериалы? Да и высокие слова отцов церкви не очень-то вяжутся с реальностью и больше напоминают пропаганду и попытку выдать желаемое за действительное. Любовь декларируется как что-то важное и необходимое, но брак остается сделкой, и получается, что это уже обязанность самих молодоженов — выполнить свой долг добрых христиан и полюбить друг друга.

В жизни случалось по-разному. Как пишет Aбpaмcoн («Семья в реальной жизни и системе ценностных ориентаций в южноитальянском обществе X–XIII вв.»): «Отдельные, отличавшиеся от топоса и редко включенные в текст нотариальных грамот выражения — “любимейшая жена”, “безмерная любовь”, которую жена, по ее словам, питает к мужу, или желание быть похороненными в одной гробнице и т. п. — раскрывают любовь супругов. Выражения типа “по долгу супружеской любви” в нотариальных актах представляли собой клише. Подобные выражения означали нормативность требований, предъявляемых к отношениям между супругами: привязанность, верность, исполнение супружеских обязанностей».

Конечно, теперь не узнать, желали люди быть похороненными в одной гробнице из большой любви друг к другу или просто уже заплатили за роскошное совместное надгробие, а слова о любви — лишь красивое прикрытие, соблюдение приличествующих в хорошем обществе норм. Но вряд ли кто-то усомнится в искренности Маргарет Пастон, писавшей мужу в письме: «Я умоляю тебя носить то кольцо с изображением св. Маргариты, которое я послала на память, пока ты не вернешься домой. Ты же оставил мне такую память, которая заставляет меня думать о тебе и день, и ночь, и даже во сне».

 

Голова и сердце

 

Как пишет Татьяна Мосолкина в книге «Социальная история Англии XIV–XVII вв.», «к браку в городской среде относились очень серьезно и чисто утилитарно — как к способу увеличить состояние, повысить социальный статус, продолжить род…» Но она признает, что для полноценного исследования историкам не хватает источников, а имеющиеся дают разноплановую картину. «Несомненно, материальные вопросы при заключении брака для английских горожан были очень важны. И мнение родителей, безусловно, имело большое значение. Но и чувства молодых людей играли не последнюю роль. Примером могут служить браки в семье лондонских купцов Сели. Средний брат пишет младшему брату Джорджу о предполагаемой невесте для него: “Она интересная молодая женщина: красивая, с хорошей фигурой, серьезная <…> Дай Бог, чтобы это отложилось в твоей голове и затронуло сердце”. Сам Ричард некоторое время спустя тоже решил жениться. Причем сначала он несколько раз встретился с девушкой (конечно, не наедине), чтобы выяснить, понравится ли она ему, и, что интересно, понравится ли он ей. И лишь потом он решил встретиться с ее отцом и узнать, подойдет ли он в качестве жениха, поскольку отец девушки был богатейшим человеком в Котсволде».

 

Заботливая жена, Часослов Шарля Ангулемского, манускрипт 1475–1496 гг., Франция

 

В тех случаях, когда сохранилась личная переписка, вопросов о том, были ли какие-то чувства между мужьями и женами, родителями и детьми, братьями и сестрами, даже не возникает. Например, письмо жены Джорджа Сели: «Достопочтенный и милостивый сэр, я обращаюсь к Вам со всем почтением, с каким супруга должна обращаться к супругу, и со всей сердечностью, на какую способна, всегда желая Вам процветания, да хранит Вас Иисус. И если сочтете возможным написать мне о ваших делах, я буду очень рада. Прошу Вас, сэр, не беспокоиться, все ваши товары, слава Богу, в безопасности. И как только Вы сможете завершить ваши дела, прошу Вас поторопиться домой». Неизвестно, почему они поженились — по любви ли, из расчета или по воле родителей, но даже если поначалу чувств не было, они, несомненно, пришли потом.

Еще один пример из жизни городской верхушки, то есть людей деловых, богатых и влиятельных: мэр Бристоля и один из его самых богатых граждан, Уильям Кэнинджес, «похоронив жену и исполнив все свои обязанности по отношению к городу (он в пятый раз был мэром Бристоля), ушел в монастырь. Считают, что попытка короля Эдуарда IV найти ему новую жену заставила его оставить свет и принять духовный сан».