Жанрово-стилистическое своеобразие эпистолярного текста

Искусство эпистолярия, а точнее составление писем, во времена античности строилось по четким стилистическим нормам, которые были разработаны риторикой. Н. И. Белунова в связи с этим приводит высказывание грамматика Артемона, в котором он назвал письма «половиной диалога» (т. е. диалогом без собеседника). Артемон подчеркивал важное отличие письменной формы от речи разговорной: «…письмо нуждается в более тщательной обработке, чем диалог; ведь диалог подражает речи, сказанной без подготовки, экспромтом, письмо же пишется и посылается как подарок» [5, с. 77]. Определение письма через сравнение его с подарком довольно правильно, что мы подтвердим ниже.

На рубеже XVIII–XIX вв. разные формы эпистолярного жанра выдвигаются в качестве доминанты для культуры и литературы. Это послужило поводом детального изучения вопроса появления и классификации эпистолярия. Д. Атанасова-Соколова в своей работе пишет, что написание писем, так активно входящее в привычный жизненный обиход, приобретало свои определенные характеристики, функции, т. е. выделялось как уже сформировавшаяся сложная система использования языка, и этому искусству «приходилось обучаться так же, как учились «чужому» языку новых иерархических отношений» [1].

Ученые выделяют следующие виды писем: официально-деловые, профессионально ориентированные, публицистические, художественные и частные. Е. И. Прохоров намечает те же виды писем несколько иначе: «Мы знаем письма как произведения литературно-художественного («Бедные люди» Достоевского) или критико-публицистического («Концы и начала» Герцена) жанра, знаем письма как деловые документы, отражающие не личные, а лишь служебные или официальные отношения лиц (письма Пушкина к Бенкендорфу), знаем письма, которые имеют все признаки личного послания, но рассчитанные на опубликование или, как минимум, на распространение в рукописном виде (письма-статьи Тургенева), наконец, знаем письма, являющиеся документами частного письменного общения конкретных лиц» [28, с. 18-19]. Мы отчетливо видим существование проблемы в области терминологической базы эпистолярия, которую детально рассматривает А. В. Курьянович в своей статье [16, с. 84]. Ученый объясняет разночтения в этом вопросе смешением понятий эпистолярный стиль и эпистолярный жанр, что изначально связано с отсутствием единого понимания, что такое стиль и что такое жанр, а также с многозначностью самого понятия письмо.

На основании исследованной литературы О. Ф. Цыцарина в своей статье рассмотривает три основные точки зрения на эпистолярий [35, с. 104]. Переписка, по мнению О. Ф. Цыцариной, трактуется учеными 1) как жанр, 2) как стиль или 3) как соединение различных жанров и стилей. Сама исследователь считает, что недостаточно лингвостилистических доказательств для называния эпистолярия отдельным функциональным стилем. А. В. Курьянович приводит в своей работе высказывание О. В. Протопоповой, которая выражает ту же точку зрения О. Ф. Цыцариной. Она пишет: «Основания для выделения эпистолярного стиля в качестве функционального нет: не существует ни отдельной сферы общения, ни соответствующих ей форм общественного сознания и вида деятельности, ни специфических задач общения, которые обусловили бы стилевые отличия речи, выступающей в виде переписки, достаточные для ее противопоставления другим функциональным разновидностям» [16, с. 85]. С этой точкой зрения трудно не согласиться.

Однако наиболее целесообразной является предложенная позиция О. Ф. Цыцариной - закрепить за этим языковым явлением термин «эпистолярный жанр», как наиболее уместный и отражающий сущность данного понятия [35, с. 108-109]. Это означает, что письмо не может подчиняться только научной тематике или публицистической, личной или официальной, художественной или критической. Письмо – это синкретичный сплав всех функциональных стилей, выступающий как жанр.  

Также следует отметить, что форма письма нередко используется в художественной литературе как некий литературный прием, позволяющий усилить «психологическую убедительность повествования, глубже обрисовать духовный мир героя» [10, с. 39]. Исследуя проблему соотнесения личных писем с письмами художественными, Н. И. Белунова приходит к закономерному выводу: «…письмо следует рассматривать как межстилевое явление, т.е. синтезированный, синкретичный тип текста» [4, с. 75].

Любые исследования в области эпистолярного жанра (работа с письмами, их анализ) поднимают всё больше проблем данного явления, не ограничивающегося отсутствием упорядоченной терминологической базы. Е. И. Прохоров пишет о проблеме датировки писем, а также об утрате писем, «когда целые периоды жизни и оживленной творческой деятельности писателя не находят своего отражения в его переписке» [28, с. 23].

Итак, письмо – это «половина диалога», однако диалогичность присуща всем процессам, которые осуществляются при участии сознания человека, это – универсальное явление, которое пронизывает человеческую жизнь, а также всё, имеющее смысл и значение. Тогда перед нами возникает вопрос, каким образом в письме отражается эффект «присутствия собеседника». Н. И. Белунова пишет: «…диалогизация, «острое ощущение собеседника» достигается с помощью обращений; употреблением интимных ты, местоимений 2-го лица; глаголов в повелительном наклонении; вопросительных предложений» [5, с. 80], а также отмечает: «Особенно важны для интимной окраски письма дружеские прозвища, обращения и пр., обостряющие ощущение бытовой интимности разговора» [5, с. 80]. Именно об обращении речь пойдёт в следующем подпункте главы. Что касается вопросительных конструкций, А. В. Курьянович (на материале писем В. С. Высоцкого) приходит к следующему выводу: «Вопросы могут быть двух видов: во-первых, конструктивные, направленные на получение новой информации от адресата; во-вторых, риторические, основной функцией которых является поддержание контакта» [17, с. 177]. Это отнюдь не касается только писем В. С. Высоцкого, это – общеупотребительный прием, благодаря которому адресант не даёт переключиться вниманию адресата, держит его в постоянном интересе.

Далее рассмотрим основные элементы письма, структурные составляющие данного явления. В своей монографии Е. К. Куварова пишет, что к обязательным структурным элементам письма «относятся дата и место написания, обращение к адресату, подпись адресанта, особые коммуникативные формулы, принятые в данное время и в данном языковом коллективе» [14, с. 30]. Именно эти элементы представляют собой стандартный комплект письма и являются сопутствующими его содержанию компонентами. Е. К. Куварова в своём научном труде детально рассматривает возможные варианты комплектации писем: стандартный, расширенный, редуцированный и расширенно-редуцированный комплекты. Эти условно названные структурные разновидности письма выделяются в связи с наличием определенных компонентов в тексте письма, либо их отсутствием (редуцированием), либо их необязательным в стандартном комплекте применением (например, постскриптум, дополнительные указания адресату, повторная адресация и т. п.). 

Итак, наше исследование в вопросе жанрово-стилистического своеобразия эпистолярного текста подтвердило, что ученые-лингвисты предлагают нам свои взгляды, кардинально отличающиеся между собой, противопоставленные друг другу. Мы считаем наиболее адекватным и в некотором смысле не ограничивающим определение письма в жанрово-стилистическом аспекте как совокупности функциональных стилей и представленных в них жанров, т. е. как явления межстилевого и межжанрового характера. 

2.2. Обращение (вокатив) как средство адресации письма

Крупнейшие русские лингвисты А. М. Пешковский и А. А. Шахматов рассматривали обращение изолированно от предложения, не признавали данную синтаксическую единицу ни членом предложения, ни предложением. А. М. Пешковский отмечает, что слова-воззвания, т. е. обращения, «совсем не выражают мыслей, а выражают только ч у в с т в а» и «сопровождают нашу речь, как что-то побочное» [23, с. 398]. По его мнению, обращения «врываются иногда и в самую середину предложения, но и там они, понятно, остаются чем-то чуждым предложению» [23, с. 398]. Итак, традиционной была точка зрения, гласившая, что «в е щ е с т в е н н о обращение может быть теснейшим образом связано с остальной речью. Однако ф о р м а л ь н о основная его роль п о б у ж д е н и я (кстати сказать, совершенно тождественная с побудительными словами эй, ну, нутка и т.д)» [24, с. 407-408]. Таким образом, А. М. Пешковский настаивал на том, что обращение не может быть связано с каким-либо предложением в порядке согласования, управления или примыкания, а значит, оно не образует и частей этих предложений.

Большое количество исследований в вопросе обращения критикуют традиционную точку зрения. Так, например, А. П. Леонтьев пишет, что «грамматическая связь обращения с предложением заключается в согласовании сказуемого и местоимения с обращением» [18, с. 83], хотя и оговаривает, что данные грамматические связи «не укладываются в жесткие рамки привычных классификаций, но само их наличие не вызывает сомнения» [18, с. 94].

Также традиционный подход к обращению критикует Ф. А. Литвин. Ученый считает, что аргументация мнений языковедов-классиков не объясняет природы этого «синтаксического парадокса», а значит, её недостаточно для таких заключений [19, с. 52]. В то же время А. Г. Руднев отмечает, что «обращения, как правило, вне предложения, а тем более вне связи с предложением, в состав которого входят, в грамматическом строе русского языка не употребляются» [29, с. 211]. Мы и с данным утверждением также не будем спорить. Однако стоит прислушаться ко мнению В. Е. Гольдина, отмечавшего, что «теория обращения должна строиться таким образом, чтобы она опиралась на собственные свойства обращения и никоим образом не сводилась к попыткам втиснуть этот объект в любую из позиций готовой лингвистической модели, построенной в целом без учета обращения» [7, с. 4]. Именно такой подход мы считаем наиболее перспективным в данном вопросе.

На широкие функциональные возможности обращения указывал ещё М. В. Ломоносов: «Сею фигурою можно советовать, засвидетельствовать, обещать, грозить, хвалить, насмехаться, утешать и проч.» [20, с. 266–267]. Это означает, что обращение не ограничивается только своей первичной функцией (номинативной), его нельзя считать категорией, предназначенной лишь для номинации.

Е. П. Бейлина в своей статье предлагает рассматривать обращение как  коммуникативный тип предложения [3, с. 203]. Данная позиция также представляется критическим взглядом на традиционную теорию обращения. В. Е. Гольдин, определяя сущность обращения, утверждает, что называние адресата всё же не является его сущностным свойством, как бы это ни было парадоксально. Ученый отмечает, что «обращение вклинивается в линейную форму предложения там, где возможна или необходима коммуникативная пауза» [7, с. 104], и это, по его мнению, довольно значимое обстоятельство. Выделяя обращение как языковую универсалию, присущую многим языкам, В. Е. Гольдин настаивает на её регулятивной функции [7, с. 114]. Между тем Т. В. Маркелова утверждает, что обращение не столько «называет собеседника (слушающего), т. е. того участника речевого акта, на которого хочет воздействовать говорящий», сколько «сама эта номинация выражает «речевое лицо» говорящего, демонстрируя его вежливость, такт или их отсутствие, а также характеризуя участников коммуникации по тем или иным признакам (полу, возрасту и т. д.)» [21, с. 76].

А. С. Попов считает, что «с помощью обращения привлекается внимание» [25, с. 36], т. е. ученый настаивает на акцентуации внимания к предложению, которое достигается посредством применения обращения. В связи с этим А. Ф. Прияткина отмечает: «Имея в виду только эту, контактоустанавливающую, функцию (звательную, аппелятивную, побудительную), мы не можем считать обращение членом предложения: имя собеседника – это еще не сама «речь», не высказывание, а только призыв к его восприятию» [26, с. 164]. По мнению В. П. Проничева, обращение логичнее рассматривать как «автономное слагаемое в составе сложного целого» [27, с. 88], именно по этой причине он относит обращение к именным односоставным предложениям, а не к особым членам предложения, считая, что их синтаксические функции тождественны.

Исследуя проблему обращения, А. Г. Руднев настаивает на включении обращения в состав предложения, аргументируя это тем, что обращения грамматически связаны соотносительной связью с высказыванием [29, с. 214]. Между тем Е. П. Бейлина в своей статье утверждает, что обращение связывается с конструкцией, в которой оно употреблено, связью включения. А. Ф. Прияткина также считает, что «включенность обращения в высказывание делает его сходным по синтаксической функции с членом предложения; в силу конкретизирующей роли обращение сближается с приложением при личном местоимении; иногда можно обнаружить признаки согласования сказуемого с обращением: Ведь, Человечество, ты тоже смотрело этими глазами? (Кирсанов С.)» [26, с. 169]. Понятно, что такая точка зрения идет вразрез с традиционной, но мы не можем не согласиться с данным утверждением.

Интерес среди языковедов вызывают попытки классификации обращений, выделение их разновидностей. А. В. Курьянович на материале писем В. С. Высоцкого разделяет обращения на интимизированные и официальные «в соответствии с характером взаимоотношений коммуникантов» [17, с. 176].  В. П. Проничев в своём научном труде рассматривал деление обращений на распространённые и нераспространённые [27, с. 40-54]. О прямом вокативе, опосредованном и совмещенном упоминает в своей монографии Е. К. Куварова [14, с. 97]. Рассматривая в качестве основных функций обращения выделение (номинацию), характеристику и социальную регуляцию общения, В. Е. Гольдин классифицирует обращения следующим образом: 1)номинативы, или индексы; 2)обозначения-характеристики и 3)регулятивы [6, с. 81]. Подобную классификацию предлагает А. П. Леонтьев [18, с. 81-82]. В своей статье Ф. А. Литвин предлагает классифицировать обращения как собственно обращения и обращения-характеристики [19, с. 61]. Усеченные формы имени в словах-обращениях и архаичные морфологизированные флексийно звательные формы, сохранённые в некоторых фразеологизмах и междометиях (Боже, Господи, владыко, старче, сынку) детально рассматривал в своей статье О. А. Мизин [22, с. 75]. Отдельно следует упомянуть статью А. С. Попова, исследовавшего обращения-предложения (вокативные предложения) в современном русском языке и простые обращения, включенные в состав предложения [25, с. 37-39]. В своей монографии Е. К. Куварова выделяет в качестве отдельных синтаксических единицы контактивы, вокативы и обращения, которые, на первый взгляд, кажутся обозначением одного явления [14, с. 58-68]. Данная классификация, на наш взгляд, рассматривает разновидности обращения в диахронии, т. е. ссылаясь на историческое развитие тех или иных языковых явлений.

Исследуя эпистолярный вокатив и вокатив как звательный падеж, Е. К. Куварова отмечает, что эпистолярный вокатив «прямо или опосредованно анонсирует характер письма, его прагматику, этику и стилистику» [14, с. 86-87]. Это означает, что вокатив в устной речи и вокатив в письме – это абсолютно разные проявления контактоустанавливающей функции. Данный вопрос был исследован также Н. С. Валгиной. В своем учебном издании ученый пишет: «В разговорной речи в качестве обращений могут употребляться неуправляемые предложно-падежные формы. Такие формы контекстно или ситуативно обусловлены. Они называют адресата речи по единственному, ситуативно выявленному признаку. Например: С высшим образованием, шаг вперед! (Кар.)» [30, с. 272]. Именно это свидетельствует о различной природе эпистолярного вокатива и звательного падежа, употребляемого нами в устной речи. Между тем Е. П. Бейлина обратила внимание на проблему отождествления обращения с обращенной речью [3, с. 203-204].

В своей статье об использовании антропонимов в обращении В. И. Супрун отмечает: «Употребление краткого или ласкательного имени по отношению к старшему или малознакомому человеку чаще всего придаёт вокативу отрицательную коннотацию» [31]. Это подтверждает тот факт, что, адресуя речь, мы одновременно выражаем отношение к адресату, регулируем акт общения, предлагаем определенный тип общения. Существуют лексемы, которые выступают только в качестве обращений (старина, голубчик, сударь, государь, браток и др.). По мнению В. Е. Гольдина, использование в качестве обращения идентифицирующей и характеризующей номинации (например, антропонима) и использование особых единиц типа слова браток, специализирующихся в роли обращения и вне этой роли не употребляемых, – два существенно отличающихся друг от друга явления [7, с. 33]. Ученый настаивает отличать специализированные и неспециализированные этикетные средства, поскольку этикетную роль могут играть любые обращения, но данная функция не для всех будет первичной, основной. Специализированные обращения, по определению В. Е. Гольдина, – это слова «со стертой, «опустошенной» лексической семантикой» [7, с. 92].

Н. В. Климова, исследуя обращения в письмах И. С. Тургенева, отмечает: «Экспрессивность обращений определяется направленностью писем, то есть их деловым или дружеским характером» [12, с. 129]. Исследователь детально рассматривает деловые письма, в которых И. С. Тургенев пользуется «формулой вежливости», выработанной XVIII веком. В то же время, рассматривая дружеские письма писателя, ученый отмечает непринужденный характер обращений, заключенную в них ласковость и любезность, большое количество оригинальных обращений, отличающихся эмоциональной лексикой, употреблением слов с утратившимся контекстуальным значением, повторением слов, включением междометий и частиц (сизокрылая моя голубка; о младенец, младенец; милый мой гиппопотамчик) [12, с. 132]. Таким образом, мы видим общие тенденции и некие нормы написания официальных писем и противопоставленных им дружеских писем. Целесообразным будет привести высказывание М. М. Копыленко: «Обращение – коммуникативный акт, в котором этикет проявляется сильнее, чем в других сферах коммуникации. В нем почти всегда находит отражение различие в возрасте адресанта и адресата, различие в поле, а также социальное устройство среды, в которой осуществляется общение» [13, с. 76-77].

Итак, широкий выбор способов номинации адресата помогает реализовать именно ту эмоциональную атмосферу, которая уместна в данном случае. В связи с этим Н. И. Формановская пишет, что «именно обилие разнообразных обращений к одному и тому же человеку позволяет нам менять тональность общения: от холодно-официальной или торжественной до дружески фамильярной или интимно-ласковой (Елена – Ленушка) [33, с. 55]. Далее ученый пишет: «… для того, чтобы назвать, нам каждый раз приходится оценивать существенные признаки собеседника (пол, возраст, профессию)» [34, с. 67-68].

Таким образом, обращение как обязательный структурный элемент письма определяет композицию послания, его стиль, а также задает тональность дальнейшего общения и регулирует его. В то же время мы должны различать специализированные и неспециализированные обращения, потому что природа и способы функционирования этих синтаксических единиц различны. Если говорить о деловых письмах, то чаще всего в них используется определенная «формула вежливости», закрепившаяся на конкретном временном отрезке. В дружеских письмах прослеживается непринужденность обращений, их экспрессивность и оригинальность.