Комендант города Альтенштадта

Майор К у з ь м и н Н. И.

 

У дверей на часах – Егоркин.

Кузьмин, стоя у окна, рассматривает взбудораженную, шумящую толпу немцев на площади.

У подъезда советской комендатуры, стараясь проникнуть в помещение, в шумной очереди, толпятся немцы разнообразного облика.

На дверях большие плакаты: «Регистрация граждан», «Регистрация политических партий», «Регистрация предприятий».

Приемная коменданта. Офицеры комендатуры выслушивают просьбы, жалобы, предложения.

Молодой немец и девушка.

Н е м е ц. Мы хотим оформить свой брак, просим вас зарегистрировать нашу свадьбу.

Другой столик. Обывательница с таинственным видом сообщает молодому лейтенанту:

– Снаряд лежит у нас под кроватью. Мы боимся спать – он может взорваться!

Третий столик. Старик с ребенком:

– У дочери родился ребенок. Как его официально зарегистрировать?

Четвертый столик.

Немец артистической наружности:

– Я директор оркестра. Пожалуйста, зарегистрируйте наш оркестр. Вам будет нужна музыка, господин офицер…

К Кузьмину, который сквозь окошко смотрит на происходящее в приемной, подходит генерал Маслов.

М а с л о в. Что это вы разглядываете, майор?

К у з ь м и н (смущенно). Виноват, товарищ генерал. Взгляните, форменная осада! Немцы атакуют.

М а с л о в. А это что такое?

К у з ь м и н. Это ключ от города.

М а с л о в. Покажите. Отдайте его в музей, это уже прошлое. Сейчас нужен ключ к душе немецкого народа. Двенадцать лет они дышали фашистским ядом. Этого нельзя забывать.

В комнату входит капитан Глухов с бумагами в руках.

М а с л о в. Товарищ капитан, давайте сюда. (Рассматривает бумаги.) Прежде всего надо освободить из концлагеря заключенных гитлеровцами антифашистов. Вот списки.

 

Тюремный двор альтенштадтского концентрационного лагеря.

Среди мрачных стен тюремных зданий группы освобожденных из фашистского застенка немцев, которых встречают родные.

Кузьмин в сопровождении нескольких советских офицеров открывает дверь одной из камер. В двери появляется изможденный старик.

Глухов открывает ключом кандалы на его руках.

К у з ь м и н. Ваше имя?

З а к л ю ч е н н ы й. Краус, Хельмут Краус.

Офицер, стоящий рядом с Кузьминым, читает в книге записей.

О ф и ц е р. Хельмут Краус, заключен гестапо за критику нацистского режима. Активный антифашист.

К у з ь м и н. Вы свободны.

Краус щурится от света, кашляет. Собрав силы, растроганно говорит:

– Спасибо, товарищи! Поздравляю с победой!

Кузьмин с сопровождающими его офицерами и солдатами идет по двору. Его внимание привлекает большая каменная голова, валяющаяся около печей для сжигания трупов. Она окутана колючей проволокой.

Кузьмин останавливается у каменной головы, сбрасывает ногой проволоку. Это разрушенный фашистами памятник Генриху Гейне.

К толпе людей, заполнивших тюремный двор, подходит освобожденный из концлагеря коммунист Курт Дитрих. Он взбирается на большой камень и, взяв железный прут, стучит им по металлической балке. Толпа стихает.

Преодолевая слабость и волнение, Курт начинает говорить.

К у р т. Бесконечно велики жертвы, которые в течение двенадцати лет гитлеровской диктатуры несла Германия, несла наша коммунистическая партия…

Группа выпущенных из тюрьмы коммунистов слушает Курта.

Г о л о с К у р т а. Но коммунисты и в тюрьмах боролись за создание единого фронта, боролись за счастье Германии…

К у р т. …Солнце свободы пришло с востока. Сегодня великая Советская Армия освободила нас, дала нам свободу…

Толпа освобожденных бурно аплодирует.

Слышны возгласы:

– Да здравствует Советская Армия!

– Да здравствует Советский Союз!

– Да здравствует великий Сталин!

– Да здравствует свободная Германия!

К у р т. Мы, немецкие коммунисты и социал‑демократы, клянемся германскому народу, что будем крепить единство рабочего класса и всех трудящихся и построим наше новое, свободное демократическое отечество!

Бурная овация. Друзья Курта тесным кольцом окружают его.

Стихийно возникает мелодия песни «Братья, к солнцу!»…

Из ворот лагеря выходит демонстрация освобожденных антифашистов, их друзей и родственников. Все дружно поют немецкую революционную песню «Братья, к солнцу!»…

Жители Альтенштадта со всех сторон присоединяются к демонстрации. Некоторые из них с плакатами, знаменами.

Демонстрация выходит на набережную, обгоняет колонну идущих из немецкого плена французов, англичан, американцев, становясь все мощнее, растягивается по набережной.

 

Зал в старинном немецком замке. По углам статуи рыцарей, закованных в латы. Следы разрушения видны на стенах, выбит угол паркета.

Картина «Похищение Европы», сорванная со стены, стоит на полу.

Генерал Мак‑Дермот и Фишер ведут беседу.

М а к‑Д е р м о т. Не угодно ли кофе? Я счастлив, что мне удалось познакомиться с вами лично.

Ф и ш е р. Благодарю. Я со своей стороны рад приветствовать в вашем лице свободную демократию Америки.

М а к‑Д е р м о т. Можем ли мы рассчитывать, что немецкие социал‑демократы создадут специальное восточное бюро, которое не допустит объединения рабочих партий и подорвет доверие к коммунистам?

Ф и ш е р (кивая головой). Безусловно.

М а к‑Д е р м о т. Мы надеемся, что члены вашей партии в советской зоне помогут нам в сборе сведений о русских, которые вызывают наше любопытство. Ну, а деньги и поддержку мы обеспечим. (Меняя тему разговора.) Посмотрите‑ка эту картину. Мне принесли ее как курьез мои офицеры. Она напоминает знак нашей дивизии. Бизон. (Показывает на свой нарукавный знак.) Бизон и герл!

Ф и ш е р. Это «Похищение Европы», господин Шранк вывез ее из Италии.

М а к‑Д е р м о т. Кстати, какие сведения о Шранке?

Ф и ш е р. Пока нет, он в восточной зоне.

М а к‑Д е р м о т. Знают ли там, что он нацист?

Ф и ш е р. Его мало кто знает.

М а к‑Д е р м о т (откинувшись в кресле). Ну и прекрасно. В наше время хозяевам лучше находиться в тени. (Снимает трубку зазвонившего телефона.) Хелло! Дэви? Что? Тридцать процентов оставьте немецким владельцам. Мы победители, чорт возьми! (Фишеру.) Заводы господина Шранка, кажется, не сильно разрушены?

Ф и ш е р. Нет, они не пострадали.

Мак‑Дермот поднимает бинокль. В бинокль виден общий план разрушенного города Альтенштадта. И только оптический завод не затронут бомбежкой. Его белые корпуса резко выделяются среди темных и серых развалин, как оазис, спасенный каким‑то чудом.

М а к‑Д е р м о т. Американские летчики молодцы!

Ф и ш е р. Американские летчики оказались недальновидны – русские первыми вошли в Альтенштадт.

На башне завода видно широко развевающееся советское знамя.

Мак‑Дермот подходит к окну.

М а к‑Д е р м о т. Русские уйдут рано или поздно. Наше дело сорвать демонтаж и сохранить специалистов. Пейте виски.

Ф и ш е р. Благодарю.

М а к‑Д е р м о т. Пять тысяч долларов на организационные расходы вы получите. Мы рассчитываем, что немецкие социал‑демократы не болтуны, а деловые люди.

Ф и ш е р. А как же союзнические соглашения?

Мак‑Дермот берет соглашения, рвет их и бросает в корзину под письменным столом.

 

По течению реки плывут приветственные лозунги американцев: «Американский привет доблестным русским союзникам!», «Американцы никогда не забудут подвига русских солдат!»

 

Библиотека Дитриха.

Дитрих разбирает книги, чтобы освободить одну из полок, заваленных при разрушении. Входит Кузьмин.

Д и т р и х. Доброе утро, господин майор.

К у з ь м и н. Доброе утро! Разрешите мне задать вам один вопрос? (Присаживается на стол.) Мне известно, господин Дитрих, что у вас хранятся патенты военной оптики.

Д и т р и х. Да, но вам я их не отдам.

К у з ь м и н. Вы считаете их своей личной собственностью?

Д и т р и х. Нет, я считаю их собственностью Германии.

К у з ь м и н. Собственностью какой Германии? Фашистской?

Д и т р и х. Если я вам скажу, господин майор, что я давно презираю нацистов, вы сочтете это за ход с моей стороны, и чтобы вы так не думали, я скажу, что не люблю их так же, как и вас.

К у з ь м и н. Кого же вы любите?

Д и т р и х. Германию!

К у з ь м и н. Что же, спасибо за откровенность.

Д и т р и х. Пожалуйста!

Кузьмин у шкафа берет с полки книгу. Дитрих тревожно наблюдает за ним.

К у з ь м и н. Поэма «Германия» Гейне? Вам удалось сохранить Гейне от нацистов? Ведь это был большой риск.

Д и т р и х. Да…

Дитрих торопливо вставляет другую книгу на место взятой Кузьминым и закрывает таким образом щель.

В окно видно, как по саду прогуливается Шметау, прислушиваясь к разговору и стараясь быть не замеченным ни Кузьминым, ни Дитрихом.

К у з ь м и н. Считаете ли вы, что Германия должна платить долги?

Д и т р и х. Да, платить придется, но пусть это будут репарации, а не военные трофеи. Мы, немцы, любим порядок, и если мы платим, то хотим получить хотя бы квитанцию.

К у з ь м и н. В таком случае наши стремления совпадают. Мы тоже любим порядок. (Подходит к Дитриху и пристально глядит ему в глаза.) Можете ли вы мне гарантировать, что до установления репараций эти патенты не попадут в третьи руки?

Д и т р и х. Я могу дать только одну гарантию – свое слово.

К у з ь м и н. Что ж, мне этого достаточно.

Дитрих взволнован неожиданным ответом Кузьмина.

Д и т р и х. Благодарю, я сдержу свое слово. (После паузы.) Но позвольте мне задать вопрос вам.

К у з ь м и н. Слушаю.

Д и т р и х. Вы сказали – в третьи руки. Вероятно, из деликатности вы не назвали американцев. Но я вас прекрасно понимаю и, кроме того, я хорошо знаю, что американцы действительно охотятся за нашими патентами… но… ведь и вы, как я вижу, не безразличны к германским секретам…

К у з ь м и н. Можете не продолжать, я вас понял. Вы хотите спросить, в чем же разница между нашей и их заинтересованностью? Разница большая! Им секреты вашей техники нужны для разрушений, для убийств, для новой войны… Для нас важно, чтобы ваши патенты не служили целям войны. Мы боремся за мир.

В библиотеку входит сержант Егоркин.

Е г о р к и н. Прибыл американский комендант, товарищ майор!

К у з ь м и н. Иду. (Дитриху.) Мы поговорим в следующий раз.

 

На веранде накрыт стол. Сервирован завтрак.

Кузьмин выходит из дому навстречу подымающимся по ступенькам американцам. Офицеры пожимают друг другу руки.

К у з ь м и н (улыбаясь). Вот и разъехались по домам!

X и л л. Да! Чорт побери! (Показывает на Кимбро.) Мой заместитель капитан Хантор Кимбро.

Кимбро тупо отдает честь, не протягивая Кузьмину руки.

X и л л. Его только что прислали из Соединенных Штатов.

К у з ь м и н. Стало быть, мы соседи?

X и л л (с бокалом в руке). Да, мы соседи. И вступаем – как это у вас называется… – в социалистическое соревнование!

Все смеются.

Кузьмин изучает взглядом Хантора Кимбро.

Хантор Кимбро похож на животное: флегматично жует жевательную резину, пьян, вялые, полузакрытые глаза.

 

Егоркин подходит к ординарцу Хилла.

П е р е б е й н о г а. Хэлло, хэлло! Хау ду ю ду?

Е г о р к и н. Ай дуду! Здорово!

П е р е б е й н о г а (по‑русски). Спасибо!

Е г о р к и н. Не за что! Плиз, милок, устраивайся… по‑русски понимаешь?

Перебейнога и Егоркин усаживаются на завалинке дома.

П е р е б е й н о г а. Ай эм фром Калифорниа… трошки разумию по‑русски, бо я есть украинец из города Полтава.

Е г о р к и н. Да какой же тебя леший занес в Америку?

П е р е б е й н о г а. Дидов моих занесло, а не меня, а я там родився.

Егоркин приносит деревянный поднос с графином водки и стаканами.

П е р е б е й н о г а. О, это есть водка!

Е г о р к и н. Там родился, а нашу водку знаешь?

П е р е б е й н о г а. О’кэй! Летс дринк водка!

Е г о р к и н. Ну, дринк, так дринк. Как тебя зовут?

П е р е б е й н о г а. Гарри Перебейнога.

Е г о р к и н. А по‑нашему как?

П е р е б е й н о г а. Герасим.

Е г о р к и н. Герасим – вот это понятно. А меня Егоркин Фома.

П е р е б е й н о г а. Фома? По‑нашему Томас, Томми! (Обнимает Егоркина.)

 

На веранде Хилл и Кузьмин.

X и л л. Однако у меня к вам дело, сосед. Ведь нам надо произвести демаркацию наших округов, чорт их побери!

К у з ь м и н. Да, во многом надо разобраться.

Он протягивает руку в комнату через окно, берет со своего рабочего стола карту, разворачивает ее.

К у з ь м и н. Надо установить границы. Наши предложения к вашим услугам, майор.

Кимбро пьет рюмку за рюмкой.

X и л л. Вообще мы, майор, с вами стали настоящими чиновниками, дипломатами, чорт возьми! А как хочется поговорить откровенно, по‑дружески.

Хилл берет Кузьмина под руку, отводит его в угол веранды.

Кимбро у стола продолжает выпивать.

X и л л. Слушайте, Никита… Никита…

К у з ь м и н. Иванович.

X и л л. Иванович… на всякой дипломатической конференции существуют кулуары, курительные комнаты, где разговоры бывают совсем не те, что за круглым столом. Что, если у нас с вами будут свои кулуары?

К у з ь м и н (улыбаясь). Понимаю!

X и л л. Ну, так устраиваем перекурилку?

К у з ь м и н. Ну, что ж, если вы курите, – пожалуйста.

 

Перебейнога и Егоркин.

П е р е б е й н о г а (показывая на пилотку Егоркина). Слухай, май фрэнд, подари мне тую зирку.

Е г о р к и н. Что?

П е р е б е й н о г а (показывая на звездочку). Стар.

Е г о р к и н. А, звездочку!

Он отвинчивает, передает ему и, задержав звездочку в ладони американца, говорит:

– Но только помни: кто эту звездочку носит хотя бы и в кармане, должен быть настоящим человеком. Понимаешь, мистер Перебейнога, бери, а то я вас, американцев, знаю. И шутливо добавляет: Я ведь на ответственной работе до войны служил!

П е р е б е й н о г а. Это кем?

Е г о р к и н. В гостинице «Интурист» истопником!

П е р е б е й н о г а. Ха‑ха, шуровал?

Е г о р к и н. Ай, ду‑ду!

 

Офицеры на завалинке.

X и л л. Предварительно одно условие: мы, офицеры, не будем касаться военных тайн.

К у з ь м и н. Ну, разумеется.

X и л л. Значит, покурим! Прошу! (Предлагает сигарету.)

К у з ь м и н. Благодарю. (Предлагает советские папиросы.)

Хилл закуривает папиросу и, видя, что Кузьмин не начинает разговора, предлагает:

– Пожалуйста.

К у з ь м и н. Благодарю, вы – первый.

X и л л (закуривая). Скажите, мистер Кузьмин, вы в самом деле хотите организовать здесь советскую власть?

К у з ь м и н. Какая чепуха!

X и л л. У нас все уверены, что в ближайшие дни в вашей зоне откроются… как их… (заглядывает в книжку) райсоветы!

К у з ь м и н (смеясь). Ерунда! Мы хотим только демократической Германии.

X и л л. Слово джентльмена?

К у з ь м и н. Слово офицера!

 

Егоркин и Перебейнога сидят рядом. Видно, что солдаты подружились.

Перебейнога сбросил с себя манерность и держится проще Егоркин стал более доверчив.

Перебейнога вынимает из кармана небольшой кожаный кисет, показывает Егоркину.

– Це полтавська земля! – Высыпает на руку горсть земли. – Дид ее з Украины вывез! Когда я на войну уходил, отец дал мне эту землю и сказал: ее защищать будешь, ибо это есть славянска земля.

Во время разговора высыпает землю обратно в кисет и кладет туда же красную звездочку, подаренную ему Егоркиным.

Е г о р к и н (придвигаясь к Перебейноге). Эге, браток, я вижу, у нас с тобой найдется, о чем поговорить.

 

Офицеры.

X и л л. Разрешите еще одну затяжку?

К у з ь м и н. Пожалуйста!

X и л л. Скажите, Никита Иванович, вы в самом деле верите в эти рассказы про нацистское подполье?

К у з ь м и н. Верю!

X и л л. Нацисты – покойники, поверьте мне!

 

Библиотека Дитриха.

Дитрих, оглядываясь и стараясь не производить шума, снимает несколько книг с книжной полки.

За книгами обнаруживается сейф, замаскированный в стене.

Дитрих вынимает из кошелки, которую мы уже видели раньше, толстый портфель и прячет его в сейф, затем ставит книги на свои места, маскируя ими дверку сейфа, и украдкой оглядывается по сторонам.

 

Противоположная от веранды сторона дома.

Советский часовой на карауле.

По дорожке гуляет Шметау, поглядывая на окна дома, но опасаясь близко подходить к часовому.

 

На завалинке сидят офицеры.

К у з ь м и н. Можно мне?

X и л л. Пожалуйста.

К у з ь м и н (закуривая). Почему вы сразу начали восстанавливать военные заводы в вашей зоне, вместо того, чтобы их разрушать согласно потсдамским решениям?

X и л л. Простите, военная тайна!

К у з ь м и н. Вот я тоже думаю, что это в о е н н а я тайна. И это очень опасно, майор! Вы подумали об этом?

X и л л. Мой генерал Мак‑Дермот говорит, что солдату не полагается думать.

К у з ь м и н (вставая). Ваш Мак‑Дермот не оригинален в этом утверждении, у него был предшественник, который утверждал то же самое.

X и л л. Кто это?

К у з ь м и н. Адольф Гитлер.

X и л л (смеется). Вот так предшественник!.. Однако я слышу колокольчик председателя, пора покинуть курилку и перейти в зал заседаний.

 

Веранда.

Кимбро, пошатнувшись, выламывает перила веранды и сваливается в сад.

К у з ь м и н. Я вызову скорую помощь.

X и л л. Не беспокойтесь, это его обычное состояние. (Кричит.) Сержант!

Подбегает Перебейнога.

X и л л. Сержант, доставьте капитана домой!

Перебейнога отдает честь и кивком головы просит Егоркина помочь ему.

Майор уходит.

Перебейнога ловким маневром подымает пьяного капитана Кимбро. Видно, что он делает это не первый раз.

Егоркин помогает Перебейноге поддерживать Кимбро. Они ведут его к машине. Здесь Перебейнога бросает пьяное тело капитана в кузов, садится за руль и, дав газ, уезжает.

Егоркин, усмехаясь, покачивает головой.

 

На веранде офицеры разворачивают на столе карту. Склоняется над ней.

X и л л. Генерал Мак‑Дермот считает, что этот участок земли (указательный палец Хилла движется по карте) на вашем берегу должен быть возвращен помещику господину фон Шлитцу.

К у з ь м и н. Господин фон Шлитц – юнкер и фашист. У него (рука Кузьмина ложится на участок земли, изображенной на карте) на том берегу хватит территории. Все, что на этом берегу, перейдет к крестьянам согласно решениям Московского совещания министров иностранных дел, ибо это решение, как известно, было единодушно принято всеми четырьмя державами.

 

Группа всадников – генерал Мак‑Дермот, его жена, помещик фон Шлитц – совершает прогулку на верховых лошадях.

Видны огромные поля, на которых работают батраки господина фон Шлитца.

Еще издали, завидев своего хозяина, они гнут спину, низко кланяясь.

Всадники на лошадях.

Мак‑Дермот, показывая стеком на противоположную сторону Эльбы, спрашивает:

– Сколько земли у вас осталось на том берегу, господин фон Шлитц?

Ф о н Ш л и т ц. Пять тысяч гектаров. Золотая земля, господин генерал! Советы намереваются раздать ее крестьянам!

М а к‑Д е р м о т. Но ведь нужно еще, чтобы крестьяне согласились взять вашу землю!

Ф о н Ш л и т ц (удивленно). Какой дурак не согласится, если ему тычут ее совершенно бесплатно!

М а к‑Д е р м о т (улыбаясь). Предоставьте нам позаботиться, чтобы такие дураки нашлись.

Группа всадников въезжает в раскинувшийся на холме обожженный черный лес. Останавливается на вершине.

Генерал Мак‑Дермот поднимает бинокль и смотрит в сторону светской зоны.

 

Деревенская площадь.

Огромная толпа крестьян окружила импровизированную трибуну, на которой стоит Курт.

К у р т. Раздел земли является актом исторической и социальной справедливости по отношению к крестьянам. Немецкий крестьянин и батрак должны быть раз и навсегда освобождены от насилия реакционных крупных землевладельцев. Это будет большим шагом вперед на пути к действительной демократизации Германии.

К р е с т ь я н и н и з т о л п ы. Но господин фон Шлитц скоро вернется обратно…

К у р т. Господин фон Шлитц сюда не вернется.

Г о л о с и з т о л п ы. Говорят, что вернется.

Д р у г о й г о л о с. Почему не вернется?

К у р т. Потому что вы его не пустите, вас много, а фон Шлитц – один.

К р е с т ь я н и н и з т о л п ы. Но эта земля принадлежит ему.

К р е с т ь я н и н к у л а ц к о г о т и п а. А вы хотите наводить новый порядок?

К у р т. Мы восстанавливаем справедливость, а не наводим новый порядок! А господину фон Шлитцу, если хотите, оставьте те пять гектаров, которые полагаются ему по норме, и пусть никто их не трогает!

Рядом с Куртом поднимается Шмидт.

Ш м и д т. Мы будем охранять их как собственность господина фон Шлитца.

К у р т (улыбаясь). Охраняйте. Я предлагаю выбрать комиссию по разделу земли и распределить честно всю землю между крестьянами.

Аплодисменты, крики одобрения.

Группа крестьян. Среди них подручный Фишера – Эберт:

– Все равно американцы изменят границу, и фон Шлитц получит свою землю.

Крестьяне переглядываются, качают головами.

К у р т (в группе коммунистов). Нам нужно добиться, чтобы крестьянин, получивший землю, вложил в нее свой труд и капитал, чтобы он засеял ее. Только тогда у него будет чувство, что это земля его, только тогда он будет драться за нее, за свою землю.

Еще группа крестьян.

Говорит подручный Фишера – Эберт:

– Все равно 15 числа придут американцы. Зачем вам брать землю, это – обман, пропаганда; им надо, чтобы вы голосовали за единую партию…

 

В полуотремонтированном зале заседает демократический актив Альтенштадта. Заседание идет при свете керосиновых фонарей и ламп. Выступает майор Кузьмин.

К у з ь м и н. Немцы должны понимать, что мы не отождествляем весь немецкий народ с фашистами, хотя предъявляем серьезное обвинение всему немецкому народу…

Среди сидящих за столом Рилле, Фишер, Курт, священник – представитель христианского союза, представители крестьян, женщин, молодежи.

К у з ь м и н. Мы оказываем доверие всем тем немцам, которые хотят мира для своей страны, мира и демократии… Пусть немецкий народ сам займется восстановлением своей родины.

Внезапно зажигается яркий электрический свет… Восторженный гул возгласов одобрения и радости. Теперь видно, что в зале много народа – немцев и советских военных.

К у з ь м и н. Ну вот, становится светлей. Рабочие пустили электростанцию. (Радостные возгласы присутствующих.) Нам требуется много людей для управления Альтенштадтом, для организации народных выборов. Для передачи земли крестьянам, заводов рабочим. Мы хотим вашей рекомендации. Во‑первых, необходимо выдвинуть кандидатуру на пост бургомистра…

Из группы заседающих выделяется фигура Фишера. Он встает и говорит:

– Я предлагаю в бургомистры господина Шметау. Он честный инженер.

К у р т. Наша группа предлагает господина Рилле, учителя.

Один из сидящих рядом с Фишером вскакивает:

– Я предлагаю всеми уважаемого известного социал‑демократа господина Фишера.

Р и л л е (тоже вставая). Мне думается, что в настоящий момент следовало бы выдвинуть беспартийного человека. Я предлагаю кандидатуру инженера Дитриха.

К у з ь м и н. Вы имеете в виду Отто Вольфганга Дитриха?

Р и л л е. Да, он честный человек, коренной житель Альтенштадта. Его уважает весь город.

 

Дитрих в саду около веранды своего дома сажает картофель, ему помогает Шульц.

Ш у л ь ц (продолжая разговор). Господин Егоркин говорит, что русские не хотят мстить немцам… Кладите картошку сюда!

Дитрих кладет в лунку картофель.

Д и т р и х. Вы полагаете, что этот простой солдат знает, что думает Сталин?

Ш у л ь ц. Мне кажется, господин Дитрих, что все русские знают, о чем думает Сталин. (Пауза.) … Потому что Сталин думает о том, о чем думают они…

Шум подъезжающей машины прерывает разговор. Шульц и Дитрих смотрят в сторону ворот.

У подъезда останавливается машина Кузьмина. Из нее выходят Кузьмин, Курт, Глухов, Егоркин.

Кузьмин что‑то говорит Егоркину, и приехавшие проходят в дом. Егоркин направляется к Дитриху.

 

Комната Кузьмина. Советский комендант города Альтенштадта сидит за рабочим столом. Часовой открывает дверь. Входит Дитрих. Он взволнован.

Д и т р и х. Вы меня вызывали, господин майор?

К у з ь м и н. Здравствуйте, садитесь!

Дитрих продолжает стоять.

К у з ь м и н. Общественность Альтенштадта выдвигает вас в бургомистры. Я хочу поддержать вашу кандидатуру.

Д и т р и х. Бургомистром, меня?!. (Машинально садится.) Вы шутите! Ведь я не сторонник коммунизма.

К у з ь м и н. Это не мешает вам стать бургомистром.

В дверях дома появляется Курт. Увидев Дитриха, он подходит к нему.

К у р т. Здравствуй, отец!

Дитрих вздрагивает, поворачивается, видит сына. Носовой платок падает из его рук. Кузьмин и Глухов удивленно переглядываются.

Курт поднимает носовой платок и протягивает его отцу. Дитрих отворачивается, вынимает из бокового кармана другой платок, не обращая внимания на Курта.

Д и т р и х. Я должен подумать о вашем предложении, господин майор. Я могу итти?

Г о л о с К у з ь м и н а. Я жду ответа.

Д и т р и х. До свидания!

Курт, держа в руках платок Дитриха, задумчиво говорит.

– Характер у отца остался прежним.

– Довольно странные отношения между отцом и сыном, – вскользь замечает Кузьмин.

К у р т. Когда я вступил в коммунистическую партию, он перестал меня признавать, изгнал из дому.

К у з ь м и н. Ничего, признает… Кстати, вы кто по профессии?

Кузьмин усаживается на диван. Курт подходит и садится рядом с ним.

К у р т. Хотел быть школьным учителем.

К у з ь м и н. Это очень хорошо! От воспитания ваших детей зависит будущее вашей страны.

К у р т. И, быть может, всей Европы!

К у з ь м и н. Я думаю предложить вашу кандидатуру на пост помощника бургомистра по народному образованию.

К у р т. Благодарю за доверие! А кто будет бургомистром?

К у з ь м и н. Вероятнее всего, бургомистром будет ваш отец…

 

Митинг на дворе оптического завода. Фишер произносит речь:

– Передача завода в руки рабочих означает хаос. Коммунисты не понимают, что нельзя убирать с завода специалистов, знающих дело. Товарищи рабочие, нам нужна помощь…

Г о л о с и з т о л п ы (перебивая Фишера). Нам не нужна помощь фашистов и нацистов!

Масса рабочих возмущена речью Фишера. Среди них молча стоит Дитрих.

Р а б о ч и й (стоящий рядом с Дитрихом). Ты хочешь вновь организации концернов!

– Несомненно, есть еще много разногласий… – пытается ответить Фишер, но его прерывает рабочий.

– Ты хочешь, чтобы вернулся Шранк!

Поднимается общий шум.

Во двор входит Курт с группой коммунистов. Курт взбирается на высокий ящик позади толпы, слушающей Фишера, и прерывает его:

– Тот, кто смотрит в оба, знает – сейчас нельзя еще сказать, что в Германии закончилась борьба с фашизмом. Шранк – это военный преступник!

К у р т. Мы стоим за такую демократическую Германию, в которой ведущее место занимает единый рабочий класс, в которой нет места для фашистов. Вы должны бороться за то, чтобы старые хозяева трестов и концернов не возвратились через черные ходы на свои старые места и не восстановили свою класть.

Рабочие внимательно слушают Курта.

– Если вы, рабочие, возьмете завод в свои руки, разве вы будете делать на нем оружие для уничтожения людей, для новой войны? Нет!

Рабочие переглядываются.

Шульц с возбужденным лицом осматривается по сторонам.

Угол двора. Поодаль от участников митинга стоит Кузьмин.

К нему подходит взволнованный Дитрих.

Д и т р и х. Немецкие коммунисты говорят одно, а вы, господин майор, делаете другое!

К у з ь м и н. Что случилось?

Д и т р и х. Я получил приказ о демонтаже моих лабораторий. Вы собираетесь увезти наше оборудование в Россию?

К у з ь м и н. Да.

Д и т р и х. Как это жестоко!

К у з ь м и н. Вы смеете говорить о жестокости! Вы знаете, что наделали ваши немецкие армии на советской земле?!

Д и т р и х (взволнованно). Я здесь не при чем! Я сидел в своей лаборатории.

К у з ь м и н. А ваша лаборатория готовила орудия убийства!

Д и т р и х. Этой лаборатории больше ста лет, она вросла в землю Германии…

К у з ь м и н. Наши города, которые вы разрушили, стояли тысячи лет. Если бы мы увезли вашу Германию до последнего фонаря на улице, это не возместило бы и доли того, что мы потеряли. (Оба прислушиваются к словам речи Курта. Слышен его голос.)

К у р т. Потсдамское соглашение, единодушно принятое всеми союзниками, требует от Германии уничтожения военного оборудования, а все цехи мирной продукции должны быть изъяты из рук фашистов и переданы народу!

Слышны возгласы рабочих, поддерживающих речь Курта:

– Это верно!

– Правильно!

К у р т. Вы, рабочие, будете производить в этих цехах продукцию не для войны, а для мира и процветания новой, единой демократической Германии!

Фишер в толпе кричит надрываясь:

– Демагогия!..

Вокруг него рабочие: одни смотрят недоверчиво, другие – негодующе.

Г о л о с К у р т а. Да здравствует единая демократическая Германия!

В о з г л а с ы р а б о ч и х. Хох, хох, хох! Да здравствует демократическая Германия!

Среди ликующих рабочих проходит Дитрих, явно недовольный происходящим.

 

Радиорупор на металлической вышке. Рядом с ним – развевающийся американский флаг на высокой мачте.

Г о л о с С Ш А. Добрый день. Вы слушаете передачу «Голос Америки» на немецком языке…

Кафе на восточном берегу Эльбы.

За железными столиками группы жителей Альтенштадта.

За столом у входа сидят Рилле, Дитрих, Фишер и Эберт.

Все слушают американское радио.

Г о л о с С Ш А. …Русская администрация ввела повышенные продовольственные нормы в своей зоне…

Официант ставит на стол три кружки пива и кладет три кусочка сыра. Дитрих, Рилле и Фишер сдают ему продуктовые талоны.

Г о л о с С Ш А. …Несомненно, это делается русскими только в целях пропаганды.

Ф и ш е р (Дитриху). Вы ни в коем случае не должны соглашаться на пост бургомистра!

Д и т р и х. Почему вы так думаете?

Ф и ш е р. Это будет предательством национальных интересов. Они хотят воспользоваться вашим добрым именем как знаменем.

Р и л л е. Кто же в таком случае должен быть бургомистром?

Ф и ш е р (Дитриху). Ваш зять – Эрнст Шметау. Он молод и энергичен, он сумеет защитить немецкие интересы.

Д и т р и х. Но Эрнст нацист!

Ф и ш е р. Архив партии сожжен, и Шметау никогда не был нацистом. Я это знаю точно. Будьте спокойны, господин Дитрих!

Д и т р и х (взволнованно). Но не сожжено его прошлое, не сожжена память об этих отвратительных днях. Эрнст не может быть бургомистром. Я удивляюсь вам, господин Фишер! Вы же старый социал‑демократ.

Ф и ш е р. Вы не разбираетесь в политике, господин Дитрих. Это – вопросы тактики, в истории бывают такие моменты, когда надо итти заодно с бывшими врагами против врагов нынешних. Об этом говорил даже Карл Маркс.

Р и л л е (резко вставая). Я тоже социал‑демократ, господин Фишер. Маркс здесь не при чем, тем более, что он никогда ничего подобного не говорил!

Ф и ш е р. Тише, тише!

Рилле садится.

Ф и ш е р. Бургомистром должен был быть я, но если вы с этим не соглашаетесь, то я требую, чтобы бургомистром был Эрнст Шметау.

Шум на берегу привлекает общее внимание. Все встают, подходят к барьеру набережной.

На набережной останавливается группа машин, из которых с шумом, смехом и шутками вываливается компания американских журналистов. Их ведет майор Хилл.

Кузьмин на берегу встречает Хилла, который представляет ему журналистов.

X и л л. Наша пресса просит разрешения присутствовать на открытии новой школы и сделать снимки для наших журналов.

К у з ь м и н. Пожалуйста.

X и л л (представляя журналистов). Мистер Кэмбл, мистер Ллойд, миссис Джанет Шервуд… мистер Энчмен…

К у з ь м и н. Очень рад. Прошу.

В сопровождении гостей Кузьмин направляется по набережной к зданию отремонтированной школы.

Перебейнога и Егоркин замыкают шествие.

Группа проходит под арку, украшенную большой надписью готическим шрифтом: «Добро пожаловать».

За аркой на плацу построены немецкие школьники.

Они коротко острижены, все на одно лицо.

Среди группы старомодно одетых учителей стоит Курт.

Высокий, с офицерской выправкой, директор школы командует:

– Смирно! Равнение на господина коменданта!

Шеренга школьников с окаменелыми лицами смотрит на Кузьмина.

К у з ь м и н. Здравствуйте, дети!

Ш к о л ь н и к и (подчеркнуто по‑военному). Здравия желаем, господин комендант.

Кузьмин озадачен этим «солдатским» приемом.

– Простите, это школа или казарма? – спрашивает он.

Д и р е к т о р. Немецкая школа, господин комендант!

Курт взволнован и смущен.

К у з ь м и н. Что дальше?

Д и р е к т о р. Согласно программе ученик 5 класса Вальтер Шметау будет приветствовать вас стихами.

К у з ь м и н. Пожалуйста.

Д и р е к т о р (к ученикам). Шметау.

Но Вальтера нет…

Замешательство.

Д и р е к т о р. Вальтер Шметау!

Из парадных дверей школы выбегает запыхавшийся взволнованный Вальтер. Он становится впереди шеренги и, скандируя, будто под удары барабана, читает:

 

Мы идем, отбивая шаг,

Пыль Европы у нас под ногами!

Ветер битвы свистит в ушах!

Кровь и ненависть, кровь и пламя!

 

Директор школы одобрительно, с иронической усмешкой качает головой в ритм стихам, наблюдая, какой эффект производит декламация на Кузьмина.

Американские журналисты, довольные своеобразной демонстрацией школьников, наблюдают за Кузьминым.

К у з ь м и н (с непроницаемым видом). Так… так… что дальше?

Д и р е к т о р. Разрешите последовать в отремонтированный актовый зал для торжественного наставления учащихся? (Взмахивает платком).

Хор мальчиков запевает мрачную песню. Распахиваются двери школы, через которые виден большой актовый зал.

Гости направляются внутрь здания.

 

Актовый зал школы.

Над кафедрой – пятно, явственно проступают очертания снятого фашистского орла.

Гости рассаживаются на почетных местах.

Кузьмин и учителя – за столом президиума.

Школьники, печатая шаг, входят в зал и занимают места за столиками.

На столиках перед каждым учеником оказывается листовка с фашистской свастикой.

Такие же листовки лежат на столе президиума.

Их замечают Кузьмин, Курт и учителя…

Курт, взглянув на листовку, задрожал от ярости и отозвал в сторону директора.

Курт и директор.

К у р т. Что это за фашистская вылазка? Как вы смели допустить?

Д и р е к т о р. Я здесь не при чем! Это безобразие! Я клянусь господом богом!

Среди школьников, читающих листовки, смятение, шопот. Кое‑кто из них не скрывает своего удовольствия.

Вальтер, бледный, как бы безучастно, но внимательно следит за Кузьминым и Куртом.

Кузьмин с листовкой в руках подходит к Курту и директору.

К у з ь м и н (спокойно). Предоставьте мне слово!

Журналисты впиваются в текст листовки, перешептываются, пожимают плечами, не могут скрыть удовольствия.

К у р т (выходя к кафедре). Внимание, дети! Слово приветствия предоставляется советскому коменданту нашего города. Благодаря его заботам наша школа восстановлена, и вы можете теперь снова учиться.

Наступает тишина.

Кузьмин поднимается на кафедру с фашистской листовкой а руках.

К у з ь м и н. Дети! Вы нашли у себя на столах вот это фашистское воззвание. Здесь написано (читает): «Немецкие дети! Битва в Тевтобургском лесу продолжается! Бойкотируйте новых учителей, рвите красные учебники, ждите ударов барабана…»

Курт еле сдерживает свое волнение.

Вальтер закусил губу.

Учителя удивленно раскрыли рты.

Лица школьников полны напряжения.

К у з ь м и н (продолжает читать листовку). «…Зигфрид победит дракона. Помните – вы надежда Германии. Долг и честь!»

Томительная пауза.