Отъезд барона Бруннова из лондона

6 (18) декабря, в день тезоименитства государя, нашему венскому послу пришлось иметь продолжительный разговор с императором Францем-Иосифом, который видел опасность в нашем отказе вести мирные переговоры не в главной квартире нашей армии¹¹⁶. Император добавил: «Отдавая ваши интересы в наши руки, вы доверяетесь испытанному другу…»

«Который, — заметил императору барон Мейендорф, — не дал бы нам совета согласиться на условия, которых он не принял бы сам, будучи на нашем месте».

«Само собой разумеется, — живо сказал Франц-Иосиф, — я всегда буду рад быть полезным императору, но интересы моей собственной страны настолько замешаны в дело, что я не могу вполне их отстранить».

Барон Мейендорф стал доказывать, что русско-турецкая война ничем Австрии не угрожает. Ведь те же опасения были и в 1829 году, но их ничто не подтвердило. Турция не более угрожаема, чем была тогда, и Австрии нечего беспокоиться. Далее наш посол говорил о Сербии, напомнив, что было сказано в Ольмюце, при свидании монархов, о непосредственном русско-австрийском соглашении относительно этой страны. «Знаете ли, — заметил император Франц-Иосиф, — что Сербия просит у меня 10 тысяч ружей. Я не решился дать. Я подумаю об этом по возвращении из Мюнхена. Может быть, будет возможно их удовлетворить…»

Одновременно с депешей барона Мейендорфа писал в Петербург и император Франц-Иосиф, поздравляя государя с блестящей

496

победой на Синопском рейде¹¹⁷. Австрийский монарх, повторяя свои опасения относительно возможной поддержки Францией революционного движения в Италии и Венгрии, заклинал государя («en te conjurant») войти в рассмотрение мирных предложений, которые будут ему представлены, и прислать в Вену уполномоченного для ведения мирных переговоров.

На это император Николай ответил 12 (24) декабря следующим письмом: «Я искренно благодарю тебя, мой добрый, дорогой друг, за внимание, выказанное твоим любезным письмом от 11 декабря. Я заранее был уверен, что ты не будешь равнодушен к успеху нашего оружия, тем более что с каждым днем становится очевиднее, что мы вновь сражаемся против революции, которая овладела так называемым Восточным вопросом, чтобы эксплуатировать его в своих видах; этого не желают признать ни Англия, ни Франция, если они не в согласии с ней. Дело, впрочем, совершенно ясно, и мы найдем в рядах турецких войск наших старинных знакомых — поляков и венгров. Таким образом, это дело наше общее; оно так же твое, как и мое, и ты не можешь этого не признать. И наши успехи обеспечивают тебе спокойствие Венгрии и Трансильвании.

Перейдем теперь к менее приятному для меня и для тебя предмету. Я, конечно, могу только благодарить тебя за те усилия, которые ты не перестаешь делать, чтобы привести морские державы на лучший путь и сделать, таким образом, возможным восстановление мира.

К несчастью, я должен тебе признаться, что, по моему мнению, направление, принятое в последнее время на венских конференциях, скорее может нас отдалить от цели, которую твои благородные старания имели в виду. Подписанные там акты не принудят меня к прискорбной, по меньшей мере, перемене, и я очень опасаюсь, чтобы те затруднения, от которых мне так желательно от глубины моего сердца тебя было бы избавить, все-таки могут возникнуть, и притом затруднения очень опасного свойства.

Насколько мне известно, инструкции, данные представителям четырех держав в Константинополе, дают Порте право определить условия мира ¹¹⁸. Но можешь ли ты думать, что Турция, поддерживаемая до такой степени Францией и Англией, предложит условия, которые согласовались бы с честью и достоинством России? И можешь ли ты мне посоветовать принять подобные условия после того, как пролита русская кровь, и после одержанных нашим храбрым войском побед, в которых и ты принял такое дружеское участие?

Я, конечно, и для тебя, и для себя желаю мира, но не согласен ли ты с тем, что в наших уступках мы не должны переходить границ, указанных нам нашими обязанностями монархов. Не находишь

497

ли ты также, что было бы предосудительно робеть перед угрозами Франции. Во-первых, их не так легко привести в исполнение, а во-вторых, я тебе повторяю, что если Франция пожелает заставить тебя нарушить нейтралитет, который ты мне обещал сохранить, то, несмотря на увеличение войск, которое потребует войн с Турцией, я могу привести к тебе на помощь 2-й или 3-й корпуса, т. е. приблизительно 180 тысяч вспомогательного войска. Не я, конечно, желаю доходить до такой крайности, и я не обману твоего доверия к моим обещаниям. При случае я сумею быть великодушным в отношении моих врагов, но до тех пор мне нужно получить сполна и непосредственно то, что мне должно и что ты сам считаешь справедливым требованием.

Лучшее средство для достижения этой цели — не обнаруживать слабости перед западными державами и не допустить возможности даже подозревать разрыва союза трех монархий, который так долго был охраной спокойствия Европы.

Я убежден, что ты думаешь об этом так же, как и я, и что отныне я могу рассчитывать на тебя, каков бы ни был результат мирной попытки, в последний раз сделанной в Константинополе. Если она не удастся, в чем я не могу еще пока не сомневаться, то наступит время, которое я предсказывал тебе, дорогой друг, когда я не буду в состоянии оставаться в принятом мною положении. Тогда я восстану, во имя нашей святой веры, за освобождение христианства от мусульманского ига и сделаю воззвание ко всем христианам. Останется ли Апостолический император равнодушным к

этому призыву?»¹¹⁹

Роковым диссонансом доныне звучат слова письма об единении трех монархий. Что думали австрийские государственные люди, читая их в Вене, когда они уже вступили с представителями Франции, Англии и Пруссии в соглашение о недопущении какого бы то ни было изменения status quo на Балканском полуострове. В Петербурге зарождались планы, которым заранее было постановлено противодействовать всеми силами, и никто не решался прямо, без оговорок, высказать это императору Николаю. Протокол от 5 декабря в точности был неизвестен нашему кабинету, и лишь один барон Мейендорф, знакомый, может быть, неофициально с содержанием этого документа, предупреждал, что в возможной в скором будущем гигантской борьбе мы останемся в Европе без союзников.

Статья парижского «Moniteur» о венском протоколе приподняла завесу, скрывавшую его истинный смысл. Граф Нессельроде после этого высказал барону Мейендорфу, что Австрия, участвуя в подписании протокола, не столько перетянула западные державы на свою сторону, сколько сама приняла их точку зрения, и протокол является «первым звеном цепи коллективных действий, которые приведут к конечному разрушению старого союза трех кабинетов»¹²⁰.

498

В конце декабря барон Мейендорф доносил¹²¹, что он отправил, основываясь на уверениях графа Буоля, следующую телеграмму князю Варшавскому: «Прошу вашу светлость сообщить императору, что Австрия будет, несмотря на то, что бы ни произошло между морскими державами и Россией, придерживаться относительно нас дружественного нейтралитета, если мы подтвердим наши заявления о существовании и целости Турции». Барон Мейендорф, будучи приглашен императором Францем-Иосифом к обеду, просил своего высокого собеседника открыться с полной искренностью государю. Австрийский монарх заметил в ответ, что он решил сделать это в письме, передать которое будет поручено графу Эстергази.

Разговор состоялся уже после заявления Великобритании и Франции о входе их эскадр в Черное море. Император высказал нашему послу мнение, что если бы возможно было ограничить военные операции азиатским театром, оставаясь в Европе в оборонительном положении, то общей войны можно было, кажется, избежать.

Одновременно барон Мейендорф сообщил канцлеру¹²², что, по сведениям из Константинополя, ответ Порты на ноту четырех держав может заключать заявление, что уступки для христианских религий сделаны для Европы, а не для России и что Порта отказывается от прежних трактатов с Россией, сомневаясь в их целесообразности. Барон Мейендорф приводил далее свой разговор с графом Буолем, который находил, что причиной входа союзных флотов в Черное море явилась Синопская победа, а не венское соглашение 5 декабря; следует выждать событий, и в будущем, по словам графа Буоля, добрые примирительные услуги Австрии могут быть нам столь же полезны, как и раньше. «Nous n’y avons rien gagner», — отметил государь против этой фразы.

Письмо императора Франца-Иосифа¹²³, о котором сообщал барон Мейендорф, действительно было достаточно ясным. Венценосный автор взывал в нем к испытанной в тяжелые минуты дружбе государя, ссылался на необходимость противиться настояниям морских держав и на необходимость сохранения строгого нейтралитета, напоминал о заключенном в Мюнхенгреце его предшественником соглашении с императором Николаем, в основу которого было положено сохранение Турции под главенством ее царствующей династии, и в конце концов просил дать ему торжественное заверение в том, что наши войска не перейдут Дунай; если же это случилось бы, то удостоверение в том, что война не поведет ни к какому изменению в существующих политических отношениях областей Европейской Турции.

«Je suis peu content de cette lettre, — написал государь на полях письма, — faites faire une copie pour Orloff».

499

Отъезд Киселева из Парижа

В Петербурге назревал новый план. Графу Орлову было поручено отправиться в Вену и попытаться заключить с Австрийским кабинетом соглашение, которое направило бы политику обеих держав на один общий путь. Письмо императора Франца-Иосифа явственно противоречило этим планам, и государь имел все причины оставаться им недовольным.

Однако миссия графа Орлова не была приостановлена, и 7 января последовало высочайшее утверждение нижеследующего его доклада.

I. В переговорах, которые мне придется вести в Вене, несомненно, зайдет речь о Сербии. Его императорское величество расположен, на случай если бы эта провинция была освобождена от владычества Порты, разделить с Австрией протекторат над ней. Могу ли я высказать это решение Императорского кабинета?

II. Если бы события привели к деятельному содействию нам Австрии, то воспротивились ли бы мы осаде ее войсками Белграда?

III. Положение княжеств на Дунае и в особенности плавание по этой реке живо интересуют Австрию и Германию. Было бы поэтому, быть может, полезно предуказать, что Императорское правительство готово в свое время и в своем месте возобновить переговоры о действительном улучшении Сулинского устья?

IV. Если бы Венский кабинет пожелал ввиду обязательств, принятых им на себя 5 декабря, и во избежание противоречия,

500

в которое мог бы впасть, подписывая новый предлагаемый нами протокол, избрать другую форму, например, форму обмена декларациями, то уполномочен ли я принять ее?

V. Если бы Пруссия колебалась присоединиться к нашим предложениям, то по необходимости следовало бы заключить соглашение с одной Австрией. Не надлежит ли на этот случай ввести в соглашение статью о том, что оба двора соединят свои усилия, чтобы достигнуть участия Пруссии?

VI. Не было ли бы полезно, чтобы в этом случае я избрал обратный путь через Берлин¹²⁴?

Официальной целью миссии графа Орлова было сообщение австрийскому двору условий, на которых наш кабинет мог бы вступить в мирные переговоры; в действительности же, как видно из приведенного доклада, дело шло о возобновлении тесного союза трех консервативных дворов, о котором государь писал в одном из своих писем. Миссии Орлова ставилась, таким образом, цель, в то время недостижимая.

Проект протокола, который предполагалось заключить между Россией, Австрией и Пруссией, заключался в следующем:

«Вследствие войны, вспыхнувшей между Россией и Турцией, и ввиду принятия лондонским и парижским дворами решений, стремящихся путем участия их флотов придать войне более серьезный и опасный характер, три союзных двора, австрийский, прусский и русский, решили, руководствуясь общим желанием более тесного единения при опасностях, угрожающих общему миру, определить общим соглашением то положение, которое в будущем они наймут как относительно друг друга, так и относительно западных держав.

Вследствие этого они согласились на следующие пункты:

Ст. I. На случай, если лондонский и парижский дворы примут деятельное участие в войне против России, берлинский и венский дворы, решившиеся действовать сообща и согласовать свою политику с политикой остальной Германии, формально обязуются сохранять по отношению к воюющим сторонам самый строгий нейтралитет и, в случае настояний или угроз Англии и Франции, объявить, что они решились защищать свой нейтралитет, если понадобится, с оружием в руках против всякого посягательства.

Ст. II. На случай, если бы лондонский и парижский дворы воспротивились этому решению путем нападения на австрийскую, прусскую или какого-либо другого немецкого государства территорию, то три государя будут считать такой факт нападением на их собственную территорию и обязуются оказывать друг другу для отбития нападения взаимную помощь по мере требования обстоятельств. Относительно размеров этой помощи особо назначенные военные комиссары вступят в соглашение впоследствии.

501

Ст. III. Император Всероссийский, верный данным им заявлениям и в стремлении удовлетворить пожелания своих союзников, остается при твердом решении закончить войну, как только его достоинство и правильно понятый интерес его Империи это дозволят. Однако, принимая во внимание, что деятельное участие в войне двух морских держав может вызвать развитие событий и военных операций, способное произвести изменение в существующем в Турции положении вещей, Его Величество Император Всероссийский обязуется не принимать в договорах, которые могут наступить с морскими державами, никаких решений без предварительного соглашения со своими союзниками»¹²⁵.

Проект был приложен к тождественным депешам, отправленным 8 января 1854 года¹²⁶ графом Нессельроде барону Мейендорфу в Вену и барону Будбергу в Берлин. Депеша напоминала, что венское соглашение четырех держав не помешало Франции и Англии вступить между собой в особое соглашение, выразившееся в общем их решении отправить эскадры в Черное море. Это событие открывает новый фазис кризиса, при котором и государь считает себя обязанным обратиться с серьезным призывом к своим друзьям и союзникам. Канцлер рассматривал далее три возможных для Австрии и Пруссии решения: принять сторону России, принять сторону морских держав и, наконец, остаться нейтральными. Первая альтернатива сразу привела бы ко всеобщей войне, которую все желали избежать; вторая была бы унижением перед угрозами западных держав и привела бы германские государства к плачевному будущему. «Россия непобедима у себя, — писал канцлер. — Она не боится военных нашествий, ни нашествий революционного духа. Если союзники ее оставят, если, не дай Бог, она вышла бы из кризиса униженной, вследствие отсутствия их нравственной поддержки, или побежденной, вследствие отсутствия материальной поддержки, то она запомнила бы это, углубилась бы в себя и устроилась бы так, чтобы в будущем обойтись без союзников».

Единственным выходом для Австрии и Пруссии совместно с прочими германскими государствами является нейтралитет, но не колеблющийся и не выжидательный, а строгий и решительный, основанный на полной солидарности Германии и, в случае надобности, защищаемый с оружием в руках. Только он способен предотвратить всеобщую войну, дать Австрии и Пруссии возможность играть роль примирителей и охранить начала порядка и законности, для защиты которых был создан тройственный союз.

Государь, отправляя графа Орлова в Вену, написал императору Францу-Иосифу обширное письмо¹²⁷, во вступительных словах которого были отмечены удивление и горечь, вызванные приведенным выше письмом австрийского монарха. Государь еще раз

502