Развитие Новгородской вольности

   ...В начале нашей истории Новгородская земля по устройству своему была совершенно похожа на другие области Русской земли. Точно так же и отношения Нов­города к князьям мало отличались от тех, в каких стоя­ли другие старшие города областей. На Новгород с тех пор, как первые князья покинули его для Киева, нало­жена была дань в пользу великого князя киевского. По смерти Ярослава Новгородская земля присоединена была к великому княжеству Киевскому, и великий князь обыкновенно посылал туда для управления своего сына или ближайшего родственника, назначая в помощники ему посадника. До второй четверти XII в. в быте Новгородской земли не заметно никаких политических особенностей, которые выделяли бы ее из ряда других областей Русской земли; только впоследствии новгород­цы в договорах с князьями ссылались на грамоты Яро­слава I, по которым они платили дань великим князьям. Это было письменное определение финансовых отноше­ний, которые в других старших городах устанавлива­лись устными договорами князей с вечем. Но со смерти Владимира Мономаха новгородцы все успешнее приоб­ретают преимущества, ставшие основанием новгородской вольности. Успешному развитию этого политического обособления Новгородской земли помогали различные условия, которые нигде, ни в какой другой русской об­ласти не приходили в такое своеобразное сочетание, в каком они действовали в судьбе Новгорода. Одни из этих условий были связаны с географическим положени­ем края, другие вышли из исторической обстановки, в какой жил Новгород, из внешних его отношений. Укажу сперва географические условия. 1) Новгород был поли­тическим средоточием края, составлявшего отдаленный северо-западный угол тогдашней Руси. Это отдаленное положение Новгорода ставило его вне круга русских зе­мель, бывших главной ареной деятельности князей и их дружин. Это освобождало Новгород от непосредственно­го давления со стороны князя и его дружины и позво­ляло новгородскому быту развиваться свободнее, на большом просторе. 2) Новгород был экономическим сре­доточием края, наполненного лесами и болотами, в ко тором хлебопашество никогда не могло стать основани­ем народного хозяйства. Наконец, 3) Новгород лежит близко к главным речным бассейнам нашей равнины, к Волге, Днепру и Западной Двине, а Волхов соединяет его прямым водным путем с Финским заливом и Бал­тийским морем. Благодаря этой близости к большим тор­говым дорога?.: Руси Новгород рано втянулся в разно­сторонние торговые обороты. Таким образом, промыш­ленность и торговля стали основанием местного народно­го хозяйства. Столь же благоприятно для развития нов­городской вольности складывались и внешние отноше­ния. В XII веке усобицы князей уронили княжеский ав­торитет. Это давало возможность местным земским ми­рам свободнее определять свои отношения к князьям. Новгород шире всех воспользовался этой выгодой. Став на окраине Руси, с нескольких сторон окруженный враждебными инородцами и притом занимаясь преиму­щественно внешней торговлей, Новгород всегда нуждал­ся в князе и его боевой дружине для обороны своих гра­ниц и торговых путей. Но именно в XII веке, когда запу­тавшиеся княжеские счеты уронили княжеский автори­тет, Новгород нуждался в князе и его дружине гораздо менее, чем нуждался прежде и чем стал нуждаться по­том. Потом на новгородской границе стали два опасных врага, Ливонский орден и объединенная Литва. В XII в. еще не грозила пи та, ни другая опасность: Ливонский орден основался в самом начале XII в., а Литва стала объединяться с конца этого столетия. Сово­купным действием всех этих благоприятных условий определились и отношения Новгорода к князьям, и устройство его управления, и его общественный склад, и, наконец, характер его политической жизни. <...>

ПОЛИТИЧЕСКИЕ НЕДОСТАТКИ НОВГОРОДА

    Непримиримые противоречия политической жизни Новгорода стали роковой причиной внутреннего разру­шения его вольности. Ни в каком другом краю древней Руси не встретим такого счастливого подбора условий, благоприятных для широкого развития политической жизни. Новгород рано освободился от давления княже­ской власти и стал в стороне от княжеских усобиц и половецких разбоев, не испытал непосредственного гне­та и страха татарского, в глаза не видал ордынского баскака, был экономическим и политическим центром громадной промышленной области, рано вступил в дея­тельные торговые сношения и мог вступить в тесные культурные связи с европейским Западом, был несколь­ко веков торговым посредником между этим Западом и азиатским Востоком. Дух свободы и предприимчивости, политическое сознание «мужей вольных», поднимаемое идеей могущественной общины «господина Великого Новгорода», — нигде более в древней Руси не соединя­лось столько материальных и духовных средств, чтобы воспитать в обществе эти качества, необходимые для устроения крепкого и справедливого общественного по­рядка. Но Великий Новгород так воспользовался достав­шимися ему дарами исторической судьбы, что внешние и внутренние условия, в первоначальном своем сочета­нии создавшие политическую вольность города, с тече­нием времени приведены были в новую комбинацию, подготовлявшую ее разрушение. Мы еще раз бросим беглый взгляд на изученную нами судьбу Новгорода в кратком обзоре недостатков, укоренившихся в его поли­тической жизни.

СОЦИАЛЬНАЯ РОЗНЬ

Природа Новгородской земли, рано вызвав оживлен­ный и разносторонний торгово-промышленный оборот, открывала населению обильные источники обогащения. Но богатства распределялись с крайней неравномерно­стью, которая, закрепившись политическим неравен­ством, разбила общество на дробные части и создала со­циальную рознь, глубокий антагонизм между имущими и неимущими, между правящими и работающими клас­сами. Смуты, какими эта рознь наполняла жизнь Нов­города в продолжение веков, приучали степенную или равнодушную часть общества не дорожить столь доро­го стоившей вольностью города и, скрепя сердце или се­бе на уме, обращаться к князю, от него ждать водворе­ния порядка и управы на своевольную вечевую толпу и своекорыстную знать.

ЗЕМСКАЯ РОЗНЬ

Политическая свобода помогла Новгороду широко развернуть свои общественные силы, особенно на торго­во-промышленном поприще. Начало автономии легло и в основу политического быта местных миров, из которых сложилась Новгородская земля. Но при неумелом или своекорыстном обращении центра с местными мирами эта общность политической основы стала причиной зем­ской розни в Новгородской области. Неурядицы и зло­употребления, шедшие из Новгорода в пригороды и во­лости, побуждали их стремиться к обособлению, а мест­ная автономия давала к тому возможность, и Новгород не обнаружил ни охоты, ни уменья привязать их к себе крепкими правительственными узами либо прочными земскими интересами. Описывая новгородские злоупо­требления, летописец с горечью замечает, что не было тогда в Новгороде правды и правого суда, были по всей области разор и поборы частые, крик и вопль, «и все лю­ди проклинали старейшин наших и город наш». Круп­ные области Новгородской земли издавна стремились оторваться от своего центра: Псков уже в XIV в. до­бился полной политической независимости; отдаленная новгородская колония Вятка с самых первых пор своей жизни стала в независимое отношение к метрополии; Двинская земля также не раз пыталась оторваться от Новгорода. В минуту последней решительной борьбы Новгорода за свою вольность не только Псков и Вятка, но и Двинская земля не оказали ему никакой поддерж­ки или даже послали свои полки против него на помощь Москве.

ЗАВИСИМОСТЬ ОТ НИЗА

Мы видели, как много содействовало успехам новго­родской вольности политическое обособление Новгорода от княжеской Руси. Но оставалась экономическая зави­симость от Низа, от центральной княжеской Великороссии. Новгород всегда нуждался в привозном хлебе с Ни­за. Это заставляло его поддерживать постоянно добрые отношения к Низовой Руси. Суздальские князья, враж­дуя с Новгородом, легко вынуждали у него покорность, задерживая в Торжке обозы с хлебом, направлявшиеся в Новгород. Поэтому Новгородцы не могли быть долго во вражде с низовыми князьями: по выражению летопис­ца, тогда «ни жито к ним не идяше ни отколеже». В Новгороде начиналась дороговизна, наступал голод; простонародье поднималось на бояр и заставляло их ид­ти на мировую с князем. В 1471 г. прекращение под­воза хлеба Иваном III и восстание простого народа в Новгороде довершили торжество Москвы, начатое побе­дой на Шелони. Но Новгород не умел и не мог приобре­сти себе искренних и надежных друзей ни среди князей, ни в Низовой Руси. Чужой для князей, точнее, ничей, но богатый Новгород был для них лакомым куском, воз­буждавшим их аппетит, а новгородское устройство было для них досадным препятствием, мешавшим воспользо­ваться этим куском. Разнообразные причины рано посе­лили и в населении княжеской Руси враждебное отно­шение к Новгороду. Эти причины были: своеобразный политический быт Новгорода, частые походы новгород­ских «молодцов», разорявших встречные города Низовой Руси по Волге и ее притокам, ранние и тесные торговые и культурные связи Новгорода с немецким католиче­ским Западом, наконец, и более всего, союз с литовским королем-папежником. Вот чем объясняется радость, с какою Низовая Русь приветствовала разгром Новгорода при Иване III. Здесь на новгородцев привыкли смотреть как на крамольников и вероотступников, вознесшихся гордостью. В глазах низового летописца новгородцы ху­же неверных. «Неверные, —• по его словам, — искони не знают бога; эти же новгородцы так долго были в христи­анстве, а под конец начали отступать к латинству; вели­кий князь Иван пошел на них не как на христиан, а как на иноплеменников и вероотступников». В то время как Ивановы полки громили новгородцев в низовых об­ластях, сам народ добровольно собирался большими толпами и ходил на Новгородскую землю за добычей, так что, по замечанию летописца, весь край был опусто­шен до самого моря.

СЛАБОСТЬ ВОЕННЫХ СИЛ

Наконец, существенным недостатком новгородского устройства была слабость военных сил. Новгороду рано, особенно с XIII в., пришлось вести многостороннюю внешнюю борьбу со шведами, ливонскими немцами, Литвой и русскими князьями, из-за него соперничавши­ми. Потом он сам неразумно усложнял свои внешние за­труднения ссорами со своим бывшим пригородом Пско­вом. В этой борьбе Новгород выработал себе военное устройство с тысяцким во главе. Главную силу составля­ло народное ополчение, полк, набиравшийся на время войны по разрубу, разверстке, из обывателей главного города, пригородов и сельских волостей. Внешнюю борьбу облегчали Новгороду князья с их дружинами, кото­рых он призывал к себе, и Псков, на который по его по­граничному положению падала наибольшая тяжесть борьбы. С половины XIV в. во внешних отношениях Новгорода наступило затишье, изредка прерывавшееся столкновениями на западных границах. Но он не вос­пользовался столетним покоем, чтобы обновить и уси­лить свое старое военное устройство, напротив, по-види­мому, допустил его до упадка в привычной надежде сре­ди соперничавших князей всегда найти себе союзника. Но к половине XV в. на Руси уже не стало соперни­ков, боровшихся за Новгород: за него боролись только Москва и Литва. Не приготовив своей силы, достаточ­ной для обороны, Новгород до времени лавировал между обеими соперницами, откупаясь от той и другой. Москва грозила Новгороду уничтожением вольности. Чтобы спа­сти ее, оставалось искать спасения у Литвы; но союз с Литвой казался изменой родной вере и земле в глазах не только остальной Руси, но и значительной части са­мого новгородского общества. В последние годы незави­симости новгородцы больно почувствовали свой недо­смотр. В походе 1456 г. 200 москвичей под Руссой наголову разбили 5 тысяч новгородских конных ратни­ков, совсем не умевших биться конным строем. В 1471 г., начав решительную борьбу с Москвой и по­теряв уже две пешие рати, Новгород наскоро посадил на коней и двинул в поле тысяч 40 всякого сброда, гон­чаров, плотников и других ремесленников, которые, по выражению летописца, отроду и на лошади не бывали. На Шелони 4'/2 тысячи московской рати было достаточ­но, чтобы разбить наголову эту толпу, положив ты­сяч 12 на месте.

ОБЩАЯ ПРИЧИНА ПАДЕНИЯ ВОЛЬНОГО ГОРОДА

Таковы недостатки новгородского государственного строя и быта. Не подумайте, что я изложил их, чтобы объяснить падение Новгорода. Эти недостатки важны для нас не как причины его падения, а как следствия противоречий его политического склада, как доказатель­ство, что в ходе исторических дел есть своя логика, из­вестная закономерность. Около половины XV в. мыс­лящие люди Новгорода, предчувствуя его падение, рас­положены были видеть причину приближавшейся беды в городских раздорах. Новгородский архиепископ Иона, отговаривая Василия Темного незадолго до его смерти от похода на Новгород, обещал великому князю испросить у бога его сыну Ивану свободу от Орды за сохранение свободы Новгорода и при этом, вдруг заплакав, произ­нес: «Кто может озлобить толикое множество людей мо­их, смирить величие моего города? Только усобицы сме­тут их, раздор низложит их». Нов судьбе Новгорода усо­бицами, как и другими недостатками его быта, можно объяснить разве только легкость его покорения  Мо­сквой. Новгород пал бы, если бы и был от них свободен; участь вольного города была решена не местными усло­виями, а более общей причиной, более широким и гнету­щим историческим процессом. Я указывал на этот про­цесс, заканчивая историю Московского    княжества в удельные века. К половине XV в. образование велико­русской народности уже завершилось; ей недоставало только единства политического. Эта народность должна была бороться за свое существование на востоке, на юге и на западе. Она искала политического центра, около которого могла бы собрать свои силы для этой тяжелой и опасной борьбы. Мы видели, как таким центром сдела­лась Москва, как удельные династические стремления московских князей встретились с политическими потреб­ностями всего великорусского населения. Эта встреча ре­шила участь не только Новгорода Великого, но и дру­гих самостоятельных политических миров, какие еще оставались на Руси к половине XV в. Уничтожение особности земских частей независимо от их политиче­ской формы было жертвой, которой требовало общее бла­го земли, теперь становившейся строго централизован­ным и однообразно устроенным государством, и москов­ский государь явился исполнителем этого требования. А Новгород, по основам своего народного быта органи­ческая часть Великороссии, жил отдельною от нее жиз­нью и хотел продолжать так жить, не разделяя ее инте­ресов и тягостей: в 1477 г., переговариваясь с Ива­ном III, новгородцы ставили условие, чтобы их «в Низовскую землю к берегу» на службу не посылали — за­щищать южную окраину Московского государства от та­тар. • Новгород при лучшем политическом устройстве мог бы вести более упорную борьбу с Москвой, но исход этой борьбы был бы все тот же: вольный город неминуемо пал бы под ударами Москвы.

1882-1883

 

    А. В. Арциховский. ИЗ СТАТЬИ «К ИСТОРИИ НОВГОРОДА»

    Своеобразие политического строя, резко отличавшее Новгородскую землю от других больших земель древней Руси, подвергалось в русской буржуазной историогра­фии традиционному истолкованию. Новгородская торгов­ля представлялась ключом ко всем тайнам новгород­ской истории. Преувеличенное внимание к торговле во­обще принимало в дореволюционной науке разнообраз­ные формы. Большинство буржуазных историков всю историю Руси IX—XII вв. ставили в зависимость от международного обмена, вопреки обильным свидетель­ствам вещественных и письменных источников о ни­чтожном развитии торговли в эти века. Тем более эти ав­торы должны были преувеличивать историческое значе­ние того обстоятельства, что Новгород действительно являлся одним из важнейших центров европейской тор­говли XIII—XV вв. Все новгородское государство пре­вращалось, как правило, в гигантскую коммерческую контору.

М. Н. Покровский * был, как известно, автором торгово-капиталистической теории развития Московского государства. Широкую известность приобрел его изящ­ный афоризм о «торговом капитале в Мономаховой шап­ке». В этом афоризме сжато выразились основные ошиб­ки его автора, исказившего всю историю крепостниче­ского Московского государства. Когда он обращался к истории Новгорода, где научные традиции благоприят­ствовали подобным тенденциям, выводы были аналогич­ны. М. Н. Покровский употреблял даже для Новгорода термин «торговый капитализм». С этим тесно связано принятое М. Н. Покровским деление новгородской исто­рии на три периода, пользующееся довольно широкой известностью. Первый период — до XIII в. — он счи­тал временем господства «родовой знати», или «аристо­кратии породы». Второй, короткий период — часть

XIII в. — он отводил демократии. Третий период —и XV вв. — он отдавал торговому капиталу. <..>
О XV в. сказано: «К этому времени аристократию породы давно сменила другая знать — аристократия де­нег...» <...>

Вся периодизация новгородской истории антиисто­рична. «Родовая знать», «аристократия породы» полно­стью сохранилась, даже расширив свое могущество, и после XIII в. Демократия не правила боярской новго­родской республикой в XIII в., зато в XIV и XV вв. демократические элементы пользовались еще боль­шой силой и заставляли хозяев этой республики с собой считаться. Наконец, владычество в Новгороде буржуа­зии пора отнести к числу исторических легенд. К дока­зательству этих положений надо теперь перейти. И прежде всего встает вопрос о характере политическо­го и экономического могущества новгородской аристо­кратии.

Аристократический состав новгородского правитель­ства для любой эпохи, с XI по XV в., едва ли нуждает­ся в доказательствах. Посадники выбирались, как из­вестно, из знатнейших боярских семей. К династиям по­садников полностью применим термин «аристократия породы». Раньше чем говорить о материальных основах могущества этих династий, надо их показать на примере.

Но проследить посадницкие родословья затруднительно, так как до XV в. на Руси не было фамилий, да и тог­да они отличались неустойчивостью. Приходится сопо­ставлять имена и отчества, учитывать естественную раз­ницу между поколениями, обращать особое внимание на редкие имена и проверять все это прямыми летописны­ми известиями о сыновьях и внуках. Подобные постро­ения иногда бывают при всей своей вероятности спорны.

Укажу для примера построенную И. Д. Беляевым ге­неалогию семьи, давшей 17 посадников за 242 года — с 1180 по 1422 г. В число их входят наиболее яркие фигуры новгородской истории — Твердислав Михалко­вич (начало XIII в.) и Онцифор Лукич (середина XIV в.). Эту генеалогию принимал В. О. Ключевский, но она остается не вполне доказанной — на 125 [лет] па­дает некоторый прорыв в доказательствах. Но если даже отбросим первую часть и сомнительные боковые ветви и проверим генеалогию по летописям заново, она все же остается довольно внушительной. Родоначальником тог­да будет новгородец Миша, один из героев Невской бит­вы со шведами 1240 г., убитый в 1257 г. Его сын Михаиле Мишинич был посадником с 1273 по 1280 г., в 1280 г. умер. Другой сын Миши, Юрий Мишинич, был посадником в 1290 и в 1293 гг., а в 1315 г. был убит в бою с тверичами. Сын его Варфоло­мей Юрьевич был посадником в 1331 г. и умер в 1342 г. Два его сына, Лука и Матвей, известны в истории: Лука Варфоломеевич предпринял в 1342 г. крупный двинский поход, основал город Орлец и был убит на Двине представителями враждебной партии. Сын его Онцифор Лукич в том же 1342 г. ходил походом на Вагу, а затем руководил в Новгороде восстанием черных людей, в 1347 г. он одержал победу над шве­дами на Жабьем поле, с 1350 по 1354 г. был посад­ником, в 1367 г. умер. Сын его Юрий Онцифорович был в 1376 и 1380 г. послом в Москве, в 1381 г. — в Литве, в 1384 и 1393 гг. был воеводой, в 1401 г. послом в Москве, в 1411 г. — посадником и вое­водой против шведов, в 1414 г. — послом в Литве, в 1417 г. умер. Дядя Онцифора Матвей Варфоломеевич Козка был посадником в 1332 г., в 1342 г. он уча­ствовал в мятеже, поднятом его племянником, а в 1345 г. снова стал посадником. Сын его Никита Мат­веевич стал посадником в 1359 г.

Известно еще несколько подобных генеалогий, при чем они твердо устанавливаются иногда до четырех сту­пеней, а дальше опять начинается область предположе­ний... Вообще о новгородских посадниках литература по­ка недостаточна, и лучшим остается анонимное исследо­вание, выпущенное в начале прошлого века. Возможно, что будущие сфрагистические или эпиграфические на­ходки и исследования помогут разобраться в истории высших выборных сановников новгородской республики. Во всяком случае, и четыре ступени говорят о многом: это значит, что прадед, дед, отец и сын последовательно поднимались до высшей государственной должности. Аристократический характер этой должности бесспорен. Несколько династий, примером которых является дина­стия Мишиничей, совместно правили городом и землей.

Но на чем основывалось их могущество?

Предположения М. Н. Покровского о торгово-капиталистическом характере новгородской знати совершенно лишены доказательств. М. Н, Покровский говорит толь­ко о новгородской торговле вообще. Широкий размах и крупные для средних веков масштабы этой торговли от­рицать невозможно. Но вели ее прежде всего новгород­ские купцы, о которых много нам говорят русские и не­мецкие документы. Если и можно доказать некоторое уча­стие в торговле посадников, тысяцких и вообще бояр, то отсюда еще очень далеко до признания их деятелями тор­гового капитала. <...>

Документальные сведения о новгородской торговле до­статочно обильны — как русские, так и особенно немец­кие. Новейшее и полнейшее исследование тех и других принадлежит немецкому ученому Л. К. Гётцу. В цитиру­емых им документах названо очень много русских купече­ских имей. Но боярские имена встречаются там только в строго определенном контексте. Это имена посадников и тысяцких, стоящие вместе с именами князей и архиепис­копов в первых строках государственных торговых дого­воров и вообще правительственных документов. Никаких свидетельств о личном их участии в торговле нет.

Таково состояние источников по вопросу о новгород­ской боярской торговле. Зато обилие источников наблю­дается по вопросу о новгородском боярском землевладе­нии. Не случайно летописи неоднократно говорят о селах новгородских посадников и бояр, о грабежах и конфиска­циях этих сел в связи с борьбой новгородских политиче­ских партий. Документальные сведения о земельных вла­дениях высшей новгородской знати не нуждаются в перечислении... Наиболее обильные и ценные сведения о нов­городском землевладении, притом не в колониях, а в мет­рополии, сообщают нам новгородские писцовые книги конца XV в. Московские писцы перечислили в них, как известно, новгородских вотчинников, земли которых были конфискованы при Иване III. И вот среди них мы находим всех посадников и тысяцких последних десяти­летий новгородской республики, всех новгородских бояр, упоминаемых в летописях этого времени. Полнота совпа­дения тем удивительнее, что книги сохранились далеко не все и не для всей земли, а между фамилиями и отче­ствами для этого времени закономерны некоторые сме­шение и путаница. Многие земли именно крупнейших новгородских бояр были, как это указывает А. М. Гневушев *, отписаны ко дворцу, и описание их до нас не до­шло. Тем не менее совпадение летописных и писцовых данных о составе новгородского боярства полное. <...>

В основе взглядов М. Н. Покровского на историю Нов­города лежит его представление о слабом развитии новго­родских ремесел. Исходя из этого он устанавливал якобы своеобразный характер новгородской классовой борьбы. Особенно характерны такие слова: «Новгород был городом не ремесленников, а купцов — ив нем социальное движе­ние приняло очень своеобразный характер: восстания должников против кредиторов». В другом месте, говоря о недолговечности демократии, якобы существовавшей в Новгороде XIII в., М. Н. Покровский писал: «Ре­месленники могли остаться хозяевами в промышленном центре, какова была, например, Флоренция XIII—XIV в., но каким Новгород никогда не был».

При всей своей категоричности эти утверждения го­лословны. Правда, новгородские ремесленники едва ли могли соперничать со своими флорентийскими современ­никами. Но это не препятствовало Новгороду быть круп­нейшим ремесленным центром Восточной Европы. Ремес­ленное население в нем, по-видимому, преобладало.

Впрочем, источники по этому вопросу пока недоста­точны. <...>

Полная характеристика новгородских производств — задача археологических раскопок. Раскопки эти мною теперь начаты и уже показали большие возможности изу­чения ремесел, но для выводов еще мало материала. Во­обще надо надеяться, что в близком будущем многие гла­вы истории Новгорода будут заново написаны на основе вещественных исторических источников. Как это ни странно, до последних лет Новгород оставался совершенно не изученным археологически.

Демократическим государством Новгород не был даже и в XIII в. Народные восстания, неорганизованные и стихий­ные, не могли низвергнуть боярскую олигархию. Пусть от­дельные представители меньших людей играли тогда поли­тическую роль, — власть прочно принадлежала родовитым боярам. Посадники и в XIII в. выбирались из немного­численных боярских династий. Вспомним Михалка Сте­пановича (1180, 1186—1189, 1203—1205 гг.), Твердислава Михалковича (1209-1211, 1214, 1217, 1219-1220 гг.), Степана Твердиславича (1230—1243 гг.), Михалка Степа­новича (1255—1257 гг.) или Онаныо (1255 г.), Павшу Онаньича (1268—1282 гг.), Михаилу Павшинича (1310— 1311 гг.). Можно привести еще ряд примеров, но я пере­числяю здесь именно те фамилии, которые были так или иначе связаны с демократическим движением.

Перейдем к XIV и XV вв., к тем векам, когда, по мнению М. П. Покровского, демократические элементы не имели в Новгороде никакого значения. В действитель­ности при чтении летописей легко убедиться, что и в эти века черные люди оставались серьезной политической си­лой, неоднократно решавшей исход борьбы боярских пар­тий. Конечно, это вело к закреплению некоторых прав городского плебейства, и известное правило Новгородской судной грамоты «судити всех ровно как боярина, так и житьего, так и молодчего человека» не было, вопреки М. Н. Покровскому, анахронизмом для XV в. <...>

В истории Новгорода известен ряд движений плебса, сопровождавшихся разгромом боярских дворов, но это не мешало отдельным боярам возвышаться до должно­сти посадника. О некоторых таких движениях XII и XIII   в. упоминает сам М. Н. Покровский. Для XIV  в. ярким примером являются... события 1342 и 1350 гг. Непосредственное руководство разгромом дворов было для посадника, конечно, не обязательно, но не в этом дело. Обратимся к летописным известиям 1418 г., когда вооруженная борьба [между жителями Тор­
говой и Софийской сторон... — А. X.] закончилась компро­миссом... двух сторон города. В этих переговорах посад­ник и тысяцкий выступают несомненно на стороне пле­бейских масс, руководивших в эти дни Торговой стороной и собиравшихся там на Ярославовом дворе. Они считают себя в силе распустить восставшие массы по домам притом условии, что архиепископ распустит приказом из Софии боярскую рать своей стороны. Нет оснований счи­тать посадника руководителем движения. Черный чело­век Степанко во всем... рассказе фигурирует как подлин­ный народный вождь. Но позиция правительства и исход борьбы доказывают, что и в XV в. новгородские черные люди были большой политической силой. Боярские груп­пировки, правившие городом, вынуждены были серьез­но с ними считаться. В аристократической республике Великого Новгорода ни в XIV, ни в XV в. вечевая демократия, вопреки утверждению М. Н. Покровского, не была пустой формальностью. Бояре, бывшие полно­властными феодалами в своих вотчинах, в городе прочно держали власть в своей корпорации, но лишь при усло­вии известного рода соглашений с сильным новгородским плебсом.

Совет господ, этот новгородский сенат, известен нам по иностранным свидетельствам XIV и XV вв. (не древ­нее конца XIII в.). Русские летописи и документы о нем молчат, если не считать отдельных намеков. Существо­вал ли он раньше, мы не знаем, поскольку для ранних веков нет... донесений. <...>

Во всяком случае, время возникновения совета господ совершенно неизвестно.

Могущество новгородской аристократии в XIV и XV вв. безусловно усилилось сравнительно с XII и XIII вв. Но едва ли это произошло за счет плебса, никогда не правившего государством, но и не терявшего вплоть до гибели веча своих отвоеванных в XII в. прав.

Усиление аристократии произошло за счет князя. Са­мый пост князя в Новгороде к концу XIII в. был от­менен.

Скромные права новгородских князей у всех истори­ков изображаются в виде статичного установления, про­державшегося якобы с XII до XV в. Традиционные (воспринятые и М. Н. Покровским) представления о не­прерывности княжеского звания в Новгороде укоренились в историографии с XVIII в. — с Татищева или, сме­ло можно сказать, с XV в. — с дьяка Бородатого....на историков XIX и XX вв. наибольшее влияние оказывал здесь авторитет С. М. Соловьева. <...>

Впрочем, С. М. Соловьев сам заметил в летописях мно­го примеров вечевого могущества и говорил по этому по­воду о «странном двоевластии князя и веча». Как бы то ни было, предвзятые представления автора о непрерывности монархической власти в Новгороде причинили науке вред. Они давно преодолены и оставлены историками. Но С. М. Соловьев был первым критическим исследовате­лем договоров Новгорода с великими князьями XIII— XV вв. И до сих пор договоры эти, по соловъевской традиции, считаются типичными для князей новгород­ских, хотя договоры этих последних не сохранились, а великие князья на новгородском столе не сидели.

Монархические предрассудки оказывали воздействие на самых различных историков, как бы хорошо ни были они знакомы с новгородскими летописями. И. Д. Беляев писал: «Сколько смут ни порождала в Новгороде частая смена князей, тем не менее княжеская власть была не­обходимостью в новгородском устройстве, без князя нов­городцы не могли оставаться на продолжительное время. Обстоятельства, вызвавшие новгородцев в 862 году на приглашение Рюрика с братьями, продолжали существо­вать во все 616 лет, пока Новгород пользовался самостоя­тельностью и независимостью». Автор не хотел замечать, что в XIV и XV вв. не было ни смут из-за князей, ни смен князей, частых или редких; негде им было сме­няться.

В. О. Ключевский тоже не разграничивал эпох, харак­теризуя в своем курсе права новгородских князей. Дого­воры Новгорода с великими князьми казались ему поэто­му неполными. Он писал: «Нельзя сказать, чтобы в изло­женных договорных грамотах действительные отношения князя к Новгороду были определены полно и всесторон­не. Одна из главнейших целей, если не самая главная, для чего князь нужен был Новгороду, — это защита от внешних врагов». В действительности предводителями новгородской рати были новгородские князья XII в. и первой половины XIII в. Великие князья во второй половине XIII и первой половине XIV в. почти никог­да не командовали военными силами Новгорода, во вто­рой половине XIV и первой половине XV в. — нико­гда. <...>

...Посадник в сопровождении князя не нуждался... Новгородское войско лет полтораста обходилось без пред­водительства тех лиц, которых историки считают новго­родскими князьями.

М. Н. Покровский имел, таким образом, за собой проч­ную традицию буржуазной историографии, когда писал; «Во всем, кроме своей специальной военной функции, новгородский князь «царствовал, но не управлял». Те же договоры, на которые ссылается здесь автор, доказывают только, что князь в Новгороде не управлял. Но и «цар­ствовал» он в эпоху этих договоров отнюдь не в Новгоро­де. Утверждение о «специальной военной функции» ни на чем, кроме старых ошибок буржуазных историков, не основано. Впрочем у М. Н. Покровского оно связано с его общими взглядами на Новгород. Если Новгородом управ­ляла «буржуазия торгового капитала», то для военного дела ей нужен был князь. Об этом князе приходилось го­ворить даже там, где источники о нем молчат. Ограниче­ние княжеской власти М. Н. Покровский сумел показать красноречивыми примерами, но об отмене ее молчал.

Нерешительные ответы на вопрос — был ли Новго­род республикой — вообще преобладают в русской исто­риографии. Один А. С. Пушкин решительно высказался: «Новгород на краю России и соседний ему Псков были истинные республики, а не общины».

В истории новгородского государства можно разли­чить два больших периода. В XII и XIII вв. вече и боярские организации еще возглавлялись князем, иногда номинально. В XIV и XV вв. они уже обходились без новгородских князей. По существу, в продолжение обоих периодов прочно господствовала, конечно, боярская оли­гархия.

Б. Д. Греков * убедительно обосновал дату возникно­вения республиканского строя в Новгороде, связав это возникновение с событиями 1136 г. (употребление тер­мина «революция» для этого времени, конечно, неправо­мерно). Именно тогда сложилась та конституция, луч­шим выражением которой служат слова Твердислава в вышецитированном рассказе 1218 г.: «А вы, братья, в посадничестве и в князьях вольны есте». Во второй по­ловине XIII в. наступило время новых политических лозунгов. Общественный строй, возникший в XII в., в основном остался неизменным, но политическая организа­ция была несколько упрощена.

Последним великим князем, который считал себя еще князем новгородским, жил подолгу в Новгороде и прово­дил некоторые административные мероприятия, был Яро­слав Ярославич, великий князь Тверской, Владимир­ский и всея Руси. <...>

После его смерти в 1272 г. Василий Ярославич я Дмитрий Александрович претендовали на новгородский стол. Новгородцы выбрали Дмитрия, но во Владимире сел Василий. Дмитрий в 1273 г. отказался от Новгорода.

Он был, по существу, последним новгородским князем. В дальнейшем Новгород ограничивался признанием суве­ренитета великих князей.

Василий Ярославич два раза ненадолго приезжал в Новгород. После его смерти великим князем стал Дмит­рий Александрович. Новгородцы использовали его сопер­ничество с братом Андреем, признавая верховенство то того, то другого. После смерти обоих братьев в 1304 г. началась борьба, надолго заполнившая русскую исто­рию, — борьба за гегемонию между Тверью и Москвой. Общеизвестно, как использовали новгородцы эту борьбу и какое значение имел московско-новгородский союз про­тив Твери.

Во всяком случае, князя Новгород в XIV в. не имел. Михаил Ярославич Тверской, верховенство которого Новгород вместе со всей Русью сначала признал, не стоял ни разу во главе новгородской рати. Наоборот, рать эта выступала главным образом против него. Юрий Данило­вич Московский был при этом союзником Новгорода. Позднее, когда он стал во Владимире, ему два года приш­лось командовать новгородским войском: сначала против шведов, а затем на Двине (1322—1324 гг.). Это был по­следний в своем роде случай, обусловленный, впрочем, уже не княжьим правом, а скорее военным союзом. Как бы то ни было, с тех пор в новгородской рати уже не раз­вевались великокняжеские знамена.

Великий князь ни в XIV, ни в XV вв., до самого па­дения Новгорода, нигде и никогда не называется новго­родским князем. Этот титул был установлен только Ива­ном III в конце XV в.

Новгород признавал великого князя своим верховным феодальным сувереном, принимал его наместника, то есть, по существу, посла, и платил по договорам некото­рые «дары» и взносы. Ни одна средневековая республика не обходилась без подобного суверена. Подобным обра­зом города Германии и Италии признавали императора Священной Римской империи, магометанские республики Испании признавали халифа и т. д.