Экспрессивные искусства в условиях латиноамериканских диктатур

 

В ноябре 1977 года я сообщила друзьям, что освободилась от всех профессиональных дел дома, чтобы отправиться в путешествие в Центральную и Южную Америку, причем не планируя ничего заранее. Я получила замечательный опыт от общения с коллегами в Мексике, Чили, Аргентине и Никарагуа. На каждой встрече я знакомилась с людьми, которые хотели организовать для меня воркшоп в другой стране.

Это были времена больших политических смут и волнений. Я приехала в Манагуа, столицу Никарагуа, через десять дней после убийства национального героя, оппозиционера Педро Хоакина Чаморро. Это преступление было совершено, очевидно, по приказу сына президента Сомосы.

Женщина, пригласившая меня в Никарагуа, приехала в аэропорт, чтобы сообщить мне о только что объявленной национальной забастовке. В воздухе витал дух революции, восстания против коррумпированного правительства. Мы ехали по опустевшим городским улицам, и на каждой крыше видели военных с готовыми к бою автоматическими винтовками. Каждый вечер наша женская группа тайно собиралась дома у одной из участниц. Воркшоп должен был заканчиваться до наступления комендантского часа, чтобы женщины могли спокойно вернуться домой. По общему признанию, им было страшно приходить и уходить, но они все же шли на этот риск[93].

Групповой процесс с применением человекоцентрированных экспрессивных искусств – а в нем участвовали все эти женщины: директор школы, университетский психолог, эксперт по связям с общественностью, директор коммуникационной компании, домохозяйки, добровольно раскрывавшие свои таланты, – приводил к обсуждениям их борьбы за равенство и обеспокоенности нарушением прав всех людей. При обсуждении своих попыток добиться того, чтобы их принимали наравне с мужчинами, сердца и души этих женщин как будто увеличивались в объеме, чтобы вместить в себя всех, кто подвергался угнетению. Хотя все они были представительницами высшего класса, получили образование в колледжах, многие были замужем за бизнесменами, разбогатевшими при правительстве Сомосы, они говорили: «Человеческие ценности важнее финансового благополучия». Мне было интересно, понимают ли они последствия своих заявлений. Например, понимают ли они, что ради поддержания всеобщего равенства им пришлось бы отказаться от того, чтобы иметь слуг и отправлять своих детей в университеты Северной Америки. Между тем такова была их мечта, надежда, видение: все люди, включая тех, кто восстает против правительства, должны иметь равные возможности. Они устали жить в коррумпированной системе. Они спорили с мужьями, которые инвестировали и свое я, и свои деньги в существующий порядок вещей.

Я покинула Никарагуа с мыслью о том, что, по мере того как женщины начнут обнаруживать степень своего угнетения, они будут становиться очень серьезной мировой силой в борьбе за права человека и человеческое достоинство. Опыт посещения Никарагуа представляется мне ярким примером того, что, обнаруживая собственные ценность и достоинство, мы начинаем проявлять заботу о ценности и достоинстве всех людей.

В Чили я созвонилась с супругами – членами Ассоциации за гуманистическую психологию. Они пригласили меня посетить их дом, и в разговоре жена попросила меня поработать с ее знакомыми женщинами-терапевтами. Я согласилась.

Для этих женщин было в новинку собираться без мужчин ради собственного личностного роста. Снова, как и в Никарагуа, женщины шаг за шагом обретали свои права и открывали возможности, учась тому, как поддерживать группу, созданную и существующую для каждой из них. С помощью визуального искусства, движения и обсуждения они освобождались от своих формальных обличий, раскрывая скрытую сущность своего бытия.

Одна из женщин (психолог, парашютистка, жена и мать) совершила метафорические прыжки в свое бессознательное, в результате которых обнаружила у себя установку: женщины будут критиковать ее за то, что она воспринимает себя равной мужчинам или даже выше их. Преуспевающий терапевт с детским прозвищем повысила свою самооценку, раскрыв смысл этого прозвища; после этого она стала просить своих коллег обращаться к ней полным именем. Красивая женщина боялась старения, поскольку ее внешняя привлекательность давала ей возможность быть принятой другими. Ей всегда хотелось танцевать. И мы танцевали! Она начала испытывать радость от своего тела в целом, а не только от лица. И она решила опросить шестидесяти– и семидесятилетних женщин, чтобы узнать, как они поддерживают свою жизнестойкость.

По мере того как женщины признавали свои сильные стороны, проговаривали их и вырабатывали план действий, воркшоп вызвал у участниц настоящий энтузиазм. От одной из них я получила трогательную обратную связь, которая придала мне энергии для дальнейших путешествий. Она сказала: «Натали, я чувствую, что вы испытываете глубокое уважение к людям, у которых иной стиль жизни и иные ценности. И это не просто терапевтический инструмент. Это вы сами!»

Мой новый друг, терапевт из Чили, позвонила коллеге из Аргентины. И к моменту моего прибытия туда был организован еще один воркшоп для женщин. Вот выдержки из моего дневника:

 

1977 год, Аргентина. Меня поразила смелость психологов, которых я встретила. Поскольку они жили в атмосфере страха много лет, то привыкли к этому как к определенному образу жизни. Эта страна управляется военными; на протяжении последних трех лет 12 тысяч человек либо пропали без вести, либо были убиты, либо брошены в тюрьму.

Я только что вернулась после первого дня фасилитации на воркшопе для женщин-психотерапевтов. Боже мой, как же мне грустно! Это фантастические женщины – умные, сильные, красивые и отважные перед лицом всех тех проблем, которым должны противостоять женщины во всем мире. Сейчас, сидя в своем номере в отеле и просматривая только что сделанные записи, в которых резюмированы их проблемы, я плачу. Я уже работала с теми, у кого есть серьезные эмоциональные расстройства, но здесь происходит что-то другое. Эмоциональные проблемы этих женщин усугубляются или создаются политической жестокостью и той основанной на страхе системой, в которой они живут.

Одна из участниц сказала: «Я все еще пытаюсь пережить потерю двух моих детей». Она терапевт. Я спросила, не хочет ли она подробнее поговорить об этом. «Они умерли несколько лет назад. Хотя они были еще подростками, принимали активное участие в борьбе за свободу». Ее слова заставили заговорить другую женщину: «Двое из моих детей сейчас в Испании, и у них возникли психологические проблемы из-за преждевременного разрыва с семьей. Я вынуждена была отправить их туда, чтобы сохранить им жизнь. У меня нет возможности поехать навестить их, а они не могут вернуться сюда». Подобные истории звучали вновь и вновь, трагические случаи, потери, разлуки и мучения, обусловленные политической ситуацией в стране. Одна из терапевтов рассказала, как ее вместе с семьей посреди ночи забрали в тюрьму и держали там много месяцев. Она страдала от сильного чувства вины, потому что ее и ее семью освободили, а другие все еще оставались в тюрьме. Она до сих пор слышит ночью во сне крики и вопли тех, кого пытают.

Слез почти не было. Женщины просто говорили о том, что стало частью их повседневной жизни. То, что мне казалось немыслимым, для них было реальным. Смерти в семье, похищение детей и одиночество одной женщины еврейского происхождения по причине того, что все ее родственники бежали из страны. Она сказала: «У меня нет никого, с кем можно было бы провести праздничные дни».

Я поняла, что это совершенно иной контекст совладания с психологическими проблемами. Аргентинцы привыкли к постоянной угрозе внезапной потери; слушая их рассказы, я соприкоснулась с собственным ощущением бессилия перед лицом диктатуры. Подобная политическая беспомощность – мой собственный жуткий кошмар. Постоянно чувствовать себя под дулом пистолета, не иметь сил, чтобы открыто сказать то, во что веришь, испытывать ежедневный террор со стороны властей – для меня это словно удар под дых! Я обнаружила, что плачу их слезами, хочу выкрикнуть их  гнев. Они проглотили это или измучили себя приступами гнева и слез дома. Они знают, что за публичный протест могут расстаться с жизнью или попасть в тюрьму.

Последний день: результаты этого единения оказались необычайно радостными и ресурсными. Эти женщины нуждались друг в друге, и они обнаружили смысл группы поддержки. В среде, где сосед может донести на соседа, доверие друг к другу растет медленно. Как сказала одна из них: «Страх у нас под кожей».

 

Построение кросс-культурных связей приносит взаимное обогащение. Для меня естественно создавать атмосферу доверия, в которой люди могут общаться друг с другом как с помощью слов, так и посредством художественных образов. Когда я слушаю их – и их «музыку», и их слова, – они действительно начинают слышать друг друга. Мое неподдельное принятие позволяет им проговаривать свои страхи и невзгоды, утешать и поддерживать друг друга. Мой приезд по-новому объединяет их. Они будут продолжать встречаться и вселять друг в друга смелость.

И эти люди вдохновляют меня! Выслушивание тех, кто живет под пятой угнетателя, переживает трагические потери и преодолевает препятствия в профессиональной деятельности, дает мне новую энергию. Их внутренняя сила и отвага гораздо сильнее всего, что я переживала в своем опыте. Хотя я говорила им о том, что они меня вдохновляют, не уверена, что они мне поверили. Угроза жизни слишком реальна в этой стране, чтобы люди могли увидеть собственную силу духа.