Весь Псков» и «мужи псковичи»

Термины, вынесенные в подзаголовок раздела, синонимичны. Это легко увидеть на материале источников как нарративного, так и документального характера. Они зачастую чередуются даже в рамках одного документа. Так, например, в договорной грамоте Пскова с Ливонским орденом 1417 г. читаем: «… нас послали наши власти, посадник псковский и весь Псков…[367]…. не помогать… против нас псковичей».[368] В грамоте Пскова царю Ивану Васильевичу 1477 г. идут следующие слова:«…великому князю Ивану Васильевичу, царю всея Руси, посадники псковские степенные, и старые посадники, и сынове посадничьи, и бояре, и купцы, и житьи люди, весь Псков, челом бьем… добровольные люди, весь Псков челом бьем».[369]

«Добровольные люди» — формулировка, часто встречающаяся в псковском летописании, начиная со второй половины XV в. Она использовалась, как правило, при описании отношений Пскова с московскими князьями: «Оо печаловании своея отчины, мужей псковичей, добровольных людей».[370]

Из последнего примера видно, что под добровольными людьми подразумеваются именно «мужи псковичи». Поскольку «отчиной» не могут быть люди, следовательно, в вышеприведенном отрывке «мужи псковичи» используются в значении «весь Псков». Известный нам по летописям (и не только) рефрен «отчина великого князя, Псков» и служит тому дополнительным подтверждением.

Параллельное чтение тех известий псковских летописей, которые несомненно восходят к тексту их общего протографа — свода 1410 г. (см. вВведение) дает аргумент в пользу такой синонимичности. Ниже помещен пример, который демонстрирует общую закономерность.

 

П1 (Тихановский)	П2 (Синодальный)	П3 (Строевский)
Князь Григорий Еостафьевич и Захария посадник и вси мужи псковичи оучиниша новую стену.[371]	Князь Григорий Остафьевич и Захария посадник и весь Псков заложившее стену.[372]	Князь Иван Ондреевич и князь Григорий Остафьевич и посадник Захария Короминич и псковичи поставиша стену.[373]

 

Итак, выражения «(весь) (господин) (великий) Псков» и «(все) (мужи) псковичи» — синонимы. Разумеется, можно отметить некоторые особенности употребления того или иного варианта в зависимости от характера источника. Если в летописании они используются в соотношении примерно ⁵⁰/₅₀, то в псковских актах преобладает все же первый вариант «весь Псков», что, вероятно, позволяет считать его чуть более официальным.

Здесь стоит вернуться к мысли, высказанной эскизно в обзоре источников. Анализ формуляров псковских официальных актов может приоткрыть завесу над эволюцией социально-политического устройства Пскова. К подобному анализу уже прибегал Ю. Г. Алексеев, анализируя социальное расслоение в Пскове на протяжении XIV–XV вв.[374] Рассмотрим акты в хронологическом порядке:

Грамота Пскова Риге (ГВНП № 332), датируемая 60-ми гг.одами XIV в.,[375] начинается словами:«От посадника Сидора, и от Рагуила, и оть всех сотьских, и оть всех плесковиц».[376]

В купчей князя Скиргайло на землю (НПГ № 1,.) (70–80-е гг.оды XIV в.) читается: «От посадника Юрья от сотских и от всех плесковиц».[377]

В договоре Пскова с Ливонским орденом 1417 г. (ГВНП № 334) сказано: «Dar umme heft unsere herschaft uns utgesandt, de borgermeister von Pleskow und alle Pleskowe (нНас послали наши власти, псковский посадник и весь Псков)».[378]

Грамота Пскова Колывани (1418–1419 гг.) начинается: «Ото князя Федора Олександровича и от посадника псковского Микоуле Павловича, от посадника псковского Федоса Феофиловича и ото всеихъ посадников псковских и ото всеихъ сочких и от всего Пскова».[379]

В договорной грамоте Казимира с Псковом 1440 г. (ГВНП № 335) находим: «Оот всего Пскова».[380]

В грамоте Пскова Риге 1462–1463 гг. (ГВНП № 336): «От княжа псковского Ивана Александровича и от посадника псковского степенного Максима Ларионовича и от всех посадников псковских и от бояр псковских и от купцов и от всего Пскова».[381]

В грамоте Пскова Ивану III 1477 г. (ГВНП № 338): «пПосадники псковские степенные и старые посадники и сыны посадничьи и бояре и купцы и житьи люди и весь Псков».[382]

В грамоте королю Казимиру 1480 г. (ГВНП № 339): «Се урядиша господине князь псковский Василий Васильевич и вси посадники псковские и весь господине Псков».[383]

Грамота Пскова Колывани 1486 г. содержит чтение: «От князя псковского Ярослава Васильевича, и от всех посадников псковских степенных и от всего Пскова…».[384]

В договоре Пскова с Ливонским орденом 1503 г. (ГВНП № 347): «Von dem fuürsten von Pleskaw Dimitre Volodimerewitz, von den borgermeistern to Pleskaw de oversten, von olden borgermeistern, und von alle grote Pleskaw (от От князя псковского Дмитрия Владимировича, от степенных посадников, от старых посадников, и от всего великого Пскова)».[385]

Отчетливо видна эволюция формуляра псковскго акта. Если во второй половине XIV–начал — начале XV вв. он включал посадника(ов), сотских и псковичей (ГВНП № 332, НПГ № 1), то в дальнейшем происходит усложнение. Добавляется князь (первый раз в Грамоте Пскова Колывани 1418–1419 гг.), затем, начиная с середины XV в. в формуляр начинают включаться различные, по всей видимости, социальные группы, на которые делится псковская община. Усложняются термины, связанные с посадничеством: появляются «степенные посадники», «старые посадники», «дети посадничьи». Нельзя, конечно, сказать, что изменения стабильны, но общий вектор развития понятен: от простого к сложному. Эта эволюция отражает динамику социально-политического развития Пскова: усложнения его социальной структуры и одновременно изменения в системе управления. Наблюдаются удивительные хронологические параллели в появлении определенных понятий в формуляре актов и первого упоминания тех же слов в летописях. Так, например, «житьи люди» упоминаются и там (ГВНП № 338), и там в первый раз в 70-е гг.оды XV в.,[386] а «степенные посадники» в актах появляются с начала 60-х гг.одов XV в. (ГВНП № 336),[387] а в летописях с 1436 г.[388] Разница в 205 лет, учитывая малое количество актов (только один за указанный промежуток) и особенности летописания как вида письменности, является несущественной. Летописные данные и акты взаимодополняют друг друга, свидетельствуя, что перед нами не что иное, как картина эволюции псковского общества и политических институтов.

Однако этим параллели между летописями и актами не ограничиваюется. В псковском летописании мы часто встречаемся с формулой: «князь, посадник(и) и весь Псков» или «князь, посадник(и) и все псковичи (мужи -псковичи)».[389] Она рефреном повторяется во всех псковских летописях в контексте принятия тех или иных политических решений. Нельзя, конечно, сказать, что формула эта предстает всегда в одном неизменном виде — вариантов у нее много. Один из самых распространенных случаев употребления — отсутствие князя («посадник и весь Псков»). Самый расширенный вариант мы находим П1: «А князь псковский, и посадники псковски, и боляря, и добрые люди, и вси мужи псковичи».[390]

Наряду с более распостраненными формулами встречаются и краткие «псковичи» или «весь Псков».

 

Таблица 2. «Формулы власти в Тихановском и Синодальном списках»

 

Год	Тихановский	Синодальный
1455 г.	А посадники псковские и все мужи псковичи много ему биша челом.[391]	А псковичи много ему биша челом.[392]
1456 г.	Посадники псковские, и боляря, и вси мужи псковичи прияша его с великой честью.[393]	Псковичи …. прияша его честно.[394]

 

Приведенные в табл. 2 выше примеры за 1455 и 1456 гг. относятся к тому периоду псковского летописания, когда оно уже разделилось на две ветви. Однако сохранялось взаимовлияние этих двух ветвей (см. вВведение,. Иисточники.). Приведенные Упомянутые выше примеры показывают, что составитель П2 (Синодальный список), заимствуя известие из, по-видимому, общего протографа П1 и П3, сократил более пространную формулу до краткой «псковичи».[395] Такое сокращение показательно: для составителя П2 такая краткая формула была синонимом более распостраненной, т. е. «псковичи» или «весь Псков» (последний краткий вариант мы встречаем, например, в ГВНП № 335) в глазах псковичей XV в. уже было описанием всей псковской политической системы. Краткая формула «весь Псков» встречается не только в П2, но и в П1 и П3 наряду с более полными вариантами. Следующей по степени распространенности формулой является «посадник и весь Псков». В динамике изменения подобных формулировок легко увидеть определенную хронологическую закономерность. Вплоть до середины XV в. двучленная формула «посадники и весь Псков» остается практически без изменений, что мы наблюдаем и на актовом материале. Примерно с этого времени в нее постепенно начинают включаться понятия «князь» (чаще всего), а также «бояре, житьи люди, купцы» и пр., что говорит об определенной динамике развития представлений о власти, отраженной в летописях.

Сама частота упоминания различных вариантов формулы «князь, посадники и весь Псков» в псковских летописях наводит на мысль, что перед нами не что иное, как описание «мистического тела» псковской власти, т. е. описание не того, что, условно говоря, было, а того, как должно было быть в представлении летописца. Из приведенных выше примеров формуляров актов и летописных формулировок видно, что единственным элементом «формул власти», никогда не опускавшимся, было именно выражение «весь Псков».

Особенно показательны тексты псковских грамот. Так, например, договорная грамота Пскова с Ливонским орденом 1417 г. (ГВНП № 334), в которой рефреном повторяется формулировка «наши власти, посадник псковский и весь Псков», содержит также и краткую формулу «весь Псков». Именно со «всем Псковом», а не с посадником, магистру и предлагалось заключить мир.[396] Аналогичную картину мы наблюдаем и в грамоте псковского князя Василия Васильевича польскому королю Казимиру 1480 г. (ГВНП № 339). Ее заголовок содержит пространную формулировку «посадники псковские и весь Псков», ниже еще более расширенную: «посадники псковские, и степеники, и старие посадники, и сынове посадничьи, и бояре, и соцкие, и купцы, и житьи люди, и весь Псков чолом бьет».[397] Однако, далее по тексту, магистр Ливонского ордена объявляется виноватым «перед Псковом». Следовательно, в псковских грамотах именно «весь Псков» (или «плесковичи»), а не псковский князь или посадник(и), выступает главным субъектом правоотношений, с ним заключают мир и орден и король. Князья же и посадники не упоминаются в данных текстах отдельно. Они являются представителями Пскова или выразителями его воли, включаются в расширенные формулировки, раскрывающие структуру власти в Пскове, но не являются его властителями, с которыми персонально мог бы быть заключен договор.

Статья 108 ПСГ («А которой строке пошлинной грамоты нет, и посадником доложить господина Пскова на вечи, да тая строка написать. А которая строка в сей грамоте нелюба будет господину Пскову, ино та строка волна выписать вонь из грамот».[398]) устанавливает отчетность посадников перед «господином Псковом», а не перед вечем, как полагала И. О. Колосова.[399] Это прямо следует из формулировки нелюба будет господину Пскову, вече же, как уже было показано выше, упоминается в качестве необходимой процедуры легитимации. Вероятно, это свидетельствует о том, что именно «весь Псков» в представлении самих псковичей, а также их современников являлся коллективным носителем власти.

Конечно, нужно различать представления о власти и сиюминутную политическую конъюнктуру. Вправе  Можем ли мы утверждать, что псковичи могли самостоятельно, без участия князей и посадников принимать какие-либо решения? Думается, на поставленный вопрос стоит мы можем дать утвердительный ответ. В известии П1 за 1343 г. мы находим описание похода псковичей под предводительством князей Ивана и Остафия и посадника Вододца в Ливонию. Когда они возвращались с добычей, их догнала «погоня велика немецкая», и псковичам пришлось принять бой. В первом столкновении погибли посадник Короман, Онтон, сын посадника Ильи, и «инех мнозих мужей псковичей». Затем, согласно летописи, несмотря на потери, псковичам удалось одержать верх. Еще в начале битвы, когда псковичи понесли существенные потери, некто «Руда поп Борисоглебский, Лошаков внук» бросил коня, оружие и доспехи и побежал с поля боя. Добравшись до Пскова, он поведал, что «всех пскович и изборян» перебили немцы. Псковичи сначала собирались отправить посла в Новгород за помощью, но потом «не поимше веры псковичи попове речи, не отпустя попа в Новгород, послаша оуведати на пскович во Изборск Якова Домашинича».[400] Значит, в то время как в Пскове не было ни князей, ни посадников (все были с войском, один из них погиб), псковичи, тем не менее, самостоятельно выработали столь важное решение.

Подобные коллизии встречаются в псковском летописании неоднократно. Так, еще один сюжет относится уже к 1509–1510 гг. Он помещен в «Повесть о псковском взятии». Согласно П1, псковичи посылают в Новгород, где в тот момент находился великий князь, посольство, про состав которого сказано: «дДевять посадников и купецкие старосты всех рядов».[401] Кроме того, еще раньше к великому князю в Новгород уже поехали псковские посадники Юрий и Леонтий с тяжбой друг против друга. Однако Василий III не дает им «управу» и «требует копиться жалобным людям на Крещение».[402] В дальнейшем, по По всей видимости, или первоначальный состав посольства в дальнейшем был расширен, или же формулировка «девять посадников и купецкие старосты» носила иллюстративный, а не исчерпывающий характер. В окончательном варианте к посольству московские бояре обращаются уже таким образом: «Ппосадники псковские, и бояре, и жалобные люди». По прибытии на двор к великому князю «посадников и бояр и купцов отвели в палату, а молодшие люди во дворе стояли». Затем московские бояре задержали тех, кто в палате, а «молодших людей» распределили на постой к новгородцам. Когда весть об этом достигла Пскова, псковичи собрались на вече. Прежде всего, они сетовалиуют на то, что «посадники и бояре и лутчие люди все у него».[403]

ВПо всей видимости, вся, или, по крайней мере, боо́льшая часть псковской элиты, была в этот момент действительно в плену у Василия III. Псковичи, тем не менее, «ставят вече» и решают послать к великому князю еще одного посла — сотского Евстафья. Направляя посланником сотского, псковичи, очевидно, делали посольство к великому князю, особенно если сравнивать со всеми предыдущими (в состав которых неизменно входило несколько посадников), недостаточно представительным. Такой выбор, по всей видимости, был обусловлен отсутствием других более подходящих кандидатур, т. к.так как все «лутшчие люди» были в плену. То есть, псковичи могли принимать политические решения и без участия посадников или других магистратов.

Примерами самостоятельной деятельности псковичей, происходившей без участия, по крайней мере, посадников, стоит признать и известные нам случаи «вечевого» суда. Вопрос о существовании «вечевого» суда имеет давнюю историю, связанную с трактовкой 3-й статьи ПСГ: «Посаднику … без исправы человека не погубити ни на суду на вечи».[404]

Трактовка этой статьи ПСГ неоднозначна. И. Е. Энгельман[405] понимал это как « ни на суду, ни на вече». Здесь он видел противоречие со следующей статьей (статья 4: «А князь и посадник на вече суду не судять, судити им оу князя не сенех»[406]), в которой, с его точки зренияпо его мнению, запрещался суд на вече как таковой. Отсюда исследователь делал вывод о разном времени создания этих статей. В. О. Ключевский также понимал этот отрывок как «ни на суду, ни на вече». По его мнению, «погубить на суду» значило выдвинуть несправедливое обвинение в преступлении, а «погубить на вече» означало «политически очернить». Л. В. Черепнин и А. И. Яковлев понимали этот отрывок скорее как «на суду на вече», приводя в качестве доказательств известные нам по летописям случаи такого суда.[407] Ю. Г. Алексеев считал, что формулировка статьи 3 ПСГ завершала текст клятвы посадника при вступлении того в должность.[408] Исследователь прямо не комментировал этот отрывок, однако далее он пообъясняил начало статьи 4 как запрет на вечевой суд вообще и выразил сомнение в том, что тот когда-либо существовал.[409] Мы склонны согласиться с трактовкой Л. В. Черепнина и А. И. Яковлева, т. к.так как такое понимание более согласуется с нормой 4-й статьи, гласящей: «А князь и посадник на вече суду не судять, судити им на оу князя на сенях…».[410] Буквально эта статья лишь устанавливала запрет посаднику судить суд на вече, но нет никаких оснований утверждать, что она запрещала такой суд в принципе (без князя и посадника) или участие в нем посадника или князя как частных лиц. В этом свете мнение Ю. Г. Алексеева, считавшего, что статья 4 отменяет вечевой суд, представляется недостаточно обоснованным. Такое мнение идет вразрез и с зафиксированной статьей 108 нормой, которой как раз закрепляется право псковичей изменять содержание ПСГ и устанавливается отчетность посадника перед «господином Псковом».

Рассмотрим известные нам по летописям случаи «вечевого» суда. Первый такой случай это уже разбиравшееся выше известие П1 о казни в 1483 г. посадника Гавриила: «Ппосадника Гавриила оубиша, а оубиша его всем Псковом на вече».[411] Имеющаяся в нейтральном пересказе П1 формула «всем Псковом на вече» подчеркивает легитимность казни, в то время как «посадническая» П2 казнь Гавриила упоминает вскользь без добавления формулы «всем Псковом на вече». Не так важно, была ли на самом деле казнь Гавриила легитимной или это была спонтанная расправа. Важно то, что автор или заказчик П1, вероятно, понимал, что казнь «всем Псковом на вече» легитимна, а без формулы «всем Псковом на вече», известие «посадника Гавриила убиша» будет выглядеть бессудной расправой.

Описание другого случая «вечевого» суда имеется в известии П1 за 1509 г., когда«поимали понамаря Троицкого Ивана, а он из ларев деньги имал, да той гибели доспел 400 рублев, и псковичи его на вечи казнили кнутьем, и он сказался, и псковичи посадили его на крепость, да того же лета по Троицыне дни оу первую неделю, в само заговение на Великой реки огнем сожгли его».[412] Этот случай мы уж никак не можем назвать бессудной расправой толпы или легитимной расправой, которую видел в вечевых казнях П. В. Лукин.[413] Автор подробно останавился на проблеме вечевого суда в Новгороде, посвятив ему целый раздел. Однако, и псковскому вечевому суду он уделяеит место, пПризнавая, что возможное (здесь автор осторожен) ограничение вечевого суда в ПСГ хронологически предшествует известным летописным примерам такого суда, никак, впрочем, их не разбирая подробно. Между тем приведенный выше пример с казнью никак не укладывается в представления П. В. Лукина о хаотичном характере вечевых расправ. Мы видим, что на вече происходило именно судебное разбирательство с дознанием (пыткой).[414] После признания обвиняемого он был заключен под стражу, а собственно казнь произошла позже.

К этому случаю примыкает еще один, где ни «весь Псков», ни «вече» прямо не упоминаются, но схожесть кары заставляет предположить, что речь опять-таки идет о «вечевом» суде. В 1496 г. случился пожар «на Крому», о котором сказано: «А зажег Чюхно, закратчися, а послаша его немцы зажечь и посулиша емоу даров много, и поспешением святыя троица изымаша его на Кромоу и сожгоша его огнем, месяца апреля в 12 день».[415] Упоминание такой даты и весь строй фразы заставляет думать, что казнь свершилась не сразу, а спустя некоторое время, как и в случае с казнью понамаря Ивана. Вообще сам способ казни — сожжение, как представляется, мало подходит для стихийных вечевых расправ, каковыми видит случаи вечевых казней П. В. Лукин. Разумеется, отрицать, что на вече казнь могла иметь и характер расправы тоже нельзя. Возможно, к таковым относится и убийство посадника Гавриила в 1483 г., однако последующие случаи вечевого суда имели, очевидно, более строгие формы.

Чем общего во всех рассмотренных случаях псковского вечевого суда? Они все относятся к разбирательствам по поводу наиболее тяжких преступлений, караемых согласно статье 7 ПСГ смертью: «А крим(с)кому татю и коневому и переветнику и зажигалнику тем живота не дати».[416]

Преступление посадника Гавриила — «перевеет», не в смысле внешенеполитической измены, а в смысле измены внутренней, покушения на устои Пскова. Они вместе с князем Ярославом «грамоту новую списали да в ларь вложили на сенях…, а Псков того не ведает».[417] Это и послужило катализатором «брани о смердах». Подмена высшими должностными лицами грамоты, возможно, как предположил Л. В. Черепнин, не просто грамоты, а самой «псковской пошлины»,[418] естественно, была в глазах псковичей изменой. Троицкий пономарь Иван совершил кражу в Кроме, а безвестный «Чюхно» совершил поджог, за что они и поплатились жизнью в полном соответствие с нормой статьи 7 ПСГ. В первых двух случаях их судил суд «на вече», в последнем, вероятно, тоже. Случаев смертной казни по приговору господы, т. е. совместного суда князя и степенных посадников, мы не знаем. То есть, право карать смертью было только у собрания горожан, а не у господы, тяжкие преступления оставались в юрисдикции «всего Пскова», а не княжеско-посадничьего суда «на сенях». Но возникает вопрос, как же тогда объяснить отсутствие упоминания «вечевого» суда в ПСГ?

Текст ПСГ открывается статьей о княжеском суде «Се суд княжий…». В ней перечисляются преступления, находящиеся в юрисдикции княжеского (совместно с посадником) суда. Несомненно, согласимся с Ю. Г. Алексеевым, что князь в составе господы решал также дела об убийстве, разбое и пр.[419] Выглядит убедительным предложенное Ю. Г. Алексеевым (на основе наблюдения над использованием киновари) деление ПСГ на статьи, согласно которому обычно понимаемая как статья 2 (о суде наместника) на самом деле составляет с первой одно целое.[420] Тогда возникает вопрос, а какой еще суд мог быть, если не князя? Заметим, что в той же самой статье про суд наместника («ни судиям ни наместнику княжа суда не судити») упоминаются не две, а три возможных судебных инстанции. Кто же такие «судьи», и что находилось в их юрисдикции? Учитывая то, что суд «на вече» не был простой расправой толпы, а подразумевал определенное разбирательство, и, принимая во внимание, что и князю и посаднику было запрещено в нем участвовать, логично предположить, что в вечевом суде должны были принимать участие какие-либо люди, ведущие само разбирательство. Это и были «судьи», а «вВесь Псков» выступал в роли коллегии присяжных, т. е. выносил решение, подтверждающее или опровергающее приговор судьи (судей).

Псковские судьи известны нам и по летописям. Первое упоминание относится к 1443 г., когда «Федор посадник Патрикеевич и Прокопий судия ездиша в Ригу ко князю местеру миру кончати».[421] Через два года тот же «Прокопий судия» поехал в качестве посланника уже к «князю свейскому Карлу».[422] В 1461 г. при заключении мира от Пскова целовали крест «Зиновий Михайлович и судии и соцькии».[423] В 1463 г. «судию Оданя Сидора» в битве «мечи иссекоша»,[424] затем «князь псковский и посадники и вси мужи псковичи послаша посла Иоуду суконника и Василия судию Луковицу».[425] В тот же год «немцы прияли посла псковского Кондрата судию».[426] Наконец, в 1501 г. «псковичи послаша посла в Юрьев Олексея соудью».[427]

В приведенных выше примерах бросается, прежде всего, в глаза именование судей только по именам, без отчеств, что, вероятно, свидетельствует об их простонародном происхождении. Посадники и бояре в тексте П1 именуются в этот период, как правило, по имени-отчеству. При этом судьи выполняют самые важные функции — выступают в качестве послов, целуют крест при заключении мира с Новгородом.

Наблюдение о «народном» характере «судей» подтверждается и единственным их упоминанием в псковских актах. В качестве «послуха» в купчей на землю у «сельских смердов» (НПГ № 19) выступает «Мишко судья».[428] Думается, что Мишко, как и летописный Василий Луковица, вряд ли мог принадлежать к посадническому или боярскому роду. Косвенно об этом свидетельствует использование уменьшительной формы имени, которая вряд ли могла употребляться по отношению к представителю псковской элиты. Заметим, кроме того, что, как правило, «послухами» в псковских грамотах выступали посадники или сотские. То есть, когда, например, «жалуется Яков Голутинович» (ГВНП 333), —  обратим внимание на отчество, — то «послух посадник Борис»,[429] а когда земля покупается у смердов, то «послух Мишко судья» (НПГ № 19). Вероятно, статус сделки по покупке земли у смердов (НПГ № 19) был недостаточно высок, чтобы свидетелем был посадник, соответственно, им стал судья, как представитель непривилегированного населения.

Когда в летописях появляется термин «судья»? Из приведенных выше примеров видно, что упоминания судей встречаются в период с середины 40-х гг. XV в. до самого конца самостоятельности Пскова. Это было время наиболее ярких социальных конфликтов в псковском обществе, в том числе знаменитой «брани о смердах». Показательно, что именно в известиях за эти годы на страницах летописи упоминались «судьи», называемые по именам, которые зачастую выдают их явно неаристократическое происхождение. Причем заняты эти судьи были совсем не судейскими делами: они участвовали в посольствах, целовали крест при договоре с Новгородом от «всего Пскова». Поэтому можно предположить, что судьи — это представители низших слоев городской общины (применительно к периоду второй половины XV в. у нас уже нет сомнений в далеко зашедшем процессе ее социальной дифференциации), главной и изначальной функцией которых было проведение судебных процессов на вече, не носивших которые, как было показано, не носили характер спонтанной расправы, а существовавшихли в рамках определенных процедур. Судьи были представителями «черных» и, возможно, «житьих» людей, которые не могли получить доступ к высшим должностям в Пскове, занятым представителями патрициата. Однако, как единственные представители городских низов и своеобразные народные трибуны, они стали принимать участие в широкой политической деятельности тогда, когда социальные конфликты между верхами и низами уже были реальностью.

Таким образом, начальные статьи ПСГ стоит понимать не в духе запрета «вечевого» суда, а как разграничение судебных полномочий между «вечем» и княжеско-посадничей «господой». Такую двухчастную структуру судебной власти наглядно демонстрирует и летописное известие П1 под 1495 г. об отказе священников выставлять воинов «с десяти сох человек конный» с церковной земли. Священники аргументировали свой отказ нормой Номоканона, но этот ответ не удовлетворил «посадников псковских и со псковичи», и они «оучали сильно деяти над священники, и лазили многажды на сени и в вечье и опять оу вечье влезли и хотели попов кнутом избесчествовать».[430] Это хождение «на сени и в вечье и опять оу вечье» нужно, по-видимому, понимать как метание между различными судебными органами, что объяснялось, видимо, нечетким разграничением полномочий между ними. Такая нечеткость разграничения проистекала, прежде всего, из самого характера «псковской пошлины», которая во многом была фиксацией норм обычного права, не знавшего строгой юридической техники.

Думается, что может быть несколько обяснений отсутствия эксплицитных упоминаний «вечевого» суда (кроме «на вече суда не судят») в ПСГ.

Во-первых, выше было сказано, что начальные главы ПСГ не запрещают «вечевой» суд, а вводят разграничение юрисдикций. Можно внести уточнение. Фраза «ни судьям, ни наместнику княжего суда не пересуживать», как кажется, носит защитительный по отношению к «княжему суду» характер. То есть, подразумевается, что такое «пересуживание» происходило раньше, и это отныне воспрещалось. Более того, первая статья «се суд княжий» может пониматься точно так же: княжеский суд вводится, и формализуются место («на сенях») и условия («с посадником») его проведения, указываются конкретные преступления, находящиеся в его юрисдикции, и, соответственно, «псковичам» в лице «судий» запрещается в него вмешиваться. Разумеется, вышесказанное не означает, что до того княжеский суд отсутствовал как таковой. Суд, несомненно, был одной из прерогатив княжеской власти на Руси, однако, учитывая то, с какой легкостью псковичи князей изгоняли, вряд ли мы можем усомниться, что собрание псковичей могло легко отменять и ихего судебные решения.

Во-вторых, «вечевой» суд именно как вечевой в ПСГ и не мог быть упомянут. Сам этот термин «вече» был для Пскова чуждым, вероятно заимствованным из Новгорода только в XV в. (Ссм. выше.). Слово «вече» использовалось практически только в форме локатива или модуса действия. Таким образом, понятия «суд веча», или «вечевой суд», в Пскове времени ПСГ просто не могло еще возникнуть.

В-третьих, наконец, уместно вспомнить гипотезу Л. В. Черепнина[431] о характере дошедших до нас списков ПСГ. Исследователь предположил, что в Воронцовском списке ПСГ мы имеем дело не с самой «псковской пошлиной», а с ее московской редакцией, что подразумевает возможность того, что список не полон. Московский редактор мог отразить в Воронцовском списке по тем или иным причинам не все, а лишь некоторые статьи «псковской пошлины». То естьаким образом, нельзя исключать того, что в протографе Воронцовского списка была статья «Се суд Пскова…», предшествующая статье о преступлениях, караемых смертью, которые, как мы видели, и находились в ведениие такого суда.

Таким образом, приходим к выводу, что в Пскове во второй половине XV в. существовало две судебные инстаниции: господа, в состав которой входил князь, степенные посадники и сотские, и суд Пскова, который, в силу традиции, но не употребления в источниках, можно назвать «вечевым». Последний судил самые серьезные преступления против Пскова, караемые смертью. Это вообще показательный момент. Получается, что лишить жизни псковича могли только все псковичи, но не суд князя, посадников и сотских.

Учитывая то, что именно совокупность псковичей являлась носителем власти на символическом уровне, реально обладала законотворческой инициативой и судебной властью, от ее лица заключались договоры, и она могла, как показано выше, принимать самостоятельные решения, мы можем заключить, что «весь Псков» обладал политической волей и сам по себе без участия не только посадников, но и вообще без «лучших людей».

Применение к Пскову концепции политического развития Новгорода, разработанной В. Л. Яниным, лишено опоры на источники. В последних мы, с одной стороны, видим определенную самостоятельность псковичей в принятии решений, а с другой — то, что боярская олигархия, которую В. Л. Янин считал главной действующей силой новгородской политики, находилась в зачаточном состоянии.

Последнее утверждение имеет временное ограничение. В XIV в. псковичи были еще относительно однородны. В XV в., особенно во второй его половине, когда произошла социальная дифференциация населения, появилась элита, влиявшая на принятие решений, не лишая, впрочем, низшие слои участия в этом, поскольку на всем протяжении рассматриваемого периода 1308–1510 гг. главным носителем власти в Пскове оставалась совокупность всех «мужей- псковичей» — «весь Псков».

Поэтому важно определить, кто же скрывается под определением мужи- псковичи. Нужно ли считать таковыми только жителей собственно Пскова, или же имеются в виду все люди Псковской земли? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся, прежде всего, к ПСГ, в которой встречается наименование «псковитин», относящиеся именно к жителю Пскова, причем в контексте, подразумевающем противопоставление его жителю пригорода или волости. В статье 34 читается: «А у которого псковитина оу какова оучинится татба в Пскове или на пригороди, или в селе на волости <…> а псковитину из волости во Пскове на вольную роту не взяти…».[432] Статья 35 гласит: «… також и пригорожане и селянин псковитин на пригороде или на тору не звати, вести ему к роте псковитину где татба учинилася».[433]

Ю. Г. Алексеев считает, что 34–35 статьи закрепляют за псковитином защиту от коллективной присяги сельской общины.[434] Речь идет о противопоставлении «псковитина» жителям волости и псковских пригородов, выделении первого в особую категорию. Таким образом, что ПСГ выделяла жителя Пскова в отдельную категорию людей, обладающих особыми правами. Схожую картину мы наблюдаем и в псковских актах. Так, в договорной грамоте литовского великого князя Казимира с Псковом читаем: «А скончал великий князь Казимир со всим Псковом, и со всеми пригороды Псковскими, и со всей волостью Псковской».[435] Как видим, для составителей договора Псков не был тождественен псковским пригородам и псковской волости, и последние упоминаются отдельно, хотя договор за них заключает Псков (псковичи). Нечто подобное, т. е. заключение договора за всю Псковскую землю псковичами, мы наблюдаем и в договорной грамоте Пскова с Ливонским орденом (ГВНП № 347): «пПосадникам псковским степенным крест целовать и добрым людям псковским за все псковские пригороды и всю псковскую державу».[436] Приведенные примеры показывают, что псковичи (Псков) имели право заключать договоры за всех прочих жителей Псковской земли.

Противопоставление «псковичей», с одной стороны, и «пригорожан» и «волощан», с другой, находит подтверждение и на летописном материале. В П1 под 1480 г. читаем: «Ино в то время князь псковский Василий Васильевич с посадники псковскими начаша совокуплятися с пригорожаны и волости; совокупишися псковичи с пригорожаны и всеми людьми».[437]

Этот пример не единичен, подобное противопоставление прослеживается в летописании на всем протяжении XIV–XV вв. Более того, если «псковичами» называются жители Пскова, то разных «пригорожан» летопись называет по-другому: «изборяне» (Изборск), «вороначани» (Воронач), «кобылчане» (Кобылий) и пр. Под псковичами всегда подразумевались жители самого Пскова, а не его пригородов, над которыми он имел власть. Стоит согласиться с М. Х. Алешковским в том, что понятие «псковичи» не включало в себя даже жителей псковского посада — неукрепленной части города. При этом с ростом города и строительством новых поясов крепостных стен, бывшие «посажане» становились «псковичами».[438] В пользу этого предположения говорит известие П1, повествующее о постройке стены 1465 г.: «пПсковичи здумавши с посажаны и заложиша стену древяную на Полонищи от Великой реки, от Покрова святей богородицы да до Пскове, а от Пскове, от Гремячей горы, около всего посада Запсковского, да до Леонтиева огорода и до Великой реки; а делаша посажани сами своим и запасом».[439]

Здесь, помимо противопоставления «псковичей» и «посажан», особенно важна последняя фраза, показывающая, что строительство стены «посажане» производили своими силами. Очевидно, у них были какие-то стимулы. Думается, что кроме помимо защиты, новая стена давала посажанам новый юридический статус, они из «посажан» переходили в категорию «мужей- псковичей», обладавших особыми правами и могущих участвовать в управлении Псковом. Данное летописное известие фиксирует один из этапов роста города, сопровождаемого увеличением числа его жителей, которые уже начинают именоваться отдельным обобщающим термином, который мы находим, в П2 и актах, — гражанами. [440]

Каким образом и благодаря чему сложилась такая общность горожан, носителей политической власти, противопоставленных юридически жителям зависимых земель? Один из возможных ответов на этот вопрос уже дал А. Е. Мусин, показавший, что мужи- псковичи и церковь Пскова (не в узком смысле клира, а в более широком, как совокупность прихожан) были тождественны между собой. Псковичи, собиравшиеся на вече на площади перед собором св. Троицы, одновременно представляли собой паству этого собора, а корни их политического собрания, соответственно, лежали в воскресных собраниях прихожан.[441]

 

***

Итак, главным носителем власти в Пскове на всем протяжении его самостоятельной истории с XII по начало XVI вв. был его «политический народ» (на русском материале этот термин был впервые предложен П. В. Лукиным применительно к Новгороду) — «мужи псковичи» или «весь Псков». После событий 1130-х гг.одов (изганние из Новгорода Всеволода Мстиславича и его вокняжение в Пскове) псковская городская община начала развиваться в собственном напра