К национальному самоопределению

 

При изучении современной истории, которая начинается с Первой мировой войны, Центрально‑Восточную Европу больше не обходят вниманием – наоборот, ей часто уделяют особое внимание, потому что новая Европа, которая вышла из этого горнила, казалась особенно «новой» в ее Центрально‑Восточном регионе. Факты достаточно известны, но их толкование обычно страдает от некоторых ошибочных представлений. Первое из них проистекает из недостаточного знания более древней истории всего этого региона. Большинство из так называемых новых государств, заново возникших после этой европейской войны, имели долгую историю, уходящую в Средние века, и были поделены между соседними империями лишь в более позднее время. Так что идея о даровании этим государствам прав на самоопределение вовсе не была искусственным новшеством, а естественным образом развилась в ходе войны как единственно приемлемая основа справедливого мира.

Однако заслугой президента США Вильсона надолго останется то, что он четко выразил эту идею, которая в расплывчатой формулировке носилась в воздухе, и попросил повсеместно применять ее, по крайней мере в принципе, тогда как раньше это зависело от простой политической целесообразности. Сначала каждая сторона, особенно империи в восточной части Европы, обещала «освободить» только те народы, которые находились под властью ее противника. Однако они продолжали считать национальные проблемы в своих собственных странах своим чисто внутренним делом, где были предусмотрены – если вообще были предусмотрены – лишь небольшие уступки.

Вопрос перешел из области военной пропаганды в область конкретной реализации, как только одна из империй оккупировала иностранные территории. Когда Россия вторглась в Австрийскую Галицию осенью 1914 г. и удерживала большую ее часть до весеннего наступления Центральных держав в следующем году, она объявила по крайней мере восточную часть этой провинции «старыми русскими» землями, проигнорировав, как обычно, само существование отдельного украинского народа и ограничив решение польского вопроса обещаниями самоуправления под властью царя для тех территорий, которые русские считали этнографически чисто польскими. Когда русским пришлось оставить не только свои временные завоевания, но и чисто польские территории, которыми они владели до войны, Германии и Австро‑Венгрии пришлось, в свою очередь, решать, как сдержать свои неопределенные обещания. После раздела бывшего королевства Польского, каким оно было создано Венским конгрессом, на нещадно эксплуатируемую немецкую зону оккупации и австро‑венгерскую зону, где были в основном польские чиновники, два императора, германский и австро‑венгерский, в конце концов 5 ноября 1916 г. обнародовали воззвание с объявлением о создании «независимого» Польского государства.

Однако независимость этого нового королевства без короля должна была быть ограничена довольно неопределенными военными и экономическими связями с империями‑«освободителями», а вопрос о его границах оставался в подвешенном состоянии. Германия и не думала отказываться даже от самой маленькой части Польской Пруссии, рассматривая лишь возможность пересмотра довоенной границы в ее пользу. Одновременно Австрия дала большую степень самостоятельности Галиции, но это обещание имело очевидную подоплеку: эта провинция останется за пределами восстановленного королевства. Так называемое австро‑польское решение, то есть связь королевства Польского, включая Галицию, с реорганизованной, по‑настоящему федерализованной Габсбургской монархией, никогда не пользовалось поддержкой в Австрии, едва ли вызывало симпатию у дружественной во всем остальном Венгрии, которая опасалась за принцип дуализма, и всегда вызывало противодействие Германии. У последней не было четкой программы относительно будущего российских провинций к востоку от Русской Польши, которые также были оккупированы во второй половине 1915 г. приблизительно до линии второго исторического раздела Польши. Когда немцы вступили на их территорию, то стали называть Вильно польским городом и стравливать с поляками литовцев, которым было разрешено создать Национальный совет в этом городе. В то же время они рассматривали возможность объединения всех балтийских земель, включая Литву, с империей Гогенцоллернов под видимостью автономии.

Что касается созданного по плану королевства Польского, то немцы были разочарованы тем, что мобилизация, которую они там объявили, провалилась и даже польские легионы, сыгравшие заметную роль в наступлении на Россию, отказались служить под руководством немцев. Кризис, приведший в июле 1917 г. к заключению в тюрьму Пилсудского, сторонники которого ушли в подполье, создав Польскую военную организацию (ПОВ), был смягчен благодаря постепенному созданию в королевстве польских управленческих структур, но лишь в октябре 1917 г. у руля был поставлен Регентский совет, в который входили три выдающихся польских государственных деятеля. Эта и другие уступки оккупационных держав, однако, произошли под влиянием огромного изменения в подходе к решению польского вопроса, которое произошло тем временем в лагере союзников.

Россия, разумеется, немедленно заявила протест против провозглашения независимости Польши немецкими захватчиками, и западные союзники, включая Францию, несмотря на ее традиционные симпатии к Польше, продолжали признавать российскую точку зрения на то, что польский вопрос является внутренней проблемой Российской империи, в которой, однако, даже после повторного завоевания Польши споры о ее автономии ни к чему не привели. Наоборот, союзники все больше и больше начали интересоваться народами Габсбургской империи. Особенно их интересовали чехи, лидеры которых, находящиеся в эмиграции, Томаш Г. Масарик и Эдвард Бенеш очень успешно пропагандировали на Западе подрыв этой империи. Другие народы этой монархии также находились в неспокойном состоянии, о чем свидетельствовали политические суды внутри страны и обстановка в парламенте, который был заново открыт в мае 1917 г., а за границей представители этих народов участвовали в различных конгрессах «угнетенных народов». Участие в войне Италии (с мая 1915 г.) и Румынии (с августа 1916 г.) – а обе они претендовали на австро‑венгерские территории на этнических основаниях – способствовало принятию решения о том, чтобы сделать освобождение различных народов Двойственной монархии одной из целей войны.

Поэтому этот вопрос был включен в условия мира, сформулированные союзниками в январе 1917 г. в ответ на призыв президента Вильсона начать мирные переговоры. Настаивая на дезинтеграции не только Османской, но и Габсбургской империи, страны антигерманской коалиции потребовали освобождения «итальянцев, славян, румын и чехословаков от иностранного господства» в добавление к своему изначальному требованию восстановления стран, подвергшихся вторжению, – Бельгии на западе и Сербии и Черногории на востоке. Общая ссылка на «славян» при перечислении народов Австро‑Венгрии сбивала с толку, так как славяне‑чехословаки были упомянуты отдельно. Это дало возможность пропустить тех славян, «освобождение» которых Россия считала исключительно своим делом, и избежать упоминания югославов, против чего возражала Италия, сопротивлявшаяся объединению хорватов и словенцев с Сербией.

Они также были против сепаратного мира с Австро‑Венгрией, который спас бы монархию и поэтому был целью нового императора Карла I. Вскоре после восшествия на престол после Франца‑Иосифа I, умершего 21 ноября 1916 г., он начал вести тайные переговоры, которые продолжались на протяжении первой половины следующего года, но имели мало шансов на успех из‑за тесной связи вооруженных сил Австро‑Венгрии с немцами, и это был союз, у которого было много сторонников среди военных и политических деятелей монархии. Внутренние проблемы национальностей были едва затронуты на этих переговорах, так как обе стороны были больше заинтересованы в решении вопросов на западе. Однако тем временем президентом США Вильсоном и папой римским Бенедиктом XV готовились мирные программы, внушенные реальной озабоченностью стремлениями народов, будь то на Западе, где речь шла о сравнительно незначительных территориальных изменениях в отношении Эльзаса и Лотарингии и итало‑австрийской границы, или на Востоке, где была нужна кардинальная политическая перестройка.

Важно, что в обеих этих программах первое конкретное использование права на самоопределение было рекомендовано в случае Польши. Уже 22 января 1917 г., когда президент Соединенных Штатов – все еще нейтральной страны – подчеркнул моменты, по которым, по его мнению, существовало всеобщее согласие, он объявил, что Польша должна быть и объединена, как обещали русские, и независима, как провозгласили Центральные державы. А папа римский в своем послании от 1 августа того же года особенно остановился на восстановлении исторического королевства Польского.

Предложения папы не получили должного внимания, а у него не было случая вдаваться в дальнейшие детали. Однако позиция Вильсона имела первостепенную важность, так как стало очевидно, что вмешательство Америки решит исход европейской войны, которая теперь начала превращаться в настоящую мировую войну. Мирный план Вильсона был конкретно изложен в его знаменитых Четырнадцати пунктах 8 января 1918 г. Общие принципы, на которых основывались эти пункты, получили объяснение в его обращении 1 1 февраля к конгрессу США и некоторых других речах, с которыми он выступал в том году. Требуя, чтобы «максимальное удовлетворение» получили «все четко определенные национальные стремления», Вильсон недвусмысленно сказал, что, по его мнению, самоопределение не должно быть абсолютной властью и его следует применять «не привнося новых или не увековечивая старые элементы раздора и вражды». Поэтому изменения, которые он перечислил в пунктах, посвященных отдельным странам или регионам, были довольно умеренными. И опять только в случае с Польшей создание независимого государства, не существовавшего в довоенный период, было рекомендовано даже с еще большими подробностями. В отношении Австро‑Венгрии, положение которой среди других народов он хотел видеть «гарантированным и обеспеченным», программа Вильсона ограничивалась «самой свободной возможностью независимого развития» для всех населявших ее народов; аналогичные слова были сказаны со ссылкой на нетурецкие народы, все еще находившиеся под властью Османской империи. Балканские государства, уже освобожденные в предыдущем веке, должны были быть, разумеется, восстановлены, как и оккупированные территории в Западной Европе, а их отношения должны были быть основаны на истории и национальной принадлежности.

Что касается восточной части Европы, то вопрос, затрагивавший Россию, был решающим. Но за исключением польского вопроса, который был выделен в отдельный пункт, самый длинный из Четырнадцати пунктов, посвященный России, вообще не затрагивал вопросы ее народов. Вместо этого было подчеркнуто ее право на освобождение всех российских территорий и «независимое определение ее политического развития и национальной политики». Чтобы понять осторожную сдержанность в предложении подхода к России, следует помнить, что обращение президента США было сделано в разгар революции в России, когда переговоры о сепаратном мире между Советами и Центральными державами только‑только начались.

В таких условиях западные союзники вряд ли могли определять судьбу разных народов, ранее находившихся под властью царя. В Дунайской монархии гораздо менее бурная и радикальная революция, чем в России, разразилась в самом конце войны. Но распад Габсбургской империи был еще одним внутренним процессом, который стал свершившимся фактом еще до созыва мирной конференции.

 

Распад Российской и Австро‑Венгерской империй

 

Несмотря на коренную разницу между русской и австро‑венгерской революциями, у них есть одно общее: они стали возможны и были в большой степени спровоцированы неудачами двух соответствующих правительств в ведении войны, за которые эти правительства, по крайней мере отчасти, несли ответственность. В России осознание этих неудач пришло гораздо раньше, и поэтому падение царизма произошло еще в марте 1917 г.

Эта смена власти, однако, еще не обязательно означала распад империи. Действительно, свержению правительства предшествовала утрата больших территорий, оккупированных врагом и не желавших возвращаться под власть России. Но сам факт, что значительная часть нерусского населения империи была таким образом уже отделена от ее основной массы, сделал революцию 1917 г. похожей в этом отношении на революцию 1905 г., в первую очередь борьбой за конституционную реформу и социальные изменения, а не восстанием угнетенных народов.

Поэтому первая из двух революций, которую следует четко отличать в российском кризисе 1917 г., после установления действительно демократического Временного правительства не уделила достаточно внимания национальной проблеме. Лишь в отношении Польши новая власть почти немедленно – 13 марта выступила с официальной декларацией, признававшей право польского народа на создание независимого государства. Но в тот момент территория, на которой поляки «составляли большинство населения», находилась уже не во власти России, и даже тогда новая Польша была приглашена присоединиться к России в «свободном военном союзе». Поляки, однако, уже не были готовы принимать какие‑либо ограничения своей независимости. Полная независимость стала теперь и целью финнов. Они были возмущены суровыми репрессиями, прошедшими перед 1917 г., тогда как Временное правительство России было просто готово вернуть Финляндии автономию. В июле оно отклонило законопроект финского парламента, определяющего условия, на которых страна должна получить полную свободу.

В то же время возникли серьезные трудности ввиду неожиданного развития сепаратистского движения среди украинцев, которые представляли собой гораздо более многочисленный народ, в своем огромном большинстве все еще остававшийся в неоккупированной части империи. Сразу же после начала мартовской революции выдающийся историк Михаил Грушевский, который, будучи профессором во Львове (Галиция), во многом способствовал подъему стремления украинцев к независимости, был избран председателем Центрального совета (Рады), который создали партии, боровшиеся за независимость Украины, в качестве временного органа управления. В начале апреля, когда в Киеве был созван Национальный съезд, этот совет сначала потребовал только независимости для Украины, которая была официально провозглашена в I Универсале Рады от 23 июня. И хотя одновременно был создан и Генеральный секретариат в качестве исполнительного органа с Владимиром Винниченко в качестве премьер‑министра, новое государство по‑прежнему казалось готовым вступить в ту или иную федерацию с Россией.

Но Временное правительство России не было готово согласиться на такую федерализацию бывшей империи, и его возмутил тот факт, что украинцы, провозглашая свою независимость, не подождали одобрения центральных властей. Но даже когда эти члены правительства, которые выступали против переговоров с Радой, ушли в отставку и Александр Керенский сменил князя Львова на посту премьер‑министра, договор, объявленный во II Универсале Рады от 16 июля, не дал удовлетворительного результата. Даже власть Керенского утвердила закон о самоуправлении Украины только с оговорками, и взаимные отношения были все еще запутанными, когда в роковой день 6 ноября[78]большевики захватили власть и начали вторую русскую революцию 1917 г.

На следующий день III Универсал Рады провозгласил Украину Украинской Народной Республикой. И хотя только в IV Универсале от 22 января 1918 г. было четко сказано, что эта республика – полностью «независимое, свободное и суверенное государство», идея полной независимости не только украинцев, но и всех народов бывшей империи была уже официально одобрена советской властью 15 ноября. Именно тогда, вскоре после издания своих первых декретов, которые отдавали всю землю крестьянам и обещали немедленное заключение мира, большевики провозгласили право всех народов на самоопределение, включая право на отделение от России. И народы один за другим быстро воспользовались этим правом. Независимые органы власти, созданные после первой революции в Эстонии и Латвии, объявили эти страны независимыми от России 15 и 17 ноября соответственно. Точно так же поступил и парламент Финляндии 6 декабря. Даже белорусы были готовы к аналогичному решению.

Одной из причин, по которой все эти народы уже не были удовлетворены одной лишь автономией, а приняли решение о полной независимости, было – в добавление к быстрому развитию их национальных движений – желание избежать любой связи с советской формой правления, которая после краткого демократического периода установилась в России, навязывая свою власть путем безжалостного террора. Но, с другой стороны, несмотря на очевидную готовность большевиков признать все эти выходы из империи, их политика с самого начала была серьезной угрозой реальной свободе новых государств, так как они делали поразительную уступку стремлениям к независимости нерусских народов лишь в надежде, что в каждом освободившемся народе коммунисты захватят власть, как они это сделали в России. Если необходимо, то это должно было быть сделано с открытой или замаскированной поддержкой России с расчетом объединиться в будущую Советскую федерацию, заменив таким образом демократическую федерацию, которую пыталась создать первая революция.

Однако была и другая опасность, с которой пришлось столкнуться едва сложившимся новым государствам на западной границе России. Эта опасность тоже проявилась в форме неискреннего признания их права на самоопределение, гарантированного Германией. Именно в период немецкой оккупации продолжало создаваться «независимое» королевство Польское, а Государственный совет Литвы (Тариба) смог выпустить 1 1 декабря 1917 г. первую Декларацию о независимости. Но в то же время Литва чувствовала себя обязанной попросить у Германии «защиты и помощи» для своего восстановленного государства. Южная часть Латвии тоже находилась в зоне немецкой оккупации, и немецкие меньшинства в ее оставшейся части и в Эстонии горели желанием установить связи с Германской империей. Даже в далекой Финляндии помощь Германии казалась необходимой, чтобы остановить проникновение русских теперь уже в коммунистической форме. Однако самым важным было то, что после принятия мирного предложения Советов 27 ноября и заключения перемирия 5 декабря представители Центральных держав начали переговоры с советской делегацией в Брест‑Литовске 22‑го числа того же месяца, на которых обе стороны играли роль защитников прав на самоопределение с расчетом взять исключительно под свое крыло народы, которым это право должно было быть даровано.

Ни один из этих народов – даже поляки, которые при Регентском совете сформировали постоянное правительство с Яном Кучаржевским в качестве премьер‑министра, – не был допущен на эти переговоры. Единственным исключением стали украинцы, которых немцы хотели столкнуть лбами с русскими. Сепаратный мирный договор был действительно подписан с Украиной 9 февраля 1918 г. – в тот самый день, когда большевики взяли Киев. Несмотря на этот успех и попытку Троцкого закончить войну без заключения какого‑либо официального мира, еще одно наступление немцев заставило русских принять условия Германии 3 марта. Помимо Украины, Россия вынуждена была отдать все территории к западу от линии, проходившей от места севернее Риги к северо‑западному краю Украины, граница которой была установлена только на западе. Таким образом не только Польша, но и Литва и часть Латвии были явно потеряны, в то время как другая часть Латвии, равно как и Эстония, должна была быть освобождена русскими, хотя они и не признавали их суверенитет в дополнительном договоре, подписанном в Берлине 27 августа 1918 г. Тем временем немцы по просьбе о помощи со стороны Рады к концу апреля оккупировали Украину и посадили в ней марионеточное правительство во главе с гетманом Павлом Скоропадским. Они также готовили замаскированную аннексию «освобожденных» прибалтийских земель. Даже Литва, которая 16 февраля 1918 г. выпустила еще одну, теперь уже без ограничений, Декларацию о независимости, несколько месяцев спустя пригласила немецкого князя стать королем; аналогичное приглашение финны адресовали зятю Вильгельма II. Советской России также пришлось признать полную независимость финнов. Еще раньше она потеряла Бессарабию на юге, где сначала была сформирована независимая Молдавская республика. В январе 1918 г. ее правительство пригласило румынские войска войти в свою страну и проголосовало за союз с этим королевством.

И хотя Румыния 7 мая 1918 г. тоже была вынуждена подписать сепаратный мир с Центральными державами, которые контролировали весь Балканский полуостров, за исключением Греции, и сделать территориальные уступки Австро‑Венгрии, ситуация внутри Габсбургской монархии быстро ухудшалась. Последние военные успехи под руководством немцев интересовали разные народы гораздо меньше, чем растущие трудности в долгой войне и стремление к федерализации империи, которое правительство не сумело удовлетворить. Уже в мае 1917 г. не только чешские и югославские, но и польские депутаты представили в Венский парламент программу, которая включала коренную реорганизацию империи. Даже самый лояльный поляк был настроен против, когда в Брест‑Литовске часть земель бывшего королевства Польского была отдана Украине. Русские революции, особенно вторая из них, практически не имели никаких последствий в Австро‑Венгрии, где даже марксисты социал‑демократы враждебно относились к советской системе и где условия были гораздо лучше, чем в царской Российской империи. Гораздо сильнее было влияние деятельности славянских революционеров, работавших в эмиграции, в западных державах, которые в течение 1918 г. признали Польский и Чехословацкий национальные комитеты. Влияние мирной программы президента Вильсона тоже было заметным.

Но так как эта программа изначально запрашивала автономию только для народов Дунайской монархии, то ее можно было бы спасти, если бы Карл I не тянул до 16 октября 1918 г. с объявлением о том, что он превратит свою империю в федерацию, даже тогда сохраняя целостность королевства Венгрия. Это случилось всего за два дня до ответа Вильсона на предложение Австро‑Венгрии о заключении перемирия, в котором он подчеркнул признание независимых Чехословакии и Югославии. Во второй половине октября ввиду полного военного краха Центральных держав во всех ненемецких и невенгерских частях монархии Национальные советы могли взять власть в свои руки без кровопролития или насилия и приступить к организации так называемых государств‑преемников, на которые распалась Габсбургская империя. Более того, даже расплывчатого обещания федерализации было достаточно для того, чтобы заставить Венгрию разорвать все свои связи с Австрией, за исключением личного союза, который также прекратил свое существование, когда даже немецкая часть Австрии провозгласила себя республикой.

 

Центрально‑Восточная Европа на Парижской мирной конференции

 

Когда Первая мировая война закончилась в день перемирия 1 1 ноября 1918 г., империи Романовых, Габсбургов и Гогенцоллернов, которые перед войной правили Центральной и Восточной Европой, и даже свободные Балканские государства находились в их соответствующих сферах влияния, больше не существовали. Это сильно повлияло на обсуждения, проходившие на мирной конференции, открывшейся в Париже 18 января 1919 г. Но была огромная разница между полным распадом России и Австро‑Венгрии, последовавшим за падением их династий, и положением Германии – их главного врага. Здесь тоже революция, случившаяся в последнюю минуту, заменила императора и всех других монархов мелких немецких государств республиканской формой правления. Но эта Германская республика, более единая, чем была империя, продолжала называть себя рейхом, который, будучи далеким от распада, надеялся сократить насколько возможно территориальные потери вдоль своих границ – неизбежное последствие принятия мирной программы Вильсона.

Было очевидно, что в добавление к Эльзасу и Лотарингии эти уступки должны будут включать по крайней мере часть Центрально‑Восточной Европы, которая была присоединена к германской Центрально‑Западной Европе в результате разделов Польши. Однако ввиду того, что 13‑й пункт программы Вильсона требовал восстановления Польского государства не в его исторических границах до разделов, а на территориях, «заселенных, бесспорно, поляками», проведение новой польско‑германской границы требовало долгого обсуждения. Требования Польши были представлены пяти крупным державам, которые принимали решения по территориальным вопросам, Романом Дмовским – главой делегации Польши, которая была признана государством‑союзником. Другой делегат от Польши, известный пианист Игнаций Ян Падеревский, ставший теперь премьер‑министром и министром иностранных дел, незадолго до конференции заключил соглашение между Государственным комитетом Польши под председательством Дмовского, представителя поляков на Западе в военное время, и Юзефом Пилсудским – первым главой Польского государства, которому Регентский совет передал власть в Варшаве после крушения Германии.

В добавление к прусской доле в разделах, то есть провинциям Познань и Западная Пруссия, требования поляков включали также те территории, которые попали под власть Пруссии перед разделами, но остались этнически и лингвистически польскими. Это были Верхняя Силезия и северная часть Восточной Пруссии. Составляя проект договора с Германией, «Большая пятерка» решила, что в двух регионах Восточной Пруссии следует провести референдум. При пересмотре своего черновика для внесения в него возражений немецкой делегации они заменили свое первое решение приписать Верхнюю Силезию Польше другим – решением о проведении там еще одного референдума. Это было сделано по просьбе британского премьер‑министра Ллойд Джорджа, который также был против включения в состав Польши населенного преимущественно немцами города Данцига. Поэтому уже в первом варианте договора Германии были оставлены не только второстепенные приграничные районы Познань и Западная Пруссия, чтобы сократить немецкое меньшинство в новой Польше, но и Данциг – исторический порт Польши, который был необходим для «свободного и надежного доступа к морю», обещанного Польше в 13‑м пункте программы Вильсона; в нем ей было отказано, и Данциг был объявлен вольным городом под управлением Лиги Наций. Польше были гарантированы особые права, особенно в порту Данцига, но это решение стало источником постоянных трений. Серьезные проблемы также возникли после референдума в Верхней Силезии, который был отложен до марта 1921 г. Ввиду того, что великие державы не могли договориться о подробностях раздела этой территории, который оказался необходимым в результате голосования в отдельных районах, эту проблему пришлось решать Лиге Наций, которая на съезде в Женеве 15 мая 1922 г. – почти через три года после подписания Версальского договора 28 июля 1919 г. – осуществила этот раздел самым объективным и тщательным образом.

Так как референдумы в Восточной Пруссии, проведенные в июле 1920 г. во время вторжения в Польшу Советов[79], проголосовали в пользу Германии, вся эта провинция за исключением Мемеля (Клайпеды) в ее северо‑восточной части, позднее отошедшего к Литве, осталась частью рейха. Такой немецкий анклав, расположенный к востоку от польской провинции Поморье (называемой немецкой пропагандой Польским коридором), действительно был постоянной угрозой безопасности Польши. Сомнительное с экономической и военной точки зрения, это решение проблемы польско‑немецкой границы – единственной части Версальского договора, касавшейся Центрально‑Восточной Европы, – было принято с одним желанием – применить принцип национального самоопределения как можно более объективным образом.

Другие договоры, подготовленные и подписанные на Парижской мирной конференции, касались почти исключительно проблем Центрально‑Восточной Европы. Это было справедливо в отношении всех из них, кроме Севрского договора, который был заключен с Турцией 10 августа 1920 г., но так и не был ратифицирован или приведен в исполнение и был заменен на Лозаннский договор от 24 июля 1923 г. Только определение новых границ Турции в Европе, которые оставались почти неизменными, и демилитаризация обоих берегов Черноморских проливов, которые вместе с Константинополем остались во владении Турции, несмотря на перевод ее столицы в азиатскую Анкару, представляли непосредственный интерес для Центрально‑Восточной Европы. Сравнительно небольшими были территориальные изменения, осуществленные по договору в Нейи, подписанному 27 ноября 1919 г. с Болгарией, но эта страна была глубоко возмущена потерей своего доступа к Эгейскому морю из‑за уступки Западной Фракии Греции, помимо мелких уступок Югославии. Болгария присоединилась к Центральным державам с расчетом вернуть себе утраченное в 1913 г., и теперь после еще одного поражения она пережила еще большее разочарование.

Так как Албания тоже стала независимой страной, ситуация на Балканском полуострове не претерпела серьезных изменений. Напротив, существенными были изменения в Дунайском регионе, произошедшие по договорам с Австрией, заключенным 10 сентября 1919 г. в Сен‑Жермене, и с Венгрией – 4 июня 1920 г. в Большом Трианонском дворце Версаля; задержка последнего договора была вызвана в значительной степени захватом коммунистами Венгрии, который длился с марта по август 1919 г. Оба этих договора были гораздо более жесткими, чем Версальский договор, но следует помнить, что самая поразительная перемена – замена Габсбургской монархии группой совершенно независимых государств – произошла еще до вмешательства миротворцев, которым поэтому пришлось лишь установить границы между этими государствами.

Два из них – новая Австрия и новая Венгрия, однако, считались продолжением бывшего вражеского государства, которое несло свою долю ответственности за войну. Поэтому им пришлось пострадать согласно положениям о репарациях и разоружении, которые во многом были скопированы с Версальского договора, как и в случае с Болгарией. Подстраивая принцип национального самоопределения к военным, экономическим или любым другим соображениям, мирная конференция склонялась в пользу тех государств‑преемников, которые считались союзниками: Италии; государства сербов, хорватов и словенцев, которое после объединения всех южных славян заменило Сербию и расширилось благодаря включению в него Черногории; Румынии, которая повторно вступила в войну на стороне союзников осенью 1918 г.; и Чехословакии, созданной исключительно из частей довоенных Австрии и Венгрии, но лидерам которой, находившимся в эмиграции, удалось сделать ее союзником в войне. Польша тоже отчасти была государством – преемником Габсбургской монархии, но, так как ее притязания нигде не доходили до предполагаемых новых границ ни Австрии, ни Венгрии, она не была заинтересована в договорах с этими странами за исключением спорного вопроса о разделе между разными государствами – преемниками территорий, которые в этих договорах были официально переданы крупным державам.

Характерной особенностью Сен‑Жерменского урегулирования было запрещение новой Австрии присоединяться к Германии. Этот запрет, включенный и в Версальский, и в Сен‑Жерменский договоры, мог показаться нарушением права на самоопределение, так как «немецкая Австрия», как хотела назвать себя новая республика, провозгласила в первоначальном варианте своей конституции, что она является частью новой федеративной Германии. Но вызывает сомнения то, что Anschluss, как называлось включение Австрии в Большую Германию, которое поддерживали многие австрийцы, испытавшие шок от развала старой Австрийской империи, на самом деле было долговременным желанием большинства. Самоопределение – бесспорное право на свободу от иностранного владычества – не обязательно должно означать объединение всех народов одинакового происхождения в одном государстве. В конце концов, такое расширение контролируемой немцами территории Центрально‑Восточной Европы было бы в чем‑то победой немцев в поражении, опасной не только для Западной, но и особенно для Центрально‑Восточной Европы, которая только что получила полную свободу.

Еще более сомнительным с точки зрения самоопределения было включение более 3 миллионов австрийских немцев Судетского региона в новую Чехословакию, хотя с географических позиций большую его часть вряд ли можно было бы объединить с Австрийской республикой. Меньшей, но труднее поддающейся оправданию была потеря части немецко‑говорящего Тироля, отошедшей к Италии. С другой стороны, граница между Австрией и сербо‑хорвато‑словенским государством была, по крайней мере отчасти, определена референдумом, который оставил Австрии даже ту южную часть Каринтии, которую населяли преимущественно словенцы. Референдум был также проведен в Бургенланде – западной части Венгрии, которая из‑за своего в основном немецкоговорящего населения была в договорах переведена из этой страны в Австрию, что было компенсацией за столь многочисленные потери, и австрийцы ее приветствовали. Часть оспариваемого региона в результате этого референдума осталась у Венгрии.

Только в случае этого спора со своим бывшим партнером новые границы Венгрии определялись путем референдума. Венгерская делегация, представившая свои возражения против Трианонского договора в яркой речи графа Альберта Аппоньи, тщетно просила разрешения на проведение таких референдумов во всех случаях, когда исторические границы Венгрии как географической единицы иногда отодвигались далеко на Венгерскую равнину. На самом деле королевство, как Венгрия продолжала себя называть, хотя короля у нее уже не было, потеряло 71,4 процента своей территории и около 60 процентов своего населения, включая 3,5 миллиона мадьяр (венгров), из которых около 1,8 миллиона проживали на территориях, прилегающих к тем, которые остались венгерскими.

Не только бывшее самостоятельное королевство Хорватия и Славония стало частью нового государства Югославия[80]– это изменение Венгрия была готова признать, хотя, делая это, она теряла выход к морю, – но и второстепенные приграничные регионы самой Венгрии тоже отошли к этому государству. Этнически смешанный Банат в южной части Венгрии был поделен между Югославией и Румынией, которая в добавление ко всей Трансильвании с ее румынским большинством тоже получила несколько чисто венгерских районов, хотя не все это было тайно обещано ей до ее вступления в войну. Еще одно приобретение Румынии, Буковина, раньше была австрийской провинцией.