Глава III : Соотношение между наукой и практикой

Антисциентизм, если он действительно занимается серьёзной философской критикой, прежде всего, должен быть направлен на деконструкцию соотношения науки и практики. Единственное, что качественно отличает науку от любой легковесной философии или религии — это практическое применение. Наука как бы включает в себя практику и делает её более сильной, как будто никакая развитая практика не может существовать вне науки. Эта вера плотно засела в современном человеке. Попробуем разобраться.

Под наукой я понимаю только ту методологическую систему создания теорий, их обоснования и проверки, которая используется в естественных дисциплинах и берёт начало из философии Нового времени. Как по мне, очевидно, что наука при таком определении не является практикой, а практические дисциплины, такие как медицина, инженерия и многие другие в чистом виде не являются науками. Проясним это положение в следующем параграфе, но заранее уточним, что под наукой можно понимать и нечто иное. В статье «К вопросу об определении науки» данная тема рассмотрена куда лучше.

 

Цели науки (как теории и совокупности методов доказательства этой теории) и практики разнятся. Цель науки — объяснение причин и поиск истины (даже если этот поиск обречён на провал). Цель практики — польза, то есть осуществление какого-то материального или духовного желания. Когда речь идет о практических дисциплинах, то важно понимать, что их цель — это некое практическое достижение. Например, цель медицины — не познание тела, ибо этим занимается наука физиология, но лечение тех или иных заболеваний. Знание для медика не является целью. Оно лишь средство. И если бы вместо этого средства лучше работали танцы с бубном, то врач был бы вынужден танцевать с бубном. Для учёного всё обстоит иначе: физиолог стремился бы к познанию действительности, даже если бы его поиски не имели никакой практической значимости. И, ведь, действительно, многие научные теории абсолютно непрактичны.

 

Наука и практика пользуются разными методами. В методологию науки входит множество важнейших элементов: логика, математика, эмпирический опыт (наблюдения, эксперименты). Более того, этот метод имеет определенную структуру: сначала ставится гипотеза, а потом под неё собирается фактический базис. Гипотеза преобразуется в теорию. Определяются условия опровержения данной теории, если она не противоречит уже существующим фактам. Далее по условиям опровержения проводятся реальные эмпирические опыты (которые не подразумевают на этапе проверки никакой пользы). Дальше теория проверятся многократно.

Основным действенным методом практики является метод проб и ошибок. Без метода проб и ошибок ни один самолёт не взлетел бы, ибо недостаточно размышлять об абстрактных законах природы. Куда важнее оказывается работать с реальными материалами и изучать ситуацию с разных сторон. Более того, не менее важно комбинировать уже существующие практические результаты друг с другом, а также повторять уже имеющиеся эффективные практики для достижения цели.

Как мы видим, разница между наукой и практикой колоссальна. Это две разные вселенные. Но есть одна зона пересечения, которая их роднит. Речь идет об эмпирическом опыте. Нередко люди говорят: «проверить на практике» подразумевая эмпирический опыт. Только вот сам по себе эмпирический опыт не служит средством получения тех или иных практических результатов. Он претендует на проверку или опровержение того или иного утверждения. Не более того. То, что инженеры могут взять принципы того или иного прибора, чтобы использовать их практически, не говорит о том, что эмпирия и практика одно и то же. Не следует забывать, что создание тех или иных приборов, скорее, удел практиков, а не теоретиков (учёных). Нередко для проведения опыта нужен определённый уровень технического развития. То есть это не столько практика зависит от науки, сколько наука от практики. Но об этом позже.

Истинность практики определяется простым указанием: самолёт летит, айфон работает, компьютер вычисляет, микрофон записывает звуки — практика в большинстве случаев фиксирует довольно легко даже без каких-то дополнительных методов (хотя, существуют такие методы, которые позволяют точнее оценить эффективность той или иной практики).

Истинность научных теорий, в подлинном значении этого слова, не определяется никак и не может определяться, пока теория претендует на научность. Фальсифицируемость научной теории подразумевает, что теория остается научной только в том случае, если мы продолжаем пытаться её опровергнуть. Значит, в научной теории не может идти речи о какой-то финальной очевидности, родственной практической. На законы природы нельзя указать пальцем, а в их истинности легко можно усомниться, особенно если ты не согласен с методологией науки.

Научный факт — следствие интерпретации учёных, который формируется в соответствии с научной парадигмой. Сам по себе научный факт не является бесспорной истинной. Он может состоять из индуктивных наблюдений, статистических выкладок и прочих абстрактных данных, которые толком и потрогать нельзя, но в них остается только верить. Теории дают категориальный аппарат для определения и описания факта.

Практический факт же подразумевает, что мы признаём тот или иной продукт техники или психотехники полезным. Это фактичности совершенно разного рода. Определение практичного — радикально субъективно и независимо от теории, ибо мы можем считать медицину полезной, но при этом отрицать научные методы исследования без какого-либо противоречия.

Мы убедились, что наука (теория) и практика — разные вещи. Думаю, в этом нет никакого сомнения. А у здравомыслящих людей их изначально не было. Теперь перейдем к более важной теме: соотношению науки и практики. Нас больше всего интересует вопрос о том, могла ли практика также развиться без науки? Попытаемся ответить на этот вопрос, но сначала обратимся к истории.

Античность — время максимального плюрализма философских методов и мнений. Античность — время, когда разные философские проекты могли претендовать на знание с одинаковой степенью убедительности. Все эти проекты могли бы стать большими «научными» или «религиозными» системами, которые получили бы возможность умножать духовные и технические практики, возможно, конкурируя с современной наукой. Но как же они проиграли эту конкуренцию и как наука монополизировала мировую практику?

Всё довольно просто. Все представители разных философских школ были либо запрещены, либо уничтожены христианами. Таким образом потенциальная конкурентная среда для науки была уничтожена заранее. Само христианство как религия холодно относилось к вопросам техники, преимущественно концентрируя своё внимание на духовных практиках. Отсутствие конкурентов в других регионах объясняется тем же: индусы практиковали духовные практики, а китайцы увлекались этикой, политикой, духовными практиками и, в некоторой степени, технологиями, в которых они до определённого века превосходили весь мир.

Наука на протяжении многих веков росла на христианской почве, в христианских университетах, сами христиане были учёными и постепенно объединяли эмпирические и рационалистические методы. Эта наука не знала конкуренции, не знала противников, не знала других систем. Она была чиста и наивна. Но строилась на крови предшествующих мыслителей. Церкви, по большему счёту, не было дела до практических достижений, а потому учёные-философы смогли присвоить всю заслугу за их достижение самим себе. Никто и слова за всю историю сказать против этого не пытался. Ни одна система не заявляла права на ту или иную практику, потому что никаких конкурирующих систем не было.

Философия развивалась. Наука, соответственно, развивалась тоже и постепенно покинула теплое крыло матери-религии. Философы и революционеры подготовили для науки светский мир, в котором та больше могла не отсчитываться перед попами и патриархами. Так, зарождаясь в тёплом чреве матери-религии, она под защитой родилась в религиозном обществе, а после отказалась от него, когда убедилась в своей силе. Наука смогла монополизировать практику, потому что не осталось никого, кто мог бы претендовать на это. Но тут есть одна проблема…

Сама наука воздействует на практику лишь в двух аспектах:

а. Эмпирические приборы могут в итоге послужить средством для практических изобретений.

б. Наука мотивирует практику на создание чего-то нового своими законами и пожеланиями.

Можно было бы сказать, что наука своими законами объясняет, как работает та или иная практика, но тут уже, скорее, проявляется воздействие практики на науку. Более того, научные объяснения можно заменить любыми другими, без потери практической значимости тех или иных действий. Относительно мотивирующей науки можно с уверенностью сказать, что подобную роль могли бы исполнять многие философские учения (или религии). По поводу же эмпирического фактора я бы заметил, что эмпиризм хоть и является атрибутом науки, но встречается не только в ней одной. Эмпирическими могут быть многие другие методы познания, которые мы встречали в истории и ещё, возможно, сможем встретить.

Науке нередко приходится объяснять практику. Это одно из тех занятий, которым она занимается. Тем более, практика поставляет науке приборы для эмпирической проверки. Наука испытывает тотальную зависимость от практики. Довольно странно, что некоторые сциентисты пытаются показать нам, что это именно практика больше зависит от науки, чем наука от практики.

Возможна ли практика без науки? Да. Ответ очевиден, если исходить из того определения науки, которое я дал выше. Металлургия существовала до возникновения научного метода. Также люди справлялись со множеством химических преобразований до появления науки-химии. Люди без особых проблем селективно разводили животных без знания биологии.

Возможна ли сложная практика без науки? Неизвестно. Мы знаем, что в обществе с наукой она возможна. Проблема заключается как раз в том, что мы не можем определить, могла бы та или иная философская система способствовать развитию практики в такой же степени (или может даже большей). Философские учения, которые могли бы поучаствовать в таком опыте, были уничтожены до возникновения науки. Собственно, благодаря этой исторической случайности мы и не в силах проверить, может ли иная философская школа (напоминаю, наука — это как раз по содержанию философская школа) способствовать таким же темпам развития практики. Я делаю ставку на то, что может, но проверить сие утверждение не нельзя, потому что на стороне науки миллионы работающих адептов, а на стороне разных философских направлений от силу сотни исследователей научного масштаба.

 

В наши дни мы называем науками совершенно разнородные по методу дисциплины, которые объединены, разве что, культурой и социальными институтами. В число наук входят гуманитарные, общественные, философские, точные и технические. И это при том, что ни в одной из этих наук толком нельзя провести классический эксперимент, а также каким-то образом четко фальсифицировать утверждения. Эти науки не проходят через критерии демаркации, сформулированные в двадцатом веке. Кроме того, они крайне отличаются друг от друга.

Мне кажется колоссальным упущением, что мы называем науками такую большую и непонятную социальную образовательно-исследовательскую субстанцию, в которой люди занимаются принципиально разными вещами, нередко не пересекающимися друг с другом. Почему-то им важно нацепить на себя бренд «науки», хотя, очевидно, что они никакой наукой в методологическом смысле не занимаются (см. определения науки). И это не плохо. Не плохо исследовать что-то не так, как это делают представители естественных наук. Но, к сожалению, только к ним применимы критерии демаркации, а также только у них применяется весь спектр тех методов, которые исконно считаются научными. Всё остальное, как по мне, тотальная катастрофа в определениях, которая приводит нас к откровенно пустым разговорам, не означающим ровным счётом ничего.

То, что высокоуровневая практика была реализована в обществе, в котором доминировала научная система, не означает, что она не могла бы быть реализована в рамках доминирования некоторой другой системы. То есть мы можем придерживаться позиции, согласно которой: а) наука не является необходимой для сложной практики; б) Практика не вытекает напрямую из науки; в) Более того, очевидна именно обратная зависимость уже самой науки от практических достижений.

Необходимость связывать практику только с наукой в такой перспективе отпадает до тех пор, пока не будет доказано, что ни одна система не способна превзойти науку на пути практики. Как по мне, нужно быть полным идиотом, для того, чтобы радостно праздновать победу в гонке, в которой участвовал только один претендент. Не менее глупо цепляться за такую победу, когда мы рассуждаем о сущности познавательных стратегий и их взаимодействии с практикой.

В нашем мире наука монополизировала практику и использует её бренд себе во благо. Я вижу в этом огромную проблему как для плюрализма философских позиций, так и для познания в целом. Доминирование научной догматики — колоссальное упущение, Новое Средневековье. В это тёмное время зрячим остаётся лишь тот, кто с настороженностью относится ко всем утверждениям учёных и подвергает их величие сомнению. Главный символ их величия «практика». Думаю, миф о практике был развенчан хотя бы частично.

Глава IV: Ученый и инженер

Вы не поверите, но учёный и инженер – это абсолютно разные люди, каждый из которых пользуется разными методами. У них буквально разное бытие. Цель учёного – это работа с теорией. Он делает поставку теории или пытается подтвердить теорию своего учителя (учителя-учителя и так далее). Теория имеет определенные параметры. Например, она должна как можно дольше сохранять свойство опровержимости. Если неожиданно теория окажется неопровергаемой, то она потеряет статус научной. То есть если вдруг окажется, что теория точно истинна и никаких сомнений в этом нет, то она ненаучна. Ещё один важный параметр теории: речь часто идёт о законах, закономерностях, невидимых силах и частицах, зафиксировать которые так, как мы глазом фиксируем предметы, нельзя.

Насколько инженеру нужны эти законы, закономерности и невидимые сущности? Настолько, насколько практичной является математика, использующаяся инженером. Впрочем, как мы уже выяснили, математика – это не наука и науке не принадлежит. Именно поэтому инженер вполне мог бы обойтись без науки. Ему нужен лишь источник формул, которые будут выдавать правильные для практики значения.

Наука работает с тем, как устроен этот мир. То есть пытается объяснить истину разных явлений. Практике же истина явлений не нужна. Практика интересуется повторяемостью явлений. Если электрический ток работает по одним наблюдаемым правилам, и мы их можем использовать, то нам, по честному, наплевать на то, что такое электричество. Учёного интересует объяснение явления, а инженера то, как его использовать. Это абсолютно разные методологические вектора. Это нужно учитывать.

Инженер, как ни странно, не сталкивается со всеми теми методами, которые мы перечислили в прошлых главах. Он работает совершенно иначе. Теоретик и практик – это создания из абсолютно разных миров. И нередко инженеры лишь чуть лучше понимают науку, чем обыватели. Первый нередко проходит содержание тех или иных теорий, но не углубляется собственно в научный метод и редко понимает, что есть научная теория на самом деле, потому что этого ему никто не объясняет. Впрочем, и сами люди на научных специальностях узнают о научном методе из дисциплины «философия науки».

Неожиданно оказалось, что практики и теоретики – это разные люди, которые пользуются разной методологией и по-разному воспринимают науку. Кто бы мог подумать? Связь инженера и учёного не так прозрачна, как нам бы хотелось это видеть. Инженерия существовала до науки. Да, она развилась вместе с наукой, но эти же инженеры ничего толком в научном методе не понимают, вероятно, потому что он им и не нужен.

 

Глава V: Ученый и медик

Не менее важная связка – это ученый и медик. Многие думают, что медицина выросла благодаря тому, что стала именно научной, но, опять же, причины развития медицины не так просты, как может показаться на первый взгляд. Во-первых, разные формы доказательной медицины существовали до науки. Во-вторых, к медицинским предположениям трудно применить слово «теория», а там, где нет теории, там нет и науки. В-третьих, медицина – древнейшее занятие. В-четвертых, медики редко разбираются в научном методе. В-пятых, медики крайне наивно относятся к исследованиям и теориями биологии.

Думаю, по многим этим пунктам будут возражения, потому что неожиданно найдутся медики, понимающие научный метод или же начнутся споры о том, что такое наука. Мы это уже разобрали. По сути, я даю экспертную оценку, основанную на моих собственных наблюдениях.