Перспективы развития отношений

 

При анализе перспектив отношений между нашими странами необходимо, на мой взгляд, выделить несколько направлений возможного развития событий.

Первое направление — гипотетический распад Российской Федерации. Далее как самостоятельный вариант такое направление не рассматривается, поскольку подобное развитие событий изменило бы всю конфигурацию системы международных отношений.

Второе направление — геополитический кризис и распад КНР.

Это направление развития событий противоположно первому. Полностью его нельзя исключить из внимания в связи с обострением в КНР борьбы за власть. Для России, как мне представляется, вариант федеративного либо конфедеративного устройства Китая был бы наиболее благоприятен. Хотя у России нет возможности влиять на развитие внутриполитической ситуации в Китае, следует отметить, что полный распад КНР по своим последствиям сравним с прямой широкомасштабной военной конфронтацией с этой страной.

Третье направление развития ситуации связано с различными формами сосуществования Российской Федерации и Китая.

При учете внутреннего российского фактора основополагающим является положение, в соответствии с которым при любом изменении внутриполитической ситуации государственная власть в России будет в принципе исходить из интересов ее сохранения как самостоятельного, независимого и целостного государственного образования.

Теоретически возможны пять сценариев политики России в АТР, исходя из определения «китайского азимута» в качестве основного.

Первый сценарий. Продолжение сегодняшней политики, в результате которой продолжается нелегальная китайская иммиграция, происходит усиление сепаратистских тенденций, сопровождающееся оттоком российского населения в центральные части страны и дальнейшим ослаблением как экономики российского Дальнего Востока, так и его связей с европейской частью России. Дальний Восток во все большей мере начинает ориентироваться на АТР. Результатом этого в оптимистическом варианте может явиться обострение национальной проблемы, связанной с появлением либо очень крупного китайского национального меньшинства, либо возникновение большинства китайского населения на российском Дальнем Востоке.

Второй сценарий. Союзнические отношения России и КНР. Здесь возможны разные варианты — от «мягкого» союза до тесного военно-политического альянса на глобальном и региональном уровнях. Аргументами «за» являются определенное сходство интересов России и КНР на глобальном уровне, целый ряд сходных региональных проблем, которые предстоит решить России и Китаю, взаимодополняемость экономик Дальневосточного региона и северо-вос тока КНР, внешний успех китайских реформ, способных, по мнению некоторых аналитиков, «вытянуть» российский Дальний Восток, и др. Нужно, по-видимому, учитывать также и соблазн определенной части российской элиты «противопоставить» что-то более или менее существенное попыткам расширения НАТО на Восток. Следует отметить, однако, что в современных условиях сложной политической ситуации как в России, так и в КНР такого рода партнерство либо останется только на бумаге, либо будет сползать к военно-политическому альянсу, имеющему антизападный характер и четкие идеологические ориентиры. Различие геополитических интересов России и Китая при таком альянсе с российской стороны будет вынуждено компенсироваться идеологической риторикой; КНР же, как и в прошлом, будет сочетать идеологические моменты с реализацией своих геополитических интересов (обеспечение энергией, сырьем, приобретение современных вооружений и производство его в КНР, сбыт ширпотреба, снижение Китаем социального напряжения и демографического давления внутри своей страны за счет России).

Как представляется, при развитии отношений в сторону российско-китайского военно-политического альянса неблагоприятные тенденции для России будут только нарастать, а в перспективе возможна или полная потеря контроля над развитием ситуации, или повторение конфликта 60-х годов, когда загоняемое вглубь различие геополитических интересов России и Китая приняло форму идеологических разногласий. Для России при этом неизбежен конфликт с Западом, ограничение доступа к передовым западным технологиям, снижение объема западных инвестиций, возобновление противостояния на Западе по новому периметру обороны и т.д. При возможной же смене существующего строя в Китае геополитические противоре чия полностью сняты не будут, исчезает лишь идеологический фактор.

Третий сценарий. Противостояние Китаю. Здесь тоже возможны мягкие и жесткие формы. Мягкие, как показало недалекое прошлое, в своем «чистом» виде оказываются малоэффективными, хотя здесь возможно определенное сотрудничество с западными странами (прежде всего с США, Англией, Францией и Голландией). Противостояние в жесткой форме сегодня означает возобновление запретительного режима на границе с Китаем, выселение из России всех нелегально живущих на ее территории китайцев, усиление дальневосточных армейских группировок. Противостояние Китаю в жесткой форме в сегодняшних условиях невозможно по экономическим соображениям.

Четвертый сценарий. Игра на геополитических противоречиях. США в определенной степени обеспокоены наращиванием экономической мощи КНР. Чем более усиливается эта мощь при сохранении авторитарных тенденций, тем большие опасения вызывает это у США. Япония проводит гораздо более гибкую и сложную политику в отношении Китая, но в принципе у Японии, как и у Южной Кореи, появление Китая в качестве нового экономического супергиганта (при сохранении авторитарных тенденций, направленных вовне) не вызывает восторга. КНР как новая супердержава вызывает беспокойство у Тайваня (особый случай в связи с проблемой «двух Китаев»), Малайзии и других стран АТР. В то же время большинство внешнеполитических стратегов сходятся во мнении, что экономические реформы в Китае — в принципе положительный фактор, поскольку они объективно способствуют эволюции авторитаризма в его мягкие формы, направленные вовнутрь; в результате них Китай будет более вписан в мировую систему экономики, а значит, ему будет, что терять в случае военного конфликта с соседями. Важно принимать во внимание и то, что набирание Китаем экономического веса неизбежно будет ослаблять возможные рычаги воздействия на него. Для многих стран Китай все больше и больше будет выступать конкурентом, использующим российские ресурсы и рынок в своих геополитических интересах, а, следовательно, роль России в системе международных отношений в АТР будет объективно повышаться.

Методы проведения в жизнь сценариев могут быть как чисто внешнеполитические, так и «смешанные». Среди последних в качестве наиболее радикального заслуживает упоминания гипотетическая возможность продажи Россией Сибири и Дальнего Востока либо только Дальнего Востока. В средствах массовой информации США в 1992 году дискутировалась, но была отвергнута возможность приобретения этой страной Сибири у России. При продаже компактных частей территории среди вероятных покупателей, кроме США, возникают также Китай и Япония. Конечно, это чисто теоретический вариант, малоприемлемый — а вернее, даже вовсе не приемлемый — по политическим соображениям. При сдаче в аренду частей региона (компактных территорий) число заинтересованных сторон увеличится (в дополнение к США и Японии — Китай, возможно, Южная Корея, Тайвань). В этом случае могут быть получены капиталы и технологии для строительства туннеля между островами Хоккайдо и Сахалином (43 километра), между Сахалином и материком под Татарским проливом (7–8 километров), которые связали бы Японию с Азией и Европой. Считается также реальным строитель ство туннеля между Аляской и Чукоткой под Беринговым проливом (36 километров). Стоимость этих проектов оценивается в 100–150 миллиардов долларов, а предположительные доходы России от сдачи в аренду указанных территорий могут составить около трех триллионов долларов (оценки Ж. Медведева). Кому, что и как продать (либо сдать в аренду) определит развитие событий в соответствии со вторым, третьим либо четвертым сценарием.

Пятый сценарий. Сочетание компонентов политики, представленных в «чистом виде» в сценариях, рассмотренных ранее. Этот сценарий, по-видимому, наиболее вероятен на данный момент.

Как и каким образом он может быть осуществлен на практике в краткосрочной перспективе, покажет развитие внутриполитической обстановки в России на период после очередной российско-китай ской встречи на высшем уровне и перед выборами президента Российской Федерации. В долгосрочной перспективе характер российско-китайских отношений будет определяться эволюцией внешнеполитических представлений российской элиты, зависящей от конкретной раскладки политических сил в России, и характером развития политической и экономической ситуации в Китае после ухода из жизни Дэн Сяопина.

Тем не менее уже сегодня представляется очевидным, что различие характера преобразований и темпов реформ в обозримой перспективе и при определенных целенаправленных усилиях привлечения международных инвестиций вполне позволяет России и Китаю занять определенные ниши в мировом разделении труда. С учетом взаимодополняемости экономик это может обеспечить в ближайшей перспективе относительно гармоничное развитие как межгосударственных, так и экономических отношений между двумя странами. Российским внешнеполитическим стратегам, на мой взгляд, следовало бы стремиться к тому, чтобы национально-государственные интересы России и Китая не становились антагонистическими (каковыми могут быть их составляющие), сохраняя при этом за Россией право на выбор союзников как на Востоке, так и на Западе. Тогда существующие в межгосударственных отношениях противоречия будут вполне преодолимы, и Россия, и Китай смогут полнее использовать потенциал друг друга для модернизации и реформирования своих экономик. Открытая возможность выбора союзников и партнеров, а также их умелая диверсификация, в дополнение к малоэффективному сегодня ядерному фактору, позволят России задейство вать пока слабо используемые экономические, политические, а в более отдаленной перспективе и демографические факторы, которые усилят центростремительные тенденции, позволят развивать дальневосточные территории России таким образом, чтобы не происходило ослабления российской государственности и поглощения российского Дальнего Востока стремительно набирающим силы азиатским соседом. Все это может сделать российско-китайское партнерство более многомерным, не вызывая озабоченности ни российской общественности, ни мирового сообщества.

 

В.Л. ЛАРИН

 

ДАЛЬНИЙ ВОСТОК РОССИИ

В

В ФОКУСЕ КИТАЙСКОЙ ПОЛИТИКИ*

  июне 1999 г. Хабаровск и Владивосток посетила делегация ученых Института Сибири Академии общественных наук провинции Хэйлунцзян. Своих целей они не скрывали: изучение социально-экономической и политической обстановки на юге Дальнего Востока России. Откровенно называлась и истинная подоплека этого пристального интереса: в Китае, как на общенациональном, так и на местном уровнях, идет работа над очередными планами 5-летнего развития страны, и провинция Хэйлунцзян, основываясь на провозглашенных руководством страны принципах внешней открытости, строит модели своего будущего процветания в немалой степени ориентируясь на потенциал российского Приамурья и Приморья. В этих целях пристально изучается как непростой опыт российско-китайского приграничного сотрудничества в 80–90-е годы, так и состояние и перспективы сопредельных российских территорий, должных, по замыслу китайских политиков, максимально способствовать реализации грандиозных планов модернизации их страны.

Опыт 90-х годов свидетельствует, что из регионального взаимодействия двух стран максимальные выгоды извлечены именно Китаем, в то время как приграничные территории России испытывали в основном одни разочарования. Причины просты: китайцы упорно работали и складывали все в одну копилку, россияне преимущественно ждали, что благоденствие будет принесено им на «блюдечке с голубой каемочкой», растаскивали прибыль по своим углам, а по ходу того еще и ругали своих упорных соседей. Положительные результаты экономического взаимодействия с Китаем властями и населением юга Дальнего Востока (за исключением, пожалуй, Амурской области) не осознаны и затмеваются итогами, с их точки зрения, негативными.

Нынешнее отношение к Китаю на Дальнем Востоке не только двойственно, но в какой-то степени даже двулично: формально звучат призывы к развитию российско-китайской дружбы, лозунги о неизбежности сотрудничества, на деле в сознании подавляющей массы политиков и населения господствуют страхи, надежды, разочарования. Лучший показатель тому — тон и направленность местной прессы. Количество публикаций, посвященных китайской экспансии, экономической, а потенциально и военной агрессии со стороны Китая в десятки раз перевешивает число статей, посвященных его истории, культуре, современному положению.

Поэтому и реакция большинства дальневосточников на сообщение о новой волне активности наших соседей будет, наверняка, преимущественно негативной. Они достаточно напуганы «страшилками» СМИ по поводу «китайской экспансии» и «китайской угрозы», чтобы трезво воспринять потенциально огромные преимущества от дальнейшего сближения соседних территорий.

Вместе с тем серьезные политики и грамотные экономисты рассматривают формирование единого экономического пространства российского Дальнего Востока и Северо-восточного Китая как наиболее перспективный сценарий не только для решения экономических проблем собственно дальневосточных территорий, но и для последующей интеграции России в экономику АТР в целом[190]. С моей точки зрения, в данном случае целесообразнее говорить не о всем Дальнем Востоке, а о его южной части, для которой сотрудничество с Китаем, естественно, при четком осознании своих целей, правильно выстроенной стратегии, трезвой, а не основанной на подсознательных импульсах, политике является единственным в нынешних политических и экономических реалиях России путем для выхода из кризиса и последующего развития. Провинция Хэйлунцзян развивается с ориентацией на Дальний Восток и за счет ресурсов Дальнего Востока. Использовать потенциал Северо-восточного Китая на пользу экономики российского Приамурья — такова должна быть суть российской стратегии по развитию этих территорий. Тогда это будет реальная, а не бумажная взаимодополняемость двух экономик, о которой так много пишут и говорят в последнее время.

Правда, возникают несколько других вопросов: кто такую стратегию напишет, захотят ли следовать этой стратегии региональные политики и насколько опасна тесная привязка российской территории к Китаю? Но это уже проблемы политические, решение которых зависит от политической воли и мудрости людей, ответственных за судьбу России и региона.

Эта статья посвящена политике Северо-восточного Китая по освоению российского Дальнего Востока в 80-90-е годы, и написана с маленькой надеждой, что китайский опыт будет использован людьми, формирующими внешнеэкономическую политику России и ее дальневосточных территорий.

 

СТРАТЕГИЯ И ПОЛИТИКА

 

Вся история Северо-восточного Китая в последнее столетие свидетельствует о невозможности рассматривать его изолированно не только от собственно Китая, но и от Дальнего Востока России, в зависимости от которого, влияя на который и взаимодействуя с которым он стремительно развивался и видоизменялся.

В традиционных китайских концепциях мирового порядка не только территория Маньчжурии, но и зона Приамурья и Приморья всегда рассматривалась как часть китайской территории. При этом в существующей традиции «северные территории» воспринимались в Китае как периферия «Срединного государства», населенная «варварами», подходящая для отходничества, временной деятельности, укрывательства беглых преступников и рабов, но непригодная для постоянного проживания самих ханьцев, а, соответственно, не входившая в сферу «жизненных интересов» китайских империй. Жить там могли только «варвары», в силу своей дикости и нецивилизованности должные выражать покорность правителям «Поднебесной» выплатой им дани. В периоды правления в Китае неханьских династий Ляо, Цзинь, Юань, Цин царившие на китайском троне «варвары» (как-то кидани, монголы, чжурчжэни, маньчжуры) в той или иной степени развивали эти земли, но более ориентировались на плодородные и благодатные равнины центрального и южного Китая. Пришедшие же в запустение после монгольского нашествия Приамурье и Приморье, не начни их в XYII в. активно осваивать русские, еще долго бы оставались вне сферы внимания и реальной заботы правителей «Поднебесной».

Опыт освоения и использования китайцами земель, расположенных к северо-востоку от Великой стены и символической северной границы Китая — «ивового палисада» — в середине XIX — начале ХХ в., свидетельствует именно о таком их восприятии. Приграничные с Россией территории Маньчжурии вообще начали активно осваиваться только после окончательного установления российско-китайской границы в 1860 г., причем колонизация этих территорий осуществлялась преимущественно не в хозяйственных, а в военно-стратегических целях — для укрепления собственных границ и создания прочного тыла на северо-востоке страны[191]. Кроме того, до 80-х годов ХIХ в. продвижение китайцев на северо-восток было затруднено официальным запретом со стороны Цинского двора на их расселение в Маньчжурии.

Строительство Китайско-Восточной железной дороги и стимулированное им экономическое развитие Северо-восточного Китая наряду с интенсивным освоением Россией Приамурья и Приморья существенно расширили масштабы экономического взаимодействия Маньчжурии с Дальним Востоком России. Имея слаборазвитую промышленную базу, Дальний Восток мало что мог поставлять в Китай. Лес, уголь, рыба, морепродукты, пушнина, дикоросы — этим кратким перечнем ограничивался его экспортный потенциал. Уже в начале века определилась зависимость региона от поставки продуктов питания и рабочей силы из Китая, возникла проблема широкомасштабной контрабанды дешевого китайского спирта, контрабандного вывоза в Китай золота, пушнины, женьшеня, пантов. Китайские торговцы доминировали в мелкой и розничной торговле Дальнего Востока. Особенно усилилась эта зависимость в период первой мировой войны, а затем гражданской войны в России. При том, что объемы импорта дальневосточных территорий из Китая значительно превышали масштабы их экспорта, беспрецедентный размах приобрела контрабандная торговля. Эта торговля способствовала быстрому развитию китайских поселений на реках Аргунь, Амур, Уссури, в других приграничных районах[192]. В какой-то степени уже в начале ХХ в. между приграничными территориями России и Китая сложились экономические отношения, которые сегодня кое-кем оцениваются как экономическая экспансия Китая.

Несмотря на многочисленные проблемы, серьезно осложнявшие советско-китайских отношения в 20-е — начале 30-х годов, двусторонняя приграничная торговля продолжала существовать и время от времени даже активизировалась. В упадок приграничные связи приходят с 1933 г. — с началом полной оккупации Японией Маньчжурии и принудительного выдворения китайского населения из пограничной полосы.

Восстановление экономических связей Северо-восточного Китая с Дальним Востоком России произошло — и то на очень короткое время — только в 50-е годы. В этот период Советским Союзом здесь было построено более сотни крупных промышленных предприятий, что в конечном итоге превратило регион в один из высокоразвитых промышленных центров страны. Однако последующий период военной конфронтации с СССР способствовал тому, что в этом промышленном комплексе возобладала оборонная компонента, а внутренняя хозяйственная замкнутость двух государств и возникшие между ними острые политические разногласия низвели экономическое взаимодействие территорий до еле заметного ручейка, пробегающего между двумя железнодорожными станциями Гродеково и Суйфэньхэ.

Осознание китайскими реформаторами исключительной важности российского Дальнего Востока для социально-экономической и политической трансформации Северо-востока Китая подвигло их на провозглашение принципа «открытости» в качестве основополагающего для стратегии и тактики их дальнейшего развития. Эта политика, уже проверенная в условиях юго-восточного и восточного побережья и давшая там ошеломляющие результаты, предполагает максимальное расширение связей северо-восточных территорий с внешним миром, применение внешних факторов для совершенствования экономической структуры и полного использования их экономического потенциала.

Однако дальневосточные территории России важны для Китая не только сами по себе, но и как часть крайне перспективного региона — Северо-восточной Азии. Через этот регион, входящий в одну из давних и постоянных сфер китайских интересов, Пекин намеревается реализовывать интересы его северо-восточных провинций. При этом ставка делается не на политическое давление (как было в 60-е годы), а на экономическое проникновение в регион. «Жизненно важным для Китая является развитие экономического сотрудничества со странами АТР на основе проведения политики полной открытости внешнему миру» — сообщают своим зарубежным коллегам китайские ученые и политики[193].

В условиях, когда в Восточной Азии отсутствует полновесная экономическая организация типа «Общего рынка» или Азиатско-Тихоокеанского экономического форума, политики и ученые региона сходятся в том, что расширение и углубление экономических связей может быть достигнуто здесь посредством создания различных субрегиональных структур. Основой для формирования последних служат разнообразные идеи об «общности территорий» (например, «естественных экономических территорий», предложенных Р. Скалапино), равенстве участников и отрицании лидерства какой-либо из стран в этих организациях.

Во второй половине 80-х — начале 90-х годов появилась на свет серия проектов экономической кооперации в регионе («Северо-Азиатская экономическая зона», «Кольцо Японского моря», «Кольцо Желтого моря», «Проект Туманган» и др.), разработанных в Японии, Южной Корее, США, Китае. Отправными точками для китайских специалистов, активно включившихся в создание этих проектов, стали постулаты об «огромной взаимодополняемости факторов производства» стран региона, их «страстной жажде регионального экономического сотрудничества»[194], а также предположения о возможности сформировать «экономически многообразную и взаимодополняемую межгосударственную систему, способствующую экономическому развитию, стабильности человеческой жизни» на основе культурной общности и географической близости различных стран[195].

Планы развития большинства прибрежных и приграничных территорий Китая сориентированы на участие в таких структурах. С точки зрения китайских ученых, в Восточной Азии идет ныне формирование нового обширного экономического пояса, центром которого является Гонконг, компонентами — Китай, Япония, Южная Корея, страны Юго-Восточной Азии и Дальний Восток России. Именно под эти планы и под создаваемые в Китае концепции и проекты подстраивается взаимодействие с российскими дальневосточными территориями. Китайские ученые не имеют никаких сомнений, что в развитии этого экономического пояса самая большая роль и самые большие дивиденды должны принадлежать Китаю.

Что же касается России, то ей, исходя из взглядов китайских ученых, следует активно способствовать развитию этих тенденций, «отказаться от идей восстановления статуса великой державы и сконцентрироваться на том, чтобы стать членом мировой рыночной экономики и конкретного экономического региона»[196]. Конкретно же основа для сотрудничества восточных территорий России и Северо-восточного Китая видится китайским специалистам и, вероятно, политикам в том, что на территории Маньчжурии имеются зерно, овощи, мясо и избыточная рабочая сила, в которых нуждается Дальний Восток; последний же обладает сырьевыми и энергетическими ресурсами, а также мощной промышленной базой, развитой наукой и техникой, способными найти применение в Китае[197].

Из объективных факторов, побуждающих китайское руководство к распространению сферы экономического взаимодействия Северо-востока с Сибирью и Дальним Востоком, на первом месте стоит растущее внутреннее демографическое давление и порождаемая им безработица в Маньчжурии. Только в провинции Цзилинь насчитывается более 100 тыс. «ожидающих работы»[198]. Решением проблемы может стать не только экспорт рабочей силы, значительное увеличение количества рабочих мест на местных предприятиях, ориентированных на производство продукции для России, обслуживание российских туристов и предпринимателей, но и уже имеющая положительный опыт экспансия китайских торговцев в Сибири и на Дальнем Востоке.

Второй побудительный мотив — это стремление получить доступ к богатым природным ресурсам восточных районов России. Энергоемкая промышленность Северо-востока крайне нуждается в новых источниках энергии. Регион испытывает нехватку водных ресурсов. Восполнить дефицит можно за счет северного соседа.

Центральной частью программы регионального развития Северо-востока стало создание в нем «структуры открытости приграничных районов». Официальным курсом, еще в 1986 г. объявленным руководством КНР в отношении Северо-восточного Китая, стала «кооперация с югом [Китая] и развитие связей с Севером (т.е. странами и территориями СВА — В.Л.)». Для каждой провинции Северо-востока с учетом ее экономического потенциала, географического положения, наличия природных ресурсов и прочих факторов была разработана своя стратегия развития.

Согласно концепции китайских экономистов, общая стратегия экономической политики Китая на севере ориентирована на прохождение трех этапов. Первый — создание экономической зоны, охватывающей китайские провинции Ляонин, Хэбэй и Шаньдун, а также Корейский полуостров (т. н. «Зона Бохай»). Считается, что создание этой зоны упрощается наличием очень давних и тесных хозяйственных связей между территориями, приостановленных (по политическим причинам) после Второй мировой войны. Вторым шагом в развитии этой системы должно стать подключение к ней Японии с ее капиталами и технологиями (выход на «Кольцо Японского моря»), третьим — Монголии и Дальнего Востока России с их природными ресурсами (создание экономической зоны «Северо-восточной Азии»)[199]. Вся концепция подстраивается под создание на территории Северо-восточного Китая мощного промышленного анклава, который, нуждаясь в сырьевых, энергетических и водных ресурсах, будет питаться ими из Сибири и Дальнего Востока.

С 1988 г. Китай начал создавать Северо-восточную зону экономического развития с центром на полуострове Ляодун. Зона должна была включать провинции Ляонин, Цзилинь и Хэйлунцзян, три аймака и один город в восточной части Внутренней Монголии. К концу 90-х годов в ее рамках было создано более десятка специальных экономических зон, ориентированных на внешнюю торговлю в СВА и привлечение иностранного капитала.

К началу 90-х годов в Китае было определено 16 районов «приоритетного экономического строительства». Два из них расположены в Маньчжурии. Территориально они охватывают центрально-южную часть провинции Ляонин и промышленный комплекс Харбин — Чанчунь. За каждым из них закреплена определенная специализация. В первом районе акцент сделан на развитии производства оборудования для металлургической, электроэнергетической промышленности и сверхмощного машиностроения, добыче и переработке нефти, химической промышленности. В районе Харбин — Чанчунь внимание фокусируется на развитии нефтехимии, автомобилестроения и промышленности электромашиностроения, а также на внедрении технических инноваций.

С 1991 г. изменилась система регулирования внешнеэкономических связей на местном уровне: за провинциями закрепили больше прав, дали им больше самостоятельности, но параллельно с этим возложили на них больше ответственности за результаты. С этого же времени государство предприняло ряд мер для стимулирования приграничной торговли с СССР, прежде всего путем снижения экспортно-импортных тарифов и предоставления налоговых льгот местным участникам внешнеэкономической деятельности.

Пришло к китайским руководителям и осознание того, что для успешной реализации поставленных задач Северо-восточный Китай нуждается в более свободном доступе к мировым транспортным коммуникациям, прежде всего связанных с морем. Для провинций Хэйлунцзян и Цзилинь доступ к морским портам ограничен перегруженностью портов провинции Ляонин и границей со стороны России и Северной Кореи. Поэтому первостепенное внимание стало уделяться развитию инфраструктуры региона с последующим выходом на российские и северокорейские порты. В Пекине было запланировано к 2000 г. обновить и заново построить в Маньчжурии несколько тысяч километров автомобильных и железных дорог, создать единую транспортную сеть с выходами к границе и к морю[200].

Стратегия развития и структура внешних связей провинций Северо-восточного Китая на этапе создания экономических зон «Бохай» и «Японское море» выстраивается по-разному. Провинция Ляонин, учитывая ее географическое положение, прибрежный статус, исторические реалии (давние связи с Японией) ориентирована в этом развитии прежде всего на Японию и Корею. Провинция Цзилинь, граничащая с Корейским полуостровом и имеющая значительную корейскую диаспору — на Южную Корею и в меньшей степени на Россию. Лишь для провинции Хэйлунцзян (о которой речь пойдет в следующем разделе) экономические отношения с российским Дальним Востоком имеют существенное значение. Соответствующим образом складывалась динамика торгово-экономических связей северо-восточных провинций с Россией в первой половине 90-х годов.

 

 

Для провинции Цзилинь единственно возможным приграничным пунктом для развития торгово-экономических связей с Россией стал г. Хуньчунь. На основании постановления Госсовета КНР № 21 от 9 марта 1992 г., власти провинции Цзилинь получили ряд специальных полномочий по экономическому управлению этой территорией. Согласно объявленным тогда планам, Хуньчунь должен превратиться в зону переработки экспортных грузов, имея права особого района, а в г. Фанчуань должна быть создана зона свободной торговли[201].

Освоение района приграничного сотрудничества Хуньчунь, под который была выделена территория в 16,67 кв. км, началось 21 октября 1992 г. В течение 1993-1995 гг. в развитие инфраструктуры района было вложено 400 млн. юаней. Район получил около двух десятков привилегий в области налогообложения, привлечения инвестиций, кадров, системы пользования землей и др. Было намечено к 2000 г. довести объем промышленного производства приграничного района до 2 млрд. юаней и превратить его в центр производства продукции на экспорт. Ставка в его развитии сделана на такие отрасли, как легкая, текстильная и пищевая промышленность. На более отдаленную перспективу планировалось развитие промышленности высоких технологий и превращение Хуньчуни в главный промышленный центр провинции Цзилинь[202].

Власти провинции рассматривали развитие этого района как конкретное претворение в жизнь планов UNDP по развитию дельты Тумэньцзяна, а поэтому подчеркнуто уделили ему особое внимание. Дважды — в январе 1991 г. и в июне 1995 г. — Хуньчунь посещал генеральный секретарь ЦК КПК Цзян Цзэминь. В числе визитеров отмечены бывший и нынешний премьеры Госсовета Ли Пэн и Чжу Жунцзи (в бытность свою заместителем премьера), министр обороны Лю Хуацин, министр иностранных дел Цянь Цичэнь и другие высокопоставленные лица. Не удивительно, что планы развития таких городов провинции, как Лунцзин и Янцзи, куда больших по численности населения и объемам производимой продукции, чем маленький Хуньчунь, подстроены под программу развития района приграничного сотрудничества Хуньчунь и ориентированы преимущественно на связи с КНДР. В результате сегодня «в нищих сельских районах» вдоль Тумэньцзяна Хуньчунь смотрится «как настоящий Изумрудный город с высокими домами из стекла и мощенными дорогами, выбегающими из лоскутов капустных полей»[203].

Откровенная заинтересованность северо-восточных территорий Китая в интеграции юга российского Дальнего Востока в систему своих экономических связей в регионе, в использовании его территории для решения собственных экономических и демографических задач нашла выражение не только в планах их внутреннего развития, но и в крупных международных проектах. В 90-е годы этим планам было подчинено развитие местной легкой промышленности и сельскохозяйственного сектора, ориентированных на обеспечение Дальнего Востока России продуктами и промтоварами, создание на территории СВК развитой инфраструктуры с выходами на Россию. На более отдаленную перспективу эта связка видится им в реализации разнообразных проектов комплексного регионального сотрудничества. Одним из таких проектов стал «Туманган».

Пекин внешне не демонстрировал особого стремления к осуществлению проекта, как бы полностью отдав инициативу в руки властей провинции Цзилинь. Это привело ряд экспертов к заключению, что комплексное развитие дельты р. Тумэньцзян «не является по своим масштабам национальным проектом для всех без исключения его потенциальных участников», в том числе и Пекина[204]. Однако механизм создания и проталкивания проекта вполне вписывается в избранную Пекином схему развития территорий и распределения полномочий и ответственности между центром и провинциями. Активность провинции Цзилинь идейно, организационно и финансово поддерживалась из столицы.

Различные варианты возвращения этой провинции права выхода к Японскому морю, утраченному в 1938 г. в результате японской агрессии против Кореи и Китая, начали прорабатываться в Китае в закрытом порядке еще в 1984–1985 гг. Тогда была впервые выдвинута идея строительства морского порта в дельте р. Тумэньцзян, предполагалось обратиться к советской стороне с предложением об уступке Китаю полосы в несколько километров шириной вдоль границы между СССР и КНДР в обмен на отказ от претензий Китая по всем «спорным территориям» или, как минимум, от претензий на острова под Хабаровском[205].