Таинственные мысли Рене Магритта

 

Рене Франсуа Гислен Магритт (1898–1967) – один из самых великих, но и загадочных живописцев ХХ века. Практически каждая его картина – неожиданная, парадоксальная, иногда философская, иногда озорная, иногда и хулиганская, но загадка.

Реальная, детальная действительность не привлекала Магритта. Он вообще считал, что не существует «простого мира». «Мир хоть и реален, но непостижим, – писал он. – Основа его – часто не та, какой видится». Действительно, Магритт был убежден, что самая сокровенная тайна скрывается в простой обыденности, свойственной всем вещам. И он писал обычный видимый мир, но оказывалось, что мир этот полон таинственной сути. Например, художник рисовал современный город, прохожего и белую розу на мостовой и давал картине название «Ящик Пандоры». И современный город с его бело-розовыми иллюзиями открывал свою истинную суть соблазна и раздора. В другой картине художник изображает мужчину и женщину, прижавшихся друг к другу в любовном порыве. Картина так и названа – «Влюбленные». Вот только лица их закрыты белыми холстами. Они хоть и рядом, но не видят ни друг друга, ни прекрасного мира, изображенного за ними. И ведь сколь точный и емкий символ! Ведь люди, полностью погруженные в свою любовь, действительно уже не видят мира вокруг, но ведь они не видят и друг друга – для каждого ценно именно его собственное чувство.

 

Рене Магритт

 

Поразительна по философскому взгляду и самая известная картина Магритта – «Голконда». На ней изображены городские дома и небо над ними, полностью пронизанные фигурками людей – большими, поменьше и вообще уменьшенными до дождевых капель. Люди попадают в город, как капли дождя. Но они же и похожи друг на друга как эти самые капли. Действительно, город делает жителей одинаковыми, так же как их желания и стремления. Впрочем, даже капли воды, столь схожие на первый взгляд, на самом деле имеют абсолютно разное содержание. Так и люди Магритта – они похожи, усреднены, одинаковы, но… Недаром картина названа «Голконда». Так называется самое большое и знаменитое в мире индийское месторождение бриллиантов. Получается: каждый «одинаково-усредненный» горожанин – истинный бриллиант.

Отсюда ясно, что для Магритта было чрезвычайно важным не только изображенное, но и название полотна. Недаром один из самых вдумчивых исследователей творчества Магритта заметил: «Название изображения вступает в брак с картиной не потому, что оно оказалось более или менее удачным или остроумным комментарием. Инспирированное изображением, название возникает из просветления, соответствующего тому, что оно должно назвать». Действительно, к видимому описанию (картине) подмешивается невидимое (обозначенное словом в названии), и в сознании зрителя возникает путь, ведущий к таинству. И как пишет другой исследователь творчества Магритта, «речь идет не о двойной иллюзии – но о поддержании вдохновляющей силы духовной сущности предмета».

Но были в творчестве Магритта и особые картины – те, на которых художник осознанно предоставлял свои холсты «таинственной силе» и осознанно помогал ей открывать «ее таинственные пути». В 1952 году он написал маленькую картину, изобразив на ней два витых подсвечника со свечами. Левая свеча почти догорела и оплавилась. Правая же согнулась от какого-то дерзкого и стремительного порыва ветра. Порыв был так силен, что согнул даже металлический подсвечник и проделал рваную дыру в стене. Что это было? На то дает ответ подпись под картиной. «Милюзина» – написал Магритт крошечными буковками.

Так вот в чем дело! Фея Милюзина, известная по пьесе-сказке Метерлинка «Синяя птица», была здесь и прошла сквозь картину в свой мир. А то, что увидел зритель, – всего лишь последствия этого волшебного посещения. Вот она – была и нету…

«Невидимое – это просто скрытое видимое! – утверждал Магритт. – Надо только откинуть шторы! Правда, иногда приходится поломать голову над тем, что же ты видишь…»

Место, которое художник увидел на своей, возможно, лучшей картине, сам он долго не мог ни понять, ни назвать. Уникальное пространство, в котором сверху – в ночном небе – светит месяц, внизу же – на земле – играют лучи полуденного солнца. Справа деревья зеленеют первой весенней листвой и тут же распускаются пышным цветением лета, а слева – алеют клены в осеннем убранстве, а за ними сверкают в морозном инее оголенные деревца. В центре же этого удивительного мира стоит массивный, по-деревенски основательный двухэтажный дом. Дом, где никто не потревожит путников. И перед этим домом – маленький согбенный человечек, добравшийся наконец со своим старым чемоданом туда, где можно отдохнуть. Туда, где есть ВСЁ и ОДНОВРЕМЕННО: день, ночь, зима, лето. В гостиную, которую устроил Бог. А может, это – Сам Бог возвратился туда, где наконец-то и Он сможет отдохнуть? В ту нулевую точку, с которой и начинается мир. Картина так и называется – «Гостиная Бога».

«Не стоит напрягаться, – написал как-то Магритт другу. – Таинственное окно откроется, если захочет само. Надо только всегда быть к этому готовым. Ведь за любым покрывалом может быть своя тайна».

Искусствоведы причисляют Магритта к сюрреалистическому направлению, сравнивая с Сальвадором Дали, или к авангардистскому, соединяя с живописью этой школы. Однако наиболее прав сам художник, однажды заметивший, что он – «художник мысли». А «мысль реальна, когда она становится тем, что ей предлагает мир, и когда это предложение она возвращает таинству, без которого никакой мир и никакая мысль не были бы возможны…»

 

 

Отблеск счастья и страстей

 

Великая камея Франции

 

Дверь сотрясалась от мощных ударов. Питер Пауль Рубенс лихорадочно заталкивал под кожаный переплет книги письмо, которое только что закончил писать. Его не должны найти! Пальцы художника предательски дрожали. Еще бы, гвардейцы кардинала Ришелье – опасные гости, особенно если ломятся в ваш дом темной ночью. Им явно безразлично, что хозяин этого дома не только знаменитый живописец, которого пригласила в Париж сама королева-мать Мария Медичи, но и дипломат, находящийся на службе у испанского короля Филиппа IV…

Рубенс отбросил книгу под стол, мазнул лицо и руки влажной краской и распахнул дверь. В дом ввалились двое «верных слуг Господина». Именно так они громогласно именовали себя с тех пор, как в прошлом, 1624 году Ришелье, ставший премьер-министром Франции, объявил гвардию своей личной охраной. Охрана ему и вправду была нужна. Кардинала не любили ни король Людовик XIII, ни высшая знать. Народ же шепотом величал этого церковника «дьяволом в пурпурной мантии». И угораздило же Рубенса ввязаться в споры с церковью!

 

Камея Тиберия. 37 г.

 

А все его приятель – Клод Никола Фабри де Пейреск. Большой знаток и собиратель искусств, он усомнился в одной из церковных реликвий – древнеримской камее I века до н. э. невероятной красоты. Та была изготовлена из черно-белого оникса с вкраплением багровых пятен и не могла не поражать воображение, ведь это самая большая камея в мире, размером 31 на 26 сантиметров. Церковь считала, что на ней изображен библейский Иосиф, которого чествует фараон Египта. Именно из-за почетного сюжета камея и считалась святой. Но вот Пейреск усомнился в сюжете и принес камею Рубенсу, ибо художник слыл знатоком античных гемм. «Как городской советник, я взял ее под честное слово из государственного хранилища, – сообщил де Пейреск. – Как на твой взгляд, что здесь изображено?» Рубенс внимательно осмотрел камею:

«Если это сюжет об Иосифе и фараоне, то почему правитель Египта изображен в одеждах римского воина, а рядом какая-то женщина в типичном одеянии патрицианки?! Нет, тут что-то не так». Вот тогда-то де Пейреск и уговорил Рубенса заняться изучением сюжета камеи. И к чему это привело – к визиту слуг кардинала?..

«Почему не открывали так долго?» – рявкнул гвардеец. Художник поднял заляпанные краской руки: «Когда я рисую, то ничего не слышу и не вижу. Особенно когда выполняю работу по заказу королевы-матери». Имя королевы произвело впечатление. Гвардейцы переглянулись, но уходить не собирались. Рубенс надменно вскинул подбородок и брезгливо протянул на манер высокопоставленного вельможи: «Так что угодно, господа?»

И тут один из незваных гостей произнес нечто неожиданное: «Мы хотим переговорить с вашим слугой Костеном!»

Рубенс чуть не присвистнул: вот, значит, в чем дело! Правда, он уже давно подозревал, что Костен шпионил за ним. Со времен кардинальства Ришелье Франция стремительно обрастала соглядатаями. Соседи следили за соседями, слуги за господами. Хорошо, что несколько дней назад он выгнал этого бесстыжего парня. Иначе письмо, которое Рубенс еще не успел отправить посольской почтой в Антверпен своему старшему сыну, наверняка оказалось бы в руках ночных гостей. А ведь в этом письме – явная ересь, подлинная история священной камеи, которую Рубенс уже успел выяснить.

Художник смерил гвардейцев самым высокомерным взглядом, на который был способен: «Костен оказался нечист на руку, и я уволил его!» Гвардейцы переглянулись. Они явно не рассчитывали на такой поворот дела. Рубенс между тем повысил голос: «Врываться в дом королевского дипломата, чтобы поговорить с его слугой, возмутительно. О вашем визите завтра же утром узнает кардинал!» – «Вы сможете рассказать ему сами! – хмыкнул старший гвардеец. – Вот предписание вам явиться завтра в Пале-Рояль!»

Заперев дверь за непрошеными гостями, Рубенс вернулся в свой кабинет. Вынул из книжного тайника письмо сыну и перечитал его еще раз.

 

«Мой дорогой Альберт!

Твои познания в латыни и древнегреческом оказали мне неоценимую помощь. Сразу видно, что братья августинцы, которым я поручил твое воспитание, отличные преподаватели. Учись лучше, мой мальчик, а когда выучишься, я отдам тебе свою коллекцию античных редкостей, которую собираю всю жизнь. Жаль только, не могу присоединить к ней самую большую камею в мире, ведь она – собственность французской короны и реликвия церкви. Во Францию камея попала еще в 1239 году, когда король Людовик IX купил ее у императора Латинской империи Балдуина II. А тому она досталась от крестоносцев, взявших штурмом Константинополь в 1204 году. Тогда, мой мальчик, были ужасные времена. Великий город был разграблен, население перебито. Слава богу, удалось спасти хранившиеся в городе христианские святыни. Среди этих уникальных реликвий была и «резная картина на камне, рассказывающая о жизни святого Иосифа», как назвали ее современники.

Смотри, мой мальчик, я зарисовал камею. А соотнеся латинский текст, который ты перевел, и знания, полученные мною из старинных источников, я понял, что на камее изображен вовсе не библейский Иосиф, а император Тиберий, живший в I веке н. э. Вот почему вокруг него изображены римские воины и красавицы в античных одеждах. Над центральной группой парит величественный император Август, который к тому времени отошел в мир иной, оставив трон Тиберию. Внизу же, в скорбных позах, группа пленных варваров, которые умоляют императора о прощении. Всего изображено 20 фигур, и каждая с изумительным мастерством и тончайшими деталями, – словом, настоящая картина в камне. Неудивительно, что по распоряжению одного из византийских императоров это сокровище «одели» в золотую оправу, усыпанную драгоценными камнями и жемчугом».

 

Рубенс оторвался от чтения письма. Ну надо же было вляпаться в такое! Да, он помог своему другу Пейреску установить истину: на камее изображен не библейский герой, а реальный римский император. И что теперь? Получается, он, Рубенс, лишает французскую церковь ее знаменитой реликвии. Кто потерпит такое? Уж точно не кардинал Ришелье. Он уже пригрозил Пейреску церковным судом. Но даже если завтра Рубенс окажется в Бастилии, все равно нужно, чтобы мир узнал разгадку сюжета камеи. Надо только спрятать письмо. Испанский посланник обязательно заглянет в тайник и перешлет письмо сыну Рубенса.

Впрочем… Рубенс снова сел за стол и дипломатично приписал: «Надеюсь, мой мальчик, ты понимаешь, что я провел все эти изыскания по истории камеи только во благо Франции, ее короля и всемилостивейшего кардинала. Аминь!» Пусть любой, кто случайно прочтет, будет уверен – художник лоялен к французской власти.

Как ни странно, но на другой день слуги кардинала во дворце Пале-Рояль встретили Рубенса весьма корректно. Быстро провели через залу официальных аудиенций в кабинет Ришелье. Художник был поражен: сколь торжественно обставлены парадные залы и сколь аскетично выглядит рабочий кабинет кардинала: огромный стол красного дерева, заваленный бумагами, черное кожаное кресло и стеллажи с книгами и футлярами на всех стенах с пола до потолка. Видно, на первое место Ришелье ставил не роскошь, а государственные дела. Вот и сейчас он что-то торопливо читал. Но едва слуга ввел Рубенса, Ришелье поднял голову и преувеличенно широко улыбнулся: «Я жду вас, друг мой! Вы хорошо потрудились. Тем более что провели все свои изыскания «во благо Франции» – не так ли?»

У Рубенса перехватило дыхание: он выгнал лакея-шпиона, не впустил гвардейцев, но все равно кто-то из слуг донес на него. И вот кардинал цитирует его письмо!

«Я тоже увлекаюсь историческими штудиями, – еще шире улыбнулся кардинал. – Но мои успехи скромны, не то что ваши. Это же открытие в мире искусств: выяснить, что ониксовая камея посвящена императору-язычнику. Но что это дает? Вы лишаете нашу церковь святой реликвии!» Рубенс похолодел. «Все в руках Божьих, – произнес он. Сглотнул и добавил: – И ваших, ваше преосвященство. Все знают, что вы истинный ценитель античных редкостей. Так неужели вам не нужна истина?»

Кардинал прищурился: «Расскажите. Но не о старинных временах – о тех, что поближе!» Рубенс осторожно проговорил: «Я установил, что камея очень понравилась королеве Екатерине Медичи. Она приказала присовокупить к золотой оправе драгоценные камни и жемчуга. Потом подарила камею старшему сыну – королю Франциску II. Затем она переходила к другим Валуа как символ власти». Кардинал скривился: «И все сыновья Екатерины умерли насильственной смертью, кто от яда, кто от кинжала… Забавно, не правда ли?»

Рубенс стиснул тонкие пальцы: беседа принимала неприятный оборот. «За свою долгую жизнь произведения искусства всегда обрастают легендами, – тихо проговорил он. – В старинных рукописях часто упоминается, что ониксовая камея оказывает на владельцев зловещее влияние. Считается, что, поскольку на ней изображены несчастные пленники императора, камея не приветствует никаких властителей и, больше того, стремится отобрать у них власть. Но это легенды, ваше преосвященство…»

«Конечно! – Ришелье вскинул на художника холодный взгляд. – Мы благодарны вам за изыскания, но настоятельно рекомендуем вам и вашему другу де Пейреску забыть о них».

И кардинал величественно взмахнул тонкой рукой, показывая, что аудиенция окончена. Однако, едва за Рубенсом закрылась дверь, Ришелье рывком открыл ящик своего стола. Там таинственным черно-багровым светом поблескивала огромная камея.

«Я подозревал, что ты приносишь несчастья, черное чудовище! – прошептал кардинал. – Недаром твои багровые вкрапления словно пятна крови… И надо же было проклятой королеве Медичи отыскать тебя! Лежала бы себе спокойно в казне… Но я не желаю, чтобы трон опять зашатался. Хватит с бедной Франции потрясений!»

И, обернув руку пурпурным рукавом сутаны, Ришелье подцепил черную камею, как зловредного скорпиона, и бросил ее в нижний ящик старинного комода. Пусть лежит там и никому более не попадается на глаза!

Так и осталась камея в укромном ящике комода. Давно отошли в мир иной и кардинал Ришелье, и король Людовик XIII. На троне вот уже которое десятилетие пребывал великий Людовик XIV, сделавший Францию не только самой мощной державой Европы, но и законодательницей моды, манер, искусства.

В то хмурое осеннее утро король явно хандрил. За завтраком откушал мало, не принял ни одного министра. В припадке меланхолии он воскликнул: «Сколько можно любоваться на одно и то же? Неужели нет ничего новенького?» И тут кто-то из приближенных и подал королю огромную камею: «Сир, это античное сокровище нашлось в старинной мебели!»

Король оглядел находку, но она ему не понравилась: «Какая-то она не царственная – черно-белая, и эти противные багровые пятна… Отдайте ее дофину Людовику. У него как раз скоро день рождения».

Приказано – выполнено. Сын Людовика XIV получил камею в подарок. Но через полгода, в апреле 1711-го, он подхватил оспу и умер. Наследником престола был объявлен его старший сын – герцог Бургундский, которому вместе с прочими регалиями передали и черно-белую камею. Но не прошло и года, как и он скоропостижно скончался. Бедный Людовик XIV объявлял все новых своих наследников, но его дети и внуки не задерживались на этом свете. Так что когда Людовик-Солнце скончался в 1715 году в преклонном возрасте, наследником был объявлен его правнук – Людовик XV. Малолетнему ребенку, конечно, никаких регалий передавать не стали. А его опекун, блестящий и расточительный регент герцог Орлеанский, ценил только золотые луидоры. Камею он запер в ящике секретера, а потом и ключ потерял. Так что правление Людовика XV не было омрачено ничем. Он единственный из всех королей Франции правил в свое удовольствие.

За ним корону принял Людовик XVI. А у него обнаружилась особая страсть – король обожал вскрывать и чинить старые замки. Так что когда ему на глаза попался пыльный секретер столетней давности, он вскрыл его с огромным удовольствием. Между рассыпавшимися бумагами там лежала огромная камея. Людовик пришел в восторг, показал находку своей жене Марии-Антуанетте и более с камеей не расставался. Однако счастья королевской семье она не принесла – дальнейшая трагическая судьба этой венценосной четы известна всему миру.

Вскоре после революции 1789 года драгоценности французской короны (в том числе и камея Тиберия) были выставлены на всеобщее обозрение в Париже как народное достояние. Ну а потом камея попалась на глаза первому консулу Франции – Наполеону Бонапарту. Тот жаждал покорить мир и потому обожал все истинно королевское. Узнав, что черно-белая камея долгое время считалась в королевской семье символом власти, Бонапарт окрестил ее Великой камеей Франции, приказав вставить в большую золотую оправу в стиле ампир. А при своей коронации повелел положить камею рядом с другими монаршими регалиями.

Что было дальше, опять же известно. Покорения мира не случилось, зато последовал крах империи и последующая ссылка Наполеона на остров Святой Елены. Камея же стала разменной монетой в расчетах с победителями. Ее вместе с другой уникальной геммой, которую называли камеей Гонзага, предложили в качестве «сердечного дара» русскому императору Александру I. Но русская душа – загадка. Александр выбрал не Великую камею Франции, а сардоникс Гонзага. Недаром же эзотерики до сих говорят, что русский император был одним из посвященных: может, он знал о проклятии камеи Тиберия?.. Но факт остается фактом – сего дня в петербургском Эрмитаже мы можем восторгаться именно камеей Гонзага из трехслойного сардоникса.

Французы же благоразумно стараются не трогать свою Великую камею: лежит она спокойно в музее на привычном месте – и пусть себе лежит. Так надежнее.

 

Корона королевы Виктории

 

Историю, конечно, творят люди. Но встречаются и странные, почти мистические создатели истории. Так случилось с легендарным родовым сапфиром династии Стюарт. Камень сам начал влиять на исторические события.

Этот драгоценный камень издревле принадлежал шотландскому королевскому дому. Говорят, его носил еще король Александр II в 1214 году. В XIV веке Давид II подарил этот камень Уолтеру Стьюарду, за которого вышла замуж его сестра Маргарита Брюс. От этой пары и началась династия Стюартов. Прошли века, и в середине XVI века камень достался молодой королеве Марии Стюарт.

От настоятеля Эдинбургского монастыря королева узнала, что сапфир считается даром Небес. Услышала и пророчество: когда главный камень Шотландии соединится с главным камнем Англии, эти земли обретут мир и истинное могущество.

 

Королева Виктория

 

Мария цепким взглядом окинула темно-синий камень. Конечно, он красив. Но о чем толкует монах? Неужели хочет, чтобы Мария Стюарт подарила сапфир своей сестрице-сопернице – Елизавете Английской, чтобы примирить давнюю вражду Шотландии с Англией? Ну уж нет! Проклятая Елизавета и так незаконно восседает на престоле, на который должна была бы взойти она – Мария Стюарт. Даже отец Елизаветы, покойный король Генрих VIII, считал девчонку незаконной. А у Марии чистейшая родословная – она наследница древних английских и шотландских королей. Это она должна восседать на престоле в благословенном Лондоне, а не прозябать в полуразрушенном Эдинбурге, где осыпаются крепостные стены старого замка Холируд.

Впрочем, не стоит гневить Бога – ей ли жаловаться, когда она только что вышла замуж за 19-летнего красавца Генри Дарнлея?! Королева страстно вздохнула. Вот кому она отдаст драгоценность – возлюблен ному мужу! В спальне Мария сняла с шеи сапфир, висящий на серебряной цепочке: «Пусть этот камень напоминает о страсти, которая сжигает наши тела!» Генри поднес сапфир к пламени свечи, и руки его дрогнули. «Скорее он напоминает посиневший труп…» Семейная жизнь не заладилась. Очень скоро Мария узнала, что красавец Дарнлей возглавил заговор против своей законной жены и властительницы – хочет стать единоличным правителем и идти в фарватере политики Елизаветы Английской. Пришлось принимать меры: отправить заговорщиков на плаху. Дарнлей тут же покаялся, и Мария простила его. А как иначе? У них же родился сын Яков. Но вскоре соглядатаи опять донесли: вероломный Генри замышляет очередной переворот. 9 февраля 1567 года должен был состояться большой королевский праздник в честь свадьбы двух наивернейших вассалов. Дарнлей сказался больным и остался в своем доме Керк-о’Филд неподалеку от королевского замка Холируд.

Стоя на огромной ярко освещенной галерее замка, королева Мария Стюарт приветствовала прибывавших гостей. Но взор ее то и дело обращался в сторону Керк-о’Филда. Через каждые четверть часа слуги тайно докладывали повелительнице: к дому Дарнлея подъехала очередная группа заговорщиков, ведь именно на день праздника, когда никто не сможет им помешать, они и назначили свой главный совет. Когда веселье в Холируде достигло апогея, Мария перекрестилась. Сейчас, сейчас…

Шум праздника прервался оглушительным взрывом, от которого содрогнулась земля. Керк-о’Филд вместе с королем Генри и приехавшими к нему друзьями-заговорщиками взлетел на воздух.

 

Корона королевы Виктории

 

Наутро Мария пожелала сама взглянуть на рухнувшие стены. Опознать погибших было сложно, на тело Дарнлея Мария наткнулась в саду. Вероятно, взрывная волна выбросила его туда. Рядом с телом валялся сапфир. Мария подняла его, и вдруг в голову ей пришла невероятная мысль: может, Генри не по собственной воле хотел отдать Шотландию под власть Англии – может, именно проклятый сапфир стремился к объединению властей?..

После смерти Генри Дарнлея королем Шотландии был объявлен годовалый малютка Яков I. Ему и достался родовой сапфир. Дальнейшая судьба необузданной и несчастной Марии Стюарт известна всем: потеряв шотландский трон, она бежала в Англию, но была брошена в тюрьму, а позднее и казнена по приказу Елизаветы I Английской. Но судьба извилиста. Бездетная Елизавета была вынуждена назвать своим преемником ближайшего родственника – Якова Шотландского. Так сын Марии и Дарнлея в 1603 году стал королем Англии и Шотландии – Иаковом I.

Началась эра Стюартов на английском престоле. Однако о пророчестве Иаков не знал, так что знаменитый сапфир просто лежал в королевской казне, которая находилась в Тауэре. Правление Стюартов, как известно, было бурным – Карла I, сына Якова Шотландского, казнили во времена первой революционной волны. И хотя его сын Карл II все же сумел вернуть себе трон, но следующего короля Иакова II революция вновь смела с престола. Хорошо, хоть Иаков сумел сбежать во Францию с драгоценностями короны, среди которых был и знаменитый «Шотландец», как назвали сапфир Стюарта в Париже. После смерти Иакова камень жил во Франции у его сына, потом в Риме у внука – кардинала Генри Йоркского. Именно он и распорядился после своей смерти переправить камень на родину.

Дело оказалось непростым. В Европе шли Наполеоновские войны. Но верный слуга кардинала Анджело Бенелли сумел добраться до Лондона и передать сапфир в королевскую казну. Однако камень не заинтересовал правящего короля Георга III. Тот был уже слаб умом и мало о чем заботился.

Однако в 1837 году на трон вступила юная умница, восемнадцатилетняя королева Виктория. Она решила создать для своего коронования новую корону и пожелала познакомиться с историей камней, которыми владела. Среди других драгоценностей любопытная Виктория заприметила сапфир и захотела узнать его прошлое.

У взволнованного хранителя казны задрожал голос: «Это сапфир Стюартов, принадлежавший еще древним королям Шотландии. О нем существует старинное пророчество: «Когда главный камень Шотландии соединится с главным камнем Англии, вся земля обретет истинное могущество!»

«А какой камень считается главным в Англии?» – поинтересовалась Виктория. Казначей с поклоном подал ей огромный рубин: «Вот «Черный принц», ваше величество. Его история известна с XIV века, когда его привез в Англию наследник престола Эдуард, прозванный за храбрость Черным принцем. От него рубин и получил свое имя».

«Так чего же вы ждете? – вскричала мудрая Виктория. – Немедленно воссоедините оба камня и вставьте их в мою новую корону! И да будет Британия самой могущественной в мире!»

Сапфир Стюарта почистили, обмерили, взвесили. Узнали, наконец, что после всех исторических перипетий он представляет собой овальный камень глубокого синего цвета полтора дюйма в длину и дюйм в ширину, массой 104 карата. По приказу королевы его вставили на лицевую сторону большой императорской короны – рядом с рубином Черного принца. Так наконец-то исполнилось тайное желание сапфира – сошлись «Шотландец» и «Англичанин». А Великобритания обрела небывалое могущество – стала империей, над территорией которой никогда не заходит солнце. Вот и не верь после этого пророчествам!

С тех пор сапфир Стюарта всегда на королевской короне. Правда, в 1910 году при коронации Георга V, внука Виктории, легендарный камень перенесли с лицевой на тыльную сторону короны. А его место занял недавно найденный алмаз «Звезда Африки-2». И почему, спрашивается, новый король не оставил все как было при бабушке? Перемена мест, вероятно, смутила легендарный сапфир – он перестал радеть о могуществе страны. Империя начала разваливаться. Впрочем, возможно, сапфир и не виноват. Просто ХХ век оказался роковым для всех империй…