Причина и повод кризиса политического режима

В любом учебнике требуется различать причину и повод – это требование актуально и при анализе кризисов политических режимов. Фундаментальные причины кризиса вполне понятны и, на наш взгляд, выражают деструкцию факторов, определяющих зафиксированную ранее «формулу стабильности». Поводы к запуску системной дестабилизации режима – гораздо разнообразнее.

Какое конкретное событие становится условием включения механизма крушения политического режима – вообще не столь важно (и практически не прогнозируемо в силу уникальности), поскольку оно остается именно поводом, а не причиной. Так, наиболее типичными подобными фактами в Новейшее время становились проигранная война (в случае империй начала ХХ в.) с последующим крушением религиозной легитимности монархических режимов Германии, Австро-Венгрии, России, Османской империи, идеологии фашистских государств Оси или, позднее, диктаторских режимов в Греции и Аргентине; неспособность правящей элиты остановить политическое насилие в обществе в условиях социально-экономических трудностей (крушение Веймарской республики или Четвертой республики во Франции); разрешить проблему деколонизации с сохранением интересов метрополии (колониальные империи Европы, последней из которых стала Португалия); отстранить от политического процесса радикальные религиозные движения (Иранская революция 1979 г.), подавить восстания непокорных регионов, требующих сецессии (напр., в Турции или Индонезии); «оседлать» спонтанные (или направляемые извне) процессы демократизации (студенческие бунты 60-х гг., приведшие к падению режима Де Голля) или антикоммунистические революции 1990-х гг. ХХ в., наконец, чисто экономические трудности, как, напр., падение нефтяных цен в случае начала крушения СССР (было бы наивно видеть в этом причину, а не повод, поскольку ранее сходные трудности были Советскому режиму вполне по плечу).

Если идти вглубь истории, когда политика не была публичной, но целиком концентрировалась в фигуре божественно избранного правителя, то поводом к смене режима могли стать неблагоприятные экологические явления (эпидемия или комета) или его индивидуальные качества, напр., разрушение династических уз, состояние здоровья монарха, прекращение легитимной династии (как повод к началу Смуты в России начала 17 в.) или, если верить Гомеру, даже любовь (падение Трои в результате неотразимой для Париса красоты Елены Прекрасной). Очевидно, что эти события, при всей их важности и драматизме для современников, остаются не более, чем предлогом к падению режимов, обретая ауру полноценных драйверов конфликта по мере того, как начинают использоваться в политической игре внутренними или, преимущественно, внешними игроками. В современных диктаторских режимах, где присутствует максимальная концентрация власти в руках одного лица, принципиальное значение имеют свойства этого лица. Это и есть фактор «случайности» — можно только гадать, как развивались бы события в СССР, если бы вместо Горбачева у власти стоял лидер с качествами Петра Великого или, напр., Ельцина^vii.

В современном информационном обществе такие поводы вообще могут создаваться искусственно, в виде направленной селекции фактов о предательстве национальных интересов элитой (как утверждают популисты), произволе властей («украденные выборы»), олигархической коррупции, дискриминации и насилии в отношении разных меньшинств, нарушении тех или иных прав оппозиции, диссидентов и т.д., деструктивных в отношении легитимирующей формулы режима (как это продемонстрировано, напр., в ряде «цветных революций»). Не поймите меня неправильно: я вовсе не утверждаю, что эти факты (не важно, реальные или созданные воображением ньюсмейкеров) – не имеют значения для политики: имеют и очень большое, но при этом, не являются per se причиной кризиса или коллапса соответствующих режимов – при более благоприятном стечении обстоятельств они легко преодолеваются (войну можно выиграть, восстания подавить, выборы – вернуть, права восстановить и т.д.).

В отношении современного российского режима некоторые публицисты явно путают повод и причину кризиса, выдавая первое за второе: приводя факты нелегитимности внешних действий, дисфункции управления или конкретные примеры репрессивных практик, они заявляют, что режим находится в кризисе – и это, едва ли не с момента его возникновения. Есть десятки примеров прогнозов скорого падения режима, выдвигавшихся на протяжении последних двадцати лет, упорность повторения которых может соперничать только с их наивностью^viii.