Крепость площадью 550 км Х 300 км

 

Половину апреля, весь май и июнь советские войска укрепляли свои позиции – строили неприступную крепость. На востоке от Курской дуги, протяжённость которой 550 километров, было возведено восемь оборонительных рубежей. Они простирались на глубину до трёхсот километров. Не сдержав врага на первом рубеже, мы могли противостоять ему на втором, на третьем…

Вблизи переднего края работали войска, в тылу – население Курской, Орловской, Воронежской и Харьковской областей. Работа была проделана огромнейшая. Если сложить длину всех траншей, окопов, ходов сообщения, вырытых на Курской дуге, получится ров длиной от Москвы до мыса Дежнёва на Чукотке – 10 тысяч километров. На пути возможного движения войск противника было поставлено полмиллиона различных мин и фугасов, протянуто 700 километров проволочных заграждений, некоторые участки которых были электризованы. Лесные завалы, плотины, подготовленные к затоплению местности, – всё должно было помочь советским бойцам с малыми потерями выдержать натиск врага, чтобы потом самим перейти в неудержимое наступление.

Особенно тщательно строилась оборона на танкоопасных направлениях, ведь мы знали, что фашисты надеются протаранить оборону танковыми армадами. Возводились опорные пункты с большим количеством артиллерии. Для орудий и миномётов было подготовлено почти пятьдесят тысяч окопов.

 

 

Курская битва.

 

Участники Курской битвы в своих воспоминаниях непременно подчёркивают, что такая подготовка придала нашим войскам твёрдую уверенность в том, что немцы далеко не пройдут. И когда встал вопрос, нужно ли перед боями вывозить с Курской дуги жителей, то эвакуацию решили не проводить, риск для населения был самый минимальный.

В конце разговора о подготовке наших войск к оборонительному сражению надо сказать, что требуется большое искусство и глубокие знания военно-инженерного дела, чтобы труд сапёров и всех других строителей не пропал даром. Ведь враг идёт своей дорогой, и всё, что было приготовлено для его уничтожения, может остаться в стороне. Нужно безошибочно выбрать места, где протянуть проволоку, где поставить металлические ежи и каменные надолбы, где сделать доты, где прорыть траншеи и окопы. Нужно предусмотреть случайности и отрыть ходы сообщения так, чтобы бойцы под обстрелом, под бомбами могли бы безопасно перемещаться во время боя, сообразуясь с обстоятельствами.

Инструкции, разработанные перед войной, предусматривали для пехоты не траншеи, а ячейки. Предполагалось, что в одиночном окопе-ячейке пехотинец будет меньше уязвим для огня противника. На самом деле попасть снарядом или миной в ячейку труднее, чем в длинную траншею. Но, как это иногда бывает, теоретически установленная выгода на практике оказалась не выгодой, а большим злом. Константин Константинович Рокоссовский ещё в начальных боях 1941 года обратил внимание на то, что пехота почти не ведёт ружейного огня по наступающему врагу. Неприятельские атаки в основном отражает артиллерия. Почему так? Константин Константинович дал задание группе офицеров разобраться в этом. Дело было настолько серьёзное, что и сам он во время боя пробрался к пехоте и сменил в ячейке бойца. Как же чувствовал себя в ячейке этот храбрый командир? Рокоссовский был действительно храбрым человеком. Ещё в первую мировую войну он, будучи унтер-офицером драгунского полка, получил два Георгиевских креста. В 1919 году кавалерийский дивизион, которым командовал Константин Константинович, участвовал в боях с колчаковцами. Однажды дивизион совершил ночной налёт на штаб омской группы белогвардейцев. Рокоссовскому пришлось вступить в поединок с самим командующим этой группой генералом Воскресенским. Белый генерал прострелил плечо красному командиру, но сам пал под шашкой Рокоссовского.

«Итак, – писал Рокоссовский, – добравшись до одной из ячеек, я сменил сидевшего там солдата и остался один. Сознание, что где-то справа и слева тоже сидят красноармейцы, у меня сохранялось, но я их не видел и не слышал. Командир отделения не видел меня, как и всех своих подчинённых. А бой продолжался. Рвались снаряды и мины, свистели пули и осколки. Иногда сбрасывали бомбы самолёты. Я, старый солдат, участвовавший во многих боях, и то, сознаюсь откровенно, чувствовал себя в этом гнезде очень плохо. Меня всё время не покидало желание выбежать и заглянуть, сидят ли мои товарищи в своих гнёздах или уже покинули их, а я остался один. Уж если ощущение тревоги не покидало меня, то каким же оно было у человека, который, может быть, впервые в бою!..

Человек всегда остаётся человеком, и, естественно, особенно в минуты опасности ему хочется видеть рядом с собой товарища и, конечно, командира. Отчего-то народ сказал: на миру и смерть красна. И командиру отделения обязательно нужно видеть подчинённых: кого подбодрить, кого похвалить, словом, влиять на людей и держать их в руках.

Система ячеечной обороны оказалась для войны непригодной. Мы обсудили в своём коллективе и мои наблюдения и соображения офицеров, которым было поручено приглядеться к пехоте на передовой. Все пришли к выводу, что надо немедленно ликвидировать систему ячеек и переходить на траншеи. В тот же день всем частям группы были даны соответствующие указания. Послали донесение командующему фронтом. Маршал Тимошенко с присущей ему решительностью согласился с нами. Дело пошло на лад проще и легче. И оборона стала прочнее».

В битве на Курской дуге применялась система траншей, и это хорошо сказалось на стойкости нашей обороны.

 

 

Миномёты Советской Армии.

 

ПЕРЕХВАЧЕННАЯ ВНЕЗАПНОСТЬ

 

1 июля в ставке Гитлера состоялось совещание немецких генералов, которые командовали операцией «Цитадель». Там было определено время её начала – 5 июля. Это мы знаем теперь, после войны. Но и тогда, уже 2 июля, сутки спустя после совещания фашистских военачальников, наша агентурная разведка добыла сведения о том, что наступление будет между 3 и 6 июля.

Советские войска были приведены в боевую готовность. Начались усиленные поиски «языков».

Может быть, никогда прежде да и в последующих операциях не было так необходимо знать не только день начала наступления врага, но и час. Дело в том, что наше командование решило провести на обоих фронтах упреждающую артподготовку. Тысячи орудий и миномётов должны были обрушить огонь на немецкие позиции в тот момент, когда пехота врага соберётся в передней траншее, изготовившись к броску, когда сгрудятся танки на исходных позициях, когда немецкие артиллеристы выйдут из укрытий к орудиям.

Если мы опоздаем со своей артподготовкой, то мы её вообще не проведём как надо, потому что нашим артиллеристам придётся работать под ураганным огнём врага – под его артподготовкой. Если же начать артподготовку слишком рано, то рассредоточенный по укрытиям противник не понесёт больших потерь, а мы израсходуем зря огромное количество боеприпасов: оба фронта планировали на упреждающую артподготовку половину припасённых снарядов и мин.

Враг строжайшим образом охранял свой передний край. Он загородился густыми минными полями, проволокой, установил электрическую сигнализацию, пристрелял каждую ложбинку, кочку и открывал губительный огонь при малейших признаках тревоги. Специальным приказом немецкие командиры были предупреждены о предании военно-полевому суду тех, в чьих подразделениях солдаты будут похищены советской разведкой. Фашистское командование всегда придавало важное значение внезапности. Внезапно оно намеревалось начать и «Цитадель».

В тёплые ночи перед Курской битвой погибло много наших храбрейших разведчиков. Но ни на Воронежском, ни на Центральном фронтах добыть «языков» не удавалось. Случай, прямо сказать, невероятный. Напряжение от ожидания грозного часа достигло высшей точки, оно охватило всех – от командующих до солдат. Но вот в ночь на 5 июля тревога сменилась деловым ожиданием боя. На Воронежском фронте на нашу сторону перешёл солдат-словак и рассказал, что наступление начнётся утром 5 июля. А на Центральном фронте разведчики 13-й армии старший сержант Андрей Иванов, ефрейторы Фёдор Семёнов и Александр Гузынин всё-таки добыли «языка». После короткой ожесточённой схватки с немецкими сапёрами, которые делали проходы в минном поле, был схвачен ефрейтор Фермель. С большой бережливостью и осторожностью разведчики доставили пленного в штаб армии. На допросе немец назвал время начала – 3 часа утра.

Верить или не верить этому? Немцы были мастерами устраивать всякие ловушки, подбрасывать ложные документы, подставлять фальшивых доносчиков. Только после изучения подробностей боя разведчиков с сапёрами (эти подробности трудно было инсценировать) решили, что мы знаем истинный срок начала.

И тогда в 2 часа 20 минут советская артиллерия открыла огонь по немецкому переднему краю. Фашисты были застигнуты врасплох. Они не понимали, что происходит. Враг решил, что советские войска сами перешли в наступление. Солдаты были растерянны, командиры потеряли управление войсками, особенно большие потери понесла неприятельская артиллерия.

Через два часа немцы привели в порядок войска и начали артподготовку. Ещё через час – в 5.30 – вражеская пехота и танки пошли на наши позиции – от Белгорода и от Орла на Курск. Земля окуталась дымом и гарью. Небо потемнело от самолётов. Великая битва началась.

 

СРАЖЕНИЕ В ВОЗДУХЕ

 

Может быть, и не совсем верно говорить, что битва на Курской дуге началась 5 июля. В этот день развернули сражение наземные войска. А воздушные начали действовать гораздо раньше. Поэтому и мы с тобой, читатель, раньше посмотрим, как воевали наши лётчики. Мы о них ещё не говорили толком, мы у этих героев пока в долгу.

Нетрудно было догадаться, как противник начнёт операцию «Цитадель» – нанесёт удары, чтобы протаранить оборону, танками и авиацией. Подобным образом немцы действовали и прежде. Теперь представь, что ты артиллерист или бронебойщик. На твою позицию ползут «тигры», «пантеры», по ней бьют тяжёлыми снарядами «фердинанды». Нелегко сражаться с бронированными машинами. А тут ещё сверху посыпались бомбы, застрочили пулемёты – это прилетели вражеские бомбардировщики. Совсем тяжело стало. Гораздо проще воевать с танками врага, если небо над тобой чистое. Вот наше командование и решило до начала наземных сражений на Курской дуге выбить вражескую авиацию, чтобы потом было легче наземным войскам. В 1943 году мы уже могли ставить себе целью завоевать господство в воздухе: у нас уже было много первоклассных самолётов и опытных лётчиков.

Борьба за господство в воздухе началась в середине апреля над Кубанью. Наземные войска больших действий не вели, их остановила весенняя распутица. Зато в небе непрестанно кипели бои. К началу июня наши истребители сбили больше 800 вражеских самолётов, ещё около 300 было уничтожено на аэродромах и зенитчиками. 800 + 300 = 1100.

Методы борьбы с вражеской авиацией менялись, а если повторялись, то через большой промежуток времени, чтобы немцы не могли приспособиться к нашим действиям. Так, в начале мая шесть советских воздушных армий внезапно нанесли удары по немецким аэродромам на пространстве от Смоленска до Азовского моря. И враг потерял больше полутысячи самолётов. В начале июня три воздушные армии ещё раз налетели на аэродромы. Враг лишился 220 самолётов 500 + 220 = 720. Это число очень внушительное. Оно и останется внушительным, если даже вычтем из него наши потери, понесённые при налётах. 720 – 180 = 540.

Всё ещё считая себя хозяевами воздуха, фашисты пытались мешать подходу советских войск, подвозу грузов на Курскую дугу. За месяц до начала битвы они намеревались разбить Курский железнодорожный узел. На город налетело 550 самолётов, из них 420 бомбардировщиков. Врага встретили 386 истребителей. Они сбили 104 немецких самолёта, 41 сбили зенитчики.

1100 + 720 + 104 + 41 = 1965! Так расчищалось небо от «юнкерсов», «хейнкелей», «мессершмиттов».

Всего с апреля по июнь немецкая армия потеряла 3500 боевых самолётов. Вот почему враг смог бросить на поддержку наземных войск в Курской битве только две тысячи самолётов – против трёх тысяч наших.

Конечно, две тысячи самолётов тоже огромная сила. 5 июля они начали с воздуха (а танки на земле) взламывать нашу оборону на направлениях главных ударов – там, где на карте основания синих стрел. Севернее и южнее Курска разгорелись ожесточённые воздушные схватки.

Немцы вообще кичились своей авиацией. Своих асов они называли не иначе, как «рыцари воздуха». «Рыцарь воздуха» украшал самолёт какой-либо картинкой: головой тигра, змеи – что пострашнее; некоторые рисовали карточных тузов: треф, пик – чёрный туз тоже страшный. Кстати, ас в переводе с французского и значит туз. Ещё в первую мировую войну звание аса давалось лётчику, сбившему десять самолётов.

Ас очень опасен в воздухе. Вот что говорит об этой категории воздушных бойцов Александр Сергеевич Яковлев, конструктор знаменитых истребителей ЯКов:

«Асы – это своего рода воздушные снайперы, и отсюда своеобразие их тактики. Они свободны в выборе места и цели. Они не ждут противника, а ищут его, находят и уничтожают. Тактика аса основывается на безупречном знании слабых сторон противника, отличном владении своим самолётом, на личной смелости, граничащей с дерзостью, трезвом расчёте, сочетающемся с военной хитростью.

Не каждый лётчик, хорошо овладевший своей машиной, может быть асом. Для аса характерны спортивный дух, неукротимая жажда боя с воздушным противником. Огонь аса должен быть прицельным, точным, не на авось. Он должен уметь стрелять из любого положения самолёта.

 

 

Советские военные самолёты времён Великой Отечественной войны.

 

Черты аса нельзя приобрести ни в какой лётной школе, ни в какой академии – они приобретаются в бою».

За два года войны в её жарких боях родилось много асов и в нашей авиации. Их самолёты тоже отличались от обычных – красные звёздочки на фюзеляжах показывали число сбитых вражеских машин. Немецких асов Яковлев сравнивает с высокомерными, заносчивыми кинозвёздами. А наши асы отличались скромностью, духом товарищества и коллективизма. В Курской битве они задавали тон.

Прямо удивительно, как много всем нам знакомых лётчиков участвовало в битве на Курской дуге! Старший лейтенант Алексей Петрович Маресьев, тот самый, о котором написана «Повесть о настоящем человеке», после ампутации обеих ступней сражался здесь и сбил трёх фашистов. Иван Никитич Кожедуб, ныне трижды Герой Советского Союза, а тогда ещё молодой лётчик, в первый свой вылет сбил немца, во второй вылет ещё одного, в третий – двух. Старший лейтенант Александр Константинович Горовец в одном бою сбил девять «юнкерсов». Такое не удавалось никому – ни до, ни после этого боя.

«Девять самолётов сбить в одном бою! – пишет лётчик А. В. Ворожейкин. – Простой расчёт показывал, что для этого нужно было произвести не менее девяти длинных очередей и столько же раз исключительно точно прицелиться. На всё потребуется по крайней мере десять-пятнадцать минут. А противник ведь не на привязи, маневрирует и защищается. Однако факт – упрямая вещь; Горовец сделал то, что теоретически считалось невыполнимым…»

Лётчик, ставший в одном бою асом, жил совсем недолго. Его настигли вражеские истребители и, беззащитного – не было ни одного снаряда, ни одного патрона, – сбили. Как же жалела его пехота, на глазах которой он доблестно сражался и погиб!

На войне смерть обычна, но люди всё равно остро переживают гибель однополчан. Горькое чувство вызывала смерть и незнакомого лётчика. Ты его не знаешь, а скорбишь о нём. Лётчик-истребитель гибнет, защищая тебя – пехотинца, артиллериста, танкиста – от бомб.

Сердце заходилось в ярости и досаде, когда видел, как «мессеры» расстреливали лётчика, выбросившегося с парашютом из подбитого «ястребка».

А вот, дымя и пылая, со страшным гулом самолёт врезается в землю. Тогда, хоть и понимал, что беды не поправить, бежал к месту падения, всё надеясь помочь верному и незнаемому товарищу.

Недоумённо смотрели, как истребитель во время воздушного боя вдруг выпадал из общей карусели своих и вражеских самолётов и начинал в стороне выписывать фигуры высшего пилотажа – срывался в штопор, выходил из него, свечой устремлялся вверх, крутился через крыло… Кого-то осеняла догадка: лётчик мёртв, а отлаженный самолёт сам по воле случайностей вьётся в небе, пока не кончится горючее.

Зато какая радость – помочь сбитому живому лётчику! Космонавт Георгий Тимофеевич Береговой в дни Курской битвы летал на ИЛе. Возвращаясь вечером с четвёртой за день штурмовки танков, он был подбит. Самолёт загорелся. Дотянуть до своей территории можно было, но у стрелка Петра Ананьева начали тлеть сапоги и, главное, ранец парашюта. Пришлось прыгать тотчас. Лётчики приземлились на нейтральной полосе. Тут же по ним ударили немецкие миномёты. В ответ на немцев полетели мины с нашей стороны. Наши били всё чаще, и в разгар стрельбы, прыгая на ухабах, бросаясь из стороны в сторону, к Береговому и Ананьеву помчался «виллис». Старшина-танкист втащил в автомобиль стрелка, у которого обгорели ноги, помог забраться Береговому и довёз их к своим.

В промежутках между боями, у костерка или печурки, солдаты любили посудачить, какому роду войск на войне лучше. Всё взвесят: у пехоты марши с полной выкладкой, зато окоп рыть только для себя самого, шофёр едет, на себе ничего не несёт, но и для грузовика копает укрытие, танкиста броня спасает от пуль и осколков, но от фугаса на дороге танк беззащитен… А вот лётчикам никто никогда не завидовал, что паёк у них с печеньем, что дают им не махорку, а папиросы, что обмундирование по росту, чистое, суконное, что наград полна грудь. Лётчик был выше обычных норм, которыми оценивается на войне человек. Среди всех военных мастеров – танкистов, артиллеристов, разведчиков, среди всех храбрых и безупречных лётчик был на первом месте. По праву был.

 

 

Советские военные самолёты времён Великой Отечественной войны.

 

Ты читал чуть выше суждение лётчика Ворожейкина об удивительном бое Горовца. Генерал-майор Арсений Васильевич Ворожейкин участвовал в Курской битве в звании капитана. Он командовал эскадрильей истребителей. Этот лётчик входит в число прославленных асов Советской страны. Его самолёт украшали 52 звезды – столько он сбил вражеских самолётов. Правительство дважды удостоило воздушного воина звания Героя Советского Союза. Арсений Васильевич в полной мере владел искусством (не мастерством, именно искусством) воздушного боя. И что ценно для нас, изучающих историю Великой Отечественной войны, он очень точно, интересно в книге «Над Курской дугой» рассказал о непростой профессии военного лётчика. Ценность его воспоминаний увеличивается оттого, что он беспощадно к самому себе и своим товарищам разбирает ошибки и промахи. Такое свойственно только сильному человеку и, конечно, доброму – опыт, приобретённый тяжким трудом, он отдаёт людям как хлеб насущный. Ты найди эту книгу, прочти обязательно. А сейчас мы перенесёмся на Курскую дугу, в полк, где служил Ворожейкин.

Шести ЯКам было приказано охранять танки от немецких бомбардировщиков. Мы немного забежим вперёд, забежим в те дни, когда уже было отбито наступление фашистов и наши войска начали контрнаступление. Две советские танковые армии, войдя в прорыв во вражеской обороне, устремились вперёд по равнине – на разгром тылов противника. Шестёрка ЯКов под командованием Ворожейкина сменила в воздухе своих товарищей и стала нести патрульную службу.

«Видимость отличная, – пишет Ворожейкин. – Вчерашний вал дыма и огня рассеялся, оголив поле боя. Сверху оно теперь кажется сплошь усыпанным тёмными букашками, которые ползут по земле, оставляя за собой серые пушистые хвосты, изредка выбрасывая вперёд языки пламени. Это наступают наши танки, поднимая гусеницами пыль и стреляя на ходу. Колоннами и россыпью продвигается пехота. В движении много разных машин. Глядя на массу войск, вышедших из своих укрытий, грозную и могучую на земле, невольно думаешь, как она беспомощна и уязвима с воздуха. От нас сейчас во многом зависит успех наступления. Ведь несколько прорвавшихся немецких бомбардировщиков могут вызвать тысячи человеческих жертв и уничтожить немало боевой техники».

Обрати внимание, шесть истребителей способны предотвратить гибель тысяч наземных бойцов, обеспечить успех наступления. Какая же великая ответственность легла на плечи пилотов в этом дежурстве в небе!

Вдали, там, где слепящее пятно солнца, показались тёмные точки. Они всё ближе. Это восемь «мессершмиттов». Самолёты врага летят не в строю, беспорядочно и, главное, ниже наших. ЯКам сейчас очень удобно атаковать их.

Молодой лётчик из шестёрки Ворожейкина недоумённо спрашивает по радио командира, почему он не приказывает атаковать.

– Молчи! – отвечает командир.

Всем поведением «мессеры» напрашиваются, чтобы их атаковали, как бы играют в поддавки. Это ненормально, за этим что-то кроется.

Командир ещё зорче вглядывается в небо. Так и есть! Низко над землёй со стороны противника показались стаи самолётов: «юнкерсы», бомбардировщики. «Созревает план боя. Чернышёв с Морей, находясь выше, нападают на истребителей, связывают их боем, а мы четвёркой громим «юнкерсов». Два наших истребителя против восьми. Успех при этом зависит только от согласованности и стремительности действий каждого лётчика. Однако сил маловато. Сомнение вкрадывается в душу. Смогут ли Моря и Чернышёв приковать к себе всех «мессеров»? Не нападёт ли четвёрка на нас, а другая останется с Морей? Не лучше ли сначала атаковать истребители противника, а потом бомбардировщиков? А если потом от «мессеров» нельзя будет оторваться? «Юнкерсы» сбросят бомбы на танки. Нет, этого допустить нельзя. Решение принято».

Так командир в считанные минуты принял решение, от правильности которого зависели судьбы танкистов, пехоты и самих лётчиков.

Два ЯКа против восьми «мессершмиттов» – вот что больше всего тревожило командира. Он ведь представлял, как тяжко придётся его товарищам. Там будет всё благополучно только в том случае, если лётчики будут действовать в высшей степени согласованно и стремительно. На эти два условия Ворожейкин обращает особое внимание.

По радио отдан приказ Ивану Море «захлестнуть» всех «мессеров», он ведущий, Емельян Чернышёв будет следовать его манёврам.

Четвёрка ЯКов ныряет к земле. Все «мессеры» остались наверху. То ли не заметили, как нырнули ЯКи, то ли решили поскорее сообща разделаться с двумя нашими храбрецами.

Бомбардировщики – их было так много, что Ворожейкин не смог сосчитать – летели широкой волной, готовясь засыпать бомбами поле боя по всей ширине движения танков.

Командир с ведомым Дмитрием Анниным пошёл в атаку на левый фланг волны. Алексею Карнаухову с Сергеем Лазаревым приказал атаковать правый фланг. Для первого удара Ворожейкин выбрал ведущего в одной из девяток «юнкерсов». Но тут сзади и ниже ЯКов – на обоих флангах – показались по два «мессершмитта». Это были истребители непосредственного сопровождения.

«Мессершмитты», когда их атаковали с высоты, обычно бросали своих бомбардировщиков, чтобы выйти из-под удара.

Ворожейкин приказал Карнаухову атаковать «свою» пару и сам с ведомым тоже пошёл в атаку. «Мессеры» нырнули вниз, оставили на несколько минут беззащитными тихоходных бомбардировщиков.

Прежде чем броситься на «юнкерсов», командир успел взглянуть вверх. Там в бешеной карусели, в потоках огненных трасс бились десять самолётов – два наших против восьми немецких.

Карнаухов с Лазаревым уже напали на «юнкерсов». Командирский ЯК тоже сближается с «юнкерсом». Аннин в это время летит чуть сзади и в стороне от ведущего, охраняет его от нападения «мессеров»; они ещё далеко.

«Уменьшаю газ. ЯК застывает метров на пятьдесят сзади и ниже правого заднего «лапотника». Немцы, конечно, меня не видят. Близость врага и чёрная фашистская свастика под крыльями заставляют действовать с той беспощадностью, которая придаёт спокойствие. Опасаясь осколков от «юнкерса», чуть отхожу в сторону. Наши скорости уравнены. Целюсь. Огонь! И бомбардировщик неуклюже опускает нос. Не отворачиваясь, беру в прицел второго. Ещё удар! Из «юнкерса» вырвались клубы густого чёрного дыма. Машина, вспыхнув, камнем рухнула на землю. Две очереди – два самолёта. Таких ударов я могу нанести ещё семь-восемь, а то и больше… Надеясь, что Аннин не уйдёт с поста и не прозевает «мессеров», продолжаю уверенно атаковать, и вот запылал третий «юнкерс». Подхожу к четвёртому. И тут вся группа самолётов, точно горох, рассыпалась, в беспорядке сея бомбы, очевидно, на свои же войска. Двое «лапотников», задрав носы, упорно ползут на меня, готовые таранить мой ЯК. Уступаю им дорогу, чтобы снова выбрать удобный момент для атаки. Одни бомбардировщики, защищаясь, создали оборонительный круг, другие, прижимаясь к земле, стали уходить. И только пятёрка «юнкерсов» летела, как на параде, прежним курсом.

Аннин совсем близко подошёл к ним.

– Атаковать пятёрку! – передаю ему.

– Понятно! – отвечает он.

Горит ещё один вражеский самолёт. Второй Ю-87, подбитый Анниным, шарахается, разгоняя свой же строй. Бомбардировщики разгромлены. На подходе их больше нет. Задача выполнена».

Тебе, читатель, встретилось незнакомое слово «лапотник». На войне, и в этом нет ничего странного, потому что там узнаёшь истинную цену жизни и всего, что её наполняет, люди очень любили шутку, весёлое озорство, меткое слово. Появлялась какая-нибудь новинка на вооружении, и вскоре ей давалось точное название – либо уважительное, либо иронически-уничтожающее. Реактивную установку М-13 прозвали «катюшей», реактивную установку М-30 – «старшиной фронта», за тяжёлые, огромной силы снаряды. Шестиствольный миномёт немцев окрестили «ишаком». Звук при выстреле мины напоминал вопль осла; вылетали одна за другой шесть мин, и получалось, что осёл ревёт долго. «Юнкерсы-87» назвали «лапотниками» тоже не случайно. Шасси у этих самолётов не убиралось, и над колёсами для уменьшения сопротивления воздуха были обтекатели, похожие на лапти.

Но вернёмся к нашим «ястребкам». Слово-то какое чистое – «ястребок»! Они защитили танки и пехоту. А сами? На правом фланге, где сражались Карнаухов и Лазарев, командир увидел два парашюта и поднимавшийся прямо вверх ЯК. Вокруг него летала тройка «мессершмиттов». А высоко над командирским самолётом всё ещё вилась карусель, начатая в самом начале боя. И там только один ЯК остался.

Командир вместе с ведомым бросились ему на выручку. Но тут их самих атаковали два «мессершмитта», и ещё два чуть погодя. Защищая друг друга, попытались уйти от врага. В это время самолёт Аннина прошила очередь.

– Больше не могу. Ранен. Самолёт подбит… – проговорил Аннин по радио.

– Дима, скорее иди домой, дружище! – услышал он в ответ. – Не можешь тянуть – садись.

Сколько заботы в этих словах командира и сколько горечи! Так может говорить со своим вдруг заболевшим сыном мама. «Дима, скорее иди домой». Аэродром далеко, а настоящий дом лётчика ещё дальше. Дойдёт ли он когда-нибудь до дома? Он уже ранен. И рядом четыре «мессершмитта». Но рядом и командир. Самое большое, что может сейчас сделать командир для своего друга, – связать боем всех четырёх врагов, не дать добить им и лётчика и самолёт.

Немцы увидели серебристый след капель бензина за ЯКом Аннина и вчетвером напали на командирскую машину.

Ты, читатель, помнишь, как говорил об асах конструктор Яковлев? Теперь его характеристику «наложи» на описание боя аса Арсения Васильевича Ворожейкина с немецким асом. Да, среди четырёх фашистских лётчиков оказался ас, и его самолёт был разрисован по прихоти хозяина. Вот как описывает этот бой Ворожейкин:

«Делаю глубокий вираж, зорко всматриваюсь в обложившие меня «мессершмитты».

Те словно не замечают меня. Что это значит?

Снова насторожённо делаю полный вираж, только в другую сторону. Один немец уходит вниз, под меня, другой, с какими-то разноцветными росписями на фюзеляже и с чёрным носом, – вверх, двое крутятся по сторонам.

Не оставалось сомнения – четвёрка опытных пиратов будет действовать согласованно и осторожно.

Подумав, решаю снизиться, чтобы ограничить врагу свободу манёвра по высотам. Правда, это потребует и от меня аккуратности в пилотировании. Но я ведь один, мне это сделать легче, чем четырём «мессершмиттам».

Судя по всему, черноносый истребитель – главная опасность. С него не спускать глаз.

Едва все эти соображения промелькнули в сознании, а рука уже убрала обороты мотора, машина вошла в глубокую спираль. Враг пока выжидает. И как только у самой земли я резко выхватил самолёт из спирали, два «мессершмитта» с разных направлений атаковали меня. Двумя бросками из стороны в сторону уклоняюсь от прицельного огня. Оба истребителя отходят в сторону и летят на параллельных курсах, демонстрируя подготовку к новому нападению. Зачем? Третий «мессершмитт», тоже не сумевший атаковать, на большой скорости проносится надо мной и выскакивает вперёд, подставляя хвост, как бы говоря: «На, стреляй!» Явная приманка…

Понимаю, почему пара так демонстративно летит по сторонам; тоже отвлекает, чтобы я не заметил, откуда готовится решительная атака.

Всё моё внимание приковано к четвёртому самолёту. Он сзади и выше меня, в лучах солнца, и по-прежнему выжидает. А что, если пойти на приманку и показать себя черноносому неопытным юнцом, а потом развернуться и заставить драться на вираже?

Гонюсь за приманкой. Черноносый камнем падает на меня. Из-за солнца я ошибся в определении расстояния, и немец на большой скорости сразу очутился так близко, что мой манёвр оказался бы явно непригодным для решительного нападения. Сейчас им можно воспользоваться только для выхода из-под удара.

Атакующий прицеливается. Большая скорость, развитая на пикировании, мешает ему взять на мушку мой ЯК. А что, если воспользоваться этим и продолжать разыгрывать «слабачка»? Враг будет введён в заблуждение, станет действовать менее осторожно. Тогда пусть сближается, важно не дать ему прицелиться. В критический момент он обязательно отвернёт и, имея большую скорость, проскочит мимо меня. На этом его и можно будет подловить. Атака должна быть короткой, огонь – навскидку.

«Мессеры» полностью предоставили меня во власть своего вожака, и, летя по прямой с повёрнутой назад головой, я впился глазами в черноносого истребителя. О пилотировании ничего не думаю. Всё внимание – на врага. Диск бешено вращающегося винта «мессера» блестит на солнце двумя горизонтальными линиями, похожими на шевелящиеся усы. Надвигаясь, они словно вынюхивают что-то… В эти секунды все движения противника лучше, пожалуй, чувствую, чем свои. Да иначе и нельзя: ведь стоит невпопад шелохнуть самолёт – и я пропал. Вот лётчик берёт меня в прицел, я уклоняюсь, создавая боковое скольжение. Это вводит врага в заблуждение, он думает, что я, погнавшись за проскочившим вперёд истребителем, ничего не вижу сзади.

Мгновение решит успех короткой схватки. Но это мгновение, когда тебе в затылок наводят пушки и пулемёты, кажется вечностью. В жилах стынет кровь, и секунды тянутся медленно. Только бы не прозевать, когда враг начнёт отворот, на этом я его поймаю.

Фашист, не понимая, в чём дело, безуспешно ловит меня в прицел. Он так быстро сближается со мной, что вот-вот врежется. На миг становится жутко: а вдруг, увлёкшись, действительно таранит? Нет, он не стреляет – значит, действует хладнокровно, а такой не допустит столкновения. На всякий случай я готов отскочить от таранного удара. Из-за ошибки врага нельзя погибать. От нетерпения рождается мысль: «Убрать газ, и «мессершмитт» сразу обгонит меня. Но тогда потеряю нужную скорость и дам понять противнику, что вижу его, он уйдёт резкой горкой».

Черноносый, видимо, не желая пугать меня стрельбой и убеждённый в том, что я не вижу его, отваливает вправо, чтобы снова повторить атаку. Его машина с жёлтым, как у змеи, брюхом хорошо выделяется на голубом фоне.

Сколько пришлось ждать этого мгновения! Резкий доворот. Враг вчеканился в прицел. Очередь! И «мессершмитт», пронизанный в упор, взрывается».

После гибели немецкого аса на Ворожейкина бросился другой «мессершмитт». Наш лётчик подбил его. Тогда вражеские самолёты стали уходить к себе. Сражение кончилось.

Возвратившись на аэродром, лётчики, как всегда, собрались, чтобы подвести итоги боя, разобрать действия каждого. Сергея Лазарева и Ивана Мори не было с ними. Один выпрыгнул с парашютом, другой упал с самолётом на территории, занятой противником. Дмитрий Аннин, несмотря на потерю крови, дотянул подбитый ЯК до аэродрома.

Все жалели погибших товарищей. Разбирались, почему их сбили. Лазарев допустил простейшую ошибку: не имея нужной высоты, пытался уйти от атакующего «мессершмитта» пикированием. На выходе из пике, когда самолёт как бы застывает в воздухе, он стал добычей для врага. Лётчик был умелый, но усталость привела к такой ошибке и такому исходу. Трагичнее была гибель Мори, очень сильного и доброго человека. Он сбил одного «мессера», когда второй зашёл ему в хвост. Иван Моря рассчитывал, что ведомый Чернышёв защитит его. Чернышёв и защитил бы, он уже прицелился во врага, нажал на кнопки спуска, но оружие не выстрелило. Как выяснилось на земле, перегорел предохранитель кнопочного управления стрельбой. И немец сбил Морю.

Наши истребители уничтожили 10 самолётов врага и 2 подбили. 4 сбитых и 1 подбитый приходились на долю командира. А он не радовался. Всё сокрушался, почему взял в полёт уставшего Лазарева, ведь отказал ему вначале, но не настоял на своём. Ещё командир упрекал себя в том, что недостаточно следил за ведомым. Ведомый ведь тоже нуждается в защите. Аннин просил товарищей не делать скидки на ранение и прямо говорить о его ошибках. Сам он считал, что зазевался, из-за этого немцы могли сбить и командира.

И все удивлялись мужеству Емельяна Чернышёва. Он совершил почти невозможное: после гибели Мори один на безоружном самолёте сковал семь «мессершмиттов», держал их около себя столько времени, сколько понадобилось товарищам, чтобы побить и разогнать «юнкерсы».

 

 

Военная техника немецко-фашистской армии

 

…Танки и пехота, которых шесть лётчиков уберегли от немецких бомб, продолжали наступление. Если бы не ЯКи? Целых батальонов не досчитались бы пехотинцы, и множество танков горело бы в поле. Танкисты всё же смогли отплатить лётчикам выручкой за выручку. Через несколько дней в истребительный полк приехал грузовик. Из кабины вылез человек с обгоревшим забинтованным лицом. Это был Сергей Лазарев. Танкисты, уже находившиеся во вражеском тылу, спасли его от немецкого плена, помогли добраться до аэродрома.

Вот так воевали лётчики на Курской дуге.

По подсчётам самих немцев, с 1 июля по конец 1943 года они потеряли на советско-германском фронте больше 10 тысяч самолётов. Чем же измерить мужество, самоотверженность, мастерство наших лётчиков, уничтоживших такое число вражеских машин?

Слава советским лётчикам!

 

СРАЖЕНИЕ НА ЗЕМЛЕ

 

Мы оставили наземные войска в тот час, когда после запоздавшей артподготовки и бомбовых ударов немецкие танки и пехота двинулись на прорыв нашей обороны. Посмотри ещё раз карту Курской битвы. На севере от Курска, где начинается Ока, где маленьким кружком обозначена станция Поныри – по ходу синей стрелы – синим и красным пунктиром обведена вмятина. Есть вмятина на юге от Курска, где кружочком обозначена станция Прохоровка. Это территории, на которые удалось вклиниться гитлеровцам за неделю наступления. Как видишь, враг достиг очень малого. А замахивался за четыре дня окружить оба фронта!