Вход англо - французской эскадры в Черное море

коварства и ради слепого упрямства Порты остаться напрасными; Россия же должна выйти из борьбы униженной в глазах Европы, лишенной в будущем того нравственного влияния, на которое столь часто опирались консервативные начала порядка, в то время когда в Турции господствовала бы Англия и распространяла свои губительные доктрины во вред нам. Была бы такая развязка для тебя удобна?.. Нет и тысячу раз нет! Останемся теснее соединенными, чтобы отразить столь отвратительные (infames) комбинации. Единственный для нас путь, с достоинством ведущий к цели, это тот, который ты рекомендовал Порте. Пусть она поспешит прислать в нашу главную квартиру уполномоченного для вступления с нами в переговоры по определению условий мира. В том положении, до которого дошли дела, это, при предварительном перемирии, единственное средство восстановления мира. Иначе Россия никогда не договаривалась с Портой. Если бы переговоры происходили в месте, где находятся представители Франции и Англии, то дело мира постоянно тормозилось бы ими, что уже доказано восемью месяцами терпения, и мы достигли бы результата, как раз противоположного тому, который имели в виду.

Будь уверен, что моя умеренность не поколеблется, если только ее можно будет примирить с честью и с интересами России. Это священный дар, за который я ответствен перед Богом и перед моей страной.

Ты то же думаешь. Моя надежда на Бога и на справедливость дела, которое я защищаю, — дела христианства ¹¹². При

493

фанатизме, которым охвачены ныне несчастные турки, вскоре начнется крестовый поход, в котором Россия будет защитницей христианства, а Франция и Англия совершат низость бороться за полумесяц. Возможно ли, чтобы у России не оказалось союзников в святом деле, которое она будет защищать? Един Господь знает будущее, но, веруя в Его милосердие, я постараюсь исполнить мой долг несмотря ни на что, и да будет Бог мне в помощь! Аминь».

Историку нечего прибавлять к этим благородным, полным высокого порыва словам, кроме замечания, что назревала историческая трагедия, которую более ничто не могло предотвратить.

5 декабря по новому стилю в Вене собралось совещание представителей Австрии, Пруссии, Франции и Великобритании для составления протокола¹¹³, содержание которого сводилось к предложению воюющим сторонам добрых услуг четырех кабинетов для восстановления мира. Одновременно была составлена и подписана нота четырех держав Порте с предложением сообщить свои условия примирения. Однако сущность протокола состояла не в этой формальной стороне, а заключалась в следующих нескольких словах: «Нижеподписавшиеся с удовольствием подтверждают, что настоящая война ни в каком случае не может повести за собой территориальных изменений обеих империй, способных изменить освещенные временем владения на Востоке, необходимые для спокойствия всех прочих держав».

Фраза, конечно, сопровождалась ссылками на миролюбие нашего Кабинета и на его заявление об отсутствии завоевательных замыслов, а также на то, что от Порты требуется не более как подтверждение прежних трактатов без всякого посягательства на независимость султана; однако смысл вышеприведенных слов от этого нисколько не изменился. Он весьма определенно заключался в том, что четыре державы не допустят изменения войной status quo на турецком Востоке. У России, как и предвидел император Николай, союзников не оказывалось.

Впрочем, подробности переговоров, которые велись в Вене представителями четырех держав, так же как и подписанный ими протокол 5 декабря, остались неизвестными Петербургскому кабинету, и этим моментом можно определить отклонение Вены от чистосердечных сношений с Петербургом.

Граф Буоль в депеше от 7 декабря н. ст. дал некоторые, но не полные объяснения бывших между четырьмя державами переговоров австрийскому представителю в России барону Лебцельтнеру¹¹⁴ для ознакомления с ними нашего Кабинета. Он писал, что ввиду появившегося высочайшего манифеста и продолжающихся военных действий положение Австрийского кабинета стало весьма затруднительным, так как ни в Париже, ни в Лондоне не нашлось почвы для новых примирительных попыток. Пришлось отыскать

494

такую почву в Вене, предложив представителям держав констатировать сообща европейский характер Восточного вопроса и обусловить их добрые услуги для восстановления мира принципом сохранения существующих трактатов и обязательств, уже принятых на себя обеими сторонами. К депеше была приложена только нота, отправленная в Константинополь, но не сам протокол.

Существование протокола, видимо, осталось неизвестным и нашему послу в Вене барону Мейендорфу, который доносил лишь об отправленной Порте ноте, подчеркнув солидарность Кабинетов в ее поддержке, но не считал возможным предсказывать успех¹¹⁵. Барон Мейендорф упоминал об ответе султана на речь французского посла Барагэ д’Илье, в котором султан требовал отказа от всех наших заявлений и эвакуации княжеств, и замечал, что желание нашего Кабинета вести непосредственные переговоры с Портой неисполнимо, так как с 1841 года независимость и целостность Турции стали началом общеевропейского международного права.

Желание непосредственных переговоров между воюющими сторонами было, по мнению нашего дипломата, практически неисполнимо и потому, что в случае продолжения войны в нее вмешаются Франция и Англия, и все равно их представители будут как уполномоченные воюющих сторон участвовать в будущих мирных переговорах.

Барон Мейендорф сознавал всю серьезность положения. Он решился в своем донесении поместить следующие заключительные слова: «Не следовало ли бы попробовать для избежания долгой, кровавой, неравной и безрезультатной борьбы убедиться, желают ли все европейские державы, как они это говорят, почетного и удовлетворительного соглашения для нас и для наших противников. Если бы даже эта попытка оказалась бесплодной, то мы все-таки оставались бы господами нашего окончательного решения. Ваше превосходительство, извините меня, что я решаюсь чистосердечно высказать мое мнение о вероятностях, которые могут наступить в ближайшем будущем. С 1812 года России не пришлось переживать столь серьезного кризиса. Но тогда все же у нас были союзники, а ныне нет ни одного. Тогда вопрос шел о том, быть или не быть; теперь же дело идет о большем или меньшем нашем влиянии в будущем на Востоке, о влиянии, которое не зависит исключительно от побед, так как, если бы было иначе, то настоящий разрыв не мог бы иметь места».

Барон Мейендорф, исполнив долг прямого без прикрас изложения своего взгляда на дело и на путь, которого, по его мнению, следовало бы держаться во избежание несчастий, сопряженных с «неравной» борьбой, продолжал прилагать усилия побороть опасения Австрийского кабинета перед развертывающимися событиями.

495