Они совершали церемонию поклонения солнцу, шли в его дом, приносили в жертву ламенка

 

Подготовив все необходимое, на следующий день, который был днем праздника, на рассвете на главную площадь города, которую называли Хаукай‑пата, выходил инка в сопровождении всей своей родни, которая шла в определенном порядке, согласованном с возрастом и достоинством каждого из них. Там они ждали, когда взойдет Солнце, и все стояли босыми и в напряженном ожидании смотрели на восток, а как только Солнце выглядывало, все садились на корточки (что среди этих индейцев считалось тем же, как если бы встать на колени), чтобы совершить церемонию поклонения Солнцу, и с разведенными в стороны руками, кисти которых были подняты и положены прямо на лицо, целуя воздух (что означало то же самое, как если бы в Испании целовали собственную руку или одежду князя, когда ему отпускается поклон), они поклонялись ему с величайшей любовью и признательностью за то, что оно было их богом и природным отцом.

Кураки, поскольку они не принадлежали к королевской крови, находились на другой площади, примыкавшей к главной, которую называли Куси‑пата; они совершали такое же, как и инки, поклонение Солнцу. После этого вставал король – остальные же продолжали сидеть на корточках – и брал в руки два больших золотых сосуда, которые назывались акилъа, наполненные напитком, который они [обычно] пили. Эту церемонию он совершал (как перворожденный) от имени Солнца, своего отца, и [движением] правой руки он предлагал себе (le conbidava) выпить, ибо это было то, что должно было сделать Солнце, предлагавшее выпить инке и всей его родне, потому что у них это предложение выпить, которое они друг другу делали, считалось самым большим и самым приятным проявлением бытовавшего среди них знака благосклонности со стороны начальника к подчиненному и знака дружбы одного друга к другому.

После того как приглашение выпить было сделано, инка выливал [содержимое] сосуда в правой руке, который посвящался Солнцу, в большой золотой кувшин, как если бы Солнце испило напиток, а из кувшина он бежал по необычайно красиво высеченной из камня трубе, которая шла от главной площади до дома Солнца. А из другого сосуда в левой руке инка сам делал один глоток, после чего разливал остальное всем другим инкам, наливая каждому понемногу в маленькие сосуды из золота или серебра, заранее приготовленные каждым для этого, и мало‑помалу осушался (rece/b/avan) главный сосуд, котoрый находился у инки, чтобы та первая жидкость, освященная рукою Солнца или инки или обеими этими руками, передала бы свою добродетель тому, кому ее наливали.

Этот напиток пили все люди королевской крови, каждый по одному глотку. Всем же остальным куракам, находившимся на другой площади, давали испить тот же самый напиток, который приготовили жены Солнца, однако он не был освящен, ибо освященный пили только инки.

Закончив эту церемонию, которая являлась чем‑то вроде снятия пробы того, что затем следовало выпить, все в должном порядке шли к дому Солнца и за двести шагов до его дверей они разувались все, исключая инку, который шел обутым до самых дверей храма. Инка и люди его крови, как родные сыновья, входили внутрь и совершали свое поклонение образу Солнца. Кураки, поскольку они были недостойны столь возвышенного места, так как не являлись сыновьями [Солнца], оставались снаружи на большой площади, которая и сегодня находится перед дверью храма.

Инка своею собственной рукой преподносил золотые сосуды, которыми он совершал церемонию; остальные инки передавали свои сосуды инкам жрецам, которые избирались и назначались для службы Солнцу, потому что не жрецам, хотя бы они были людьми крови Солнца (как [людям] светским), было запрещено выполнять службу жрецов. Жрецы, закончив подношение сосудов инков, выходили к дверям [на площадь], чтобы принять сосуды от кураков, которые подходили по старшинству, в том порядке, как были покорены [их провинции] империей, и они отдавали свои сосуды и другие предметы из золота и серебра, которые принесли из своих земель для подношения Солнцу, как‑то: лам, ламят, ящериц, жаб, змей, лис, тигров, и львов, и множество разнообразных птиц; иными словами, все то, чем изобиловали их провинции, все имитированное в натуральную величину в серебре и золоте, хотя и в малом количестве каждая вещь.

После окончания подношения они возвращались на свои места в том же порядке; затем приходили жрецы‑инки с огромным множеством лам, с бесплодными самками и ламами всех цветов, потому что скот той земли имеет всякую окраску, как лошади в Испании. Весь этот скот принадлежал Солнцу. Они брали черного ламенка, ибо этот цвет при жертвоприношениях пользовался предпочтением среди тех индейцев, поскольку они считали его наиболее божественным, потому что говорили, что черное животное – целиком черное, а белое, хотя бы все его тело было белым, всегда имело темное рыло, что являлось недостатком, и потому меньше ценилось, чем черное. И на этом же основании короли большую часть времени носят черное, а их траурная одежда была [цвета] вельори – бурый цвет, как его называют.

Это первое жертвоприношение черного ламенка совершалось для определения предсказаний и прогнозов их праздника. Потому что все.важное, совершавшееся ими, как в мире, так и на войне, почти всегда [сопровождалось] принесением в жертву ламенка, чтобы посмотреть и убедиться по [виду] его сердца и легких, было ли оно одобрено Солнцем, т. е. будет ли счастливым или нет тот военный поход, будет ли получен хороший урожай плодов в тот год. Для одних дел предзнаменования определялись по ламе, для других – по ламенку, для других – по бесплодной самке (oveja), ибо, когда говорится самка, всегда следует понимать, что она бесплодная, потому что они никогда не убивали плодоносных, в том числе и для еды, а только лишь тогда, когда они уже не давали приплод.

Они брали ламу или ламенка и клали его головой в сторону востока; они не связывали ни передние, ни задние лапы – их растягивали три или четыре индейца; они заживо вскрывали левую часть грудной клетки, куда засовывали руку и вынимали сердце вместе с легкими и всю гортань (gargorro), вырывая ее рукой, но не отрывая, ибо она должна была выйти вся целиком, начиная от нёба.

 

Глава XXII