Они должны были уметь изготавливать свое вооружение и обувь

 

После этих общих упражнений их заставляли бороться друг с другом, соблюдая равенство в возрасте, а также прыгать и бросать маленький или большой камень, и копье, и дротик, и любое другое метательное оружие. Их заставляли стрелять стрелами в цель из лука, чтобы увидеть, насколько они владеют меткостью попадания и обращением с этим оружием. Их заставляли также стрелять на дальность полета [стрелы], проверяя силу и упражняя их руки. Точно так же им приказывали метать с помощью пращи как на меткость попадания, так и на дальность. Помимо этого оружия, их экзаменовали по всем остальным его видам, которые применялись ими, чтобы проверить их умение владеть оружием. Их заставляли как часовых по очереди нести по ночам караульную службу [в течение] десяти или двенадцати дней, чтобы знать, могут ли они, как мужчины, обходиться без сна: проверку часовым устраивали в самые неурочные часы, и того, кого заставали спящим, выпроваживали с великим посрамлением, говоря ему, что он все еще оставался ребенком, [недостойным] получения славных и величественных знаков отличия воина. Им наносили жестокие раны плетеными палками из тростника или побегов иных [растений] на руках и на ногах; поскольку индейцы Перу имели привычку ничем не прикрывать их, чтобы увидеть выражение их лиц во время нанесения ударов, то если лицо выдавало боль либо они отдергивали ноги или руки, их хулили, говоря, что тот, кто не может переносить столь нежные удары палкой, еще больше будет страдать от ударов и ранений острым оружием своих противников. Они должны были казаться бесчувственными.

В другой раз их строили [в два ряда] в виде коридора (trechos calle), внутрь которого входил капитан, мастерски владеющий оружием, похожим на [меч] монтанте, или, лучше сказать, на дубинку, которой сражаются двумя руками и которую [индейцы] называют макана, ибо оно больше походило именно на нее, а в другой раз он действовал пикой, именуемой чуки, и любым из этих видов оружия он чрезвычайно ловко играл, находясь между новичками, нанося удары прямо перед их глазами, словно бы он хотел их выбить, или рядом с ногами, словно хотел перебить их, и, если, к несчастью, они выказывали хоть какой‑то признак страха, [например] моргали глазами или отдергивали ногу, их изгоняли, заявляя, что тот, кто боится бряцания оружием, которое не должно было нанести ранения, еще больше станет бояться оружия противника, поскольку оно действительно пускалось в ход, чтобы убить его; по этой причине им подобало стоять неподвижно, словно скала, о которую разбиваются море и ветер.

Помимо сказанного, они были обязаны уметь изготавливать своими руками любое наступательное оружие, в котором могла возникнуть нужда на войне, по крайней мере наиболее распространенное и не нуждающееся в применении кузнечного ремесла, как‑то: лук и стрелы, метательное устройство, которое можно было бы назвать богордой, потому что оно делает выстрел за счет упругости дерева или бечевы; копье с заточенным концом вместо железа; пращу из пеньки или индейского дрока, которые в случае нужды могут по‑всякому служить и использоваться. Они не пользовались никаким оружием защиты, кроме круглых или простых (paveses) щитов, которые называли вальканка. Эти круглые щиты они также обязаны были уметь делать из того, что может попасть под руку. Они должны были уметь мастерить обувь, которую носили, называя ее усута, состоящую из одной подошвы из кожи, дрока иди пеньки, наподобие того как в Испании делают альпаргаты; они не умели делать шнуровки, по причине чего привязывали подошвы к ногам бечевками из той же пеньки или шерсти, [и], чтобы сократить [объяснения], скажем, что они подобны открытой обуви, которую носят монахи из [ордена] святого Франциска.

Бечевки для этой обуви они изготавливают из шерсти, которую закручивают вязальной спицей; шерсть крутят одной рукой, а спицу – другой, и вполне достаточно половины сажени бечевки для одной ноги. Она с мизинец толщиной, ибо, чем она толще, тем меньше беспокоит ногу. Этот способ закручивать бечевку для целей, о которых мы рассказываем, один историк Индий, говоря об инках, называет прядением, не объясняя, как и для чего [оно осуществлялось]. Ему можно простить это ложное сообщение, которое он получил не по своей вине вместе со многими другими и которые во вред индейцам и испанцам, потому что он писал, находясь далеко, и по разным и различным сообщениям, которые составлялись, согласно интересам и претензиям тех, кто их передавал. По всем этим причинам было общим правилом, что во всем их язычестве не было более мужественных людей, которые бы так высоко ценили мужские дела и презирали бы женские, как инки; потому что действительно они были благородны и стремились к делам самым высоким, которые только были им доступны, ибо они кичились тем, что были сыновьями Солнца, а эта слава обязывала их быть людьми героическими.

Этот способ закручивать шерсть они называют милъуй. Это – глагол, и он один только, без других слов, означает скручивать шерсть с [помощью] вязальной спицы для бечевок для обуви или для веревок для грузов, которые также делались из шерсти, а поскольку это было мужское занятие, этим глаголом не пользовались женщины в своей речи (lenguaje), ибо это означало бы стать мужчиной.

Изготовление пряжи женщинами называлось бучка – это глагол; он означает делать пряжу, чтобы ткать; он также означает веретено. А поскольку это было исключительно женское занятие, мужчины не пользовались глаголом бучка, ибо это означало стать женщиной. И такая форма выражаться во многом присуща тому языку, как это будет дальше показано на других глаголах и именах существительных, что доставит удовольствие любознательному читателю. Таким образом, испанцы, пишущие в Испании истории о Деру, не ведая об этих особенностях языка и пишущие их в Перу, но ничего не знающие о них, много раз толкуют их соответственно [нормам] своего испанского языка и, не желая того приписывают фальшивые свидетельства инкам. Возвращаясь к нашему рассказу, укажем, что новички должны были уметь изготовлять оружие и обувь, в которых на войне в случае необходимости они могли испытывать нужду. Все это требовалось от них, чтобы, вынужденные силой любых обстоятельств, они не оказались бы беспомощными, а обладали бы ловкостью и умением, чтобы быть полезными для самих себя.

 

Глава XXVI

ПРИНЦ‑НАСЛЕДНИК ПРИНИМАЛ УЧАСТИЕ В ИСПЫТАНИЯХ; С НИМ ОБРАЩАЛИСЬ С БОЛЬШЕЙ СТРОГОСТЬЮ, ЧЕМ С ОСТАЛЬНЫМИ

 

Каждый день один из капитанов и учителей по тем церемониям произносил для них длинную речь. Он напоминал им об их происхождении от Солнца, о подвигах, совершенных как в мире, так и на войне их прошлыми королями и другими знаменитыми мужами той же королевской крови; о воле и усилиях, которые они должны были проявлять на войне, чтобы увеличить свою империю, о терпеливости и страданиях в трудах, чтобы раскрыть свою душу и благородство, доброту, мягкость и милосердие к бедным и подданным, прямоту своего правосудия, недопустимость того, чтобы кому‑либо причинялся вред, щедрость и великодушие ко всем остальным [людям], поскольку они были сыновьями Солнца. Иными словами, он внушал им все то, что было достигнуто ими в моральной философии, соответствовавшей людям, которые гордились своей божественностью и небесным происхождением. Их заставляли спать на земле, есть мало и плохо, ходить босиком и все другое, имевшее отношение к войне, чтобы на ней они проявили бы себя добрыми солдатами.

Эти испытания проходил также перворожденный инка, законный наследник империи, когда он достигал возраста, допускавшего выполнение упражнений, и нужно знать, что во всем его экзаменовали со всей строгостью, как и остальных, не освобождая (le assentasse) от какой‑либо работы столь высоко титулованную особу, и только лишь штандарт, который [обычно] выигрывал самый быстрый в беге, благодаря которому он становился капитаном, [без борьбы] вручался принцу, потому что, как они говорили, он принадлежал ему вместе с наследуемым королевством. Во всех остальных упражнениях, как пост, так и военные дисциплины и умение изготовлять нужное оружие и обувь для себя, и спать на земле, и плохо есть, и ходить босиком, – во всем этом ему не оказывались привилегии; скорее, если только это было возможно, с ним обращались с большей строгостью, чем с остальными, и они объясняли это тем, что, поскольку он должен стать королем, будет справедливо, если в любом деле, которое ему придется выполнять, он будет обладать преимуществами над всеми остальными, как он обладал ими в занимаемом им положении и высоте своей власти, потому что случись для него равные [с другими] условия (fortuna), не гоже было бы королевской особе оказаться ниже других, наоборот, он должен был обладать преимуществом над всеми в преуспевании и в бедствии, как качествами [своей] души, так и в делах, [требующих] проворства, особенно касающихся войны.

За эти свои выдающиеся качества, говорили они, он был больше достоин царствовать, чем за то, что являлся перворожденным сыном своего отца. Они говорили также, что было крайне необходимо, чтобы короли и принцы испытали бы на себе труды войны, дабы уметь уважать, ценить и вознаграждать тех, кто служил им в этом деле. Все то время, которое длилось посвящение, т. е. от одного полнолуния до другого, принц ходил одетый в самые бедные и жалкие одеяния, какие только можно себе представить, в жалчайших лохмотьях, и в них он появлялся на публике каждый раз, когда в том была нужда. Это подкреплялось тем, что принца одевали в ту одежду, чтобы в дальнейшем, когда он станет могущественным королем, он не презирал бы бедняков, а вспоминал, что был одним из них и носил на себе их знак отличия, и поэтому был бы их другом, и относился бы к ним милосердно, чтобы быть достойным имени вакча‑куйак, которое они давали своим королям, что означает любящий и добродетельный для бедняков. Прошедших экзамен зачисляли в знать и считали достойными знаков отличия инки, провозглашая их настоящими инками, сыновьями Солнца. Затем приходили матери и сестры молодых людей, и они надевали им на ноги усуты из сырого дрока как свидетельство того, что они подвергли себя и [успешно] прошли через жестокости военных упражнений.

 

Глава XXVII