Все европейские соседи, по мнению, иоанна, суть представители власти безбожной, руководимой не божественными повелениями, а человеческими страстями: все они рабы тлена и похоти.

Царь Грозный осудил тот демократический принцип народовластия, который на два века позже обоготворил Руссо. Вопреки современным демократическим принципам, исходящим из принципа непорочной, неповреждённой грехом воли человека, Царь Грозный видел в нём преклонение плоти и противопоставлял ему принцип смирения перед промыслом Божиим. Не на народном суверенитете основал он свою власть, не на многомятежнаго человечества хотении, а на том, что «искра благочестия дойде и до русского царства. Самодержавства нашего начало от Св. Владимира, Владимира Мономаха, и даже дойде и до нас смиренных скипетродержавие русского царства».

В силу Промысла Божьего, сделавшего его потомком первых Самодержцев, правит Иоанн своим царством. Царь,– не делегатарий прав народа, говоря современным юридическим языком; верховная власть принадлежит не народу, а той высшей силе, которая указывает цели жизни человеческой. Власть царя – миссия, свыше данная, она – служение, подвиг, а не привилегия. Монарх лишь выразитель веры народа, а не представитель его воли.

Власть царя не безгранична, она ограничена самим идеалом власти, целью её. Курбскому он пишет, что ничего не требовал против веры, и потому тот не имеет законной причины неповиновения. «Не токмо ты, но все твои согласники и бесовские служители не могут в нас того обрести».Когда Антоний Поссевин, иезуит предложил Иоанну составить обсуждение по вопросам веры, Иоанн отослал его к Митрополиту, объявив, что некомпетентен высказывать решающее суждение по этим вопросам.

Лишь в отношении своих советников бояр и вельмож он считал себя властью неограниченной. «Ты пишешь в своей бесосоставной грамоте, чтобы рабам помимо господина обладать властью», пишет он Курбскому. «Это ли, совесть прокажённая, чтобы царство своё в руке держать, а рабам своим давать властвовать? Это ли противно разуму – не хотеть быть обладаему своими рабами? Это ли православие пресветлое – быть под властью рабов? Как же самодержец наречётся, аще не сам строит»?"

Но как меняется язык Царя Грозного, когда он говорит не перед «собаками и изменниками», а перед святителями Церкви. Открывая Стоглавый Собор, он обращается с такой речью: «Ныне молю Вас, о богособранный Собор, ради Бога и Пречистой Богородицы и всех святых трудитесь для непорочной и православной веры, утвердите и изъясните, как предали нам св. отцы по Божественным правилам, и, если бы пришлось, даже пострадайте за Имя Христово, хотя вас не ожидает ничего кроме труда и разве ещё поношения от безумных людей: на то я и собрал вас. А сам я всегда готов вместе и единодушно с вами исправлять и утверждать православный закон, как наставит нас Дух Святой. Если, по нерадению Вашему, окажется какое-либо нарушение Божественных правил, я в том непричастен, и вы дадите ответ перед Богом. Если я буду вам сопротивен, вопреки Божественных правил, вы о том не молчите; если буду преслушником, воспретите мне без всякого страха, да жива будет моя душ а, да непорочен будет православный христианский закон и да славится пресвятое Имя Отца и Сына и Св. Духа». В делах, связанных с вопросами веры, Грозный считал себя связанным правилами Церкви, а в земных делах мыслил себя лишь орудием Промыслительной Десницы, ища наставления и руководства в святительском благословении и молитвах.

В такой постановке отношений Государство не упраздняет Церкви, не отделяется от неё, не подчиняет её себе, не заменяет её собой, а принимает её, как нечто существующее и данное, вступая с ней в единение без устранения собственной самостоятельности. Высшая Церковная власть в лице своей канонической организации освящённого Собора и главного епископа – Митрополита Московского всегда была помощником Грозного в устройстве дел земских. Грозный дал такое построение в своей речи на Стоглавом Соборе государственно-церковном отношениям, которое исходило из признания различия сфер действий Государства и Церкви, но в то же время признавало необходимость их единения без недопустимого слияния. Принадлежа к Церкви, он сам ей подчинялся, признавая за руководство её нравственные требования и направляя.государственное строительство в духе Церкви. Образец этот давала ему Византия.

Он понимал, что Церковь даёт народу его миросозерцание, цели жизни и, обращаясь к ней за содействием в деле воспитания народа, он признавал за ней самостоятельную нравственную силу. В подчинении этой силе его самодержавие находило твёрдый и непоколебимый оплот. И понятие самодержавия, как власти самодовлеющего идеала, подвига личности, освящённого Церковью, рукоположением и таинством миропомазания, перешло неприкосновенным и в Основные Законы: «Власти Самодержавного Монарха повиноваться не только за страх, но и За совесть Сам Бог повелевает – гласит статья 1-я. И когда Император Николай II ограничил осуществление Законодательной власти содействием Государственного Совета и Государственной Думы, слово «неограниченный» было выпущено из определения его власти, но осталось определение власти, как Самодержавной; иначе не могло и быть, ибо нравственный идеал жертвенного подвига лишь тогда перестанет быть принципом высшей верховной власти, когда Россия перестанет быть православной. Но пока ещё живёт в сердцах русских православие, и в Основных Законов русских есть ст. 62: первенствующая и господствующая в Российской Империи вера есть христианская, православная, католическая восточного исповедания.

Царь Грозный созывал Земские Соборы и для законодательства и для решения высших правительственных вопросов из всех чинов Московского государства. Мы видели, что он не признавал за подданными никаких политических прав в отношении к Царю – власти Богоустановленной, и у него, конечно, не могло быть и мысли видеть в Земском Собор представительство власти народа, как верховного вершителя дел. Верховной властью была его Царская власть, и все права её вытекали из её обязанности, миссии, свыше возложенной; права его были ограничены не правами подданных, а их обязанностями по отношению к Богу. Где верховная власть требует неповиновения Богу, там кончается повиновение ей, ибо она выходит тогда из своей компетенции. Но подданные обязаны содействовать Царю в устройстве государственных дел, когда он призывает их, и решать их, когда он им приказывает это; самое право на это определяется их обязанностью содействия Царю.

В этом построении – коренная и неистребимая разница с демократическим построением народного представительства на принципе народного суверенитета, лежащего в основе современного конституционного права. Там действительную верховную власть имеет численное большинство, перед волей которого склоняются и законодательные палаты и монарх, царствующий волею народа. В основе этого построения лежит гуманистическая вера в то, что неповреждённый от природы человек может наилучше направить жизнь, руководясь только своим разумом и волей. Здесь само государство представляет для людей интерес, по преимуществу, как высшее орудие для охраны безопасности, права и свободы, на которые каждый имеет одинаковые права.

Этому гуманистическому и либерально-эгалитарному принципу государственного строения строй самодержавно-монархический противопоставляется, как антипод: здесь верховная власть, построенная на обязанности, миссии, подвиге, не имеет других ограничений, кроме ограничений в Церкви и тех, которые она сама на себя налагает; пределом её являются не права граждан, а их более высокие обязанности перед Богом; на всё гражданско-политическое строение налагается печать не механической уравнительности, а по преимуществу соответствия прав с обязанностями. Принципиально не обязанности определяются правами, а права обязанностями.

В первом случае высшая воля народа в принципе ничем не ограничена, и, по выражению английских юристов, парламент может всё кроме превращения мужчины в женщину. Во втором случае самодержавный носитель власти признаёт себя подчинённым высшей силе Промысла Божьего, и народ подчиняется ему, как помазаннику Божьему, то есть посреднику – орудию Его Промысла. Те, кто не смиряется перед такою властью, не понимает её и не повинуется – лишь «безводные облака, носимые ветром, ропотники ничем недовольные, поступающие по своим похотям, обещающие другим свободу, а сами – рабы тления».

В апостольском учении политическое своеволие есть проявление общего своеволия, вытекающего из непонимания главной цели жизни. Апостол освящает принцип власти, как службу, Богом указанную, и кладёт границы для повиновения Кесарю в необходимости воздавать Божье Богу. Понятие христианской власти, как подвига-служения, совершенно неотделимо от христианского учения и миросозерцания.

При гуманистическом воззрении совершенно непонятно такое возвышение одного человека, которое происходит при монархии, но, когда люди исповедуют не обожествление человека, а лишь святость подвига, освящённого Церковью, тогда они напротив не могут понять, во имя чего они будут повиноваться другим без наличности этого освящённого подвига, который может нести только личность, как носитель религиозно нравственного сознания.

Не к раболепству перед людьми, а к смирению и подвигу призывает православное учение; смирение и подвиг – его основа; без него нет православия, и «Император, Престолом Всероссийским обладающий, не может исповедовать никакой иной веры, кроме православной» — гласит ст. 63 Основных Законов.

Власть православного монарха вытекает из православного миросозерцания и без него даже непонятна. Её создаёт то миросозерцание, которое не верит в одни силы человеческие, но, уповая на Промысел Божий, полагает, что «кому Церковь не Мать, тому Бог не Отец». Только указанный Промыслом в силу рождения, верный Церкви, помазанный ею и хранитель её веры, признаётся достойным устроителем политической жизни.

Учение Грозного об основах власти, понятие о самодержавии, как о власти, обязанной собственному праву по нравственному подвигу в силу Промысла Божьего, «доведшего искру благочестия до Русского Царства и скипетродержавие до нас смиренных», и не опирающейся на «многомятежного человечества хотение», остаётся основой русского права по Основным Законам, непоколебленной ни смутой 17 века, ни смутой 1905 года.

Царская власть, вытекая из церковного миросозерцания, органически связана с Церковью и от неё неотделима. При возложении рук на голову Государя по чину коронования венчающий его святитель, низводящий через рукоположение на него благодати св. Духа, испрашивает её не только на управление государством, но, как гласит читаемая им молитва, «просит Бога соблюсти его в непорочной вере, показать его хранителем Святыя кафолическия Церкви догматом». Эта обязанность составляет интегральную часть обязанностей Царя, как церковного чина, в который он вступает через рукоположение и миропомазание.

К чину Византийского коронования при царе Феодоре Алексеевиче было прибавлено в русской Церкви поучение, которое читает каждому коронуемому царю венчающий его святитель не лично от себе, а от лица Церкви, в котором Церковь говорит о благодати, низведенной на Царя, через рукоположение, и об обязанностях Царя.

Вот это поучение: «О Святом Духе Господин и возлюбленный сын святыя Церкви и нашего смирения, князь Великий всея Руси самодержец! Се отныне от бога поставлен еси князь великий и боговечанный царь правити хоругви и содержати скипетр царства русского и венчан еси Царским венцом, по благословенью великого чудотворца Петра Митрополита всея Руси и по данной нам благодати от святаго и животворящаго Духа, рукоположением нашего смирения с архиепископы и епископы Русския митрополии и со всем священным Собором, в святой Соборной Церкви Успения Пресвятой Богородицы в царствующем твоем граде Москве, и ты господине сыну, боговенчанный царь, князь великий, всея Руси самодержец, имей страх Божий в сердце и храни веру Христианскую греческого закона чисту и непоколебиму, соблюди царство свое чисто и непорочно, якоже ныне приял еси от Бога; к святей же соборной Церкви и ко всем святым церквам имей веру, страх Божий и воздавай честь, понеже в ней, царь второе порожен еси от святыя купели; святым честным монастырем великую веру держи по данной ти от Бога Царской власти, к нашему же смирению, ко всем своим богомольцам о Святом Дусе царское свое духовное повиновение; братью же Свою по плоти, о богочестивый и боголюбивый царю, люби и почитай по царскому своему духовному союзу бояр же своих и вельмож жалуй и береги их по их отчеству и ко всем же князем и княжатам и детем боярским и ко всему христолюбивому воинству буди преступен и милостив и приветен по царскому своему сану и чину; всех же православных христиан блюди и жалуй и попечение о них имей от всего сердца; за обидящих же стой царски и мужески, и не попускай и не дай обидеть не по суду и не по правде; се бо, о царю, приял еси от Бога скипетр правити хоругви великаго царства Русского и разсудити и управити люди твоя в правду; блюди и храни бодрено от дивиих волк губящих ее, да не растлит Христово стадо словесных овец. И паки глаголю ти. боголюбивый царю: блюди с Богом и храни елика твоя царская власть и сила содержится, покрываем Вышнягс десницею и храним благодатью Св. Духа, от всех врагов твоих видимых и невидимых: вас бо Господь Бог в себе место избра на землю и на Свой престол вознес, посади, милость и живот положи у вас, вам же подобает, приемше от Вышняго повеление, правление человеческого рода, православных царей, не токмо о своих пещися и свое точию житие правити, но и все правимое от треволнение спасати и соблюдати стадо его от волков невредимо. И паки ти глаголю, о боговенчанный царю: цело имей мудрование православным догматом, почитай излище матерь твою Церковь, яже о Святым Дусе тя воздои, и сам почтен будеши от нея; языка же льстива и слуха суетна не приемли, царю, ниже оболгателя послушай, ни злым человеком веры емли, смотряй в себе, о боговенчанный царю, яко всем человеком мудрость честнйши есть: все бо ту яко благо похваляют, и любемудру быти подобает, или мудрым последовати, на них же воистину ако же на престоле Бог почивает. Тщися, о боговенчанный царю, сия царства исправити нравы благими, и аще хощеши милостиво имети себе Бога и Царя небеснаго, милостив буди и ты, царю, ко всем. Силою Творца, и премудростью Искупителя, и Духа Святаго Утешителя возмогай, о благочестивый царю о X ристе; паки Им возмогай, да наследник будеши и небеснаго царствия со всеми святыми православными цари, де возможеши с дерзновением рещи и во второе пришествие Господа Бога и Спаса Нашего Иисуса Христа: се аз Господи, и людие твои, их же ми еси дал великаго твоего царства Русскаго».

Повторяем, что без православного миросозерцания нельзя понять царской власти, ибо она мыслится, как орудие Божьего Промысла, действующего через помазанника.Церкви. Если она неприемлема для гуманистически безбожного миросозерцания, то она неизбежна для миросозерцания православного, которое делает верховным принципом жизни личный нравственный подвиг.

Народ русский, так метко выражающий свои религиозные и правовые понятия в пословицах, понял и оценил рождение новой власти в лице Грозного царя, воспев его в былине:

«Когда начиналась Москва,
Зачинался в ней и Грозный Царь».

В целом ряде пословиц народ выразил своё понимание Царской власти. Он чтит не породу в царе, а священную миссию сана, его помазанность, делающую его освящённым орудием Промыслительной Десницы; подобно Грозному царю он не любит породу, не любит бояр. О боярах он говорит «не держи двора близ княжого двора», «с боярами знаться, греха не обобраться», в «боярский двор ворота широки, а вон узки: закабаливают». Царь же в его глазах источник справедливости: «где Царь, там и правда». Близость к царю повышает человека: «близ царя – близ чести».

Не верит он в силу человеческого разума в делах земных: «один дурак бросит камень, а десять умных не вытащат». «Глупый погрешает один, а умный соблазняет многих». «Горе царству, которым владеют многие». Человек не может строить общежития, если не находится под действием Высшей правды. «Кто не умеет повиноваться, тот не умеет и приказывать». «Кто сам к себе строг, того наставит царь и Бог». Народ хочет повиноваться тому человеку, чья священность подчиняет его нравственному идеалу: «Царь от Бога пристав», «Царь Земной под Царем небесным ходит», «Суд царев, а правда Божия», «Сердце царево в руке Божьей», «Чего Бог не изволит, того и царь не изволит». «Царский гнев и милость в руках Божиих.» «Как без Бога свет не стоит, так без царя земля не правится». Реальность веры здесь в Промысел Божий исповедуется самим делом; человек верит. что, сделавши все для подчинения воле Божьей, он не будет оставлен Богом и в своём политическом строительстве. «Государь батюшка, надёжа, православный царь», говорит он. Для гуманиста–нехристианина даже непонятен этот язык.

Не породу, а сан чтит народ в царе. Когда кончилась династия Рюриковичей, народ под руководством патриарха выбирает не наилучшего родом Шуйского, а сравнительно с ним худородного Годунова; он сводит с царства лучшего родом и умного Шуйского за то, что он избран боярами и дал им запись на себя; он выбрал новую династию из бояр Романовых, страдавших при Годунове, в лице сына Митрополита, идейно связывая её через свойство с прежней династией, просиявшей количеством прославленных в Церкви лиц.

Когда князь Пожарский рассылал грамоты об избрании выборных для совета «как нам теперь безгосударным быти», по его зову составился избирательный Собор 1613 г. Не представляя себе иной формы правления, Собор видел в себе не учредительную власть призванную дискуссировать о выборе формы правления, а собрание всех чинов Московского Государства, имеющее сказать, кому быть выразителем народного духа и вершителем судеб народа. Грамота по возможности устраняет даже наличность момента избирательного, зависящего от народных желаний, а старается установить преемство с угасшей династией. Перечислив всех великих князей и Царей до Владимира Святого, она пишет: «все едиными устами вопияху, глаголюще, что быть на престоле от их царского благородного корени родившемуся Михаилу Феодоровичу Романову – Юрьеву». Государь мыслился духовным преемником строителей земли Русской, всех своих предшественников, ныне призванных ожить в историческом нравственном преемстве новых царей, освящаемых благодатью Церкви.

Русский народ, чтущий инобытие в своём богослужебном культе, церковном пении, в своём иконописании, в своей сказке о неведомом граде Китеже, в своей могучей мистической музыке, светом этого инобытия озарил и свой верховный политический принцип.