Близится утро, но еще не ночь

 

1

 

Я отравился, я плыву средь пены,

Я вверх своей нечистотой несом,

И подо мною гаснет постепенно

Зловещий уголек – мой адский дом.

И в красном кубе фабрики над лужей

Поет фальшиво дева средь колес

О трудности найти по сердцу мужа,

О раннем выпадении волос.

А над ручьем, где мертвецы и залы,

Рычит гудка неистовый тромбон,

Пока штандарт заката бледно алый

С мороза неба просится в альбом.

И в сумерках октябрьского лета

Из ядовитой и густой воды

Ползет костяк огромного скелета,

Перерастая чахлые сады.

 

1925

 

2

 

Не смотри в небеса

Упадешь в фиолетовый омут

Будешь жить средь живых

Как больной позабывший свой дом

Как звезда на весах

Там с улыбкою гибнут и тонут

Ты же гибнуть привык

Образуйся и спой о другом

Нет мой друг нас огромные звезды сильнее

Что мы вызвали к жизни

Больные волхвы темноты

Все будет светлее пустее святей и больнее

К священной отчизне

Уже приложившим персты

 

1928

 

Путешествие в неизвестном направлении

 

1

 

Ласточки горят в кафе шумят газеты

В облаках проходят президенты

Спички гаснут отцветает лето

Дождь шумит над полосатым тентом

Город снова мой.

Сколько лет душа грустит в притоне

Слушая чеканный стук шаров Бедная душа иных миров

Иди домой.

Нет я слаба

Я здесь в истоме

Я здесь раба

Говорите громче ярче звуки

Я свои рассказываю муки

Падаю на дно пустых зеркал.

 

2

 

Слишком рано на яркие звезды

Горы смотрят и гаснут готовясь к отъезду.

Возвращаются звезды в тела

Раскрываются синие бездны

Там где только что пена цвела.

 

1928

 

Раскаяние

 

 

Как черный цвет, как красота руки,

Как тихое поскребыванье страха,

Твои слова мне были велики

Я растерял их, молодой неряха.

 

Не поднимайте их, они лежат

На грязном снеге, на воде страницы,

Слегка блестят на лезвие ножа,

В кинематографе сидят, чтоб веселиться

 

А здесь, внизу, столпотворенье зол,

Деревьев стон и перекресток водный,

Где ядовитый носится озон,

Опасный дух, прекрасный и холодный.

 

Горбясь в дожде, в паноптикум иду,

Пишу стихи и оставляю дома,

Как автомат, гадающий судьбу –

Автоматический рояль незаведенный.

 

 

Возвращение в ад

 

(Лотреамону)

 

 

Еще валился беззащитный дождь,

Как падает убитый из окна.

Со мной шла радость, вод воздушных дочь,

Меня пыталась обогнать она.

 

Мы пересекли город, площадь, мост,

И вот вдали стеклянный дом несчастья.

Ее ловлю я за цветистый хвост

И говорю: давайте, друг, прощаться.

 

Я подхожу к хрустальному подъезду,

Мне открывает ангел с галуном,

Дает отчет с дня моего отъезда.

Поспешно слуги прибирают дом.

 

Встряхают эльфы в воздухе гардины,

Толкутся саламандры у печей,

В прозрачной ванной плещутся ундины,

И гномы в погреб лезут без ключей.

 

А вот и вечер, приезжают гости.

У всех мужчин под фалдами хвосты.

Как мягко блещут черепа и кости!

У женщин рыбьей чешуи пласты.

 

Кошачьи, птичьи пожимаю лапы,

На нежный отвечаю писк и рев.

Со мной беседует продолговатый гроб

И виселица с ртом открытым трапа.

 

Любезничают в смокингах кинжалы,

Танцуют яды, к женщинам склонясь.

Болезни странствуют из залы в залу,

А вот и алкоголь – светлейший князь.

 

Он старый друг и завсегдатай дома.

Жена‑душа, быть может, с ним близка.

Вот кокаин: зрачки – два пузырька.

Весь ад в гостиной у меня, как дома.

 

Что ж, подавайте музыкантам знак,

Пусть кубистические запоют гитары,

И саксофон, как хобот у слона,

За галстук схватит молодых и старых.

 

Пусть барабан трещит, как телефон:

Подходит каждый, слышит смерти пищик.

Но медленно спускается плафон

И глухо стены движутся жилища.

 

Все уже зал, все гуще смех и смрад,

Похожи двери на глазные щели.

Зажатый, в них кричит какой‑то франт,

Как девушка под чертом на постели.

 

Стеклянный дом, раздавленный клешней

Кромешной радости, чернильной брызжет кровью.

Трещит стекло в безмолвии ночном

И Вий невольно опускает брови.

 

И красный зрак пылает дочки вод,

Как месяц над железной катастрофой,

А я, держась от смеха за живот,

Ей на ухо нашептываю строфы.

 

 

Танец Индры

 

 

В полдневном небе золото горело,

Уже стрела часов летела в мрак.

Все было тихо. Только иностранец

Опять возобновил свой странный танец,

Смеясь, таясь и побеждая страх.

К какому‑то пределу рвался он,

Где будет все понятно и ничтожно,

И пел Орфей, сладчайший граммофон.

Старик писал таинственную книгу,

Там ласточки с бульвара рвались вдаль,

А даль рвалась к танцующему мигу:

Он выражал собой ее печаль.

 

 

По ту сторону Млечного Пути

 

 

Я слушаю так далеко не слышно

Так много снегу за ночь прибывает

Кто там кричит за ледяной рекой

Там в снежном замке солнце умирает

Благословляя желтою рукой

Как холодно здесь осенью бывает

Какой покой

Как далеко один здесь от другого

Кричи маши так только снег пойдет

Железная дорога понемногу

Сползает к морю в бездну на покой

Вы умерли Прощайте недотроги

Махнуло солнце жалкою рукой

Спокойно угадав свою дорогу

Сойдет в покой

Здесь холодно бывает слава Богу

 

 

Черный и белый

 

 

Сабля смерти шипит во мгле,

Рубит головы наши и души,

Рубит пар на зеркальном стекле,

Наше прошлое и наше грядущее.

 

И едят копошащийся мозг

Воробьи озорных сновидений,

А от солнечного привиденья

Он стекает, как на землю воск.

 

Кровью черной и кровью белой

Истекает ущербный сосуд,

И на двух колесницах везут

Половины неравные тела.

 

Я на кладбищах двух погребен,

Ухожу я под землю и в небо,

И свершают две разные требы

Две колдуньи, в кого я влюблен.

 

1924

 

На границе

 

 

Скучаю я и мало ли что чаю.

Смотрю на горы, горы примечаю.

Как стражник пограничный я живу.

Разбойники мне снятся наяву.

 

Светлеют пограничные леса,

Оно к весне – а к вечеру темнеют,

И черные деревьев волоса

Расчесывает ветер, рвать не смея.

 

Бежит медведь: я вижу из окна.

Идет контрабандист: я примечаю.

Постреливаю я по ним, скучая.

Одним ли меньше? Пропасть их одна!

 

Так чрез границу, под моим окном

Товары никотинные клубятся.

А наши – все бывалые ребятца –

Бегут поймать их, прямо иль кругом.

 

И я нескучной отдаваясь лени,

Торговли незаконной сей не враг,

Жду меж страной гористою добра

И зла страной, гористою не мене.

 

 

Невероятный случай

 

 

Увы, любовь не делают. Что делать?

Необходимо для большой ходьбы

Любить вольно. Но ведь любовь не дело,

Мы в жизни как поганые грибы.

 

Мы встретились случайно в кузовке.

Автомобиль скакнул, дрожа всем телом,

И прочь побег, как будто налегке.

А мы внутри своим занялись делом.

 

Смотрела Ты направо. Я туда ж.

Смотрел направо я и Ты за мною.

Медведь ковра к нам вполз, вошедши в раж,

Я за руку его. Ты за руку рукою.

 

Но мы потом расстались навсегда,

Условившись встречаться ежедневно.

Грибы поганые, нас выбросили гневно

Обратно в жизнь, не сделавши вреда.

 

 

Жизнеописание писаря

 

 

Таинственно занятие писца,

Бездельничает он невероятно.

От счастья блеет – хитрая овца,

Надеется без устали бесплатно.

 

Он терпеливо предается сну

(С предателями он приятель первый),

Он спит и видит: черт унес весну

И заложил, подействовав на нервы.

 

Потом встает и как луна идет,

Идет по городу распутными ногами,

Купается в ручье как идиот,

Сидит в трамвае окружен врагами

 

И тихо, тихо шевелит рукой –

Клешнею розовою в синих пятнах,

Пока под колесом, мостом, ногой

Течет река беспечно и бесплатно.

 

И снова нагло плачет. Как он смел

Существовать, обиднейший из раков?

И медленно жуя воздушный мел

Слегка шуршать с солидностью дензнака.

 

А он жужжит и жадно верезжит,

Танцует, как холеная собака,

Пока кругом, с вопросом на руках

Сидят враги в ужасных колпаках.

 

 

Музыкант ничего не понимал

 

 

Скучающие голоса летали

Как снег летает как летает свет

Невидный собеседник был согласен

(За ширмами сидели мудрецы)

 

А музыкант не нажимал педали

Он сдержанно убийственно ответил

Когда его спросили о погоде

В беспечных сверхъестественных мирах

 

Как поживают там его знакомства

Протекции и разные курорты

И как (система мелких одолжений)

Приходит вдохновение к нему

 

А за роялью жались и ревели

Затравленные в угол духи звука

Они чихали от ужасной стужи

Валящей в белый холодильник дня

 

Они летали пели соловели

Они кидались точно обезьяны

Застигнутые облаками снега

Залитые свинцовою водой

 

И медленно валились без изъяна

В оскаленные челюсти рояля

Затравлены рвались не разрываясь

В блестящих деснах лаково лились

 

Вились впотьмах струились из фиала

И боком пробегали точно рак.

 

 

Другая планета

 

(Жюлю Лафоргу)

 

 

С моноклем, с бахромою на штанах,

С пороком сердца и с порочным сердцем,

Ехидно мним: планеты и луна

Оставлены Лафоргом нам в наследство.

 

Вот мы ползем по желобу, мяуча.

Спят крыши, как чешуйчатые карпы,

И важно ходит, завернувшись в тучу,

Хвостатый черт, как циркуль вдоль по карте.

 

Лунатики уверенно гуляют,

Сидят степенно домовые в баках,

Крылатые собаки тихо лают.

Мы мягко улетаем на собаках.

 

Блестит внизу молочная земля

И ясно виден искрометный поезд.

Разводом рек украшены поля,

А вот и море, в нем воды по пояс.

 

Вожатые забрали высоту,

Хвост задирая как аэропланы,

И на Венеру мы летим – не ту

Что нашей жизни разбивает планы

 

Синеет горный неподвижный нос,

Стекло озер под горными тенями.

Нас радость потрясает как поднос,

Снижаемся с потухшими огнями.

 

На ярком солнце для чего огни?

Но уж летят, а там ползут и шепчут

Стрекозы‑люди, бабочки они,

Легки, как слезы, и цветка не крепче.

 

Вот жабы скачут, толстые грибы,

Трясясь встают моркови на дыбы

И с ними вместе, не давая тени,

Зубастые к нам тянутся растенья.

 

И шасть‑жужжать и шасть‑хрустеть, пищать,

Целуются, кусаются – ну ад!

Свистит трава как розовые змеи.

А кошки! Описать их не сумею.

 

Мы пойманы, мы плачем, мы молчим.

Но вдруг с ужасной скоростью темнеет.

Замерзший дождь, лавины снежной дым.

Наш дирижабль уже лететь не смеет.

 

Пропала насекомых злая рать,

А мы, мы вытянулись умирать.

Замкнулись горы, синий морг над нами.

Окованы мы вечностью и льдами.

 

 

Клио

 

 

Увы бегут Омировы преданья

Ареевы решительные сны

Улисовы загробные свиданья

Еленины волосные волны

 

Все это будет не приподнимаясь

Не возмущаясь уплывать туда

Туда где руки белые ломая

Танцует сон неведомо куда

 

Беспочвенно безветренно бесправно

Падет твоя рука на крупный дождь

И будет в мире тихо благонравно

Расти пустая золотая рожь

 

Скакать года как воробьи над калом

И раки петь – сюда балда сюда

Где изумрудный яд на дне бокала

Танцует не предчувствуя вреда

 

 

Орфей

 

1

 

Солнце светит снег блестит не тая

На границе снега ходит фея

В золотых своих лучах блистая

Слышен голос снежного Орфея

Стеклянное время блестит в вышине

Где я Далеко

Я счастье рока

Усталый приди ко мне

К снежной руке прикоснись

Покачнутся весы золотые

Ты забудешь прошедшую жизнь

Ты как лед просветлеешь на солнце

Зимы неземной

 

2

 

Соколы тихо летят

Солнце заходит

Темная рябь над рекой

Колокол бьет

Время на пляже проходит

Вечер уж там на свободе

Белое солнце горит

Трубы и шумы в народе

Там Христос нам махает рукой и уходит

В темную рябь над рекой

Солнце заходит

Соколы тихо улетают домой

 

 

Ледниковый период

 

 

Слишком жарко чтоб жить

Слишком больно чтоб думать

Руки липнут Зачем

Слышишь голос дрожит

Ах как больно и страшно вас слушать

Как высок тот кто нем

На высокой поверхности снега

Утопая бились кусты

Газ уходил в зеленое небо

Руки долго ломали деревья

 

 

У парома

 

 

Кто вы там в лодке

Мы летние духи

Смотрим на флаги

Слушаем синий дни

Смех в отдаленьи

Кто‑то там в черные тучи

Тихой походкой

Вошел и упал на колени

Море у ног

Он одинок

С белым ликом белее бумаги

Он не сможет сдержать долгожданное счастье

Солнце раскрылось

Живите долго